- Интересный тип, - продолжает Завиша, ему кажется, что сейчас он даст следователю что-то и для Владека Напералы, такое, что поможет начать игру, - они познакомились в Берлине и работали вместе.
- Знаю, - бормочет Кшемек.
- Бывшие начальники Юрыся могут рассказать об этом подробнее. А Ольчак должен был убитому деньги…
- Сколько?
Снова улыбка.
- Деньги. Но они здесь играют не столь важную роль.
- А что важнее?
Ротмистр пожимает плечами. Прошу, пан следователь, теперь ваша очередь.
- Не понимаю, к чему вы клоните. - Кшемек все же должен приступить к атаке. - Вероятно, я не знаю прошлого Юрыся так хорошо, как вы, но мне кажется, что ему давали различные задания…
- Да, конечно…
- Не в наших интересах, не в интересах государства, чтобы его прежняя деятельность и контакты, наверняка контакты различные, стали предметом следствия… Тем более что такой необходимости нет… Если бы она была, Второй отдел… - Он замолчал.
- Что Второй отдел? - сладко спросил Завиша.
- Проявил бы интерес, - сухо ответил Кшемек.
- А не проявляет?
- Нет, пан Поддембский. Дело касается частной жизни Юрыся. Конечно, Зденек кое-что знал о прошлом капитана запаса. Это как бы психологически облегчило его задачу, ведь нам же известны его взгляды.
Завиша встал.
- Боюсь, пан следователь, что это дело доставит вам еще много неприятностей… Хорошо, если я ошибаюсь.
Он не переставал думать о разговоре с Кшемеком, когда шел наконец к Вацлаву Яну; тот назначил встречу или, вернее, приказал ему прийти только через неделю после того, как Завиша доложил по телефону обо всем происходящем. Завиша использовал эту неделю для подготовки. Теперь он знал гораздо больше о ходе следствия, чем соблаговолил ему сказать Кшемек. И его все больше мучил вопрос, почему он, Завиша-Поддембский, влез в эту историю и влезает все глубже и глубже, будто его призвали защищать справедливо или несправедливо обвиненного Эдварда Зденека и особо заботиться о правосудии в Польше. "Знать и верить", - говорил Александр. Или, скорее: "Знать и, несмотря на это, верить". Сейчас Завиша обо всем доложит полковнику, и пусть Вацлав Ян сам решает; и хотя он отстранен от дел, не избран в сейм, но все же у него достаточно сил и возможностей, чтобы действовать. Действовать, пан Завиша? Против кого, во имя чего? Сколько лет прошло с тех пор, как газетчики на улицах Варшавы продавали номер "Курьера" с конфискованным интервью Коменданта? Так что, повторить тот май? Завише вспомнилась весна двадцать шестого года, тогда они с Владеком Напералой торчали в комендатуре города, и все было ясно, чертовски ясно, поэтому никто ни о чем не спрашивал. А сейчас? Что написано в завещании маршала, о котором говорил Вацлав Ян? Только о том, кто должен быть после него? Разве это так важно?
- Понимаю - деньги, - сказал Ольчак. - А что еще, пан Поддембский?
Ольчак был первым человеком, которого он решил повидать после разговора с Кшемеком и перед встречей с Вацлавом Яном. Завиша долго думал, в какой обстановке устроить это рандеву с берлинским компаньоном Юрыся. У Ольчака, в кафе, у себя дома? В конце концов выбрал кафе; позвонил и услышал низкий, немного хрипловатый голос. Завиша назвал свою фамилию, сказал об Юрысе и назначил место - невзрачную кондитерскую на Брацкой улице.
- Я брошу на стол "Курьер Варшавский", а на газету положу золотой портсигар.
Ольчак и не пытался избежать встречи. Интересно, думал Завиша, он сразу доложит Владеку или немного подождет? Поддембский поставил перед собой две цели: получить деньги для Ванды и выжать из этого Ольчака как можно больше сведений об Юрысе.
