Грязнов через какое-то время вышел на кухню покурить. В комнатах он предпочитал дышать чистым воздухом. А через несколько минут - с той же целью - туда вышел и Турецкий. Они посмотрели друг на друга и усмехнулись.
- Похотливая пустышка, - печально заметил Грязнов. - Я думаю, тебе хватит ума не вешать на наши шеи еще и дело об утоплении этого Додика?
- Зачем, пусть расследуют те, кто пожелает его возбудить, все равно они ни к чему не придут. Зато по нашей линии вполне может наступить полная ясность. Это когда мы окончательно раскрутим Баранова. Лишний обвинительный эпизод в его деле. Вот тогда и поможем коллегам. А специально заниматься Додиком ни я не буду, ни кому другому не посоветую. Да там, по-моему, и не собираются, вообще, возбуждать его. Все же предельно понятно. Наркота, авария, сам виновный в ней погиб. Впрочем, что я тебе рассказываю? Ты же сам мне об этом и говорил.
- Ну говорил… Но речь-то не о нем сейчас, а о ней.
- А ты чего от нее хотел? Цитат из философов? Но до них мы еще не дошли. И вряд ли дойдем - с такими темпами. Я вот теперь про девятины эти думаю. Как она их организует, чтоб и нам, ну кому-нибудь, поприсутствовать незаметно.
- Элементарно. Пусть соберет народ не у себя дома, а в каком-нибудь кабаке. Этих забегаловок сейчас на каждом шагу. Бабки небось есть, и самой не возиться. А заказать можно по телефону.
- А что, толковая идея. Надо ей предложить…
- Вот и забирай ее, Саня, и отправляйся-ка ты с ней в дальнюю комнату. Только предупреди ее, чтоб не громко орала, мне только воплей ваших и не хватает, - сердито закончил Грязнов.
- С чего ты взял, что она орать станет? Да в чужом доме?
- А я этот бабский тип знаю. Весь мир вокруг моей задницы, - пробурчал Слава.
Турецкий весело ухмыльнулся:
- Так, может, мне вообще увезти ее подальше? Чтоб ты спал спокойно?
- Делай что говорят. Действительно, а чего я себе представлял? Глупости…
- Но ключик ты мне все-таки дай.
5
Ева сразу поняла, что ей наконец-то повезло, когда она только увидела Сашу Турецкого, а затем поймала на себе его оценивающий взгляд мужчины, обнаружившего вдруг вожделенную цель. К сожалению, он не мог быть холостым - обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки сидело давно и плотно. А при более близком рассмотрении оказалось уже основательно потертым и, видимо, вообще не снималось с пальца. Так свободные мужики не носят. Как не носят и те, кто захотел бы развестись, чтобы попытаться создать новую семью. Да, собственно, и сам Турецкий - это Ева сумела понять - был не столько романтиком, очарованным неожиданно явившимся видением, сколько опытным практиком, который прекрасно знает, что должно последовать за чем и когда чему настает время. С таким не пропадешь, даже имея его просто в любовниках.
Вот поэтому, не ставя перед собой неопределенных отдаленных целей, Ева решила обойтись для начала малым - внушить ему беспокойство о себе. О своей несчастной судьбе, которая на самом деле была далеко не несчастной, а с неожиданным уходом давно уже нелюбимого супруга еще и полной возможных теперь, вполне реальных удовольствий. Если бы не одно "но".
Она не сказала всей правды о телефонном звонке. Она все-таки знала, кто звонит. Это был полковник милиции Петя Огородников, который, особенно в последнее время, преследовал ее своими звонками. Не устояла однажды Ева перед смазливым полковником и позже сама была не рада. Этот полковник, как и другой Давкин приятель - Ваня, который также, было дело, достал ее своей настойчивостью, - оба они оказались в постели настоящими извергами. И дело было даже не в том, что они вытворяли с ней все, что считали для себя нужным, изощрялись во всех своих буйных фантазиях, они, как неожиданно выяснилось, были знакомы и между собой. И однажды явились оба и устроили ей такое, о чем Ева вспоминала с содроганием и ужасом. А уходя, строго посоветовали ей молчать, если она не хочет крупных неприятностей своему мужу, который, оказывается, давно сидел у них на крючке. Что это за крючок, она не знала, но догадывалась, что, скорее всего, наркотики, к которым Давка, к сожалению, крепко уже пристрастился и не обращал на свою жену никакого внимания. Так что здесь была как бы и месть ему с ее стороны, и большая ошибка, которая могла привести ее к еще худшим последствиям.
