Ему, конечно, хотелось верить, что она действительно огорчена тем, что не сумела хотя бы как-то прикрыть его, зная, что он работает честно и ответственно и в любой момент готов положить на стол своего руководства подробный отчет о произведенных действиях. И все это - не липа. И что всем также известно, что подобные убийства просто так, случайно, не раскрываются. Уж если к ним тщательно готовились, то и расследование должно быть серьезным и основательным, а самое главное, доказательным. Не секрет, что в последнее время по причине вынужденной торопливости следователей переданные в судебные инстанции дела разваливаются до основания. То доказательная база отсутствует, то свидетели отказываются от своих показаний, то даже пойманный и сознавшийся в своем преступлении киллер начинает утверждать, будто на него было оказано давление. Куда уж дальше-то ходить?..
И все равно было неприятно. Но приносить Марине дополнительные огорчения он не желал и попытался смягчить свою невольную колкость:
- Да ты не бери в голову. Думаешь, у меня это впервые? Я уж привык, что каждый считает, будто следователь, как в книжке, все наперед знает. И чаще всего такие заявления звучат из уст именно тех, кто ни черта не понимает в нашем собачьем деле. Уж куда тебе бороться с этими!.. Ничего, милая, завтра объявят, а послезавтра или раньше вызовет на ковер мой прокурор и станет пенять. И придется мне, вместо того чтобы искать подходы к шоуменам, педофилам или там участникам "царской охоты" - к ним ведь с простым вопросом: "Это случайно не вы "замочили" журналиста Морозова?" - не придешь, самого "замочат" за милую душу, - садиться и писать длиннющий отчет. Со всеми рабочими версиями. С имеющимися на руках фактами, которых не так и много. Со всей уверенностью, что ты действуешь в правильном направлении. А знаешь, для чего?
- Для чего? - с усталым выражением на лице спросила Марина.
- А чтобы мой шеф, Прохор Петрович, мог ясно и четко изложить в кабинете генерального прокурора либо у его заместителя, что мы все в городе не зря едим казенный хлеб. Только и всего. И при этом преданно смотреть в глаза верхнему начальству, когда оно станет выражать недовольство. Как же, вторая неделя пошла, а то, что осталось от некогда живого человека, уже землей засыпали! Общественность не спит! Она взбудоражена откровенным бездействием тех, на ком лежит ответственность! Мы требуем! Мы поднимаем голос!.. Что, не так формулировали причину?
Неожиданно простой вопрос, после пафосных восклицаний произнесенный спокойным, даже несколько интимным тоном, застал Марину врасплох, и она покраснела.
- Ах ты, девочка моя милая, - с нежной улыбкой Климов посмотрел на нее. - Совсем ты врать не умеешь. И слава богу, что вовремя не научилась, а теперь тебе уже поздно усваивать чуждые твоему характеру инвективы.
У Марины в глазах сверкнул огонек.
- Послушайте, любезный господин следователь, вы что, нарочно словари читаете перед тем, как приехать ко мне ужинать?
- Извините, мадам, но, во-первых, не только ужинать, а во-вторых, я и сам считаю, и вам советую заглядывать в них иногда, что чтение вообще вещь полезная во всех смыслах. Вон словарь, видите? Откройте на букву "и". Из всех значений я выбрал "устное обвинение", хотя оно может быть и "гневным письменным". А говорю к тому, что, сказав "а", ваши должны сказать и "бэ". То есть направить в прокуратуру как минимум жалобу на мое бездействие. Иначе объявление приза в миллион рублей, хоть и лишенных конвертации, но все же денег, теряет всякий логический смысл, верно? Так куда решили жаловаться, к нам или выше?
Неприятный это был вопрос для Марины, всячески хотела она его избежать, потому что, в худшем случае, выглядела бы предательницей, а в лучшем, хотя и тут не было ничего хорошего для Сережи, просто неумной женщиной. И она, томительно размышляя, физически ощущала на себе его насмешливый взгляд. Это было и унизительно, и обидно, тем более что он, по ее мнению, был при любом из вариантов абсолютно прав. Нечего было соваться со своей помощью. А может быть, и вообще не стоило доводить знакомство до такой близости…
- Э-э, милая, - предостерегающе заметил он, - ты, по-моему, не о том сейчас думаешь.
- А почем ты знаешь, о чем я сейчас думаю? - прямо-таки рассердилась она. - Тоже еще Вольф Мессинг на мою шею! - И осеклась, почувствовав, что перебрала с эмоциями.
- Да у тебя же все на лице написано, - совсем мирным голосом ответил он. - Я же тебе сказал: не бери в голову. Больше того, не фрондируй и, если потребуют, ставь и свою подпись под петицией. Я тебя все равно меньше любить не стану. Этому-то хотя бы веришь?
