- Самое смутное, - признался Турецкий.
- Вообразите себе, молодой человек, дубину, тяжелый конец которой сделан в виде шара, утыканного выточенными на нем острыми шипами… Например, пирамидальной формы.
- Теперь вспомнил, - обрадовался Александр Борисович. - Вы хотите сказать… - Я хочу сказать, что орудие убийства именно такую булаву и напоминает. Я бы на вашем месте обратил внимание на сотрудников тех музеев, где такие раритеты имеются… Ничего другого в голову просто не приходит.
И ничего другого для начала, во всяком случае, не пришло в голову и Турецкому, потерявшему на этой самой проверке уйму времени - абсолютно безрезультатно. Правда, одновременно он тщательно изучал сводки по СССР об аналогичных преступлениях. В свое время это тоже принесло свой результат. Но не в самом начале расследования. Однако иного пути в первые недели не просматривалось: помимо предположительного орудия убийства жертвы ничего не связывало. Среди них были и мужчины, и женщины, причем самого разного возраста - от шестнадцатилетнего подростка до сорокасемилетней женщины. Блондины и брюнеты, худые и толстые, и никто из них не был связан между собой ни профессионально, ни хотя бы отдаленным знакомством… Тупик!
А потом повезло сразу двоим: последней жертве маньяка и самому Александру Борисовичу.
Жертве - потому что она осталась жива, ему - потому что благодаря этой женщине, к тому же беременной (негодяю не помешало даже это обстоятельство), появился просвет в проклятом деле.
Вот так он много лет назад и переступил впервые порог этого роддома, о чем вряд ли бы вспомнил, если бы не Иришка… Помнится, он и тогда провел целую ночь в коридоре: брал измором тогдашнего главврача, который поначалу категорически не допускал его к пострадавшей. Встреча состоялась только через день. И Александр Борисович навсегда запомнил и имя девушки - Ольга - и ее миловидное простенькое личико с большими, бархатно-карими, перепуганными глазами.
Поначалу он боялся, что разговорить несчастную девушку ему не удастся. Однако Ольга оказалась далеко не такой слабой и беззащитной, как ему показалось на первый взгляд. А главное - вполне толковой девчонкой, способной внятно изложить случившееся с ней.
Как выяснилось, в тот вечер Оля, большая поклонница цирка, была просто счастлива, поскольку, отправившись в Новый цирк, как называли тогда цирк на Вернадского, отправившись просто так, "на авось", очень удачно купила с рук билет на вечернее представление, без всякой наценки. Да еще в первом ряду! Решив, что день удался, она решила дождаться представления прямо там, погуляв вокруг метро "Университет" и вокруг самого цирка. Так и сделала! А потом было само представление, как выразилась Ольга: "Просто шикарное!"
Особенно понравилась ей клоунская пара - Белый и Рыжий, уморительные коверные, работавшие, как позднее выяснил Турецкий, в традиционном стиле: Белый - умный удачник, Рыжий - глупый и неудачливый, которому достаются все главные пинки, пощечины и прочие неприятности…
Представление завершилось поздно, и девушка с некоторым сожалением покинула цирк. Никто ее не встречал, так же, как и дома тоже никто не ждал: замужем она не была, ребеночка решила родить "для себя", поскольку к имеющимся в наличии двадцати восьми годам личная жизнь не сложилась. Оля понимала, что на красотку она не тянет, тем более "с животиком", который уже успел обозначиться вполне недвусмысленно. И поэтому немного удивилась, когда этот мужчина подошел к ней - точнее, нагнал.
- Знаете, - рассказывала затаившему дыхание Турецкому Ольга, - мне почему-то показалось, что он музыкант из цирка…
- Почему все-таки?.. - поинтересовался тот.
- Ну… У него в руках был такой футляр, похожий на тот, в котором музыканты носят свои инструменты… И потом говорил он в основном о цирке. Вначале спросил, люблю ли я цирковое искусство, потом - какие именно жанры мне больше всего нравятся… А уж после набился проводить меня до метро. Очень вежливый, повсюду пропускал меня вперед…
Возле метро, в пустом переходе, ее и нашла в ту ночь загулявшая молодежная компания. Ольга лежала в неловкой позе на боку, с окровавленным затылком… Ударил ее убийца один раз, не добил, скорее всего, потому что ему как раз упомянутая компания и помешала…
- Как получилось, что вы оказались с ним в этом переходе одни? Ведь, насколько понимаю, после завершения спектакля на улицу вывалилась целая толпа? - поинтересовался Турецкий.
