"Хорошо, – улыбался Виталик, – что черт, в самом деле, не так уже страшен! Возьми себя в руки, взгляни в глаза черту. В глаза! Тогда будешь спать, как и я, – спокойно" – мысленно поучал кого-то Виталик. И был доволен…
Он постигал азы, которыми в совершенстве владел Лахновский. Лишь Потемкин его приземлял… "Соперник ушел непобежденным… ушел растворенным жизнью – совсем не одно и то же!"
Почувствовав горькую сухость в горле, Виталик "причалил" к обочине. Наука, которой владел Лахновский, скорее всего, называлась искусством жить, выжимая соки из обстоятельств и из людей. "Сок в каждом есть, – ухмыльнулся Виталик, – на 80% мы все из воды…"
"Бавария" 0,33 освежила горло. "С чего же, скотина Альфред, считает, что у Потемкина есть голова? У меня ее нет?"
Сегодня он ввел фигуру в игру. Потемкин купился! Теперь, если черт станет вдруг опасным, Виталик к нему подошлет свою пешку. А с пешкой он знает, что делать!
Если Потемкина жизнь устранит… Обстоятельства дела – словами Альфреда, то есть руками, которые выбрал Виталик – обстоятельства устранят Потемкина. Они – не Виталик! А после – Виталик ощутил в себе гения, комбинирующего шикарный, продуманный ход: жаром перехватило дух, – Виталик выходит на первый план для Лахновского!
Пива в дороге, конечно же, оказалось мало. Виталик пил дома водку и философски думал о жизни. По-новому думал: широко и глубоко. Мысли рубил, как глыбы – в манере Лахновского.
"Первое. – думал он, – Потемкин опасен". Понятно: с ним не схитришь, и не договоришься, а сахар он все равно раскроет, склады раскусит, а у Лахновского нет слов на ветер. Если не выставит счет Виталику, то выгонит, точно. Вот где надо признать правоту Славы Гапченко: "Мы, ГАИшники – и без того коммерсанты: всегда накапает, да плюс зарплата, плюс пенсия до скончания века".
А чего будет стоить Виталик, изгнанный Альфредом? Ничего. Ноль!
Пьянел и храбрился Виталик, завидуя, в самом деле, остро завидуя Славе Гапченко, страдая от скрытой боли.
"Второе, – продолжал рассуждать Виталик, – Гапченко… А вот на фиг мне он? Плачу: пусть сотню зажал, но вторуюе плачу. Добровольно, по дружбе, а он мне на шею садится…"
Чем больше он думал, тем интересней казалась ему философия жизни. "Не понимает Славик, что переступает черту, за которой я вынужден думать: убить тебя легче или платить тебе деньги, которые просто могу класть себе в карман?!"
Виталик пил горькую водку, надеясь, что все пронесет. Ну а не пронесет – убрать, одним шахматным ходом, лучше бы сразу двоих. Одного – потому что опасен, другого – потому что никчемный…
***
– Ты, – получив свою сотню, заметил Славик, – я вижу, еще не подумал.
– Слава, – спокойно ответил Виталик, – мне, понимаешь, доплачивать только отсюда… -пальцы прижал к своему карману.
– Твои проблемы!
– Покурим?
Оба, каждый из своего кармана, достали "Мальборо". "Вкус!" – смолчав, оценил Виталик.
– Слав, а ты видишь, что я к тебе, очень, по-людски? Сам тебя разыскал, не ценишь.
Славик не отвечал. "А психолога, кто же искал? – думал он, – Разве я?"
– А ты, – разгоняя на выдохе дым по салону, спросил Виталик, – ты хоть понимаешь, за что я плачу?
– А ты хочешь сказать, так – по дружбе?
– Да ты не темни: понимаешь, о чем я?
– Виталик, до лампочки мне! Ты доволен?
"А ну, как я денег не дам?" – захотелось спросить. Но Славик ответил вперед:
– А я напрягаться мозгами не буду. Зачем – не пойму твоих дел. Но, Потемкину, вот, например, скажу. А он разберется.
– Ты что?
– Да ни что. А Потемкин поймет.
– Вы друзья?
– Нет. Но он наш сотрудник.
Задавив сигарету в пепельнице, Славик покинул салон.
