Крестный улыбнулся и отхлебнул йогурт, глядя в долину, где лучи заходящего вечернего солнца поблескивали на золоченых колоколах церквей Санта-Фе. Никто не осмелился бы украсть эти колокола, потому что они были личным подарком дона Пабло Энвигадо.
Рестрепо коротко поведал Пабло Энвигадо и Хесусу Гарсиа об энергичной и эффективной деятельности Эдди Лукко и его верном предположении о том, что если будет установлена личность неизвестной мертвой девушки, то гораздо проще станет расследовать убийство семи полицейских и других жертв в больнице Бельвью.
- Он очень настырный парень, и просто вопрос времени, когда он доберется до моего лучшего информатора в департаменте полиции Нью-Йорка, которому, если вы знаете, мы платим ежемесячно пять тысяч долларов.
- Если мы будем убирать каждого полицейского, занимающегося нами, то не останется времени на другие дела. - Пабло Энвигадо бросил взгляд на ладную служанку, юную гибкую девушку из Картахены с кофейным цветом кожи, которая подметала листья на каменных ступеньках, ведущих вниз с верхней террасы. - В чем здесь проблема? Ну и пусть себе опознает мертвую девушку.
- Мы согласились с предложением Кейси привезти сюда дочь судьи с целью надавить на него после убийства Венецианской Шлюхи. Пирсон представляет наибольшую опасность для наших дел с ИРА, - пояснил Рестрепо.
Гарсиа согласно кивнул головой.
- Этот человек - судья, идеалист. Ему, должно быть, противна сама идея сотрудничества с нами.
- Он бы с радостью навредил нам, если мог бы…
Рестрепо осторожно взглянул на Энвигадо. Глава картеля нахмурился.
- А я думал, ты все держишь под контролем.
Как-то разом, внезапно, исчезли все звуки: пение птиц, шум ветра среди деревьев, шуршание метлы по ступенькам.
- Я виделся с ним в Виго, свою работу он выполняет тщательно. С отъявленным профессионализмом. - Рестрепо употребил слово "отъявленный" в южноамериканском значении, то есть "превосходный". - Дон Пабло, пока он верит, что его дочь в наших руках… - Рестрепо пожал плечами, - …мы держим его за глотку.
Хесус Гарсиа, внимательно слушавший разговор, стер пиво с усов и заговорил:
- Если он узнает, что дочь мертва, не думаю, что его остановит фотография в компании с мертвым Венецианской Шлюхой. Он ненавидит тебя, Луис, ненавидит кокаин, и, как мне известно из других источников… - Хесусу Гарсиа, как шефу службы безопасности картеля, нравилось иметь свои тайные источники, - …считает, что наше сотрудничество нанесет вред их организации и так называемой вооруженной борьбе. Я согласен с Луисом Рестрепо. Он бы с радостью навредил нам, если бы мог. Этот человек не идиот, он уже предпринял кое-какие шаги… для подстраховки. Так что его убийство не решит проблему.
Рестрепо подался вперед.
- Шеф, надо остановить этого нью-йоркского легавого. Представляю, как могут быстро начать развиваться события. - Адвокат в отчаянии поднял руки. - Он на самом деле очень упорный полицейский.
Энвигадо нахмурился в глубокой задумчивости, глядя на крыши домов Санта-Фе. С гор потянуло легким прохладным ветерком. Он поднял с травы рядом с креслом красный пуловер. Оторвав взгляд от долины, он заговорил, похоже, совсем выбросив из головы Эдди Лукко.
- Я уже пять раз встречался со священником, тем самым, из Медельина…
Рестрепо кивнул. Священник, о котором шла речь, и был тем самым стариком, сидевшим за этим же столом, когда дед и внук Нги отрабатывали подпись Сиобан. Он являлся посредником между Пабло Энвигадо и красивой женщиной, назначенной личным советником президента Гавириа по делам Медельина, то есть советником по делам кокаиновой столицы мира. Звали ее Эсперанса-Франческа Арранга де Торо.