Он бросил "Курьер" на стол и сел на вылинявший диванчик. "Манчестер Гардиан" пишет: "Польша поддерживает марш немцев на Россию". Ну и идиотские же идеи приходят в голову этим англичанам! "17 дней продолжается забастовка возчиков, шоферов-грузчиков". - "Министр Риббентроп прибывает в Польшу". - "Политическая организация народа должна быть гармонична, созвучна целям эпохи, другими словами, нужно предотвратить напрасную трату сил".
- Мы незнакомы, пан Ольчак, но это неважно. Мы слышали друг о друге.
Кивок лысой головки. Пожатие влажной руки. Вишневка на меду? Нет, я этой гадости не пью. Лучше уж "Старовин". Красивая девушка приносит на металлическом подносе рюмки. Интересно, что Бася подает своим клиентам на площади Бланш? Как называются их чертовы напитки? Перно… Кальвадос…
- Представьте себе, уважаемый пан Ольчак, у кого-то есть векселя, которые вы подписали Юрысю на приличную сумму… Срок уже прошел. Ваше здоровье…
Беспокойные руки ползают по поверхности стола. Если он поднимет рюмку, то разольет вино. Не поднимет.
- Понимаю, - лепечет Ольчак. - Я готов поговорить об этом. Эти векселя у вас?
- У одного человека.
- Трудные времена, пан Поддембский. - Торговый агент понемногу приходит в себя. - Я не говорю, что не буду платить. Я человек порядочный.
Завиша спокоен.
- Прекрасно.
- Но если этот человек, пан Поддембский, не является близким родственником незабвенного Станислава…
- Давайте еще по рюмочке.
- Значит, если он не является близким родственником…
- Это не имеет значения, пан Ольчак. Ни юридически, ни практически.
Взгляд бегающих глаз.
- Вы меня не поняли; бывает, что кто-то хочет решить дело тактично, даже если придется потерять какие-нибудь гроши… Вы много знаете, пан Поддембский, но, видимо, не все… - И конфиденциальным тоном: - Юрысь был моим компаньоном, эти векселя являлись гарантией его вклада. Может быть, он их продал? Или же есть законный наследник?..
- Неважно.
Ольчак взял рюмку; стекло выскальзывает как живое, стекло чувствует прикосновение влажных пальцев. У Баси всегда были сухие ладони, на руках Ванды мягкая кожа, пальцы слишком толстые, ногти коротко подстрижены, у маникюрши она не бывает. Очень осторожные, очень точные, безошибочные эти ее руки…
Внимание. Второй розыгрыш, новый расклад. Явный блеф, пан Ольчак, вы не знаете, с кем имеете дело.
- Для следствия по делу об убийстве Юрыся факт, что кто-то эти векселя купил или каким-то образом получил, имел бы, без сомнения, немаловажное значение, - говорит торговый агент. - Следователь, пан Кшемек, является человеком необыкновенно скрупулезным и терпеливым в поисках важных деталей. Мне кажется, что тот человек не сможет избежать допросов и необходимости давать некоторые объяснения.
Завиша спокойно потягивает вино, может, еще рюмочку? Вечером придет Александр; Ванда никогда не звонит, у нее дома нет телефона. Она ждет. "Ты отомстишь за Стасика, правда?" Вы не получите никакого ответа, пан Ольчак, играйте дальше.
- Избежать этих мелких или не очень мелких неприятностей, вероятно, было бы в интересах обеих сторон. (Пауза.) Поэтому я предлагаю… ну, скажем, двенадцать тысяч, конечно наличными, этот вопрос можно решить в течение шестидесяти дней.
Его нетрудно понять; он считает, вероятно, что Завиша начнет торговаться. Добавит пять, шесть тысяч, к этому он готов. И заработает на смерти Юрыся.
Завиша поднял тяжелые веки.