"Скотина!" – взревел мотор, сжались зубы Виталика. Но, включив передачу, он вывел "Рено" на трассу, и злиться не стал. Снова, так же, от этих, чужих и неумных слов, стало легче. Он прав – Виталик! А Славик – хорошая сволочь, свинюка сытая!
"А я – то, прости меня, господи, переживаю, за душу твою. Стесняюсь… Пешка – и не фиг тут думать!"
Славик сам, все же – сам делал свою судьбу.
***
"Абсолют" на столе!" – оценил Виталик.
– Я не стесняюсь сказать, что ты доброе дело, Виталик, творишь! – продолжал Сергеевич, – Работяги мои к праздникам, деньги получат. Другим -я же все понимаю, – "отстежки" ты тоже даешь. Они тебе тоже должны, как и я, говорить: спасибо…
– Ну, да, – улыбнулся Виталик, – сегодня уже сказал один!
– Ну, вот видишь…
Твердой рукой, сам, Виталик разлил по рюмкам:
– Ну, значит, Сергеевич, быть добру!
– Да, ну конечно же – быть!
А в середине мужского, застольного, немногословия, Виталик заметил:
– Ты мне кивал, в прошлый раз, Сергеич, на настроение. А ведь вижу, сегодня ты сам посерьезнел.
– Да, есть, – согласился Сергеич, и выпил. – Так вот, – сказал он, отставляя рюмку, – ты должен, наверное, знать: я того, о котором ты мне говоришь все время -еще раз видел.
– Потемкина?
– Да, на "пятерке" бежевой.
– Что ты! И как, что он спрашивал?
– Ничего! Я его в поле видел. Проезжал и увидел. Проехал бы мимо – глупо. Я поздоровался…
– Все?
– Ну, да, все. А потом я был в Зорях, в России: а там, на подъеме, где мы фуры выводим, помнишь? Там тоже он был, с бабушкой разговаривал, которая у дороги живет…
– О чем?
– Да ты что, я бабулю допрашивать стану?
– Балда ты, Сергеич! Ты не стал бы – а он?
– Да нет. Не было. Слух бы прошел…
– Слух? Ты – деревня, Сергеич! Да он допросил. Допросил, понимаешь? Карга – не заметила этого, он же свое, что хотел – узнал!
– Ты думаешь?
– Я это знаю!
***
– Альфред Петрович, але?
– Да я слышу! Ты что, заболел опять?
– Нет, не заболел, но прошу… я прошу Вас, остановить, дней на десять, отправку.
– Ты что! У тебя с головой в порядке?
– Думаю, дело в том, Альфред…
– Каким местом, Виталик, думаешь?
– Ну-уу…
– Не рыпайся, жди, я тебе позвоню, – бросил Лахновский трубку.
Остановить Потемкина!
"Сопьюсь же я господи, мама, сопьюсь! – пятерней ткнул в висок и повел пальцы к затылку, Виталик, – Ох, тяжко мне, мама! Спал я с бедой. Все по-честному, мама, да ты не поймешь! Не я – жизнь меня загоняет в угол…"
Зла на Потемкина он не держит. "Славик – вот это, подлец! Потемкина, кстати, я не спросил, а он виски любит? Может, купить его лучше, за что убивать?"
Одно понимает Виталик: нельзя вербовать, потому что умом и сноровкой Потемкин мгновенно выдавит из обоймы Виталика. Шеф замечать перестанет Виталика – это каюк!
Но, надо сахар возить, делать дело, и отвечать за него…
Хмельная рука разрывает цепи. Секунда, и в ухо Виталика, легкой волной, полились гудки.
– Але! Мне Потемкина…
– Виталик? Потемкин на проводе…
– У-й, здорово! А это я, а ты виски любишь?
– Виски? Хороший напиток, Виталий!
Палец невольно, сам по себе, лег на рычаг в телефонном гнезде, и отключил Потемкина.
"Вот так!" – в ладонях лицо утопил Виталик…
О чем мог подумать Потемкин? Да, бог с ним…
"О, боже! – потянулась рука, разрывая пространство, к трубке, – Шеф!"
– Я слушаю, Альфред Петрович!
– Ты считаешь, что справишься в десять дней?
– Я справлюсь…
– Четыре дня! Ты понял? Четыре! Улаживай все. За четыре дня!
