– Жаль, разминулись! Только что я, Виталик, спровадил гостя. Ах, ё-мое… – сокрушался, сокрушался, встречая гостя, Иван Сергеевич.
– Ничего, не последний раз в Вашем доме. Встретимся с убежавшим гостем… – проходя через кухню, в гостиную: улыбнулся Виталик.
Столик только что прибран. Виталик вынул из дипломата бутылку в руки, взвесил. Прочел, что сумел, по-английски, и, слыша, как грюкает в кухне хозяин, крикнул:
– Виски! Сергеевич, ты это пил?
– Да где нам, простым людям… Не пил, только слышал.
– А будешь?
– Конечно. А что подавать? С чем едят эти виски? Лимон? У меня авокады, папайи и прочего, нету.
– Будь проще. Соленое есть?
– Огурцы, помидоры из бочки. Капуста и сало…
– Отлично, Сергеич! А накурил …
– Не курю, – появился, накрыл, и присел, хозяин, – но гостей принимал: полна горница!
– Чем это плохо? Не сам ли их звал?
– Да кого-то позвал, ну а первый – он сам… Ну, Виталик, давай твое виски!
Виталик, как принято, выпил смакуя, медленно, а Сергеич – махом, в один глоток.
– Ну, как?
– Да ты знаешь, Виталик, здорово! Дорогое? А самогоном, по-нашему пахнет!
– А что за птица, Сергеич, к тебе прилетала?
– Нормальная птица, Виталик. Оттуда – с таможни.
– Не таможня, Сергеич, а пост, милицейский.
– Без разницы нам. Он – оттуда…
– Да, и чего же хотел?
– Да поздоровался, чаю попил, и за жизнь спрашивал.
– Чью?
– Да, мою и нашу.
– Давай, не темни.
– Про склады он спрашивал.
Вкуснятина: жирный утиный кусок, завис у Виталика.
– Что? Что он именно спрашивал?
– Да, дескать, пустуют, наверное – это неправильно. Если же нет…
– Ну, и что ты сказал?
– Да вот… и сказал…
– Что не пустуют, конечно, да?
– Так ведь не пустуют …
– Да ты что?
– Ну, это, Виталик, проблемы мои, что сказать. И склады мои. Но, я видел, скажи ему "нет" – не поверит.
– А дальше? Показывал документы?
– Конечно. А что оставалось? Но, ты говорил – все нормально! Печати и вся, и так далее – всё… Порядок! Чего ты?
– Кто такой, этот крендель?
– Я что, должен знать кренделей? На фига?
– Ты фамилию помнишь?
– Говорил, но забыл я. По имени помню: Георгий. Артемович…, опер.
– Ты шутишь?
– Не-ет…
– На бежевой, с черным носом, "пятерке", да?
– Ну да. С черным носом.
Виталик согнал, непослушным, резким рывком, обе рюмки в ладонь. Наполнил. Сжал: будь стекло, не хрусталь – оно лопнуло бы – и, забыв о Сергеиче, выпил.
– Другие, а кто они? Твои гости?
– Это я их позвал. Мне не понравился этот Артемыч, я и позвонил своим, в район, БХССникам.
– ОЗЭПП – это так называется, нынче. "Отдел защиты экономики от преступных посягательств"
– Бог с ними, как они называются, мы с ними всегда дружили. Они познакомились с этим коллегой с таможни, и сказали ему, что Сергеевич – свой человек!
– "Свой"! – передразнил Виталик, – А что он спрашивал?
– Он?
– Ну, конечно!
– У них?
– У тебя.
– Да ничего, знаешь ли, и не спрашивал… Почитал договор, вернул, вот и все.
– И записал себе в книжку?
– Нет. Вот ты знаешь, и ручки не брал. Говорю, все нормально…
– И сахар, конечно, видел?
– Я показал, а куда деваться? Ты сам понимаешь? Но – что с того? Без вопросов: ты сам понимаешь?
– Ты ему и обо мне рассказал?
– Нет. Твоей фамилии в документах нету. Не стал говорить…
– Слава богу, хоть это!
– Да чего ты кипишь, Виталик? – не понимает Сергеич, – Говорю же – нормальный опер: душевный, простой, приветливый. Все бы такими…
"Дурак!" – чуть не крикнул Виталик. И взял себя в руки, спросил:
– Ну а с друзьями твой опер душевный о чем говорил?