- Давайте перейдем к другим вопросам, пан Ольчак.
- Деньги - это я понимаю, а что еще, пан Поддембский?
- Мелочи. Майор Наперала знает об этих векселях?
Удар был точен. Если он доложит Наперале о встрече, пусть отдает себе отчет в том, что Завиша тоже скажет свое.
Молчание.
- Не понимаю, - говорит Ольчак, - что общего с этим делом может иметь майор Наперала?
- Ведь вы же его знаете.
Агент колеблется.
- Знаю. - И сразу же: - Что вам, собственно говоря, нужно?
Теперь надо импровизировать, а это Завиша умеет; именно своим умением импровизировать он и превосходил Напералу. Тот каждый допрос тщательно готовил, а он подходящий тон, нужные вопросы находил только во время разговора. Мысль блефовать пришла в голову совершенно неожиданно. Конечно! Посмотрим, как Ольчак будет реагировать.
- Что мне нужно? Кое-какие сведения.
- Не знаю, могу ли я быть полезен…
- Можете, можете… Юрысь требовал вернуть ему эти деньги и назначил срок, пан Ольчак…
Лицо мелкого воришки, пойманного на месте преступления; капли пота на лбу, языком облизывает губы. Огромная лапища хватает Ольчака за воротник, поднимает с диванчика и бросает обратно на подушки.
- Это ложь…
- Могу даже назвать дату, пан Ольчак. Естественно, судебному следователю. Юрысь был моим другом, и между нами почти не было тайн.
- У вас нет никаких доказательств.
- Может, есть, а может, нет, - лениво заявляет Завиша. - Достаточно моих показаний, даже если нет записки, которую Юрысь оставил.
Завиша наблюдает за Ольчаком; все же это ловкий тип, с ним ухо нужно держать востро.
- А когда, по вашему мнению, истек срок? И какое это имеет значение? Я же ведь никогда не говорил, что не заплачу.
- Послушайте, пан Ольчак. Самый глупый следователь сопоставит несколько фактов: просроченные векселя, встреча с Юрысем, он требует заплатить - и убийство…
- У меня есть алиби.
- Да, да, конечно… Но вам нужны были деньги. И поэтому, - здесь Завиша должен пойти на риск, но этот риск, по его мнению, оправдан, - вы пошли к Ратигану.
Ольчак взял рюмку; теперь ему надо дать передышку, пусть подумает, прежде чем капитулировать. Конечно, это будет не полная капитуляция - иллюзий тут строить нечего! Он уже знает, что Завиша - противник опасный, но знает и то, что до сих пор Завиша не сказал об этом ни следователю, ни Наперале, значит, ведет свою игру и ему нужны сведения, значение которых он не может проверить, во всяком случае пройдет какое-то время, пока он их проверит… Отсюда вывод, что Ольчак будет говорить неправду… Но важно другое: как он будет лгать? Не станет возражать, что ходил к Ратигану, сразу видно, что не станет… Интересно, знает ли Наперала об этих контактах? И знал ли Ольчак содержание рапортов Юрыся? Сообщил ли о них Ратигану?
Завиша почувствовал острое желание выпить; не какого-то там вина, а солидные сто граммов чистой. Если Ольчак был посредником в контактах Юрыся с французской разведкой, то он должен многое знать… Боится? А может, сейчас он уже боится меньше?
- Сто "Выборовой"! - бросил Завиша в пространство.
Он уже не думал об Ольчаке, он думал о Ратигане. Завиша чувствовал, что запутался в паутине, что его душат, впиваются в тело нити сетки, что нужно ее разорвать, но разорвать нельзя, следует развязывать узелок за узелком, пока не дойдет до места, которое… которое увидел Юрысь, и за это его…
Он выпил.
- Я знаю Ратигана, пан Поддембский. И действительно, я с ним встречаюсь, редко, но встречаюсь. И все же не понимаю…
Завиша стукнул кулаком по столу.