И с речью "незнакомца" она тоже слукавила. Правда, разговор про "базар" был. Но, касаясь ее знакомства с Турецким, Огородников сказал просто и цинично: "Если хочешь ему дать, не стесняйся. Только смотри, чтоб у тебя по ошибке, не дай тебе Бог, не вылетело мое имя или Ванькино, поняла?! Одно имя - и тебе хана".
А насчет "базара" он сказал, чтобы она собрала поминки на девятый день и пригласила только нескольких человек. Он потом назовет ей фамилии и номера телефонов, по которым следует позвонить. Но это были совершенно незнакомые ей люди. И она заявила, что не желает приглашать чужих. Вот тогда он и сказал эту фразу: "Готовься к серьезному базару, где мы сами решим, что тебе дальше делать и чем заниматься". Естественно, она поняла эту угрозу как обещание отнять у нее те магазины, которые принадлежали Давке. А на что же она станет жить? На те несчастные пятьдесят, или чуть больше, тысяч "зеленых", что лежали в домашнем сейфе? На ее жалкие драгоценности, приобретенные в лучшие годы, когда Давка еще не баловался наркотой?
Но Огородникова эта ее проблема, оказывается, совершенно не интересовала. Он грубым, издевательским тоном предложил ей открыть под его личной "крышей" бордель и самой там же поработать. У нее это должно здорово получиться, опыт по этой части уже имеется… Полковник, сволочь, захохотал и предложил повторить тот вариант - втроем! Но на этот раз пригласить не Ваню с его "убийственным орудием", а Турецкого, он, как говорят, большой любитель по этой части. После чего Огородников, даже не попрощавшись, отключился.
Ну как было обо всем этом рассказать Саше? Как вообще в глаза ему смотреть, когда в них одно восхищение и никакой похоти? Нет, ну насчет последнего, конечно, перебор, было же отчетливо видно, о чем он думает, глядя на нее. И она бы не возражала, веря в то, что эта их связь не принесет ей ни боли, ни отчаяния, ни стыда от содеянного.
Поэтому, когда он вернулся вечером с кухни, где они курили с генералом Грязновым, то первым делом схватил ее за руку, хитро сощурился и под большим якобы секретом прошептал ей в ухо:
- Давай удерем? Туда! - Он махнул рукой в коридор, где были - она видела - еще комнаты. - Я больше не могу терпеть.
- И я тоже. - Она радостно закивала. - А Слава не обидится, что мы так?
- А ты кричать от страсти не будешь?
- Я подушку закушу зубами, - сияя глазами, заявила она, поднимаясь.
- Тогда не будет…
Никакая подушка ей не понадобилась. Саша поймал губами ее губы и уже не отпускал. А она с самого начала как обхватила его и требовательными руками и сильными ногами, так тоже не отпустила до самого утра. И никакого разнообразия им не потребовалось, все совершалось как между первородными Адамом и Евой, если верить юному греховоднику Пушкину, у которого "увенчанный супруг жену ласкал с утра до темной ночи", а эти - всего-то с ночи до утра, вот и вся разница.
Так и не сомкнув глаз, они тихо поднялись еще в темноте - только начинался шестой час утра.
Поскольку сумка была не разобрана, то и на сборы ушло не более пяти минут, тем более что Саша предупредил ее:
- Там помоешься, все удобства.
Ева собрала и сунула в сумку свои простыни, предусмотрительно захваченные из дому. Они по-воровски, на цыпочках, пробрались в переднюю и покинули квартиру, почти без шума защелкнув за собой дверь.
Дорога до кольцевой автострады, а затем по ней до старой Варшавки и, наконец, до Северного Бутова заняла не более получаса.
