Планируя отправить на перехват Каревой именно Ларионова, Маргарита Николаевна имела в виду не только его предполагаемое криминальное прошлое, но и личную преданность ей, Ганичевой. Правда ли это или ей просто хотелось верить в эту красивую иллюзию, но временами она улавливала исходящие от телохранителя в ее сторону жизненные токи, которые заставляли ее снова и снова чувствовать, что она - женщина, а не просто ходячая машина для зарабатывания денег. Так ли это, Ганичева не собиралась уточнять: если бы направленное на нее мужское желание телохранителя стало несомненным, это повлекло бы за собой массу осложнений, включая необходимость обманывать Бутракова. Но, может быть, даже и лучше, что эта деликатная тема между ними не поднималась: не вредно будет намекнуть, что, если Володя исполнит поручение как надо, он может рассчитывать, кроме денежного вознаграждения, на поощрение в иных формах… А что он под этим соусом себе вообразит, это уж его проблемы. После можно будет все переиграть. Главное, чтобы документы попали в руки Маргариты Николаевны, а там уж она их не выпустит.
К некоторому разочарованию Ганичевой, Ларионов, услышав, что от него требуется, повел себя совсем не как влюбленный: в первую очередь поинтересовался размерами денежного вознаграждения. "Десять тысяч долларов", - с ходу посулила она. Телохранитель потребовал пятнадцать. Сошлись на двенадцати. На Маргариту Николаевну успокоительно подействовало то, что Ларионов словом не обмолвился о том, что дело это темное, незаконное, что за такое правоохранительные органы по головке не гладят… Он отнесся к поручению отнять документы на землю у Каревой точно так же, как к любому другому поручению начальницы, усматривая в нем продолжение своих служебных обязанностей. Он не был отягощен понятиями о морали. Только теперь Маргарита Николаевна поняла это до конца и слегка оробела. В то же время она почувствовала облегчение, потому что было бы слишком обременительно при таких условиях строить из себя моралистку.
Ларионов получил задаток… И исчез. Ночь Маргарита Николаевна провела без сна: они условились, что телохранитель свяжется с ней немедленно после того, как задание будет выполнено. Учитывая трудности пути из Горок Ленинских в Москву (Ларионов отправился на мотоцикле) и испортившуюся погоду (пошел снег), он мог задержаться… Но не настолько же! Господи, не настолько! Когда рассвет окрасил нездоровой синеватой белизной дорогие обои на стенах кабинета Ганичевой, стало очевидно: что-то случилось. Что-то пошло иначе, не по намеченному Маргаритой Николаевной сценарию. Что же это? Чем это ей грозит? Ганичевой хотелось выть и кусаться, а надо было держать себя в руках, чтобы никто из сотрудников после не припомнил необычное состояние владелицы "Подмосковья-агро".
Маргарита Николаевна никого не посвящала в свои криминальные замыслы. Их последствия она тоже расхлебывала самолично. Без охраны, на личном автомобиле, пренебрегая всеми правилами осторожности, она съездила в Горки Ленинские. Машину оставила в полукилометре от поселка, далее шла пешком. Для конспирации Ганичева надела недорогие просторные вещи, которые давно уже отложила, чтобы отвезти в свой загородный дом, да руки не доходили. В этом наряде она смахивала не то на социального работника, не то на участкового врача: по крайней мере, вызывала полное доверие и никаких подозрений. Когда она добралась до Горок Ленинских, поселок бурлил. В ответ на осторожные расспросы ей с деревенской словоохотливостью ответили, что какую-то пришлую фифу тут убили, задушили ремнем. Приехала, вишь, на шикарной машине, волосы светлые-светлые, одета богато, а лицо после смерти почернело, перекошенное, страх один… Догадавшись, что речь идет о Каревой, Маргарита Николаевна не решилась расспрашивать дальше. Она не помнила, как добралась до своего автомобиля; помнила только, что очень старалась идти обычным размеренным шагом, не бежать. Остаток дня ее трясло, она глотала успокоительное.
