- Сейчас у нас июнь… - задумчиво произнес Строганов и немного помолчал, что-то высчитывая в уме. - Да, началось все восемь месяцев назад, почти в начале нынешнего сезона… Я имею в виду первый звонок, когда эти отморозки приступили к делу… До сих пор не понимаю, где они взяли номер моего мобильного телефона: это был второй телефон, его номер, кроме Розингера и жены, не знал никто… Ну и Маши, конечно…
- Как раз это-то несложно, - вставил Яковлев, - дело техники… Значит, первый звонок с угрозой был сделан лично вам?
- Знаете, я бы даже не назвал это угрозой, скорее предложением.
- То есть? - уточнил Турецкий.
- Мне в каком-то почти игривом тоне неизвестный мерзавец предложил, как он выразился, "делиться", едва ли не по-отечески попрекнув, что живу не по-нашему, не как все… Еще добавил, что "мы", мол, щедро дали вам время на раскрутку, не пора ли и честь знать, а то как-то нехорошо получается, несправедливо: все "делятся", а мы только о своем кармане печемся… Кто "мы" и кто "все", он не уточнял.
- Вы сказали "по-отечески", - прищурился Турецкий, - значит ли это, что голос вашего абонента показался вам голосом пожилого мужчины?
Строганов растерянно посмотрел на Турецкого и пожал плечами:
- Знаете, я об этом не думал, но теперь, когда вы спросили… Пожалуй, да…
- Число, когда прозвучал звонок, поточнее вспомнить не можете? - спросил на этот раз Померанцев.
- Нет. - Юрий покачал головой. - Но если примерно, то где-то ближе к концу месяца… Хотя… Нет, не помню.
- Вы же запомнили, что был октябрь?
- Запомнил не я, а Марк, мы с ним об этом много говорили, обсуждали, и как-то в разговоре он упомянул насчет октября.
- Что вы тогда ответили этому… "папаше"? - спросил Турецкий.
- Послал по-русски с точным указанием адреса и отключил телефон…
- Дальше?
- Дальше уже звонок последовал Марку, примерно того же содержания, но там еще и цифра была названа - больше половины нашего дохода. Если бы мы сошли с ума и согласились платить, театр, самое большее, в течение пары лет разорился бы…
- Каков ваш "чистый" доход?
- Не такой большой, как думают некоторые: от продажи билетов - вообще гроши, а если добавить диски… Ну где-то на круг за год чистогана получается не больше семидесяти пяти - восьмидесяти тысяч… У нас ведь и расходы большие! Костюмы, декорации, транспорт во время гастролей - все за счет театра. Конечно, зарплаты артистам и обслуге… Словом, остается совсем немного…
Турецкий с Померанцевым переглянулись и помолчали: оба подумали о том, насколько разное содержание вкладывают разные люди в одно и то же понятие… Для успевшего стать чуть ли не миллионером Строганова восемьдесят тысяч долларов, конечно, пустяк, любимой женщине на модные трусики… А что бы сказал на это среднестатистический россиянин - лучше и вовсе не думать!
- Продолжайте, - вздохнул Яковлев, наверняка, как и его коллеги, вспомнивший сумму собственной зарплаты.
- Марио всегда был большим дипломатом и этих сволочей так прямо посылать не стал, по-моему, попросил перезвонить через пару дней… И в тот же вечер мы с ним впервые в жизни едва не поссорились: Розингер пытался объяснить мне, что такое шоу-бизнес по-русски… Я напомнил ему, во-первых, что "Дом оперы" не шоу-бизнес, а во-вторых, сказал, что думал: кто-то первым должен поставить на место здешних крокодилов! Ну Марио долго топал ногами, что отродясь не рвался в лидеры-правдолюбцы, тем более в таком деле, но я стоял на своем: дело не в деньгах, а в принципе…
- Что предлагал Розингер - попробовать договориться? - уточнил Померанцев.
- Да, скостить сумму… Я сказал - только через мой труп… - Юрий горько усмехнулся. - А получилось - через его и… и Машин… Если бы я знал!..