– Ох, нелюдь! – сказал, кладя трубку, Виталик.
"А если, – подумал он вдруг, – пока еще не натворил ничего Потемкин, может быть, предупредить его? Так, мол, и так, извини уж, подвинься, не суй в мое дело нос… Если что, я делиться буду. Иначе – ты сам понимаешь! Ты знаешь, кто в этом деле босс?"
Дым от Мальборо разъедал глаза. "Да уж, – запястьем сгоняя слезу, огорчился Виталик, – слишком у нас колокольни разные. Слишком они далеко друг от друга! Потемкин поймет меня?"
Психовал Виталик, давя сигарету в пепельнице: "Раскусит меня он, раскусит! И вместо спасибо, мне скажет – какой я есть ку! Он скажет!"
"Переживаю, – опять закурил Виталик, – не за себя – за того, как в песне поется – парня! О совести вспомнил… Да на фиг нужна она, в современной жизни!"
Спокойно курил Виталик, теперь спокойно. И те: в лесу, ночью, и эти переживания, были из-за Потемкина. Потемкин был виноват, как ягненок – лишь в том, что Альфред хотел кушать. А человек хуже волка – голодный всегда!
***
А ночью опять не мог спать Виталик. "Как получилось, – хотел он понять, – что я могу, скоро, убить? Кто это сделал со мной? Не мог же я сам! Мне ведь это не нужно. Кому это нужно, а, мама?" – сжимал он руками тяжелую голову.
Лезла в голову, лезла, наивная мамина глупость: "Сынок, может, бросишь ты это? В деревню вернешься? А деньги, Виталик – они погубят! Всех губят шальные деньги…".
Она старенькая, мама, забывает о том, что не только насущного хлеба Виталику надо. Себя еще сделать, и жизнь обустроить. Своими руками – а как же? Он бросил ГАИ, а туда, как известно, не возвращаются. Да мама не знает – не бросил бы – выгнали. Вовремя, просто, ушел. И успел познать вкус другой жизни. С учителем, видит господь, повезло. "Гуру!" – слюнный комок завязался во рту. Становилось понятно, кому это нужно…
Тяжелой, все-таки, очень тяжелой, была голова. Измотанный, пьяный, пошел, сел за руль, Виталик. Сна не было и не могло быть. Убивать никого не хотелось…
***
Начальник поста слушал радио.
"Полем-полем-полем, свежий ветер пролетел.
В поле свежий ветер, я давно его хотел!
Мои мысли мои скакуны!
Словно искры летят в эту ночь…
Разрывая безумие ветров хмельных,
Эскадрон моих мыслей шальных!"
"Потемкин, – подумал начальник, – это же он – "эскадрон моих мыслей шальных!" Он ведь что мне сказал? "Реальное – дам!" Альфреда – вот кого даст!"
– Потемкина! – взял он "прямую" трубку.
– На выезде. Будет завтра, товарищ майор.
– Появится – срочно ко мне, с материалами по розыскным делам!
***
День у Потемкина круто пошел.
– Два момента, – увидел его, дежурный, – шеф тебя ждет, с вечера, с материалом, по ОРД!* (*Оперативно-розыскное дело)
– Хорошо, я понял. Стой! – поймал он рукав дежурного, – А второй момент?
– А второй – тебя ждут, на "Рено", в пять утра человек приехал.
– Кто такой?
– Чтобы я знал…
– Где "Рено"?
– У кафе.
– Виталий! – устало дремавшему за стеклом, постучал Потемкин.
– А? Это я, послушай…
– Ты извини, меня шеф вызывает, с материалом. Потом подойду.
"С моим!" – промелькнуло в мозгу, – Да постой! – прокричал, Виталик, – Мне надо сказать тебе…
– Позже, я подойду!
– Да, стой!
Потемкин, уже уходя, обернулся:
– Но, я же сказал, – голос был не совсем дружелюбным, – приду!
И ушел.
Виталик смотрел ему в спину:
– Шанс, господи, ты же убил свой шанс! – чуть не плакал Виталик.
Оставалось три дня. Приговор себе подписал Потемкин! Виталик хлопком вогнал ключ в замок зажигания. Бесшумный мотор у "Рено". Подпрыгнула, и заняла свое место в шкале на тахометре стрелка. Дошло, что Виталик "завелся". "Поеду, зачем мне теперь Потемкин? Поезд ушел!"
