- Как в анекдоте, - загрустил Турецкий.
- Ну да! И знаешь, шо они мне говорят? Ты нас не так понял, Олежка! Мы как пионеры сели отдохнуть. Как братик и сестричка. Только шо-то эта сестричка колготки скинула, а братик никак трусы не мог найти.
- Какая мерзость! - с отвращением воскликнул Турецкий, переживая за нового друга.
- Та не то слово! Кабздец котенку!.. - грязно выругался Олег. - Я свою красавицу за волосы и во двор выкинул. Правда, колготки ей тоже бросил. Не замерзать же в снегах… А дружбану кейсом по башке. Хотел пробить, шоб мозги прочистил, да не получилось. По касательной задел.
- Куда попал? В висок? - чисто профессионально поинтересовался Турецкий.
- Ну, тогда бы он без балды сразу сдох. Нет, в лоб попал. Он только на минуту отключился. Потом очухался, схватил свои манатки и ходу. А его трусы я на следующий день нашел на кухне, под столом. Это выходит, они развратничать уже на кухне начали! - раскипятился Олег. - Там, где добрые люди трапезу принимают! Я потом тот стол порубал на куски и сжег заместо дров. Как представил… Нет, не могу! - опять завелся он.
- Ну, у тебя уже дело прошлое. А я приехал вчера… или позавчера? - задумался Турецкий, но время уже перемешалось в его голове, и он махнул рукой, - из командировки. На день раньше, прямо как ты.
- Ну?! - с жадным любопытством стал подгонять его Олег. - Шо у них там было?
- Сказали, что я не так их понял. Это они американских фильмов насмотрелись. И твои, и мои. Там всегда, если кто застукает свою половину, ему сразу лапшу на уши вешают - типа: все не так, как ты думаешь. Все они, мать их, невинные пионеры.
- Твоя тоже без колготок была? - не отставал Олег.
- Я не присматривался. Но они перед тем как дверь мне открыть, сидели за столом. Вещественные доказательства - стол накрыт на две персоны, на плите чайник кипел. Я все заметил! - с некоторой гордостью подчеркнул Александр. - Оба одетые, действительно, как братик и сестричка, мать их за ногу! Но я ведь не знаю, что у них до этого было! - с мукой в голосе произнес он.
Турецкий помолчал, потом убежденно продолжил:
- Она мне изменяла, это факт. А теперь у них там, наверное, счастливое воссоединение семейства. Теперь им мешать некому. Все рады… Нет, я туда больше не вернусь.
Он уставился на графин с водкой, задумался, вдруг спохватился:
- Давай выпьем, хорошая у них водка. Только быстро кончается.
Саша подозвал официанта:
- Слушай, мужик. Убери ты эту посуду, смотреть тошно. И неси нам еще водки. Что у вас за такие графинчики, прямо как наперстки, на один глоток…
- Это хто как пьет, - обиделся официант. - Графин як графин, всем такие подаем. Да не все ведрами пьют.
- Ты не разглагольствуй, а неси скорее. Душа горит… - Турецкий уже совершенно опьянел, взгляд его бессмысленно бродил по лицам, пока опять не сфокусировался на лице Олега.
- Слушай, а ты ее простил? - встрепенулся он, вспомнив про неверную жену нового знакомого.
- Да так… простил…
- А я никогда! Она же с моим… Я же его своим товарищем считал, этого гаденыша! Я когда пришел, думал, убью его к чертям собачим! Мы с ним работали вместе, он в наш дом ходил. А жена моя с его сыном нянчилась, я думал, ей это нужно… Мальчишка без матери остался, ему не хватало материнской опеки. Так моя супружница на другой конец города к нему ездила. Каждый божий день… Представляешь? Кто бы еще такое вытерпел? А я терпел. Думал - несчастный ребенок, надо помочь ему… Потому что его мать бандиты убили…
- Да ну? - удивился Олег. - Вот сволочи! Дитя осиротили!