- Не казнитесь, - твердо произнес Турецкий. - Правы были вы, а не Марк Иосифович, который вполне мог оставить работу в вашем театре: насколько я понимаю, основным местом работы у него был отнюдь не "Дом оперы"…
- Кому она нужна, такая правда, за которую приходится расплачиваться трупами друзей и любимых?! - неожиданно горячо почти выкрикнул Строганов, и Турецкому показалось, что еще немного - и этот такой мужественный на вид, огромный мужчина впадет в истерику.
- Правда всегда нужна! Даже тем, кто этого не понимает, а иначе - что мы тут с вами сейчас делаем? - Сан Борисович пристально поглядел в лицо Строганову, и тот сразу сник. Зато заговорил уже спокойнее.
- Не знаю… - пробормотал он. - Теперь уже не знаю… Тогда думал так же, как вы. Да и опыт молодости эту правоту подтверждал на все сто процентов.
- Вы имеете в виду что-то конкретное?
Строганов кивнул и коротко рассказал, как и почему оказался за рубежом.
- Знаете, - завершил он свой рассказ, - поначалу мне даже показалось… Вернее, подумалось, не тот ли это самый тип, толстяк с бровями, снова в меня вцепился?.. Но после понял, что таких "бровеносцев" у нас, наверное, пруд пруди…
- Говорите, показалось… А возможно, подсознание сигнал подало? - вполне серьезно сказал Турецкий. - Вдруг да в голосе что-то знакомое почудилось, что вы подсознательно узнали?.. Все-таки вероятность, что всплыл ваш старый знакомый, как ни мала, но есть…
- Да нет, не думаю, - не согласился Строганов. - Я ведь вообще-то на голоса памятливый, даже скорее узнаю человека по голосу, чем по лицу. Но этой истории уже сто лет, а разговаривал я с ним один-единственный раз. Причем не особо вслушиваясь, можно сказать, только последнюю его фразу и воспринял. А дальше - буря эмоций… Юный принципиалист, еще бы!..
- Давайте продолжим, а то вы, наверное, утомились.
- Есть немного… Но дальше, как ни странно, рассказывать почти нечего, потому что все остальные события вы уже знаете. Где-то с полгода шли звонки, постепенно и грозить стали - смотрите не пожалейте, Юрий Валерьевич, о своем упрямстве. Это там, за границей, вы персона нонграта, а у нас тут все по-простому… Марку тоже звонили. Что отвечал он, не знаю. Я - то же, что и в первый раз… Марио, судя по тому, что они не приступали ни к каким действиям, дипломатничал, оттого и продержались на разговорах несколько месяцев. Я раза три настаивал обратиться в органы, прямо в прокуратуру. Но тут Марк вставал на дыбы! Он… - Строганов внезапно смутился и, явно преодолев себя, все-таки закончил фразу: - Марк считал, что у этих людей все схвачено и куплено, в том числе и тут, у вас… Простите, если обидел!
- Не за что, на здоровье, - буркнул Померанцев, которого такое мнение о родной конторе буквально бесило.
- Спокойно, Валерий, - холодно отреагировал на несдержанность подчиненного Турецкий. И снова переключился на Строганова. - Знаете, все-таки не все схвачено и не все куплены, хотя, как это ни грустно осознавать, вероятность, что доля истины в словах вашего покойного друга имеется, иногда возникает… Слава богу, нечасто! Куда реже, чем полагает обыватель, поверьте!
Они помолчали. Александр Борисович задумчиво посмотрел на Строганова, отметив, каким утомленным и неприкаянным был у того вид.
- Вот что, Юрий Валерьевич… Давайте сегодня на этом остановимся, вы, я вижу, устали… У меня к вам остался один вопрос, немного не по теме, сейчас задам. А разговор, если вы не против, продолжим через пару дней в удобное для вас время.
- Спасибо, я действительно чувствую себя не очень… И хотя вы не спрашивали, снова скажу: не убивал я Машу, я… я ее любил… Вы это хотели спросить?
- Почти, - улыбнулся Турецкий. - Об убийстве мы будем говорить обязательно, не сомневайтесь, в следующий раз… А сейчас я хотел бы узнать, какие отношения были у вас с котом Краевой?