Предметом этих секретных переговоров, о которых в картеле знали только трое присутствующих, было гипотетическое предположение: что будет, если Пабло Энвигадо сам сдастся властям? Что, если он устал от постоянного пребывания в бегах? Что, если он не рассчитал свои силы, объявив войну правительству и правосудию Колумбии и вынеся смертный приговор предыдущему президенту? Что, если парламент Колумбии - старейший орган демократии в Южной Америке - аннулирует договор с США об обязательной выдаче наркобаронов и приговоры о длительном тюремном заключении с содержанием в тюрьме Марион, где отбывающие наказание секретные преступники сидели в подземных камерах и никогда даже не видели неба? Что, если в Колумбии примут закон, обеспечивающий более мягкое наказание раскаявшимся преступникам? И, наконец, сколько лет тюрьмы на самом деле получит Крестный, если он сдастся и прикажет остановить насилие, раздирающее страну на части?
В таких тонких делах дон Пабло полагался на совет Рестрепо. Он доверял ему больше, чем любому из братьев. И, пока он рассказывал своему советнику о последней секретной беседе с восьмидесятичетырехлетним священником, Рестрепо внимательно слушал, изредка задавая необходимые вопросы.
- Очень хорошо, шеф, я считаю это очень важным, - убежденно заявил Рестрепо, когда Энвигадо закончил свой рассказ. - Первое, гарантия небольшого срока заключения; второе, защита от врагов, главным образом, от полицейских, судей и политиков, которых вы подкупили за последние десять лет; третье, обеспечение комфорта, и, главное, отношение к вам, как к герою Колумбии, ведь именно таким себе и представляют вас крестьяне Антьокии и других провинций. И, конечно, возможность управления делами из тюрьмы…
- И как ты себе все это представляешь, дорогой друг? - ласковым тоном поинтересовался Пабло Энвигадо.
- Надо сразу дать понять, что условия будете диктовать вы. Возьмем, к примеру, вопрос о… тюрьме, которую собирается предоставить вам правительство. Предлагаю твердо настаивать на том, чтобы это была специально построенная тюрьма и в каком-нибудь месте, имеющем символическое значение.
- Где? - Энвигадо усмехнулся, прихлебывая йогурт. - Ты на самом деле вообразил, будто я собираюсь сдаться этим гиенам? Я встречаюсь с этим стариком только для того, чтобы послушать его и представить ход мыслей моих врагов.
"Матерь Божья, - подумал Рестрепо, - если он передумает, то, похоже, я уже ни за что не уговорю его сдаться".
- Черт возьми, Пабло, конечно. Но постарайтесь загнать их в угол, прежде чем мы отошлем им старикашку обратно по частям. Давайте просто посмотрим, насколько далеко в своих уступках может пойти Гавириа…
Пабло Энвигадо внимательно и долго смотрел на Рестрепо, затем глаза его засверкали, и он разразился смехом. Хесус Гарсиа, задумчиво глядевший на адвоката, слегка улыбнулся.
- Луис, мой хороший друг и самый отъявленный советник. Именно так мы и сделаем…
Рестрепо кивнул и моментально сменил тему разговора.
- А теперь, Крестный, давайте вернемся к этому детективу. Только прикажите, и он умрет еще до полуночи.
Энвигадо оборвал смех, задумался, осторожно положил большой палец на белоснежную льняную скатерть и забарабанил остальными пальцами по поверхности стола. Затем покачал головой.
- Нет, на это мы не пойдем. - Он резко взглянул в глаза Рестрепо. - Луис, какой смысл выводить из себя департамент полиции Нью-Йорка? У нас ведь в Нью-Йорке дела идут вполне даже неплохо.
Рестрепо вскинул вверх руки, только таким способом он мог позволить себе выказать недовольство.
- Мы уже убили семерых нью-йоркских полицейских. Не думаю, что они нас очень любят.
- Черт побери, и ты еще называешь себя адвокатом, Луис Рестрепо Осорио? Мы хотели убить стукача, и полицейские погибли в ходе обычной вооруженной стычки с нами. Но на то они и профессионалы. Лично к ним не было… претензий. Но убить лейтенанта-детектива?.. Это уже будет откровенным вызовом. Для чего? Пусть дела в Нью-Йорке идут своим ходом, нам не нужна война с полицией, не стоит отпугивать клиентов. Успокойся, дружище, подумай лучше, как другим образом добраться до Лукко.