- А моя жена с этим другом его ребенком прикрывались, - продолжал Турецкий, - и за моей спиной… Ну да, она меня увидела с одной… Но у меня с ней вообще ничего не было, так, ерунда. И то только потому, что… - Турецкий не закончил фразу, махнул рукой. - А она просто удачный повод нашла…
Турецкий опустил голову и увидел свое кольцо. Покрутил его в руках и надел на стебель искусственного цветка, который стоял на столе в вазочке. У Олега зазвонил мобильный телефон. Он что-то выслушал, потом ответил:
- Да… Все отлично… Я уже договорился - встретим. С ребятами, все как положено. Ладно.
Он сунул телефон в карман и объяснил Турецкому:
- Друганы с Урала приезжают.
Турецкий рассеянно кивнул, залпом выпил рюмку и уронил голову на согнутую в локте руку. Олег дружелюбно посоветовал:
- Ты бы не частил так… А то никакого здоровья не хватит.
- Это у меня-то не хватит? Да ты знаешь, где я раньше работал? - Турецкий пытался сфокусировать взгляд на одной точке и таращился на Олега совершенно красными глазами.
Олег усмехнулся:
- На ликероводочном заводе, шо ли?
Турецкий тоже усмехнулся в ответ, но улыбка у него получилась кривая.
- Почти…
Он опять приложился к рюмке, а когда поставил ее уже пустую на стол, зло сказал:
- Нет, никогда не прощу…
- Это бывает… Я тоже так рассуждал. Страдал, вернуть хотел, а потом отпустило. Огляделся вокруг - мама дорогая, сколько еще всего интересного, жизнь-то не закончилась на этой стерве… И я как освободился от нее, девки ко мне прямо толпами повалили. Почувствовали свободного мужчину, каждой интересно стало - кого выберу. А я как дорвался! Прямо очередь установил. Думал, все здоровье потеряю. Но ничего. Когда их много - тоже хорошо. Ведь все разные, к каждой другой подход нужен, прямо кино и немцы!
Турецкий уже не слушал. Голова его лежала на столе, глаза были закрыты. Олег потряс его за плечо:
- Саша, эй, ты шо? Саш…
Никакой реакции. Турецкий провалился в глубокий сон, как будто потерял сознание. Руки его безвольно висели между ногами, болтаясь в такт стуку колес, обручальное кольцо поблескивало на стебле цветка. Поезд мчался вперед и вперед в черную ночь.
8
Катерина стояла посреди кухни с рюмкой в одной руке и пузырьком в другой и, наклонив голову, бормотала вполголоса:
- Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть…
Ирина сгорбилась на стуле, устремив невидящий взгляд в окно. На журнальном столике рядом с мобильным и городским телефоном лежали две записные книжки и большой телефонный справочник.
- На, выпей, - наконец закончила свой счет Катя и протянула рюмку подруге. Ира машинально выпила содержимое и поставила рюмку на стол.
- Ну, все ясно, - вдруг произнесла она, не поворачивая головы, - он уехал из города… Взял и уехал. Так всегда делают, когда хотят снять внутренний дискомфорт… Поменять обстановку… Господи, что за чушь я несу?
Она замолчала, затем повернулась к подруге.
- Дня три пить будет, пускаться во все тяжкие, а потом…
- Подожди, - перебила ее Катя, - не отчаивайся, ты ведь не всех обзвонила, всего тридцать пять человек. У него же друзей куча, знакомых… Пару дней будет приходить в себя и вернется, как миленький, ручаюсь. Даже заранее могу описать, в каком виде: небритый, помятый, в порванной куртке, попросит есть и будет извиняться. Картинка, конечно, неприглядная, но мы и не такое видели, - бодро закончила она свой утешительный прогноз.
- Ему же пить нельзя. Пить, нервничать, не спать… А я… Какая я дура! Уличила его в неверности и сама же получила той же палкой по лбу. Шурик ведь считает, что абсолютно прав. А я со своим материнским инстинктом совершенно ослепла, все свободное время с Васей проводила и… с Антоном. Господи, Шурик ведь думает, что у нас что-то с Антоном! И о чем я только думала? Неужели я допустила то, что психологи называют бессознательным кокетством? Какая же я дура!
- Ну, Ир, у тебя совсем башню сносит. Если ты будешь и дальше нести эту псевдонаучную бредятину, тебя точно придется сдавать в "желтый дом".