- С… С каким котом - с Пуфом?! - Абсолютно неожиданно Строганов разволновался. - С Пуфом?.. Господи, нормальные… Бедолагу эта сволочь ведь тоже убила… Пуф был очень гордым животным, говорят, кошки не привязываются к людям, но он опровергал это мнение. А со мной был, я бы сказал, любезен… Терпел меня возле Маши, словно снисходя к такой ее слабости, как я…
- Стоп-стоп, Юрий Валерьевич! - Турецкий смотрел на своего собеседника с новым интересом. - Почему вы решили, что кот тоже убит?!
- Как - почему?.. Он… Он же лежал убитый, неподалеку от… В углу холла. Пуф был мертв!..
Строганов страдальчески сморщился и сжал зубы.
- Вы ошиблись, - сухо произнес Турецкий. - Пуф оклемался, хотя по сей момент находится в шоке, никого к себе не подпускает… Я потому и спросил, что подумал: вы могли бы забрать животное к себе? Если он относился к вам, как вы выразились, "любезно"…
- Господи, конечно, да! - Строганов вскочил на ноги. - Бедный Пуф… Когда его можно забрать?!
Пару секунд все трое мужчин с интересом вглядывались в лицо певца, после чего Турецкий улыбнулся:
- Заберете, но чуть позже, пусть оклемается котяра. Не волнуйтесь, за ним присматривает соседка - кормит и все остальное…
- Аля, наверное? - погрустнел Юрий, очевидно припомнив показания Гудковой.
- Она… Через какое-то время съездим с вами вместе и заберем. A то я про вашего Пуфа уже столько слышал, что самому любопытно взглянуть… Давайте ваш пропуск, подпишу! И жду вас послезавтра в это же время. Устроит?
- Да-да… И мы поедем за ним?
- Посмотрим…
После того как знаменитый Строганов покинул кабинет, мужчины некоторое время молчали. Паузу нарушил Турецкий:
- Ну как, братья по разуму, на ваш взгляд - действительно он обрадовался возможности забрать кота или сыграл на "пять" с плюсом?
- Кто их, артистов, знает, - пожал плечами Яковлев. - Хотя, на мой взгляд, вряд ли он эту историю с наездом выдумал. А значит…
- Ничего это, конечно, не значит, - перебил Яковлева Померанцев. - Разумеется, не считая того, что работы теперь - завались, а нас - раз-два и обчелся… Насчет артистической игры - я лично пас!
- Артистизм оперных певцов, - назидательно произнес Турецкий, - как правило, со значительной долей пафоса, такой уж у них жанр… Сказать, что он востребовал кота с преувеличенным восторгом, вроде бы нельзя… Как думаете?
- Да, довольно натурально обрадовался, - согласился Померанцев.
- В общем, так, - подвел итоги Александр Борисович, - дальнейшая схема следствия будет такова…
На ознакомление с упомянутой схемой и на распределение заданий между Померанцевым и оперативниками (Романову озадачить обязали Померанцева) ушло не более десяти минут.
- Ну а еще кое-что я беру на себя… - Турецкий усмехнулся в ответ на вопросительные взгляды следователя и оперативника. - Попробую лично проникнуть в эту самую малоизвестную музыкальную тусовку…
- Ирина Генриховна!.. - брякнул догадливый Померанцев и, осознав собственную бестактность, покраснел - впервые за весьма длительный отрезок времени.
- Именно! - спокойно отреагировал шеф. - Придется тряхнуть стариной, поскольку не далее как сегодня утром Константин Дмитриевич Меркулов в очередной раз отказал мне в увеличении нашей компактной оперативно-следственной группы… Все, господа, по коням!
И уже на пороге тормознул Померанцева:
- Будешь охмурять эту певичку, - с нарочитой суровостью предупредил он, - помни о горестном опыте северотуринского дела: смотри не перестарайся! Прыгать к ней в койку совсем не обязательно!..
- Есть!.. В койку - не обязательно! - шутливо отдал честь вполне штатский Померанцев и, все-таки не выдержав, фыркнул.