- Выбирайте, пан Ольчак: или мы договоримся и вы не будете со мной играть в прятки, или я сделаю все, чтобы у вас было достаточно неприятностей…
- Это шантаж.
- Можно и так назвать. - Завиша стал снова медлительным и ленивым. - Вы говорили об Юрысе с Ратиганом?
Минута молчания.
- Его фамилия упоминалась, - пробормотал Ольчак.
- Кто начал?
- Ратиган, - сказал быстро Ольчак. - Ратиган. Он просто спрашивал, знаю ли я Юрыся.
- Вы к Ратигану пошли за деньгами?
- Речь шла о кредите.
- А что говорили об Юрысе?
- Ничего. Ничего особенного.
Завиша придвинул свое лицо к лицу Ольчака.
- О Берлине говорили, правда? У вас с Юрысем там были общие знакомые. Хотя бы некий Вогт…
Наконец-то он увидел страх; теперь Завиша мог взяться за Ольчака и начать его четвертовать, зная прекрасно, что при этом четвертовании он сам окончательно себя раскроет.
- Разговор с Ратиганом был в октябре?
Молчание.
- В октябре, - повторил Завиша. - Вот тогда-то ты и продал ему то, что узнал в Берлине.
Ольчак вытирал лицо носовым платком. Глубоко вжавшись в диван, он, казалось, не имел ни мышц, ни костей. Завиша заказал еще два раза по сто.
- Что я продал?
- Мы оба это знаем.
Торговый агент влил в себя водку, и это ему немного помогло.
- Пан Поддембский, - прошептал он. - Я вам скажу, ведь вы не все знаете. Это Юрысь велел мне идти к Ратигану.
Наконец-то ему удалось удивить Завишу.
- Юрысь? Зачем?
На него смотрели маленькие глазки.
- Вы ничего не понимаете, пан Поддембский. Вы как человек, который держит в руке пистолет и не знает, что пистолет стреляет и патрон уже в стволе.
- Ну говорите скорее. Что хотел Юрысь?
- Выяснить, что Ратиган о нем знает, - заявил Ольчак как-то равнодушно и бесцветно.
Лгал? Конечно. Завиша был в этом уверен, но в этой лжи содержалась какая-то правда, какие-то сведения, к которым он не мог подобраться. Юрысь решил спровоцировать Ратигана? Заставить этого господина разоблачить себя? Ольчак выполнил поручение и на свой страх и риск продал капитана запаса? Завиша чувствовал, что торговый агент вот-вот ускользнет из его рук, что они подошли к границе, но чтобы ее перейти - одного страха мало.
- И что же вы сумели выяснить?
- Они оба знали все друг о друге.
И это, собственно говоря, был конец. Завиша встал.
- Вы заплатите все тридцать тысяч.
- Заплачу, - подтвердил Ольчак тем же самым тоном, безразличным и бесцветным. И даже не взглянул на выходящего Завишу.
Его охватывало разочарование, потом злость: нет, он не отступит. Ночью, когда Завиша закрывал глаза, а мир не переставал кружиться, он приводил в порядок те сведения, которые ему удалось собрать. Он видел пробелы, недостатки. Эти пробелы, думал он, проистекают из самой сути дела, они являются неизбежной особенностью хода событий. Отсюда точная реконструкция невозможна. (Эта невозможность является не фиктивным, а действительным свойством материи, вынужденным ограничением, которому должен подчиниться, хочет он того или не хочет, даже самый изобретательный рассказчик.)
А ведь Завиша стремится реконструировать как можно добросовестнее, не собираясь добавлять ничего от себя, только факты, факты, факты, пусть с ними познакомится Вацлав Ян и пусть скажет то, чего Завиша сказать не хочет, что отталкивает от себя, даже не пытаясь коснуться в темноте слов, которые еще не существуют, а уже кажутся неизбежными, как движение пальца перед тем, как снять пистолет с предохранителя.