Пабло Энвигадо расслабился и раздавил указательным пальцем какую-то букашку на носу. Хесус Гарсиа предложил ему носовой платок, Пабло тщательно вытер нос и вновь перевел взгляд на Рестрепо.
- Что бы мы делали, если бы это был полицейский из Боготы?
- Подкупили бы или убили семью.
- Так попробуй подкупить.
Пабло не отрывал взгляда от адвоката. Рестрепо нахмурился, затем слегка улыбнулся.
- Почему бы и нет?.. - Он залпом выпил стакан с холодным чаем и с любопытством посмотрел на девушку-служанку из Картахены, подметавшую ступеньки, ведущие на нижнюю лужайку. - Я сам этим займусь.
Энвигадо заметил, что Рестрепо смотрит на девушку.
- Ты должен быть в Барранкилье через три часа. Хочешь несколько минут провести с маленькой Изабеллой? У нее, правда, на лобке нет еще ни одного волоска, но, Боже мой, как она любит это дело.
Рестрепо поднялся, поставив стакан на стол.
- Когда вернусь. А сейчас у меня дела.
- Знаешь, Луис, - заметил Энвигадо, - иногда мне кажется, что ты предпочитаешь работу сексу. Мой друг, меня это беспокоит.
- Дон Пабло, я работаю на вас, а трахаюсь в свободное от работы время.
Все трое рассмеялись, Рестрепо повернулся и направился по ухоженной лужайке к вилле, построенной в XVII веке для испанского маршала и его девочки-любовницы, которую тоже звали Изабелла.
Энвигадо смотрел ему вслед и, не отрывая взгляда от Рестрепо, обратился к Хесусу Гарсиа:
- Гарсиа, почему он так хочет упрятать меня в тюрьму?
- Шеф, вы платите ему за советы. Хорошо, когда он дает их без страха.
- Если эта затея со священником нечто большее, чем просто игра с целью оттянуть время под видом переговоров… то я сниму шкуру с Луиса Рестрепо Осорио.
Хесус Гарсиа низко склонил голову.
- Не сомневаюсь, Крестный…
15
Непосредственная опасность
Дэвид Джардин провел последнюю консультацию с командой по вербовке, подготовке и отбору агентов. Он съездил на машине на "пасеку", переговорил с шестью инструкторами и четырьмя лекторами, как раз перед их отъездом с "пасеки" на другое задание. На несколько дней Дайлиф Хауз опустеет, в нем не останется никого, за исключением мистера Бенедикта и его супруги, уже полностью поправившейся после операции по замене ребра.
Он прочитал досье вместе с начальником курсов Ронни Шабодо, поговорил с каждым, кто сделал способных и профессиональных агентов из двух мужчин, известных только как "Пакет" и "Багаж".
В Лондон Дэвид вернулся на оливково-коричневом вертолете без опознавательных знаков, прикомандированном к их ведомству из Специального авиакрыла королевских ВВС. Какой-то добросовестный профессионал в соответствии с легендой написал белой краской с каждой стороны хвостового оперения "Водонадзор", но Дэвид заставил закрасить эту чепуху. Отсутствие надписи иногда лучше, хотя и не всегда.
Во время совещания в зале заседаний, с пивом и бутербродами, Джардин посоветовался со своей первоначальной командой: Биллом Дженкинзом, Кейт Говард, Тони Льюисом и, конечно же, Ронни Шабодо, которому не было равных в подготовке и отборе тайных агентов. Все сошлись во мнении, что, в зависимости от цели операции, не так уже сложно сделать выбор между двумя кандидатами. Малькольм Стронг более умен, а у Гарри реальный и очень ценный опыт участия в нелегальных операциях в составе специальных воздушно-десантных войск и 14-й группы разведки и безопасности в Северной Ирландии.