Глава 8 Чиновничий беспредел
Ираклий Васильевич Шатунов широко зевнул, отбросил в сторону свежий номер "МК", выписывал который скорее по привычке, сохранившейся с туманных комсомольских времен, чем по необходимости, и, поудобнее устроившись в полосатом парусиновом кресле, прикрыл глаза, подставив лицо утреннему июньскому солнышку.
Не только "МК", газеты и журналы, коих теперь в Москве расплодилось несчетное количество, вообще были ему не нужны: обо всех интересующих Ираклия Васильевича публикациях ему систематически докладывали вышколенные подчиненные, чиновники Минкульта России, в котором господин Шатунов занимал вовсе не маленький пост.
Парусиновое кресло, в котором Ираклий Васильевич наслаждался теплым, нежно пахнувшим только что распустившейся белой сиренью утром, стояло на широкой веранде его загородного, сложенного из высококачественного белого кирпича дома в тридцати километрах от столицы, в зоне, которая прежде считалась заповедной… Возможно, и сейчас числится таковой на какой-нибудь всеми позабытой, запылившейся бумажонке. Данный факт хозяина особняка решительно не заботил, несмотря на то что на прошлой неделе какие-то суетливые типы с задрипанного телеканала попытались поднять шум из-за "новорусских" застроек на запретной территории, отсняв сюжет в непосредственной близости от его дома. На здоровье!.. Пошумят и успокоятся, мелочевка горластая, а народ, как всегда, смолчит - плевать он хотел и на ящик, и на болтовню, которая по нему транслируется!
Солнце поднялось чуть выше и начало припекать посильнее. Ираклий Васильевич нехотя приоткрыл глаза, скользнув взглядом по раскинувшемуся перед ним саду, по белоснежным сиреневым кустам, обступавшим веранду. Тащиться в сад ему было лень, но здоровье дороже!
Кряхтя, он с трудом поднялся с кресла (годы, как ни крути!..) и, вздохнув, неторопливо спустился по полукруглым ступеням в тень разросшихся за последние годы деревьев, высадил которые чуть больше десяти лет назад собственноручно… Смешно и вспомнить теперь эти годы, в которые он закладывал основы сегодняшнего благополучия, а на месте нынешнего дома, напоминающего издали белый корабль, стояла тогда забавная избушка, казавшаяся тогдашнему Ираклию Васильевичу чуть ли не дворцом!
Шатунов свернул в тенистую аллею, образовывали которую благоухающие ничуть не хуже сирени акации, и вскоре оказался на небольшой поляне - цели своего путешествия по саду. Здесь между двумя ровненькими, похожими друг на друга, как сестры-близнецы, березами был натянут гамак, в котором ему всегда особенно приятным казалось предаваться воспоминаниям о беспокойных, а местами опасных… да, очень порой опасных девяностых…
…Начало новой эпохи застало Ираклия Васильевича Шатунова врасплох - на невидной, низкооплачиваемой должности мелкого чиновника Минкульта, связанной со зрелищными мероприятиями. Шатунову только что стукнул "круглый" сороковник, что же касается упомянутых мероприятий, на его совести лежала их идеологическая сторона, рушившаяся на глазах. Большинство знакомых Шатунова, знавших его с юности, справедливо считали Ираклия к тому моменту классическим неудачником.
Окончив дирижерско-хоровое отделение консерватории типичным "середнячком" и отлично понимая, что великого дирижера из него не получится никогда, Шатунов после недолгих колебаний избрал комсомольско-партийную карьеру. Однако и тут заметных успехов отчего-то не достиг. Возможно, не слишком старался?.. У законченного холостяка Ираклия, жившего в одиночестве на окраине Сокольнического района в оставшейся от покойных родителей квартире, не имелось ни семьи, ни случайно прижитых детей. Следовательно, и стимула для карьеры тоже не наблюдалось.