– И с ними, нормально: по водочке. Все же свои, боже мой. Там ля-ля, и фа-фа, и фу-фу, – без проблем! Хорошо, Виталик!
– Ну да уж, Сергеевич, да уж, неплохо… но виски мало! А водка есть?
– Ну, конечно есть!
Дырка в мозгу сквозная…
– Потемкин! – хлестнул по баранке ладонью Виталик, – Потемкин? Ну, да это он!
"Ерунда-то какая! О чем они, господи: "Не стреляйте, братва, не стреляйте друг друга!" – крутится песня в могу. В своем ты уме, боже мой, Виталик?
Слова и картинки без спроса и нагло рябили в глазах и плескались волнами в мозгу. Кладбище, вороны; чистый-чистейший, покойный пух, из холодного снега… Как пудра… "Дружище, конечно… Прокол разгребать будешь сам, вплоть до того!" – не идут из ума слова Альфреда, и ладонь, как лопата, под горло, не уходит из глаз, и взгляд, пристальный, как у председателя трибунала…
А как же иначе в делах, где вращаются очень крутые деньги? Вращает их не металл шестеренок – "шестерки" – живые люди, такие как он, Виталик. Хрупкий, в сравнении с железом, материал, но механизм беспощадный: Потемкин – он что виноват? А Виталик? Почему один из них должен убить другого? Во всем виноват Лахновский! Он и такие, как он! Но если Потемкину на фиг Лахновский не нужен, то – кто без него Виталик? Никто!
Виталик физически чувствовал треск. "Вот она и пошла, в полный рост эта ломка! А может, – мелькнула надежда, – она обломает меня, закалит – человеком стану? Такой-то ценой – но если не сломит – таким, как Лахновский стану – не хуже!"
"С бедой не спеши. Пришла она -переспи с нею, поплачь, подумай, потом разумеешь, что с нею делать, – не раз говорила мама. – Беда, может быть, и сама уйдет. А сгоряча таких дел натворишь – натворишь, что вовек не исправить! А поспишь, да поплачешь с бедой – глядишь, и бог даст науку, как от нее избавиться…"
С хрустом сложилась в руке опустевшая банка. "Пиво в лесу, в одиночку и ночью, – бросая в окно комок жести, смеялся Виталик, – ну, волк, – натурально! Отшельник". И, как ребенок, балуясь, потянулся в окно: "А луна, где она?" Луну он увидел, но выть на нее – как отшельник и волк, не стал.
Мудрость в словах, что он слышал от мамы, есть, безусловно. "Во-первых, ну я же пьян… Может, выдумки всё, пьяный бред, всё пройдет, может быть? Может, нет ничего? Паника? Может быть… Лучше бы просто паника…
"Ну а что там, что было? – стал думать он, – Приехал и глянул. Увидел. Что с этого? В чем нарушили что-то, директор и "Трейд и К"? Догадки? Туда их – как шеф говорит – козе в одно место, свои догадки!"
– А все-таки, мама, хана мне! Чего там – хана…
Потому что теперь он, Виталик, дырку в мозгу получил, сквозную. Шеф умен, хитер, беспощаден – не лиса, а хуже. "Идея твоя!" – похвалил. Похвалил? Приговор зачитал! – вот что сделал он в сауне! Приговор это был, – а не водочка в кайф… "Ну не осел ли я? Полный осел!" – Все понял Виталик. Дошло!
То, что пропали тогда, на посту 40 тонн сахара, шеф стерпел, пережил в одиночку и молча. Там не было крайних. Был опер Потемкин – козявка, что цапнула больно. Но крайних среди чужих не было, и шеф припугнул своего – Виталика – сигаретами "Ватра". И повелся Виталик, себя, не жалея – вывернул всю свою душу и ум. Нашел выход, деньги приплыли. Хорошие деньги! Да только сегодня, когда эти деньги в утробе хозяина – сегодня Виталик крайний. "Разгребать будешь сам, вплоть до того!"
Виталика, очевидно, ни за какую провинность не уничтожит шеф – выгонит, плюнет и разотрет. Но вот Потемкин – фигура, которую либо возьмет Лахновский – о чем уже говорил, либо – потребует уничтожить. Как уничтожить – проблемы Виталика, ведь фирма работает "под твою инициативу, Виталик. Тебе разгребать!" А Виталик проколется – шеф отвернется, забудет, другого найдет…
"Дырка сквозная – прямо в висок мне, мама!" – плавила горечь хмельную улыбку Виталика. Теперь каждый день начинать надо с мысли о том человеке. Думать о том, – а что думает он? И не знать, что он думает, понимая, что все-таки – что-то думает. И ничего не поделать с этим.