"А что бы сказал я, дурак, человеку? – готов был смеяться он сам над собой, – Потемкин, не трогай – за этим Лахновский! Бросай все– иди к нам!"
"Видит бог, – рассудил Виталик, – но я в твою жизнь не лез, Потемкин!"
***
Начальник поста читал внимательно и без вопросов. А отложив ОРД, глядя мимо Потемкина, думал.
– Ценю, что ты сделал, Потемкин. А почему так назвал "Мачете"?
– Среднее звено в цепи: тростник – мачете – сахар.
– Логично. А звучит сурово, не находишь?
– Зато верно.
– Ясно, а теперь давай вместе подумаем, здраво. Товар лицензионный – факт. Но ведь складируют у нас, и за пределы не вывозят. Тоже факт! Какие могут быть претензии, Потемкин? Не зря ли цепляемся к фирме?
– Но, кто цепляется, во-первых? Никаких проверок, никаких запросов – я ничем их не тревожил. А во-вторых: претензий к документам нет. С фактами -дело другое.
– Все-таки, вывоз?
– Думаю – вывоз. И догадываюсь как.
– Догадывайся. Но ОРД мы заводим без оснований! Нарушаем закон.
– Но, я работаю. Дам основания, дам, конечно!
– Не надо!
Потемкин смолк.
– Вопросы есть?
Начальник подождал.
– И хорошо, что нет. Давай здесь по нормальному сработаем, Потемкин. Дадим ДПС задание: пусть информируют о транспорте, проверим фирмы. А склады – они на территории – пусть райотделы займутся: У них есть ОЗЭПП – это их парафин. Зачем мы берем на себя эту тяжесть? Их территория – им и работать!
– Вы же знаете, чем их работа закончится?
– Это неважно. Пусть каждый займется своими делами. Задача их – пусть выполняют. И ответят за результат. И мы будем спать спокойно.
– "Трейд", если возня начнется, аренду сразу расторгнет и сахар вывезет. Брать надо только с поличным, на вывозе. И я возьму.
– Пусть расторгают, вывозят – и, слава богу, проблемы нет …
– И в другой траве выползет эта же, наша змея…
– Там пусть и выползет – это не наши, чужие проблемы. Ты с "Меркюри" поработал отлично Мало?
– Не мало. Но, где по ним уголовное дело?
– Решается этот вопрос… Все, я тебя выслушал. Теперь слушай ты – это приказ! Материал передавай в ОЗЭПП, по территориальности. Не возражай. Так надо! Все ясно?
– Все…
"Все то же солнце бродит надо мной, но и оно, не блещет новизной" – грустно процитировал Потемкин. Покурил, подумал: "До тех пор, пока не присмотрелся…". Конечно, солнце было не таким. Висело теперь в выцветающем небе – позднее, низкое солнце. Осень. Смотреть на него теперь было не больно. И щуриться солнце не заставляло, и не вызывало улыбки.
Цымбал крепко разочаровал Потемкина. Не потому, что он не такой начальник, а потому, что работать так, как понимает работу Потемкин, Цымбал не даст. И не только Цымбал – не даст система, на которые "открывал глаза" Лемешко. "Что остается? Воевать с Лемешко, с другими, такими, как он?"
Очень, и очень Потемкину скучно от таких не заманчивых перспектив…
"Нет ощущения, что воюете вы с народом?" Но если не позволительно с "Трейдом" – с кем остается тогда? "Гидра! – усмехнулся он, зная, что "Трейд и К" – эта та же самая "Меркюри Глоб Юкрейн". Тот же Лахновский! А изворотливость этой змеи – в несовершенстве закона. "Несовершенство – считали древние – временно". Но где пересидеть, переждать это время?
Худшее, что сделал Лемешко – спросил, уходя, – "А может, в милиции и получше применение лично для Вас найдется?"
Не было бы границы – не было б этих проблем. Пролегает она по земле, а отражается в глубине сознания. Не может быть по-другому: граница – разделяющая полоса.
А Славик не стал ждать, уехал. Потемкин вздохнул и пошел исполнять приказ. Он больше не смотрел на солнце: вывод угнетал и без солнечного блеска с высоты. "Как работать? – Потемкин зашел в абсолютный, глухой тупик. – С этим, – задумался он, – что-то придется делать…"
Шло время крутых перемен…
– Вам, – протянул дежурный трубку.