И вот тут Марина не выдержала дневного, долгого напряжения, заплакала - навзрыд, как девчонка. Вопрос о ее подписи под обращением руководства телевизионного канала и общественности, причастной к его работе, в Генеральную прокуратуру мучил ее с самого утра, с начала заседания в дирекции. Естественно, она не могла заявить во всеуслышание, что спит со следователем, ведущим расследование, и потому знает, в каком оно состоянии. Но, увы, знала это лишь она одна. Для всех остальных работа Климова была тайной - одни разговоры, расспросы, просмотры видеоматериалов, а дела-то - никакого, получается. И сколько эта волынка будет тянуться, никто не мог ответить определенно - неделю, месяц, год? А всем хотелось, чтоб завтра, пока память о погибшем при исполнении обязанностей журналисте не иссякла.
Вот и оказалась Марина на распутье. И на нее смотрели уже с некоторым подозрением, видно, кто-то успел доложить начальству, что Малинина и тот следователь постоянно встречаются в холле в конце каждого рабочего дня.
Как там в свое время придумал Юлиан Семенов в своих знаменитых "семнадцати мгновеньях"? Где знают двое - знает и свинья? Вот то-то и оно, шепоток уже пошел…
А с другой стороны, что она должна была делать? Докладывать о проведенных следственных мероприятиях, суть которых они каждый вечер, а также по пути на работу и с работы, обсуждали с Сережей? Может, еще им рассказать, как они целуются после всех этих утомительных разговоров, чтобы почувствовать себя не машинами, переваривающими информацию, а мужчиной и женщиной?
Словом, уговаривать ее ставить подпись никто не стал, она сама подошла и расписалась. И всем своим видом показала, что да, следствие неоправданно затягивается, хотя подобные расследования, как известно, длятся годами, если не десятилетиями - примеры нужны? А посмотрите на давно выцветшие от времени на этажах портреты Листьева, Холодова… не убеждает? Ну конечно, нет, ведь всегда кажется, что твой случай - исключительно ясный и понятный, значит, и думать не о чем…
Разумеется, она высказала эту мысль, но не для того, чтобы вызвать волну протеста против петиции, а в плане размышления о самом факте. И с ней согласились, а как же! Но петицию, как назвал открытое обращение в Генеральную прокуратуру Сережа, отправили с курьером на Большую Дмитровку, в приемную. И завтра же обещали опубликовать это письмо за двумя десятками подписей известных среди российской общественной элиты лиц в нескольких газетах.
И вот это обстоятельство Марина посчитала своим невольным предательством. И побаивалась взглянуть в глаза Сергею, который неизвестно еще как мог бы отреагировать.
Однако его реакция оказалась для нее не только неожиданной, но и все поставившей на свои места. Знать о письме он, конечно, не мог, значит, что же? Получается, что этот расклад был ему в самом деле давно известен? И вся эта мутота не принималась им всерьез? Но почему? Ведь есть же и определенная угроза для его карьеры, не может не быть! Или он просто легкомысленный человек?
А слезы лились уже, словно по инерции. Но он обнял ее, стал вытирать глаза собственным чистым носовым платком - выглаженным и аккуратно сложенным до момента употребления - это она уж как-нибудь успела отметить. Все-таки женский глаз - ох и острый!
- Ну что ты, ей-богу? Нашла из-за чего расстраиваться! Самое неприятное, скажу тебе, будет, если у меня заберут к чертовой матери это дело и передадут другому следователю. Возможно, из Генпрокуратуры. Но легче им от этого не станет, нет. Я хоть дело знаю, а им придется все начинать по новой. Так что, я думаю, произойдет следующее. Вот послушай и перестань реветь, столько дождя никакая природа не выдержит. Очередной великий потоп устроить хочешь?
А попутно Климову вспомнилась его сегодняшняя, вроде бы и пустячная, утренняя жалоба на препаршивое настроение. Вот и разгадка. Но сваливать собственный груз на Марину было бы просто нечестным, не мужским шагом по отношению к ней. Она ведь и так переживает, видно же…
Но Марина улыбнулась сквозь слезы и, всхлипывая, спросила:
- А ты меня з-за это… не будешь през-зирать?