"Проживешь с такой дыркой, мама?"
Виталик еще курил "Мальборо" и еще открывал жесть "Баварии". Он приехал сюда, с глаз подальше, поплакать, подумать и переспать с бедой. Навести "в шарабане" порядок, придумать что-то – потом ехать в город. Зная, что как-то, но жить будет можно…
"Гапчено-Тапченко… – в поисках выхода, стал думать он о Славике. – Семнадцать, по-моему, "ходок", я проплатил на сегодня. Сто – себе, сто -ему. В итоге? Да у него тысяча семьсот, в итоге! Дармовых, абсолютно не заработанных денег! Машину, дружок, поменять ты уже в состоянии, правда?"
Мысль, как муха к пирожному, привязалась к Славе Гапченко. "Так, – думал Виталик, – так… мы о чем? О Потемкине, и про сахар… Гапченко – с того же поста, что и Потемкин. Два звена, как два шлейфа в узле – аварийная скрутка на кабеле. Здесь собака зарыта! Вот это и хорошенько – надо обдумать. Я – маленький Жуков. Штыками солдаты воюют, а маршалы – головой!"
"Пьяный я, точно и глубоко!" – смеялся Виталик, представляя Славика Гапченко со штыком, в атаке…
"Ах, мама, – отсмеявшись, брал себя в руки, – а что мы имеем? Проблема, Потемкин и Славик! Но Славик, – что есть он, что нет… Славик – пешка. Легко в руки взять, и легко потерять. Бывает ничья, но игры без потерь не бывает! То, что Потемкин и Славик, с одного и того же поста – хороший шанс скомбинировать ситуацию. Например, конфликт и случайный выстрел – чего не бывает на их "производстве"?
Вычислить ход, подобрать фигуру – вот главное. Чужую фигуру с доски уберет не рука – а другая фигура. "Прекрасно! – сжал зубы Виталик, – Другая фигура – это же Славик! Задачу поставила жизнь, извините, друзья!"
"Вот теперь, – твердой рукой поворачивал ключ зажигания, переспавший с бедой, Виталик – Теперь можно ехать!"
Теперь оставалось вложить в руки шахматной пешки, штык. Лахновский это умеет. Сумеет и он, Виталик!
***
Потемкина вызвал начальник поста.
– За период мы отчитались. Скажи, а реальное что-нибудь на перспективу, даешь?
– Даю.
– Реальное?
– Да.
– Хорошо. Я надеюсь, иди.
***
– Говорит, что Виталик…
– Давайте! Ало?
– Альфред Петрович, Виталик… Я приболел, извините… Но, завтра я буду готов. Как обещал, все реально. Управлюсь.
– Не много ли на себя берешь?
– Нет, я подумал, – улыбался Виталик, чувствуя сам, что улыбка мерзкая – клейкая, как говорят. Выпито слишком. Две банки еще оставалось – 0,33 "Баварии". Но и это, мозгам и душе, расслабухи не даст. Он за тридцать минут их выпьет. А после? Покурит и сходит в киоск. Потому что сна, все равно не будет.
Он улыбался клейкой, нелепой улыбкой. "Нелюдь! Шеф – ты же нелюдь!" Скажи ему правду Виталик: "Гарантии "сто" дать никто не может!" – тот завтра же купит ему пачку "Ватры", подарит, и скажет "Счастливо, мой друг!" Нелюдь!
"Но, – допивая последнюю банку и собираясь подняться, пойти в киоск, сказал себе твердо Виталик, – я "Ватру" курить не буду!"
В киоске не пива – напитка полегче, а водки и две пачки "Мальборо".
***
– О, а я только, Виталик, тебя вспоминал!
– Денег надо?
– Да всегда их надо, но ты ни при чем. Однако, чего ты не в духе?
– Болел.
– Ах, понятно… – посочувствовал Гапченко, – Водка – сначала радость, потом болезнь. – Сам знаю… Но, нынче ты крут. Три места!