– Кто?
– Не назвался.
– Алло! Это я! У тебя там как? Ничего?
– Ничего у меня, Виталий.
– Правда?
– Да. Чистая правда. Чего ты уехал?
– Да так, загорелось… Начальник, я думал, раз вызвал тебя – то с концами.
– Да нет. Все концы у меня в руках.
– Может быть, на охоту?
– Сегодня?
– Как можно скорее!
– Скорее? А знаешь, я, кажется, вот-вот и буду готов…
– Тогда, может, завтра?
– Хотел бы, хоть завтра, но не уверен…
– Ну так когда? – взволновался Виталик.
– Давай телефон, позвоню.
– Запиши.
– Я запомню, диктуй!
Потемкин сказал: "Позвоню" и Виталик ждет. Рука, сгоряча, рвет и мнет посторонние, мелкие вещи – и тянется к трубке. А тот не звонит. "Вчера это было, ага! – встрепенулся Виталик, – Вчера же он взял телефон. Остается, о боже, два дня! О, мама, Потемкин, звони же! Звони!"
***
– Потемкин, – легко, уголками губ, улыбнулся начальник, – глупостей ты не наделаешь, а? Ты как в трауре ходишь? Обижен?
– А кто не обижен нынче?
– Забавно…
– Забавно, а кто у нас правит, Держава людьми, или люди – Державой?
– Хм, вот умеешь спросить ты, Потемкин…
– Спросить – не проблема. Ответить трудно.
– А сам как считаешь, кто правит?
– Я понял, что и не первые, и не вторые. Какая-то третья, стихийная сила.
– Стихийная?
– Стихия, товарищ майор – идеалы наши. Новые, пока не понятные и – не самые лучшие.
– Откуда такие мысли?
– В поле свежий ветер пролетал…
– А-а, Газманова слушал? Но, верно сказал: новые и не лучшие нравы. Надо же, – Цымбал качнул головой, – а это правда, Потемкин! Но, – Цымбал насторожился, – ты что, хочешь сказать, что таким идеалам служить проблемно?
– Проблемно.
– Уйти захотел?
– Пожалуй…
– Пятилетку? – кричал в трубку Славик, – Ждать будем, а? Вы, оба, охотники хреновы, черт вас! Вы где?
– Я Потемкина жду, – оправдался Виталик, – и бросил трубку.
"Звонок кандидата на небо!".
Момент в судьбе, наступал переломный. Суровую школу, – он это чувствовал, – Виталик, переживет. Такую же силу и власть над собой, над другими, и над обстоятельствами – как и Лахновский – он обретет. Фигура, похоже, уже выходила на его игровое поле. Потемкин, случайно, будет застрелен, из дробовика. Такое вполне может быть на охоте. А Славик, – коллега его, компаньон по охоте, осознав содеянное, застрелится сам. Той же, заячьей дробью.
Сделает вид Лахновский, что ничего непонятного не произошло. Но, поймет все и оценит исключительную надежность Виталика. На равных с Лахновским видел себя Виталик. Дух замирал от грядущего равенства. Жизнь начинала Виталику поддаваться! "Дай-ка водки!" – предложил он себе самому, чувствуя твердость в руках. Поскольку игра не бывает без жертв, то господь игрока не считает убийцей. Не должен считать…
Рука не рвалась к телефону. Не трещали мозги. И Виталик совсем не боялся завтра. Он ощущал вкус приходящего завтра. Реальный, как в банке "Баварии" 0,33…
***
Подняться, задвинуть штору – нетрудно. Тогда будет можно, припомнив простые картины минувшего дня, погрузиться в сон. А пока – не заснуть. Луна – вчера еще просто луна, сегодня смотрела в окно, во весь, полный, холодный и пристальный глаз. Ее свет белил стены и пол, давал тени, как солнце. В тени, и по темным углам, затерялся обрывками сон. И тот, пристальный взгляд, из-под стрехи небесного купола, сну не позволит собраться из тени, прийти, успокоить душу. Да только подняться, пройти и задвинуть штору, мешала боль. Образ сына, Виталика, в те же ходы, потаенные, в душу входил, вместо сна.