Ира ее совершенно не слушала, она продолжала вслух свои размышления:
- Я понимаю ревность Шурика. Только теперь понимаю… И извиняться он не будет. Потому что не придет.
- Да ладно тебе, придет. Куда он денется? Вот у Вики, нашей кастелянши, полгода назад ушел муж. Хлопнул дверью и смылся, тоже по ревности. Она на второй день в милицию начала звонить, морги обзванивать. То валялась без сознания, то выла, как подстреленная волчица… Дескать, он руки на себя наложил, замерз под забором пьяный… У них как раз за неделю до этого у соседки муж напился, упал на улице спьяну, уснул и замерз насмерть… Страх какой! А Колька, змей, оказывается, как дверь закрыл - обежал дом и по водосточной трубе на балкон залез, на четвертый их этаж, между прочим. И сидел там три дня на морозе. Пил самогон и питался домашними соленьями из шкафчика.
- А зачем он поселился на балконе? - рассеянно поинтересовалась Ирина.
- Да пытался застукать Вику с любовником. Лишний раз удостовериться. Представляешь, дурак какой? Сидеть на морозе и в окошко подсматривать! Спьяну ведь черт-те что померещиться может! Кстати, удостоверился! Не зря мерз, щеки себе отморозил. До сих пор коричневые пятна на щеках.
- Как удостоверился?
- Да сон его в одну из ночей сморил, уснул, а в восемь утра проснулся и услышал мужской голос. Схватил, что под руку подвернулось - в одну руку лыжную палку, в другую топор, - и влетел в комнату. Крики, визги. В общем, это был сантехник.
- Ее… любовник?
- Из РЭУ! Он течь в батарее устранял, как назло, в спальне. Еле отбился. В итоге счастливое семейство помирилось. Естественно, соседи снизу в суд подали…
На лице Ирины появилась слабая улыбка, история ее заинтересовала, так как подавала призрачную надежду на скорое возвращение мужа.
- А за что в суд-то?
- Ну… Коля же там три дня сидел… Он ведь не только пил…
Ирина, догадавшись, на что намекнула подруга, понимающе кивнула головой. А Катя вдруг вскочила и подошла к балкону. Резким движением распахнула дверь, заглянула туда и молча закрыла. Весьма разочарованная…
Ирина удивленно следила за ней взглядом, недоверчиво улыбаясь.
- Кать, признайся, ты все это выдумала!
- Чистая правда! А еще у нас был случай. Сидим в сестринской комнате, собираемся больных обходить с процедурами. Звонит нашей Ниночке муж и говорит: "Все, ухожу от тебя. Надоело. И так долго задержался, почти десять лет вместе". И трубку положил. Она обалдела, потом слезами как зальется, начала домой названивать - никто не подходит. Просто не берет трубку. Нина решила, что он уже вещи собрал и отчалил неведомо куда и неизвестно к кому. Главное, жили душа в душу, не ссорились, детей двое. И вдруг такое. Не мог подождать, когда она домой вернется? У нее смена началась, а тут такое заявленьице с утра. Ей вообще ни до чего. И подменить некем, пациентов полные палаты, очередная эпидемия гриппа. Так со слезами и выполняла свои обязанности. Всю смену отбарабанила, мы ее весь день на валерьянке держали. На следующий день приходит - такая спокойная, безмятежная. Мы все к ней бросились, ведь переживали, я сама ночью уснуть не могла, вся душа за нее изболелась. Спрашиваем: "Ну как?!" А она улыбается: "Пошутил. Поспорил с друзьями, что вот так запросто позвонит и напугает". Нормально, да? Я бы такого на клочки порвала, а она улыбается. Простила, представляешь!? Вот какие они бывают - эти мужики. Думаешь, я зря замуж не выхожу? Уж сколько за свою жизнь подобных историй наслушалась! Никакого семейного счастья не захочешь.
- Это ты меня так утешаешь? Шурик на такие глупости не способен. Он мужик, мачо. Вот по кумполу дать, другу морду разбить - это в его правилах…
Подруга села напротив Ирины и вдруг сменила тон на серьезный:
- Ир… Послушай, а у тебя действительно ничего не было с Антоном?