Здесь еще тоже по-зимнему царил всеобщий сон. Редкие огни вспыхивали в окнах домов. Снег хрустел под ногами. Дышалось легко, и от свежего воздуха их слегка пошатывало. Впрочем, могли быть и другие причины, все-таки физически напряженная, бессонная ночь.
Но едва они вошли в квартиру и Ева осмотрелась, как она тут же безапелляционно заявила, что на работу ему еще рано, спать ложиться, к сожалению, поздно, а вот отметить свое прибытие сюда - в самый раз. И вопросительно уставилась на Сашу. Тот посмотрел на нее, улыбнулся и крепко обнял, прижав к себе:
- Что ж, я не против.
- Скажите на милость! - воскликнула она. - Он не возражает! Нахал! Зачем же я так долго старалась?
- Ты молодец, - медленно опуская ее на по-прежнему разобранный диван, сказал он. - Только не забывай, ты старалась не одна. Но кричать и здесь не надо, а то теперь могут услышать соседи, я тебе глубоко сочувствую…
Ева снова выкладывалась полностью, без остатка, но в мыслях у нее появилось что-то тревожное. Какое-то недовольство собой, что ли. Что-то она делала не так. Но что?
И в момент очередной передышки наконец поняла. Она не все рассказала ему, вот в чем дело. Нет, про то, что с ней вытворяли полковник вместе с отставным майором, она и под пыткой говорить бы не стала. Другое мучило. Она не сможет долго скрывать имя звонившего. И если промолчать об этом, то будет похоже на предательство. А Еве очень не хотелось, после всего случившегося в эту ночь, доставлять Саше неприятности.
Она только намекнула на это обстоятельство, как он вмиг насторожился, задал один неопасный, наводящий вопрос, другой, и Ева увидела вдруг, что стоит перед дилеммой - либо рассказать ему всю правду, либо немедленно одеться, забрать сумку и покинуть эту квартиру, чтобы больше никогда уже не встречаться с людьми, предоставившими ей очень даже неплохое убежище и массу иных, куда более важных, услуг.
Оказывается, она, уходя из дому, не забыла кинуть в ту же сумку бутылку неплохого коньяку, банку кофе и пачку соленого печенья. Поэтому легкий завтрак был готов через несколько минут - пока закипала вода и откупоривалась бутылка. Одну рюмку - исключительно с устатку, а также для более откровенного разговора - Турецкий мог себе позволить. Впереди минимум два часа свободного времени.
Итак, о чем же шла речь? Он уставился на нее чуть насмешливым взглядом, в котором между тем не содержалось укоризны: вот, мол, обманула! Ничего такого, один интерес. И Ева рассказала все. Ну почти все - опять-таки за исключением своих интимных связей с Огородниковым и Ваней с такой дурацкой, но очень подходящей ему по смыслу фамилией, кажется, Жеребцов. Где-то слышала, но точно не помнит. Но он именно такой - дикий, неотесанный и наглый.
Рассказала и о предложении Огородникова, чем ей заняться. Но вот о приглашении Турецкого поучаствовать в совместном представлении, не сказала. Упомянула только, что среди приглашенных в предполагаемый бордель вполне, по мысли полковника, может быть и Турецкий, как большой любитель грязных женщин. Это она так перевела для себя грубость Огородникова.
Саша слушал, прихлебывая крепкий кофе, покачивал головой. Информация меняла дело, причем основательно. Жаль, что этого момента они не успели вчера обсудить со Славкой. Уж полковника-то милиции Огородникова Грязнов наверняка знал. Интересна была бы его реакция. Ну что ж, раз пока нет - значит, нет. Не будить же его, и так наслушался, поди, приглушенных вздохов, как они ни старались вести себя потише…
- Так что мне теперь делать, - потерянно спросила полуобнаженная женщина, словно забывшая о своем внешнем виде.
- Во-первых, как наверняка посоветовал бы Славка, не брать в голову. Во-вторых, делать все так, как мы договорились…
- Когда? - удивилась она.