- Не-а, - мотнул головой Сергей. - Наоборот, ты сумела сохранить нашу тайну, молодчина. Итак, вот тебе моя версия. Возглавит… Да я тебе уже говорил! Повторять, что ли? Найдется хлопец, который уже нацелился на ваш приз, а если еще не нашелся, то его срочно найдут и назначат, можешь не беспокоиться. А работать заставят меня же, включив в его бригаду. И сколько времени займет у меня дальнейшее расследование, их этот вопрос колыхать не будет. Хоть год, хоть всю жизнь. Но я же когда-то закончу? Вот тут и окажется, что расследование всегда возглавлял сам генеральный прокурор, который немедленно доложит, что Президент России поручил ему вон еще когда взять следствие под личный контроль, а под его рукой без устали пахали… И дальше - список доверенных сотрудников Генеральной прокуратуры, которым нужны денежки, даже неконвертируемые. Вот и вся история. Другой вопрос: не станешь ли теперь ты, зная всю эту подноготную, презирать меня? Тут надо подумать. Я ведь могу и отказаться от дальнейшего участия в расследовании, только мне постараются этого не позволить. Вплоть до… как ты понимаешь. И здесь уже обидами там, амбициями не отделаться - всыплют по первое число. И переведут подальше, на периферию. Правда, можно будет написать заявление и перейти в адвокатуру, так у нас часто делают те, кому надоедает эта свистопляска. Зарабатывают огромные деньги, защищая как раз тех, кого я должен сажать. Но это, милая, уже совсем иная песня. Думаю, не для меня… Ну ладно, давай оставим эту ненужную тему. Бог не выдаст, свинья не съест. О чем я тебе говорил, напомни?
- Ты рассказывал о беседе с Морозовыми, - ответила Марина, окончательно пришедшая в себя и довольная тем, что Сережа так хорошо и необидно помог ей выпутаться из неприятной ситуации. - О Воробьевых, о Леониде…
- Ах да. Я просил их вспомнить, о чем он рассказывал, приезжая домой. Но ничего конкретного так и не услышал - через пень-колоду. Их тоже можно понять: сегодня похоронили единственного сына, а тут - я с вопросами.
- Но на главный твой вопрос они ведь так и не ответили, верно?
- Ты имеешь в виду причину их расхождения с Воробьевыми? Да, они откровенно и не скрывая этого уклонялись от прямого ответа, а я и не настаивал, потому что он был для них, я почувствовал, очень неприятным. И это обстоятельство я взял себе на заметку. Придется, видимо, ехать в Нижний, ничего не поделаешь. Не исключаю и встречи с Воробьевыми, хотя те уж точно, я просто уверен, не пойдут мне навстречу. Но там есть какой-то непонятный узел, и, пока я его не отыщу и не развяжу, боюсь, дело с мертвой точки не сдвинется.
- Слушай, а как тебе вообще пришла в голову эта антропософия? Я просто удивляюсь. И окажись я на месте матери, ни за что бы не поверила, что обычный следователь и… Ну ты понимаешь, о чем я хочу сказать?
- А я позвонил в Нижний, переговорил с коллегами и попросил их выяснить, чем занимаются родители Морозова? Там слышали уже об убийстве известного тележурналиста! Да еще родом из их мест. Мне сказали, к кому обратиться, чтобы не светиться раньше времени. Вот и узнал. Остальное - дело техники.
- И не побоялся, что она тебя разоблачит?
- Э-э, милая моя, а уверяешь, что сильна в психологии. В этом деле самое главное - не переборщить с информацией, а то никто не поверит.
- Но ты же авантюрист! - воскликнула Марина, будто сделала величайшее для себя открытие.
- Суть, дорогая моя, если тебя это действительно интересует как рабочий метод, в том, чтобы заранее точно определить дозу информации. Ибо недосказанность, что и произошло в нашем случае, предполагает углубленные познания. Ну и плюс скромность. Простому следователю, как ты полагаешь, это простительно. Во всяком случае, у нас контакт наладился, без враждебности обошлось, я ж не все тебе рассказал. Вот она теперь с радостью, если не забудет, что вряд ли, пришлет мне свою книгу. И потребует прочитать. А потом еще и высказать свои соображения. Ничего не поделаешь, придется нам с тобой читать вместе, я уверен, тебе может показаться интересным. Там же, в этой антропософии, столько намешано, мама родная! И мистика, и гностика, и каббалистика, и даже масонство! От Пифагора и неоплатоников до оккультиста Штейнера, представляешь? А я послушаю, что ты скажешь, и выдам ей твои перлы за свои. Если ты позволишь, конечно. Иначе придется самому думать. А убийц тогда кто станет ловить? Вопрос!
- Да-а… Я и не предполагала, что с тобой зевать в самом деле не придется! Не соскучишься, нет…
- Мы многого в жизни не предполагаем. Поэтому давай не будем забегать вперед, жизнь прекрасна именно сегодня, сейчас, а завтра она может оказаться снова непредсказуемой. Поэтому я и предлагаю пользоваться ее дарами, как говорится, не отходя от кассы. Есть возражения? Нет возражений. А теперь, дамочка, топайте в мои объятия!..
Последнее, о чем она его спросила, имея в виду связанное с его работой, прозвучало так:
- Сереж, скажи честно! А тебе самому разве не хотелось бы получить этот приз?
Он усмехнулся, пожал плечами:
- А мне его никогда и не дадут. Надо ж смотреть на вещи реально.