К женщинам Ираклий всегда относился с изрядной долей недоверия и равнодушия, хотя ориентации был самой что ни на есть традиционной. Конечно, любовницы время от времени у него появлялись, но стоило очередной даме даже отдаленно намекнуть на возможность жить под одной крышей или, не дай-то бог, на возможное оформление отношений, как Шатунов немедленно исчезал с ее горизонта: властная мать Ираклия, очень хороший хирург, в свое время крепко-накрепко вбила в голову единственного сына мысль о том, что все женщины - хищницы, что даже самая идеальная супруга хороша только до свадьбы… И блестящим доказательством этой мысли для Шатунова был брак его родителей. Временами он искренне жалел своего отца, тихого, полузадушенного лидерским характером супруги, рядового скрипача, игравшего в рядовом симфоническом оркестрике… Семейную жизнь Ираклий возненавидел, наблюдая жизнь родителей. А неудачливость, похоже, унаследовал как раз от папаши… Кто мог подумать, что именно мелкие неприятности (впрочем, тогда они ему мелкими не казались!) как раз и выведут его на широкую трассу успеха?
Должность, которую Шатунов занимал в Минкульте, из-за ее идеологической направленности оказалась под большим и увесистым вопросом. Ничего другого, кроме как контролировать подведомственных ему чиновников и коллективы, Ираклий не умел. Зарабатывать не только нормальные деньги, но даже сущие гроши хоровым дирижированием - смешно было и думать. Следовательно, наступили самые черные дни его жизни… Отвлечься от гадких мыслей не удавалось даже с помощью его давнего тайного увлечения, тщательно скрываемого от коллег и большинства друзей, - шикарной коллекции джазовой музыки со всего мира, на пополнение которой уходила большая часть шатуновской зарплаты… Жизнь загнала его в тупик, железобетонный холод которого он уже чувствовал лопатками… И вот тогда-то впервые мелькнула в голове Ираклия Васильевича смутная поначалу, затем более отчетливая, по тем временам странная идея.
Мелькнула во время одного из наиболее тоскливых и одиноких холостяцких вечеров, за бутылочкой средней паршивости коньячка, поднесенного по старой памяти директором одного из лихорадочно перестраивающихся Дворцов культуры. Директор намеревался тихой сапой вывести вверенное ему предприятие из-под государственного надзора, проще говоря - приватизировать Дворец, использовав его затем по собственному усмотрению. То ли под клуб, рассчитанный на молодежь, то ли еще подо что…
"Под дискотеку какую-нибудь!" - насмешливо подумал тогда Шатунов, лучше многих знавший, что настоящей эстрады в Стране Советов не было и нет. Что бы там ни болтал директор насчет эстрадной школы, которую якобы собирался организовать с помощью известных музыкантов-корифеев, какую бы лапшу ни пытался навешать на уши Шатунову, Ираклий ему не верил.
Прихлебнув коньячку и слегка поморщившись от качества подарочка, он с грустью подумал о том, что если в чем и разбирается в этой жизни, то только в эстрадной музыке… Западной, конечно! Несколько стыдясь своего увлечения, он, начиная с юных шестидесятых, неотступно следил за множеством зарубежных групп и бендов, в его коллекции имелись не только Битлы и старый американский джаз, причем редчайшие записи, сделанные еще на виниловых пластинках. Располагал он и никому не известными в России группками, чья судьба была - коротко и ярко мелькнуть на горизонте музыкального олимпа и… угаснуть, так же мгновенно, словно их никогда и не было.
Вот на этом-то самом месте, припомнив одну из таких группочек, с которой где-то в середине семидесятых был связан настоящий скандал в Соединенных Штатах, поскольку помимо секс-революции полудюжина наглых сопляков пропагандировала еще и гомосексуализм, и пришла мысль , которой суждено было перевернуть всю жизнь Ираклия Васильевича Шатунова! Да, тогда в Штатах все закончилось скандалом, и оторвавшихся от текущей реальности "музыкантов" едва ли не судили за оскорбление нравственности! Но спустя полтора десятка лет секс-революция в музыке была-таки совершена аналогичной группой, столь же скандальной, зато заработавшей столько миллионов, что не только детям - внукам этих бесстыжих мэнов и вумен хватит до скончания века…
Шатунов забыл про коньяк и, вскочив с места, начал в волнении расхаживать по тесной родительской гостиной, натыкаясь на давно обтрепавшуюся и засалившуюся мебель. "А что, если?.. А что… А?!"