Что же на самом деле произошло между ее телохранителем и Каревой? Куда пропал Володя? На все эти вопросы Маргарита Николаевна так и не получила ответов, несмотря на то что усиленно строила собственные предположения. Судя по вниманию, которое старший помощник генпрокурора уделял Ларионову, у него ответы имелись… В душе Маргариты Николаевны поднималось опасное озорство, которое так и подмывает человека, стоящего на краю пропасти, сделать шаг вперед. Это называется бесом противоречия. Сейчас бес противоречия так и подзуживал ее провозгласить: "Да, это по моему приказу Владимир Ларионов убил Елизавету Кареву! Мне известно начало истории, вам - конец, давайте обменяемся информацией!"
Но волевая женщина Маргарита Ганичева умела зажимать своих "бесов" в кулаке. Поэтому она, чуть помедлив, как бы припоминая ускользающую мелочь фактов, твердо назвала дату увольнения Владимира Ларионова - за два дня до той даты, когда Ларионов отправился на мотоцикле в "Заветы Ильича". И как бы потом Ганичеву ни допрашивали, какие бы ни подстраивали каверзные ловушки, стронуть ее с этого утверждения не смогли.
ВЯЧЕСЛАВ ГРЯЗНОВ. СЛЕДЫ ВЕДУТ В ПИТЕР
Тем временем генерал-майор милиции Вячеслав Иванович Грязнов, не теряя времени, распорядился разослать оперативки по поводу двух преступлений - нападений на Сергея Грибова и Игоря Лейкина - по городам и весям Российской Федерации. Мера незамысловатая, однако в большинстве случаев полезная. Так и на этот раз: задание Грязнова было выполнено и дало результаты…
Но сначала важно было сформулировать, какие, собственно, результаты ему нужны.
В информации по двум делам Грязнов обозначил круг подозреваемых и сосредоточился на орудии убийства - тяжелом металлическом предмете, который преступники маскируют и носят с собой. Грязнов высказал предположение, что преступники - сплоченная группа, которая за большие гонорары нападает на тех людей, на которых указывают заказчики этих преступлений. Не отмечен ли в каком-нибудь другом месте России похожий почерк?
И уже в тот же день Грязнову поступил телефонный звонок из Питера.
- Вячеслав Иваныч? Ты? - поинтересовалась телефонная трубка.
- Я. А это кто? - уточнил недовольный фамильярностью Грязнов, отметив: "Вот звонят, будто к себе домой!"
- Виктор это. Гоголев, из Питера.
- А-а-а, Витя! - Настроение Грязнова изменилось на сто восемьдесят градусов. - А что ж ты меня по отчеству зовешь, как неродной? Напугал совсем…
- Погоди, я тебя не так еще напугаю. Звоню по поводу твоей оперативки…
- И у вас похожие убийства? - оживился Грязнов. - Давай подробности!
Славный друг полковник милиции Виктор Гоголев, начальник управления уголовного розыска ГУВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, сообщил ценную информацию. Оказывается, в Питере обозначилась группировка, специализирующаяся на дорогих заказных убийствах. По мнению полковника Гоголева, это профессионально подготовленные киллеры, на счету которых не одно преступление. Причем в жертвах числятся довольно известные люди. Например, питерский спортсмен, чемпион мира по велоспорту Олег Дмитриев, знаменитый пластический хирург Леонид Евгеньев и другие. Во всех случаях убийства похожи по почерку. Каждый раз наносится единственный удар тяжелым предметом по голове жертвы. До сих пор убийца не был найден…
И при последнем нападении на известного предпринимателя группа питерских сыщиков задержала одного из преступников, в руках он держал чехол. А зачехлен был специально изготовленный пожарный топорик. Тупая часть топорика была намного больше обычного. Этой тупой частью специально подготовленного топорика и наносился удар по голове жертвы. Преступники поступали так, чтобы у правоохранителей складывалось ошибочное впечатление о том, что действуют не профессиональные киллеры, а хулиганы, дилетанты в деле лишения жизни людей. В этом случае поиски преступников затруднялись.