- Нет, ну а если бы?
- Терпеть не могу сослагательного наклонения… Смотри, наше с тобой время бесцельно и бездарно уходит!
И он протянул к ней руки.
4
Как и говорил вечером Сергей Никитович, с утра его, буквально с ходу оторвав от материалов дела, которое он понемногу приводил в соответствующий вид, вызвал Прохор Петрович:
- Не сильно занят? - Прокурор слыл справедливым и тактичным человеком, без дела не отвлекал. - Зайди.
- Материалы взять?
- Ну-у?.. - словно раздумывая, медленно протянул прокурор. - Ладно, захвати, посмотрим…
Войдя в приемную с тощенькой папкой, Климов взглянул первым делом на Татьяну Ивановну, всеопытнейшую секретаршу прокурора. Эта пожилая женщина, работавшая еще при прежнем прокуроре, знала все. Или почти. И ей не задавали вопросов.
Она подняла к нему голову от клавиатуры компьютера. Климов изобразил на лице вопрос. Не отвечая, она показала указательным пальцем в потолок и снова опустила голову к клавиатуре. Диалог был более чем понятен. Звонили сверху, Прохор недоволен, оттого и так вежлив.
"Значит, вчерашний скорбный день, как назвала его Маринка, еще не закончился… - подумал Климов, открывая дверь прокурорского кабинета. - Или он плавно перетек в сегодня, чтобы уже никогда не кончаться, что ли?"
Прохор Петрович не приподнялся, руки, как обычно, не пожал, а молча оторвал, подобно своей секретарше, лицо от кипы документов в папке и указал пальцем на лежащую сбоку на столе газету "Известия". Посмотрел вопросительно.
- Еще не читал, - поняв вопрос, ответил Климов.
- Читай. - Прокурор кивнул и углубился в свои бумаги.
В принципе Климов уже знал, о чем речь в этом "Открытом письме" и в каких выражениях высказываются претензии. Но все же было интересно, насколько мог ошибиться. Оказалось, что самую малость. И это почему-то обрадовало. Но другое - огорчило. Четвертой по списку стояла фамилия Марины, а за ней - еще полтора десятка. Но те совершенно не интересовали Сергея Никитовича. И хотя он вчера сам снял с повестки дня вопрос ее участия, в душе шевельнулась обида - маленькая такая, как у обиженного птенчика. И тем она была болезненней. Ну ничего не мог с собой поделать Климов, знал, понимал, оправдывал, и тем не менее. Ладно, это тоже - не главное. А главное теперь то, какое решение уже принято. В том, что оно принято, он не сомневался ни минуты. Ну и что? Разве на этом кончается жизнь? Другое дело, в какой форме ему будет предложено передать материалы. И - кому? Могут ведь самим этим фактом оскорбить, унизить, а могут… даже и поощрить… по-своему…
- Ну? - спросил, не поднимая головы, прокурор, словно затылком видел, что Климов прочитал и теперь думает.
- Хотите знать мое мнение?
- А что, есть еще кто-то?
- Обычная история, Прохор Петрович. Я даже предполагал, что так и случится, когда вы назначили меня. То, что понятно нам и даже не вызывает сомнений, никогда не объяснить обывателю. Тот всегда прав. Как в гастрономе. И ветчина - всегда второй свежести, и продавец - зажравшийся хам.
- Осетрина, - сказал прокурор.
- При чем здесь осетрина? - не понял Климов.
- Книжки читать иногда надо, - отрезал прокурор.
- А-а, вы имеете в виду Булгакова?.. Верно, у него осетрина. Но разницы никакой. Я захватил, как вы велели, то, что наработано. Могу полный отчет представить. Раскрыть все рабочие версии. Расследование продвигается, есть новые соображения. После вчерашних бесед с родственниками.
- Что-нибудь конкретное?
- С одной стороны. А с другой - нуждается в тщательной проверке. Не в Москве, в Нижнем.
- А чего не работаешь? - Прокурор уже требовательным взглядом уставился на следователя. - А-а-а… Ну да… Прочитал, значит? Не нравится?
- Мне другое не нравится. Не письмо. У нас - демократия, каждый имеет право высказать свое конкретное мнение, даже собравшись с коллегами за общим столом. А не нравится то, что из-за этого их совершенно дурацкого приза может начаться свистопляска. А работать-то все равно придется нам. В смысле тому, кому будет поручено. Я готов передать дело.
- А чего так торопишься? Не уверен? Или надоело? Сам же говоришь, что версий хватает? Кто их станет отрабатывать? Ишь умненькие все стали! На тебе, боже…
- Я не отказываюсь. Но практика показывает…
- Мало что она показывает! - сердито выкрикнул прокурор. - А благодарить нас пока не за что. И это - правда. И нечего отмахиваться. Бригаду создал?