Да, за спиной Виталика тихо рычали на холостых оборотах три – семьдесят тонн сахара, ну, как минимум…
– Это намек? – уточнил Виталик.
– Конечно. С первого дня мы договорились: два "Супера" – сто долларов. Но теперь же три, а три – дороже!
– Славик, – рассердился, свел к переносице брови Виталик, – а без меня тебе лучше было? Пока сам я тебе, ни с того, ни с сего, добровольно не стал подавать?
– Подавать? – возмутился Славик.
– Ну, не цепляйся. Не в духе я, видишь? Хватит.
– Ну, хватит… – сдержался Славик, – Но, то было раньше!
– Бери, Слав, то, что есть, а потом, – подумаем.
– Ладно. Но ты подумай – не за два – за три "Супера" с сахаром, сто долларов – мало!
***
– Сергеич, ну что, с длинным носом в гостях никого больше не было?
– Нет, никого!
Круто, так круто, менялась жизнь! Никогда еще столько, когда говорил, не думал. Но шеф висел тенью над головой. Он живое, может быть, и ценил: у него есть ротвейлер и какие-то супер-японские кошки. Но это не значит, что он может любить людей, а Виталика – так вообще…
Но сказать, что запросы у Славика стали побольше, придется. Поверит?
– Сергеич, ты как по деньгам? Доволен?
– Да что ты, конечно! Я вон и людям уже помогать могу. Без зарплаты они поголовно. Ты знаешь, ты доброе дело делаешь всем, Виталик!
– Дай бог, а хорошая водка есть?
– Да, "Абсолют"!
– Ну, давай! – жарко потер ладони Виталик, а через тридцать секунд, почувствовал вдруг провал – как пролом в голове – и тишина. Оглох, встрепенулся, тряхнул головой и поднял глаза.
– Виталик, – тревожно смотрел на него, Сергеич…
Виталик пришел в себя:
– А что он узнал обо мне?
– Это кто, опер твой? Ты о нем все думаешь? Ничего не узнал.
– Это точно?
– Да, потому, что он о тебе ничего не спрашивал! На хрен, мне кажется, ты ему не нужен…
– Что-что?!
– Успокойся, Виталик, чего ты кипишь? Я не понимаю… Я вот что, Виталик, хотел бы сказать. Ерундой – не понятно зачем – забиваешь голову! Совершенно нормальный сотрудник, приехал и посмотрел. Нет претензий – и все! Я вообще-то, хотел познакомить вас. Пожалел, что вы разминулись. А что, свой человек на таможне? Накорми его лишний раз, напои, дай водки и хлеба в дорогу – и не жалей. Что в его власти – во всем поможет. Я куплю для него, прямо завтра же, виски…
– Такой он, считаешь, хороший? Ну, бог с ним, с хорошим! А как же с плохим?
– Я не понял?
– Как ты с плохим поведешься… Как ты плохое, с хорошим стыкуешь, а?
– Ах, – улыбнулся, легонько хлопнул ладонью о край стола и поднялся Сергеевич, – "Абсолют" перегреется – вот чего допустить нельзя! А повелся с кем – не повелся – это, знаешь ли, дело второе…
Не задумался, не дошло до Сергеича: с кем "ведется" он в данный момент? Если тот, может быть и хороший: нормальный опер и человек, то – Виталик? Сергеич не думал об этом, а все относительно, в мире…
"Козел!" – про себя усмехнулся Виталик.
– А если серьезно, – заметил Сергеич, – плохое с хорошим не состыкуешь. Лавирую…
***
– Издержка от бывшей профессии, да? – спросил Славик, – Выпил, и снова за руль?
– Что хотел, говори?
– Видел твои "Супера", пустые! Домой шли.
Славик смотрел с улыбкой и откровением заглянувшего вглубь человека:
– А куда вы оттуда, из деревни, развозите сахар? В другие деревни? Их вашим сахаром, можно засыпать, по самые крыши.
– Много ты хочешь знать, Славик, много!
– Что, пора убивать?
"Ох! – екнуло сердце Виталика, – В тему! Мысли читает Славик?"
– Это идея.
– Какая идея? – не понял Славик.
– Ты подарил… – развязно признался Виталик.
Славик отпрянул:
– Вот что – задушил перегаром, езжай-ка ты на фиг! – захлопнул он дверцу.