Задержанный с поличным 23-летний учащийся высшей юридической школы Тимур Авдеев замкнулся, показаний не дает. А постоянно "работать" с ним Гоголев не может, у него имеются дела и поважнее. Поэтому в телефонном разговоре с другом Славой Грязновым Гоголев посоветовал срочно прислать в Питер оперативника поопытней для раскола этого Тимура Авдеева.
Результатом диалога стало то, что Слава Грязнов срочно послал в Питер старшего оперуполномоченного первого отдела Департамента уголовного розыска МВД России капитана милиции Галину Романову. Он знал, что уж кто-кто, а капитан Романова раскалывать умеет! Хватка ее, светлой памяти, тетки Шурочки сочетается у Гали с таким сочувственным взглядом темно-вишневых украинских глазок, что этой чуть-чуть полноватой, но обаятельной дивчине так и тянет выложить всю подноготную. И свою, и чужую… Облегчить душу, одним словом.
АНДРЕЙ АКУЛОВ - ИСА МУСАЕВ. ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ
- Будь поосторожней в Горках Ленинских, - предупредил Иса Мусаев.
Этот необычный телохранитель позволял себе говорить Акулову "ты", и от него единственного Акулов это терпел. Продолговатое спокойное лицо Мусаева с горбатым носом и чуть слащавыми полными губами, обрамленное спускающейся на грудь бородой, напоминало лицо средневекового ученого из исламского мира, Улугбека или Авиценны - если бы у малообразованного Акулы могли возникать подобные ассоциации. Мусаеву и впрямь был свойствен почти научный расчет: он не терял головы в самых острых ситуациях. В вооруженной перестрелке он чувствовал себя как рыба в воде, словно из материнского чрева вылез уже с оружием. Дважды спасал Акулова от верной гибели. Глава "Русского земельного фонда" отдавал себе отчет, что Мусаев способен буквально, а не в лживом переносном смысле заслонить его своей грудью. Сказал - сделает.
И, несмотря на эту безупречную преданность, Акулов не любил Ису Мусаева. А за что ему любить человека Ромео? Боясь, чтобы не уплыли из рук вложенные в Акулова деньги, Ромео приставил к нему Мусаева, в обязанности которого входило и надзирать, и защищать, и доносить кому надо, если что. Предательство - оборотная сторона преданности. Но Акулов, сознавая, что связан по рукам и ногам, терпел и это.
- Так кого же мне, по-твоему, остерегаться в Горках Ленинских? - спросил Акулов, закидывая ноги на стол: в неофициальной ситуации он расслаблялся, как умел. - Да, крикни там, пусть принесут выпить.
Выпить Андрею было необходимо позарез: только что с ним беседовали следователи из прокуратуры. Обвинения не предъявили, но душу разбередили здорово. Муторно расспрашивали, перескакивая с одного на другое, то о пропавшей адвокатше Каревой, то о Маргарите Ганичевой, то об ее адвокате Лейкине. Тьфу!.. Акуловскую первую и единственную судимость зачем-то на белый свет извлекли. Он им так и сказал: "Давно это было, аж в советские времена, когда государство не терпело предпринимательства и частной инициативы. А в наше время, когда все изменилось, я работаю на благо общества". Отбиться как будто бы удалось, но безошибочное чувство, что его преследуют, печеночной горечью стояло во рту. Обложили… Снова, как в ранней юности, обложили: наставлены дула винтовок, псы ярятся мокрыми пастями, рвутся из колючих ошейников. А он - посередине их жесткого, сдвигающегося круга - один. Снова один. Думал - сильный, думал, никто его больше не тронет. Олигарх, одно слово! А вот поди ж ты: сейчас время такое, когда и олигархи падают под косой, как трава. А все из-за Маргариты. Она, сука, подсуропила. Совсем, видно, никудышние времена настали, если взбалмошной бабе верят больше, чем ему. У нее, он насквозь видит, тоже рыльце в пуху, что ж ему, за двоих отдуваться? Они с Маргаритой, сказать по-шахматному, совершили размен фигур: адвоката за адвоката. Лейкин был фигурой конченой, чего о нем жалеть? А вот за себя тревожно. И ведь по-глупому тревожно: до Акулова никто не докопается, киллеров нанимал подставной человек через Интернет - не московских, питерских киллеров, для конспирации. Ни одной ниточки, ведущей к "Русскому земельному фонду", не оставил. Андрея Акулова голыми руками не взять! А все же нервишки гуляют. В таком положении дерябнуть лишних градусов - наипервейшее лекарство. Лицо неукоснительного трезвенника Исы, когда он передавал приказ хозяина о выпивке, не отразило никакого неудовольствия. Не его дело обсуждать акуловские привычки. А вот обсуждение безопасности Акулова входит в круг его обязанностей.