В ходе подготовки на "пасеке" Стронг получил высокую оценку - 17, тогда как Форд - 15, что все равно было выше средней оценки. Психологи секретной службы, маскировавшиеся под инструкторов, оценили Малькольма Стронга как человека, полагающегося на собственные силы, в меру сосредоточенного только на себе, без психологических комплексов, с сильно развитым чувством собственного достоинства, высокоразвитым интеллектом. А Гарри Форда - как человека, полагающегося на собственные силы, с большой силой воли, стойкой скрытой агрессивностью, необщительного, с вероятным недостатком самоуверенности и высоким уровнем интеллекта. Все, общавшиеся со Стронгом, определили его как уравновешенного, но слегка скучного человека, а Форда признали стойким, решительным и очень обаятельным.
По всем дисциплинам оба кандидата заработали оценки выше средних, что касается их испанского, то оба могли сойти за аргентинцев даже в центре Буэнос-Айреса.
- Нет сомнений, - заметил Ронни Шабодо, - что оба подходят для выполнения задания.
- В таком случае, Дэвид, - подала голос Кейт Говард, протиравшая очки рукавом кремовой поплиновой блузки, - окончательное решение зависит от тебя…
Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась спокойно и дружелюбно. Дэвид подумал, что она, должно быть, догадалась о запонках, и улыбнулся в ответ.
Куратор направления "Вест-8" задумчиво кивнул и сказал, что примет решение в ходе своего визита в Майами, который состоится в ближайшие четыре дня.
- Дэвид, ты делаешь ставку на "Дельфина"? - спросил Шабодо.
Джардин отметил про себя, что вставная челюсть у Ронни на месте, значит, предстоит свидание с тарталеткой. Да, он полностью делает ставку на "Дельфина". В этот момент появилась Хетер и подтвердила, что все готово для его поездки в Майами и встречи с местным представителем ЦРУ, который доставит его в тюрьму Норт-Дэйд графства Дэйд, штат Флорида, где "Дельфин" отбывает двадцатипятилетнее заключение.
Это было два дня назад, а сейчас он сидел в исповедальне церкви на Фарм-стрит и замаливал грехи.
Черт побери, как же это могло случиться? Ему было очень стыдно за себя, последние двадцать четыре часа он даже размышлял о том, чтобы уйти в отставку.
Все основные жизненные правила, которые он установил для себя касательно так называемых маленьких "развлечений", все они рухнули в один день в неповторимом, похотливом, жарком, нежном, сопровождавшемся сладострастными возгласами… безумии.
Ради такой страсти не жаль и умереть, но в этот раз он зашел слишком далеко. Ведь Дэвид Джардин - особенная личность, всегда способен контролировать себя в любой ситуации. И это одна из самых сильных сторон его личности.
И вот теперь он испытывал угрызения совести и стыд, которые и должен испытывать презираемый в его понимании человек, для которого сексуальное приключение не ограничивается случайным приставанием, при котором не страдает никто из партнеров, который стал жертвой своего естества, действия которого диктуются животными инстинктами, а не человеческими. Джардин всегда сознавал, что внутри него живет развратник, но верил - и, как оказалось, ошибочно, - что укротил в себе зверя. Яркое свидетельство тому - его поведение позавчера.
Хуже того. С его стороны это было полное, непростительное предательство. Потому что Дэвид Джардин совершил смертельный грех, за который ему не было прощения. Сердце его бешено колотилось от осознания тяжести проступка, с трудом подбирались слова для предстоящей исповеди, потому что при его работе ни священника, ни духовника нельзя посвящать в самые сокровенные тайны государства.
По соображениям безопасности любая исповедь, если она касается дел "фирмы", должна маскироваться таким образом, чтобы Господь понял ее, а священник не получил бы ни крохи информации.
Он стоял на коленях, наслаждаясь запахами благовоний, витавших в воздухе, звуками заутрени в исполнении семинаристов, теплыми, желтыми лучами солнца, светившими сквозь высокие окна с витражными стеклами. Конечно же, Дэвид Джардин уже знал, что все пойдет по-прежнему, но впервые с момента перехода в другую веру он испытывал настоящий стыд и глубокие угрызения совести за ту непростительную ситуацию, в которую его завело чрезмерное, бесстыдное распутство.