"Ничего себе! – прошипел, сведя зубы, Виталик. – Кто тебя за язык тянул? Я тянул? "Пора убивать?" – какое, бог мой, легкомыслие! Что ты, маменькин сын, понимаешь в этом?! "Пора убивать?" – да придет пора, если дальше так, Славик… Придет!"
"Рено" с удовольствием "ел" дорогу – мощно, бесшумно, летел над асфальтом. Вздохнул полной грудью Виталик. Судьбоносный момент! Душу свою отряхнул Виталик от тяжелой, напрасной пыли. "Свинья, – размышлял он, – пусть довольна кормежкой и жизнью, и даже хозяином – а понимать должна, что ее все равно зарежут!"
"А как же ты думал, Славик?" – смеялся Виталик, прогоняя остатки обиды.
Привет, Потемкин!
– Привет, Потемкин!
– Приветствую, свободный человек!
Они шли навстречу друг другу, приблизились и пожали руки.
– В Московию ездил, – соврал Виталик, – проголодался, решил пообедать, по старой памяти, здесь. Глядь – ты идешь… Рад видеть!
– Взаимно. Я тоже рад.
– Обозвал ты меня хорошо, Потемкин…
– Но ведь не ошибся?
– Нет. Я человек свободный, чистая правда.
– Счастье – в свободе! – вздохнул Потемкин.
– Вздыхаешь с тоской и цитируешь классиков…
– Это не классик – слова Че Гевары.
– Аж приторно – герой страны тростникового сахара…
– Сахар свекольный – такой же приторный.
– А-а, – стараясь быть беззаботным, развивал тему Виталик, – канает вас сахарный бизнес?
– Канает, – признался Потемкин.
– А я видел недавно Кириллова Сашу, кошмар!
– Я тоже видел…
– Я же как ты его помню – пружинка, спортсмен. А недавно, случайно у поликлиники встретились. Человек, из которого вынули всю арматуру и все пружины – блаженный, мягкий. "Ты, – говорит, – Виталик, курить потому не бросишь, что просто не хочешь этого, по-настоящему. А захочешь по-настоящему – бог поможет!"
– А может, он прав – бог поможет, и бросишь курить? Или не бросишь, пока не захочешь.
Виталик с Потемкиным могут не только общих знакомых вспомнить, они вместе служили недолгое время, знают друг друга – как те же фигурки на шахматном поле. Играли, когда-то.
– Ему сейчас легче, чем мне и тебе, вместе взятым, – о Саше Кириллове говорит Потемкин, – Было видение…. Как он рассказал мне сам – посетило видение свыше – сержанта милиции и чемпиона. И не стало сержанта и чемпиона – ныне смиренный, блаженный, покойный душой, Александр. Не осуждаю, но очень жаль…
– Не жалей ты его, у него все в порядке.
– Да, когда ничего не надо – уже все в порядке. Я не об этом. Он пустил на блаженный ветер мою мечту. Сбил планку, которую я мечтал одолеть. Он, ты же знаешь – как раз в моем весе, но – выше меня. Он всегда брал верх, а мечтал: победить его. Была цель, а он взял и ушел добровольно, непобежденным. Лишил меня цели.
– Везет! – рассмеялся Виталик, – Соперник, сильнее тебя: был-был, да сам же и сплыл. Разве плохо? Прекрасно!
– Нет, – покачал головой Потемкин, – прекрасно, когда соперник ушел побежденным тобой! А когда его жизнь растворила – плохо!
– Чем же?
– Такой исход планку снижает.
– Философ ты, ёшкин-ё! – рассмеялся Виталик, – А вот, на рыбалку бы, а? На охоту? С ночевкой? Славик места знает классные.
– Славик? Не с нашего ли поста?
– С вашего, из ГАИ! Ты его знаешь.
– А что, пригласите?
– Конечно.
– Знаешь, чертяка, чем сибиряка свалить с ног. Организуешь охоту – я только за, я с вами!
Потемкин достал из кармана листок, записал телефон.
– Звони. Позовут, или трубку возьму я сам.
– А скоро? – спросил Виталик.
– Поехать? Да я бы – хоть завтра!
– Славика я подошлю, годится?
– Конечно, годится!
"Хорошо!" – дышал, полной грудью, Виталик. С шелестом разрывая тончайшую ткань встречного воздуха, летел над асфальтом "Рено". Приближался к городу, где – уже знал Виталик, будет сегодня нормальная, наконец-то, ночь.