В комнате повисла пауза.
- Катя, ты что, дура? - Ирина изумленно смотрела на подругу. Она даже не в силах была выразить свое возмущение.
- Прости… Прости, Ириша… Это я так, на всякий случай. Все-таки я на твоей стороне. Хотелось бы быть уверенной, что все по справедливости.
Они опять помолчали. На улице завыла сирена "скорой помощи". Ира вздрогнула.
- Знаешь, Кать, я боюсь только одного… Что узнаю, где Шурик, только тогда, когда с ним произойдет что-то страшное. И меня мучает, что мы бездействуем. Мне кажется, что передо мной высокая стена. И я в нее бьюсь, бьюсь, чтобы пробить ее, а он где-то по ту сторону, и я не могу ничего сделать… Мне на прошлой неделе такой сон снился: как будто я стою перед высокой белой стеной и знаю, что по ту сторону Шурик. И знаю точно, что он попал в беду. И я колочу в стену, зову его и все бесполезно. А из стены… - она понизила голос и наклонилась к Кате, - торчат руки и ноги окаменевших людей. Это тех, кого не успели спасти…
Катя смотрела на нее округлившимися глазами как завороженная. Потом очнулась и испуганно вскрикнула:
- Тьфу-тьфу, совсем ты, Иришка, сбрендила. Это ж надо такое придумать! Окаменевшие люди! Ужас!
- Я не придумала, это правда было, во сне… А во сне очень часто у людей просыпается подсознание. Ясно тебе? И во сне мое подсознание мне подсказывало, что Шурика ждет беда… Это был вещий сон! А я вовремя не отреагировала. Нужно было прислушаться к своему подсознанию, какие-то меры принять…
- Мне ясно одно. Ложись-ка ты спать. А то на тебя без слез не взглянешь, совсем замученная. И главное, слушать тебя тоска. Полную галиматью несешь… Спи скорей, пусть тебе приснится твой муж румяный и веселый, наворачивающий прямо из сковородки жареную картошку.
- Я бы ему отбивную поджарила - такую большую, размером с лапоть, он любит, - вздохнула Ирина, и опять на ее глаза навернулись слезы.
- Вторая серия! - объявила Катя, обнимая подругу за плечи и осторожно промакивая ее глаза носовым платком.
Ирку жалко, самой впору слезу пустить. Но сколько же можно ныть? Действовать нужно, действовать! Вон сколько еще неохваченного народа, блокноты распухли от фамилий и номеров, а она уже выдохлась, будто такой уж тяжелый труд задать один-единственный вопрос: "Люди, где Турецкий?" Только время уже позднее, двенадцатый час. Как-то неловко в такое время этих людей беспокоить…
- Я сегодня у тебя ночую, не возражаешь? - спросила Катя и принялась открывать шкафы в поисках постельного белья.
Ира едва кивнула, даже особой радости не высказала. Но подруга понимала ее состояние и взяла инициативу в свои руки. В душе она осуждала Ирину. Зная характер Саши, могла бы вести себя поосторожнее. Какой муж выдержит, если его жена чуть ли не все вечера проводит в доме у чужого мужика? Даже если она преследует благородную цель - пытается отогреть его малолетнего сына, лишившегося матери. Но не всю же себя отдавать чужой семье, должен быть предел самопожертвованию. Все-таки своя семья должна быть на первом месте, в этом Катя не сомневалась. А Турецкий с его разумным эгоизмом, к тому же замешанном на ревности, поступил так, как и следовало ожидать. Вот Катя, совершенно посторонняя ему женщина, ничуть не удивилась, когда он сбежал от такой, мягко говоря, безрассудной жены. Просто удивительно, как Ира довела его до такого… Ведь вроде неглупая женщина, к тому же еще психолог по образованию… Значит, другим советы она может давать, а со своей семьей разобраться не в состоянии. Вот уж действительно говорят - сапожник без сапог.
Катя уже давно постелила себе на диване, уже и улеглась, уютно свернувшись калачиком, а Ира как ушла в ванную, так и застряла там. Небось опять плачет под шум льющейся из душа воды…
Катя не выдержала, вскочила с дивана, босиком подбежала к ванной и забарабанила в дверь:
- Ты там жива?