- Остерегайся крестьян, - тоном дружеского совета произнес Мусаев. - И председателя колхоза.
- Кого? Жуков этих навозных? - Акулов едва не расхохотался. - Ну, я понимаю еще, людей моей несостоявшейся супружницы Ритки Ганичевой… Но мы ее обезвредили. - Это было не так, но Андрей храбрился - даже перед Исой, даже перед самим собой. - А чтобы навозников? Да они пикнуть не посмеют. Председатель много из себя строит, но и он такой же. Надавлю на него через мальчишку, никуда не денется. Поднесет документы да еще приплатит, чтоб я их взял.
Выпивка прибыла незамедлительно, на подносе с единственной низкой осадистой рюмкой, полной солонкой и изрядным кусманом бородинского хлеба: другой закуски Акулов наедине с собой не признавал. И вин всяческих изысканных терпеть не мог: вина - это для слабаков и баб. К чему он привык в молодости, от того отвыкать не собирался, усматривая в этом особый мужественный шарм (и зная, кстати, что простота вкусов одного из самых богатых людей России производит выгодное впечатление на немногих избранных из внешнего круга, которых он соизволил приблизить к своей персоне). Не торопясь, Андрей наполнил рюмку, задержав дыхание, хватанул. Затем, также не спеша, ощущая горячее тепло, расходящееся по всем жилам, отломил кривой кусок хлеба, просыпав крошки на поднос, и обмакнул его коричневую, насыщенную тмином ноздреватость в соль…
Мусаев, зная, что хозяин не любит, когда кто-то вмешивается в начало его общения со спиртным, молчал, опустив веки - тонкие, морщинистые и лиловые, как у птицы. Но и сквозь них просвечивал горячий проницательный взгляд. А может быть, это казалось сквозь спиртное: в последнее время Акулов ловил себя на том, что стал пьянеть подозрительно быстро. Нервы, нервы все. Вот покончит с "Заветами Ильича", уедет куда-нибудь на море отдохнуть.
Но не раньше, чем покончит. Оставлять такое мерзопакостное дельце незавершенным - все равно что оставлять у себя в тылу вражескую часть.
- Не бойся тех, кто играет по правилам, - подождав, когда хозяин дойдет до нужной кондиции, изрек Иса. - Бойся тех, кто не знает никаких правил: они совершают глупости, они действуют вопреки логике. И потому часто выигрывают. Ты не можешь их заранее просчитать.
- Что же мне с крестьянами делать? Всех перебить?
- Не лучший выход. Пока ты этого сделать не можешь. Но будь настороже. В любую минуту можешь получить удар в спину. Когда загнанное животное видит, что все пропало, оно бросается на охотника.
- Восточные басни, - хмыкнул Акулов, любуясь на свет маслянисто-тягучим содержимым рюмки. Содержимое убывало быстрее, чем хотелось бы. Надо ограничивать себя в выпивке - но, с другой стороны, зачем? Однова живем! - С крестьянами я как-нибудь разберусь, уж ты поверь. Да, вот еще что, Иса, все забывал тебя спросить: правда, что твое имя значит "Иисус"?
- Пророк Иса, - сдержанно и с достоинством подтвердил Мусаев, - у вас его зовут Иисус.
Акулова все-таки разобрал смех. Пьяный, обидный, но он не собирался себя сдерживать.