Ольга немного смутилась:
- Понимаете, он так интересно говорил о цирке, про Никулина рассказывал, поскольку был с ним знаком… Мы довольно долго вначале стояли с ним, потом немного посидели на какой-то скамеечке, а уж потом он вызвался меня проводить…
В общем-то, все остальное было делом техники, несмотря на то что описание убийцы, которое дала девушка, ни с одним артистом циркового коллектива никак не совпадало. Но Турецкий не унывал, всей шкурой чувствуя, что находится на верном пути и памятуя о том, что ничто так не камуфлирует подлинную внешность, как цирковая маска… Вот тогда-то и назвал он про себя это дело "Вива, Кальман!" - помня о прогремевшем на весь мир клоуне-убийце и обожаемой им, абсолютно запрещенной в те времена рок-группе "Агата Кристи", сочинившей песенку с таким названием…
Тогда пригодился и анализ сводок по стране: выяснилось, что многочисленные нераскрытые убийства в других городах, совершенные тем же странным орудием, совпадали с цирковыми гастролями. Проанализирован в следующую очередь был состав трупп, формировавшихся тогда как сборный пирог - с бору по сосенке. Каждый раз гастрольный коллектив менял свой состав при переезде в следующий город. И - вот что значит интуиция! - в "сухом остатке" в итоге оказались всего четверо цирковых, побывавших во всех интересующих Турецкого городах, пострадавших от маньяка, двое из которых были упомянутые Ольгой Белый и Рыжий коверные!..
Говорят, знаменитый убийца Кальман выступал в качестве Белого клоуна. Его российский аналог оказался Рыжим. А в качестве орудия убийства и впрямь использовал почти настоящую булаву, сделанную на заказ в качестве бутафорской для какого-то номера, но при этом совсем-совсем не бутафорскую…
Да, воспоминания о том давнем деле вряд ли были способны улучшить настроение "важняка"… Разве что в той их части, которая касалась несостоявшейся жертвы: своего ребенка Ольга тогда сумела сохранить…
В самом мрачном расположении духа, ощущая себя так, словно его рабочий день был не впереди, а уже позади, Александр Борисович глянул на часы и, поняв, что опаздывает не только к летучке у Меркулова, но и в принципе опаздывает, двинулся к парковке, располагалась которая рядом с больницей, не через огромный двор, а по тропинке, пересекающей больничный сад. Вела она к задней, не всем известной калитке и выходила прямехонько к тому месту, где его ждал "Пежо".
Подумав, он на ходу набрал на мобильнике номер Меркулова.
- Костя, привет, - буркнул Александр Борисович, услышав голос шефа. - Извини, я немного задерживаюсь… У Ирины был приступ… Нет, я еще здесь, в больнице… Вызовешь вместо меня на свою топтушку Померанцева, он должен быть уже в конторе, заодно скажи ему, чтобы обязательно меня дождался, лады?.. Ну все, спасибо тебе… Нет, уже выезжаю… Пока!
Турецкий убрал телефон в карман, поднял голову, и его взгляд тут же наткнулся на двоих бомжей, устроившихся в укромном уголке больничного сада… Похоже, о калитке, на которой даже замка нормального не было, знало куда больше народу, чем он предполагал! А сегодняшнее утро вряд ли можно было назвать безмятежным… Александр Борисович сердито нахмурился при виде парочки обросших и грязных мужиков, расположившихся здесь с бутылкой водяры, да еще и нахально разложивших на свежеокрашенной скамье грязную газету с кусками ржавой селедки и подсохшим хлебом… Не говоря о недопустимой на данной территории явной антисанитарии, легко представить, как перепугаются пациентки, прогуливавшиеся частенько в саду, если наткнутся на эти чучела…
Решительно направившись в сторону бомжей, Турецкий заранее открыл рот, чтобы на понятном таким персонажам языке выразить свое отношение к их "завтраку", как едва не споткнулся, словно налетев на невидимое препятствие… Изо рта одного из них вылетело громко и отчетливо слово "Афган"… Что-то вроде "наши тогда в Афгане…". Дальнейшее он не расслышал.