- Жива, - послышался насморочный голос подруги. Конечно, плачет… - Дай мне спокойно поплакать! Должна же я выплеснуть негативные эмоции?!
Нет, психолог - это, скорее всего, одновременно и псих. Ну виданное ли дело изъясняться с подругой на таком диком языке?
Наконец дверь распахнулась, появилась горемычная подруга, закутанная в банный халат и с чалмой из полотенца на голове. Вроде бы уже успокоилась. Прошелестела своими тапочками по паркету мимо дивана, даже не остановилась, чтобы пожелать спокойной ночи. Ну и характер!
Дверь в спальню Ирина оставила полуоткрытой. Катя прислушалась к возне подруги. Скрипнула кровать, щелкнул выключатель ночной лампы на тумбочке. Слава богу, хоть не шмыгает носом и не всхлипывает. Пускай подумает над своим поведением. А Катя пригрелась под пуховым одеялом и вскоре уснула. Утро вечера мудренее. Все проблемы - и свои и чужие - она решала на свежую голову. Потому что из опыта знала: почему-то ночью все кажется гораздо хуже и безнадежнее.
9
На кухне противно воняло помоями. Опять мать готовит свое варево для свиней на газовой плите.
- Сколько говорил тебе, вари на дворе. Для чего я тебе там печку поставил? - стал выговаривать ей Павел.
- Сынок, ноги у меня болят… - виновато начала оправдываться мать. - Надо же и дрова натаскать, и в топку их подбрасывать. А я когда наклоняюсь, у меня голова болит. На газу все-таки легче…
- Все у тебя болит… Вчера спина болела, позавчера руки… Раз ты такая хворая, лежи и не вставай. Нехай бабка работает. Она никогда ни на что не жалится, - рассмеялся недобрым смехом Павел.
- Да ты что, сынок? - не на шутку испугалась мать. - Бабка сама едва ходит.
- Ну, гляжу - прямо дом престарелых. Бабка ноги едва таскает, ты вся такая хворая, отец едва дышит, хрипит как в последний раз…
- Ну, шо поделаешь, года пришли… - Мать смахнула слезу с морщинистой щеки.
В свои шестьдесят восемь она выглядела на десять лет старше. Работала всю жизнь - сразу после окончания восьмилетки пошла в колхоз и пахала, пока не наступили времена демократии и колхоз не развалился. Жизнь в станице пошла наперекосяк, народ растерялся, не зная, куда себя девать. Кто-то подался в город, кто-то пустился в пьянство, а остальные пытались выжать из своего хозяйства все, чтобы и самим не голодать, и на продажу в город было что отвезти. Со своих огородов голодать-то никто не голодал, но нужны были деньги и на остальные надобности.
Неожиданно в их станицу нагрянула целая делегация. Возглавлял ее совсем молодой, но уже представительный мужчина, важный, с небольшим брюшком. В сопровождении свиты из таких же городских и важных мужиков он обошел здание полуразвалившейся фермы, заглянул в бывший сельсовет, поговорил с председателем колхоза. Вскоре горожанин оформил документы на ферму и получил ее в свои владения. Отныне она называлась агрофирмой. За два месяца бригада местных строителей, которая соскучилась по настоящей работе, отстроила ее. Завезли поросят. Мать Кудри подсуетилась одной из первых, вовремя поняла, что на всех работы не хватит. Бросилась в ноги бывшему председателю колхоза Николаю Семеновичу, который отныне стал правой рукой городского хозяина. Опять впряглась в тяжелую работу, теперь уже скотницы, - и так до самой пенсии. Совсем недавно перенесла операцию, ей удалили полжелудка, и теперь не было в ней прежней проворности и ловкости. Ходила медленно, осторожно, как будто постоянно прислушиваясь к своему внутреннему состоянию. Муж до недавних пор ремонтировал сельхозтехнику и хоть был уже старый и хворый, но руки имел золотые, голова варила хорошо, и его уважали. Но теперь и он ослабел, все прибаливал, и приглашали его на прежнюю работу только в качестве советчика в особо сложных случаях.