- Иисус, X3.-X3.-Xcl! Ни хрена себе из тебя Иисус! Мусаев ничего не ответил, но Акулову показалось, что он прошептал несколько слов себе в бороду. Выругался? Или попросил Аллаха дать ему терпение для работы с этой пьяной собакой, для которой нет веры, которая глумится над именем пророка? А, пусть! Пусть он как хочет, а Акулов - такой, какой есть. Всякие телохранители ему не указ. И сам Ромео ему не указ. Нет на свете человека, кто смел бы ему указывать. Что ему председатель? Плюнуть и растереть!
ЕЛЕНА ЛАРИОНОВА - КИРИЛЛ ЛАРИОНОВ. СКОРБЯЩИЕ РОДИТЕЛИ
- Да, - подтвердила старая женщина с вьющимися, до сих пор пышными, хотя и небрежно подстриженными волосами, - этот ремень принадлежит нашему сыну, Владимиру Кирилловичу Ларионову. То есть теперь… наверное, нужно сказать, принадлежал… Он с ним из армии пришел, отсюда и инициалы.
Ее муж, одного с ней роста и такой же седой, кивнул строго и значительно. Родители Ларионова не плакали: они остались сдержанны и тогда, когда узнали, что их покойный сын подозревается в совершении страшного преступления - убийства, и тогда, когда воочию увидели принадлежавшую ему вещь, при помощи которой лишили жизни адвокатессу Елизавету Викторовну Кареву.
Как ни покажется это кому-нибудь чудовищным, супруги Ларионовы не плакали даже на похоронах, видя в гробу на белой гофрированной подушке лицо сына. Такое спокойное, чистое, неповрежденное, словно Володя умер естественной смертью. Ведь изуродованный, размозженный затылок остался скрыт… "Да это же наш сын, наш единственный, желанный сын!" - Елена Кимовна пыталась вызвать в себе живое страдание, чтобы хотя бы им пробить свое неестественное каменное равнодушие, но ничего не получалось. Все равно на заднем плане, препятствуя страданию, стояла простая и безнадежная, однако несущая облегчение мысль: "Наконец-то все кончилось…"
Кончилось то, что началось двадцать шесть с лишним лет назад, когда анализы, сданные в районной женской консультации, подтвердили: Елена Кимовна Ларионова беременна. Как она тогда была счастлива! Как торопилась поделиться счастьем с Кириллом Владимировичем: "Кирюша, поздравляю: ты отец!" Как он подхватил ее, закружил и вдруг, спохватившись, бережно поставил на пол… До этого они были женаты одиннадцать лет, но детей у них не было, что крайне их удручало, особенно Кирилла Владимировича, который сокрушался, что вот зарабатывают они много, и дачный домик строится, а кому это все достанется, кому? Дальним родственникам или чужим людям? Чтобы удовлетворить его желание потомства, Елена консультировалась у разных гинекологов, проходила долгие, иногда мучительные курсы лечения. Шестой из курсов наконец увенчался успехом: у них будет ребенок! "Сын", - припечатал Кирилл, и так оно и получилось. Ребенок, названный в честь деда, не дожившего до этого знаменательного дня, родился в час самой глубокой темноты, между двумя и тремя часами пополуночи. А утром, во время кормления, разглядывая неясные черты сморщенного личика, на которое падал розовый свет зари, Елена испытывала незнакомый ей доселе душевный подъем. Это крохотное существо станет воплощением всех лучших качеств супругов Ларионовых! Тот, кого так долго ждали, не смеет обмануть их ожиданий!
К тому времени, когда существо перестало быть таким уж крохотным и от горизонтального положения перешло к вертикальному, зародились первые признаки того, что ожидания будут обмануты. Ларионовы ничего не замечали. Их восхищало в Володеньке все: и какой он крупный, и какой сильный, и какой активный… А то, что силу и активность сынок предпочитал применять, отбирая в песочнице игрушки у тех, кто младше и слабее, как-то не беспокоило. Это казалось случайным, смешным: зачем ему эти грязные, изгрызенные игрушки, мы же его ни в чем не обделяем! Елена ласково журила Володеньку, объясняя рассерженным родителям пострадавших: у мальчика трудный возраст. Он пока не умеет отличать свое от чужого. Он перерастет.