- Святой отец, прошло три недели с момента моей последней исповеди.
- И ты согрешил за это время?
- Простите меня, святой отец…
Успокаивающий голос отца Уитли глухо прозвучал из-за стенки кабинки для исповеди.
- В чем же твой грех?
- Грех гордыни, святой отец. Грех злобы. Грех вожделения.
- Поведай мне, сын мой…
Отец Дермот Уитли никогда не видел Джардина таким подавленным. Дэвид припомнил все свои главные прегрешения, глубоко вздохнул и рассказал, что случилось у него с Элизабет Форд, женой человека, который работает на него. Эта работа опасна, при такой работе просто необходим крепкий тыл. Но, даже изобретая свою версию грехопадения, обставляя события таким образом, чтобы священник не мог получить никакой информации о характере его работы или об операции "Коррида" (он заранее тщательно продумал свою исповедь и теперь выдавал себя за директора крупной страховой фирмы), даже во время обращения к Богу Дэвид Джардин не мог отогнать от себя воспоминания о ее руках, обнимающих его, о падающей на пол длинной льняной юбке, о ее прекрасной коже, блестящих, длинных волосах, о ее торопливости… невероятной опытности, незабываемых минутах захватывающего дыхание, невообразимого слияния с ним, по сути дела, с незнакомцем.
Дэвид смутился, понимая, что подобные мысли абсолютно не подходят для исповедальни. Сказать ли об этом отцу Уитли? Нет, черт побери… ох, прости меня, пожалуйста, милостивый Боже, мой когда-то закадычный приятель. Может быть, это неистовое влияние дьявола? Нет, это неистовое влияние жаждущей наслаждения штуки, которая сейчас безвольно болтается между ног. Кобра, как однажды назвала ее Николь: если уж она встала, то ничто не удержит ее от нападения на жертву.
- …как она относится к случившемуся? Ты говорил с ней после того? - допытывался священник.
- Святой отец, это случилось только вчера. Через несколько часов я уезжаю по делам за границу. До возвращения не увижусь с ней.
- А когда ты вернешься, сын мой? - ни малейшего признака осуждения в голосе священника.
- Гм, после выходных.
- Ты намерен поддерживать эту связь?
- Боже мой, нет. Простите меня, святой отец. Нет, нет, конечно нет. Понимаете, ставка слишком велика. Ее муж надеется на меня. И на нее. Это на самом деле мой самый большой грех…
- Боже правый…
За стенкой послышался сдавленный смешок.
- Святой отец?..
- Я действительно верю, что ты испытываешь настоящие угрызения совести.
Дэвид удивленно уставился на перегородку исповедальни, лицо его покрылось испариной. Он мрачно улыбнулся.
- Конечно… чувствую себя ужасно.
- Это хорошо. Мы должны сделать из тебя настоящего христианина, Дэвид.
Международный аэропорт в Майами казался настоящим адом после семичасового перелета из лондонского аэропорта Хитроу. Джардин всегда летал первым классом, и, когда в их "конторе" решили, что в целях экономии высокопоставленные сотрудники должны летать бизнес-классом, Дэвид стал подбирать себе для поездок за границу такие документы и прикрытие, что подобному человеку просто не пристало летать иначе, как первым классом. Сейчас по документам он был Алистером Норуэллом, директором небольшого семейного банка "Холл энд Грегг" в лондонском Сити. Более глубокого прикрытия не требовалось, и, пока остальные пассажиры выстраивались в длинную, змеей извивающуюся очередь для прохождения паспортного и таможенного контроля, Джардина встретил плотный мужчина лет сорока в темном, свободного покроя легком костюме, кремовой рубашке и скромном галстуке. Это был Джон Консадайн, шеф отделения ЦРУ в Майами и южной Флориде.
Через четыре минуты Дэвид уже сидел в темно-синем "бьюике" с кондиционером. Его удивило, что в машине нет шофера, и он задал коллеге этот вопрос.