И Турецкий вспомнил, что разговор-то у них был вдвоем со Славкой, а передать его Еве он просто не успел - сильно занят был. И теперь он посвятил ее в Славкино предложение насчет проведения поминок в каком-нибудь кафе или недорогом ресторанчике - с минимумом необходимых закусок и питья. Пусть знают, что вдове шиковать не на что, а то уже губы, поди, раскатали!
Ева возразила, что по требованию Огородникова она должна собрать только тех, на кого он ей укажет. И обязательно у себя дома, где и намечается, видимо, тот "базар".
- Перебьется, - небрежно отмахнулся Турецкий. - Скажешь ему, что хозяйка положения в данном случае ты. Что тебе уже звонило множество знакомых, что все собираются прийти, чтобы помянуть безвременно ушедшего, что, наконец, тебе нет дела до каких-то его собственных махинаций. Надо - пусть приезжают в ресторан. Какой, я тебе назову позже, но сегодня же, а до той поры не звони полковнику, пусть помучается… Далее, за твоей квартирой мы устанавливаем наблюдение с фиксацией каждого приходящего. А там посмотрим. Думаю, что то же самое мы сумеем сделать и в отношении Огородникова с Жеребцовым, причем последнего еще предстоит найти. Зря ты не назвала его фамилию раньше, мы бы не потеряли столько времени, - с укором заметил он.
Ева потупилась. Разве могла она сказать ему об этом раньше? Да кто знает, как бы сложилось все дальнейшее? И уж, во всяком случае, такой помощи и такой восхитительной ночи ей вряд ли стоило бы тогда ожидать вообще. Но как это объяснить? Вот и промолчала, принимая вину.
- Значит, все же ресторан? - уточнила она. - Но ведь это дороже, чем дома.
Нет, хозяйственность проснулась в ней, не жадность, а нежелание тратить лишние деньги.
- Дороже, скажу тебе, ненамного, если не то же самое, и ты не станешь выпендриваться с разносолами. А главное - в ресторане мы сможем организовать и наблюдение, и охрану - без опасности быть засеченными раньше времени. В квартире это сделать сложнее… хотя… Если попросить кое-кого об одолжении. Нет, все равно, чужие будут заметны даже среди разнородных гостей. Да у тебя и не так много места для приема гостей.
- Ну почему? На поминках после кладбища собралось человек шестьдесят - во всех комнатах столы поставили, а я этими делами вообще не интересовалась, не до того было, сам понимаешь. Огородников же и организовал. Но он посидел немного и исчез, даже не попрощался.
- А Жеребцов этот был?
- Ты что, уже ревнуешь? - с непонятной радостью вскинулась она. - Был. И даже уходить домой не хотел, его Валерка выпроводил.
- Боже мой! Еще один?
- Да брось ты! Это охранник Игоря. А Игорь - "облепиховый" директор. Мы так зовем его, потому что его салон называется "Облепиха". Все очень просто. Не ревнуй, не надо, я ведь до сих пор еще не могу прийти в себя.
- Не врешь? - улыбнулся Турецкий. - А мне только что показалось…
- Но так это же ты! Есть разница?
- Между кем и кем?
- Слушай, - рассердилась она, - ты меня совсем запутал! Давай так, допивай свой кофе - и пошли на диван. Или уматывай на работу… Саша, - продолжила жалобно, - а мне выходить отсюда нельзя? И звонить тоже?
- Как говорят моряки-подводники, полное радиомолчание! До моего приезда. Ключ я тебе тоже не оставлю. Но для связи только со мной дам мобильник. Если кому позвонишь, я тут же узнаю, приеду и голову оторву. Либо выгоню - вот как есть - на улицу и откажу в гостеприимстве, поняла?
- Поняла, - вздохнула она и потерла ладонями виски.
- Лежи весь день, можешь ванну принять, смотри телевизор и мечтай!
- О чем, господи? - вздохнула она.
- О том, чтобы эта твоя история поскорее закончилась.
- Это понятно. Ну пойдем, а то тебе действительно скоро уезжать.