Один из бомжей в этот момент повернулся и, увидев Турецкого, что-то сказал сотоварищу, теперь уже оба глядели на него, хотя без малейшего намека на страх или волнение.
Александр Борисович, поколебавшись, все-таки двинулся в их сторону, уже поняв, что чего-чего, а удирать от него они не намерены.
- Послушайте, мужики… - начал он, но один из них, тот, что был явно постарше, до ушей обросший седой бородищей и усами, перебил его:
- Вы уж нас звиняйте, доктор, - просипел он явно навсегда простуженным и пропитым голосом, - мы тут по маленькой - и тут же слиняем. Праздник у нас, встреча…
По каким-то неясным ему самому причинам Турецкий не стал разуверять сиплого относительно своей профессии и, сам не зная почему, спросил:
- Какая еще встреча? - тут же поспешно добавив: - Тоже нашли место!..
- Так ведь ежели в другом месте сядем, наши же и отымут, - заговорил безбородый, зато лохматый, у которого голос тоже оказался своеобразный, но не сиплый, а слишком для мужика тонкий. Турецкий посмотрел на него внимательнее и понял, почему тот показался ему моложе: из-за глаз, а не из-за отсутствия бороды. Глаза выглядели, словно взятые от какого-то другого человека, не знакомого с перипетиями уличного существования: светло-голубые, наивные, в данный момент светившиеся чуть ли не счастьем… И какое такое счастье может испытывать человек в его положении?!
- Встреча, можно сказать, удивительнейшая! - ответил ему сиплый. Словно не заметив сделанного замечания. - Ты вот только вообрази себе, доктор, мы вот с ним, - он ткнул грязным, заскорузлым и потрескавшимся пальцем в ясноглазого, - ведь и не чаяли никогда свидеться, после того как в Афгане я его, дурака, спасал… Мы, можно сказать, только что познакомились путем-то!..
Уже ничего не понимая, Александр Борисович молча смотрел то на одного, то на другого.
- Вы что же… в Афгане воевали?
Он вдруг ощутил тошнотворный комок, подкативший к самой гортани, и, не отдавая себе отчета в собственных действиях, подойдя к бомжам, сел на скамью…
- Давай я расскажу, Борода, давай я! - захихикал ясноглазый.
- Сам расскажу! Много ты помнишь-то?.. Ведь это я тебя узнал, дурака, а не ты меня!.. Ты послушай, доктор. - Он повернулся к Турецкому, и в нос Александру Борисовичу ударил характерный запах давно не мытого тела. - Их, щенков этих необученных, тогда прямиком чуть ли не с самолета да в самую пасть к этим гадам…
- Неправда твоя! - взвился второй. - Мы уж обстрелянные были, да разве против…
- Да какие там обстрелянные, а то я тебя не помню тогда, у тебя харя еще розовая была, как у второклашки… А я, брат, - тут в голосе сиплого впервые послышалась горечь и тоска, - я, брат, классным вертолетчиком был, сейчас не поверишь, а только правда это…
- Правда-правда! - подтвердил ясноглазый. - Кабы не правда, меня б тут хрен было!..
Он снова захихикал, а сиплый, тоже усмехнувшись, продолжил:
- Во-во… Его Коляном кличут, только тогда я этого не знал… Вся сопка после боя трупешниками усыпана была, однако я все-таки сел - вдруг, думаю, кто живой, сволочей-то этих моя "стрекоза" вспугнула да пара очередей, которые я по ним наладил… Ну сели мы, штурмана на стреме оставил, сам пошел поглядеть - и вот этого самого Коляна и нарыл!..
Теперь засмеялись оба враз, а Александр Борисович, молча слушавший и молча смотревший на эту жутковатую встречу ветеранов, ощутил головокружение… Он не был наивным человеком - куда уж с его-то работой! И много чего успел наглядеться за все свои годы. Но сейчас ох как дорого дал бы он за то, чтобы все, что происходило перед его глазами, и эти двое счастливых неожиданной встречей бомжей, и их сипло-визгливый смех оказались лишь частью какого-нибудь кошмарного сна!..