И в квартире еще на какое-то время воцарилась чуткая тишина, нарушаемая лишь глубокими вздохами. И за оставшийся час с небольшим лишь одна волнующая фраза была произнесена более-менее разборчиво - как вырвавшийся полустон:
- Ах какой ты все-таки!..
Глава шестая Операция "Поминки"
1
Они согласились с ее условиями ввиду ее неуступчивости.
Правда, разговору Евы с полковником Огородниковым предшествовала серьезная и быстрая подготовка. И она не обошлась, конечно, без непосредственного участия Грязнова. Вячеслав Иванович сказал ей, что лично займется устройством предстоящих поминок, чтобы в их процессе не произошло нелепых неожиданностей.
Генерал приехал в небольшой, но очень уютный ресторан "Днестровские плавни", имевший несколько залов для посетителей. Хозяином этого заведения был известный ему Эмин Ротару, выходец из Молдавии, из Калараша, славившегося в прежние времена замечательной розовой, земляничного вкуса "Лидией" - не красной, нет, а именно розовой, из уникального винограда, росшего на горных склонах вокруг этого славного городка.
Этот Ротару год с небольшим назад проходил по одному уголовному делу, в котором были замешаны его земляки, но - свидетелем. А мог бы вполне оказаться и среди обвиняемых. Эмин имел предварительную беседу с генералом, после чего выразил острое желание сотрудничать со следствием, и должен, по идее, век быть благодарным за то, что избежал наказания. Вот ему Грязнов и объяснил - в пределах разумного, естественно, - какая у него в этом ресторане нужда. Ротару уяснил для себя все и в конце рабочего дня, то есть фактически уже под утро, когда служащие разошлись по домам, принял у себя двоих сотрудников частного охранного предприятия "Глория", которым руководил племянник Грязнова - Денис. Эти сотрудники - Агеев и Щербак - быстро установили в самом большом зале необходимую технику, а после Ротару предложил им поработать на ожидаемом мероприятии в качестве охранников. Мужики они оба были некрупные, внимания к себе особого не привлекали, но за порядок могли отвечать на все сто процентов. Хозяин внес их фамилии в список своих сотрудников охраны. И потом, ну как было отказать генералу, который попросил о таком небольшом одолжении? Секретном, разумеется, тем более что оно в свою очередь должно было быть оплачено устроителями траурного, в общем, мероприятия.
Сам же Вячеслав Иванович и оформил заказ, посоветовавшись с Эмином, - так чтоб вышло и красиво, и не очень дорого. Гостей ведь ожидалось, считай, до сотни.
Выполняя указание Турецкого и Грязнова, Ева Абрамовна всю пятницу провисела на телефоне, обзванивая и приглашая гостей. А днем в субботу на машине "Жигули" шестой модели с молодым, розовощеким водителем она съездила к себе домой, переоделась во все темное, как и подобало вдове, внимательно осмотрела квартиру, с сомнением покачивая головой, потрогала кое-какие предметы, оказавшиеся не на своих привычных местах, затем снова села в машину и исчезла в неизвестном направлении. Если бы ее кто-то хотел догнать или просто вычислить адрес, по которому она умчалась, сделать это было бы невозможно - водитель оказался мастером своего дела.
Вечером она стояла у входа в банкетный зал, скромно потупив глаза, рядом с выставленной на столике большой фотографией покойного супруга, перетянутой по углу снизу черной ленточкой, и принимала соболезнования прибывающих на поминальный вечер гостей. Неподалеку от нее суетился обыкновенный, как все фотографы, невысокий лысый парень с траурной повязкой на рукаве. На груди его болтался обведенный черной рамкой бейджик с фамилией, именем и отчеством его обладателя, названием фирмы "Ритуал" и двумя телефонными номерами. В его руках была фотокамера, и блиц вспыхивал, казалось, без остановки.
В дверях ресторана стояли двое среднего возраста мужчин в форме охранников, интересовались у приходящих посетителей, к кому они, и тех, кто явился на поминки, вежливо направляли в банкетный зал. Остальные шли в другие залы ресторана. Мягкость, предупредительность и быстрота - таковы были основные принципы для всех служащих "Днестровских плавней".