- Едва дышит, но дышит, даже шары свои пару раз, пока я его в машину заволакивал, открывал… И с тех пор, доктор, как я его в госпиталь доставил, вот только сейчас и свиделись! И как я его признал - уму непостижимо, а! По шарам его признал, больно они у него светлые да дурашливые… Так что ты, доктор, не серчай на нас, примем по маленькой - и того… свалим отседова!..
Александр Борисович сумел наконец сглотнуть образовавшийся в горле тошнотворный ком.
- Как же вы… Как же вы на улице-то оказались? - пробормотал он.
- А как все! - беспечно отмахнулся сиплый. - Меня женушка моя подставила: спуталась, сука, с ментом, пока я на своей "стрекозе" над Афганом курсировал… Ну и того, без документов и без квартиры оставили как два пальца обоссать… Долго рассказывать!.. А этого дуралея, - сиплый кивнул на Коляна, - "чистильщики" обстряпали, пусть Богу спасибо говорит, что не замочили!.. Ты, доктор, небось про "чистильщиков"-то и не слыхал отродясь, а? Или знаешь, кто такие?.. Да нет, навряд ли…
- Знаю, - сказал Александр Борисович. Так называли еще лет десять назад черных риелторов, специализирующихся на квартирах одиноких людей, чаще стариков и инвалидов. Схема почти всегда была одна и та же. От "фирмы" поступало предложение малоимущему владельцу о продаже его квартиры в обмен на покупку комнаты в коммуналке. Разницу в цене обещали отдать прямо в руки. Доверчивые пенсионеры, инвалиды или обыкновенные алкоголики - словом, те, кто нуждался в деньгах, - соглашались: чем жить в одиночестве, не имея ни родных, ни друзей, уж лучше с соседями в коммуналке - все среди людей… В итоге оказывались на улице без документов, которые у них под разными предлогами забирали якобы для оформления или составления генеральной доверенности, а то и вовсе на том свете - если "чистильщики" не гнушались "мокрухой"…
- Все знают, и все попадаются, - кивнул сиплый. А Турецкий, чтобы хоть что-нибудь сказать, растерянно спросил:
- Как же вы… зимой-то?..
- Вот Колян пока не знаю, - помотал головой бомж. - А лично я в деревеньке одной зимую, тут в области… Там, доктор, люди пока что окончательно не вывелись, как в столице нашей сраной державушки, пускают к себе… Не все, конечно, а кто в Бога верит, вот и пускают перезимовать. А кто и в баньку тоже, тулуп там у кого лишний бывает, прадедов еще…
- Я не доктор, - произнес Александр Борисович. - Я… Словом, я вам, мужики, помочь могу…
- Помочь?.. - Сиплый моментально напрягся и, прищурившись, уставился на Турецкого. - И чем же это?..Его ясноглазый товарищ тоже перестал смеяться и улыбаться, и под этим двойным взглядом Турецкий почувствовал себя вдруг некомфортно…
- Можно документы восстановить, возможно и с квартирами вашими разобраться, если адреса прежние скажете…
Повисла тяжелая пауза, которую в конце концов нарушил сиплый:
- На добром слове спасибочки, хотя и не знаю, кто ты такой… А от помощи мы с Коляном, пожалуй, откажемся… Ты, начальник, не обижайся, а только нам уже вряд ли поможешь…
- Почему?..
- Так отвыкли мы… То есть, наоборот, привыкли, - снова заулыбался младший такой непонятливости неизвестного гражданина. - Ничего, такая уж, видать, нам судьба выпала…
- Знаешь, добрый человек, - заговорил сипатый, - мы вот еще в прошлой эпохе, когда я в летной школе обучался на вертолетчика, с одним нашим историком, помнится, спорили…
Он перехватил изумленный взгляд Александра Борисовича и ухмыльнулся:
- А ты как думал?.. Все мы когда-то людями были, я вот даже, можно сказать, философствовать любил… - Он подмигнул Турецкому и тут же доказал свои слова на практике: - Историк наш тогда какую-то требуху нам на уши вешал про исторические жертвы… А один умник наш, из курсантов, ему в ответ: мол, при чем тут история, мол, жертва своего палача сама завсегда найдет… Я тогда ни х… не понял, зато теперь, на собственной шкуре обученный, понимаю… Ты ж вот по подворотням не шляешься? Ну а мы, видать, с Коляном, как раз на это, чтоб, значит, историческими жертвами стать, только и сгодились… Да и наши, "афганцы"-то, не все ж таким манером закончили…
- Не все… - эхом отозвался Александр Борисович и усмехнулся: - Некоторые пополнили ряды российских киллеров…
О славной команде Грязнова-младшего он при этом отчего-то не вспомнил.
- Во, видишь?.. А мы и на это не сгодились, поскольку одно дело - душманов на тот свет отправлять, и совсем другое - убивцем стать… Я, к примеру, в Господа Бога верю, на большие праздники к храму одному хожу - за подаянием… Внутрь-то с моей рожей не войдешь! Однако надеюсь сильно, что Бог мне это простит, поскольку в убивцы себя не зачислил и зачислять не собираюсь… Слушай, начальник, а ты, часом, не из ментовских будешь?..
- Я не из ментовских, - сказал Александр Борисович и поднялся со скамейки. - Но и у меня работа такая, что дисциплины требует… Пора мне, мужики… Если не передумаете насчет помощи, я в ближайший месяц тут каждый вечер, ночь и утро буду… Во-о-он в том корпусе…
- Да кто ж нас к тому корпусу-то подпустит? - удивился ясноглазый. И уже в спину уходящему Турецкому крикнул: - Да вы, гражданин хороший, не волнуйтесь, мы точно не передумаем! Но если за жизнь побалакать захотите, так мы тут неподалеку, на пустыре у старого склада, обычно кучкуемся. - Хорошо, я запомню. Бог даст, еще свидимся, мужики…
Тоненький, раскатистый смех Коляна - смех счастливого и вполне довольного жизнью человека - преследовал Александра Борисовича до самой калитки, да и после, когда он продирался к Большой Дмитровке через успевшие образоваться пробки, все еще стоял в ушах.
Утро выдалось ясным и солнечным, на небе не было ни единого облачка. Но теперь Турецкий этого не замечал. Напротив, ему почему-то казалось, что небеса обложены по всему кругу горизонта тяжелыми и черными тучами. А все машины вокруг, а заодно и лица прохожих, которые его рассеянный взгляд изредка выхватывал из толпы, окрашены в один и тот же мутно-серый цвет…
На Меркулова Турецкий наткнулся в коридоре, неторопливо двигаясь в сторону своего кабинета. Тому хватило одного взгляда, чтобы нахмуриться и притормозить, хотя шел он к генеральному, срочно вызвавшему к себе Константина Дмитриевича.
- Саша, - окликнул Меркулов слегка вздрогнувшего на его зов Александра Борисовича, - у тебя еще что-то стряслось после нашего разговора?..
- Что?.. А-а-а… Да. То есть нет, - тот вздохнул и посмотрел на шефа отсутствующим взглядом.
- Так да или нет? Как Иринка?..
- Ирина спит… Обошлось пока… Я просто задумался.
- О чем? - с некоторым облегчением усмехнулся Меркулов. - О чем?.. - Турецкий прищурился и глянул на него наконец осмысленно. - О том, Костя, что мы с тобой живем на другой планете! А пояснять долго, как-нибудь расскажу… Словом, на другой, и живем хорошо, куда лучше, чем думаем…
- Рад за тебя, - Меркулов с сомнением поглядел на друга. - У тебя точно все в порядке?
Александр Борисович кивнул и поправил его:
- Не за меня лично надо радоваться, а за всех нас… А вообще, нет никакого повода для радости, Костя… Тех, кто это все затеял, я бы… Я бы собственными руками придушил!..
Константин Дмитриевич с тревогой оглядел бледное и мрачное лицо Турецкого, и у него отчего-то сжалось сердце. Возможно, от того, что лучше других понимал, как сейчас нелегко его другу.