- Господин Ратиган, - сказала Янина Витынская, - прекрасный человек и всегда говорит правду. Примите это к сведению, пан Поддембский.
Образцовая секретарша? Хрупкое создание, лишенное чуткости и воображения? Сидит неподвижно на стульчике, ножка на ножку, глаза прикрыты ресницами, такое впечатление, что этот разговор ее утомляет, что она согласилась на него по необходимости, ее заставили, и она хочет закончить его как можно скорее. Все самого лучшего сорта: костюмчик, туфельки, прическа; тонкие пальчики, один перстенек и маленькие швейцарские часики. Роскошный предмет в секретариате; звонит по телефону, записывает в блокнот, "слушаю, пан директор", скрытое от чужих глаз рандеву, ужин в отдельном кабинете, завтра вместе летим в Лондон, и вдруг Зденек, Эдвард Зденек, никто, кандидат в инженеры, полустудент и полукоммунист, нужда, комнатка на Козьей улице… Может, она просто сентиментальная дура? История из бульварного романа: несчастный любовник убивает из ревности, а она открывает сахарницу и пододвигает песочное пирожное…
Он позвонил в секретариат Ратигана.
- Говорит ротмистр Завиша-Поддембский, - это звучало неплохо, - друг покойного Станислава Юрыся. Не могли бы вы?..
Могла. Неохотно и с удивлением, ведь, собственно говоря… но если пан ротмистр настаивает…
Еще когда Завиша шел на Беднарскую, ибо она пригласила его к себе, он думал: зачем? Скорее, по привычке; если бы он вел это дело по службе, то ему необходимо было бы поговорить с Яниной Витынской…
Она не проявила ни малейшего любопытства. Видимо, безразличию Витынская научилась в секретариате Ратигана; несколько лет тренировки, чтобы ни один клиент не догадался по лицу и движениям секретарши, что шеф собирается делать, каково его настроение. Стакан чаю? Пан ротмистр будет, вероятно, разочарован, но вряд ли она может ему помочь. Какое теперь имеет значение, как она познакомилась с Юрысем? Пан Ольчак его представил. Да, правильно, пан Ольчак, она хорошо помнит. Это сосед по дому, очень симпатичный пожилой человек, ну, еще не очень пожилой, средних лет. Улыбка. Пан Станислав умел прекрасно рассказывать. Этим он ее и очаровал. Она сказала: "Очаровал". Сказала: "Мы дружили".
- Что это значит: дружба между красивой молодой женщиной и еще не старым мужчиной? Нет, я не хочу быть бестактным, поймите меня правильно, просто мне хотелось бы как можно больше узнать о последних месяцах жизни Станислава Юрыся.
Она молчит.
- Это не праздный интерес. В каком-то смысле я отношусь к вам как к союзнице.
- Не понимаю.
- Просто: я ищу убийцу. (Кому Янина Витынская перескажет их разговор? Почему его все время преследует сознание того, что за ним следят, что каждое слово, каждое движение…) Ведь вы, вероятно, так же как я, не верите, что Юрыся убил Эдвард Зденек?
Ну хоть бы Витынская наконец перестала быть безразличной; влюбленная девушка должна использовать любую возможность. Если только она действительно влюблена! Если все происходит по самой простой схеме.
Завиша ждет ответа, а ведь он считал, что получит его немедленно. Скоро он перестанет верить в то, что услышит.
- Я уже сказала следователю, пан ротмистр, что Эдек этого не сделал. Я знаю, что человек может на какой-то момент перестать владеть собой, он был очень вспыльчивый, но убить…
- Вы его любите?
- Кого?
- Зденека.
Витынская смотрит на него с удивлением, пожимает плечами.
- Люблю, - подтверждает она сухо.
- Вы хотите ему помочь?
- Пан Ратиган обещал, что у Зденека будет хороший адвокат.
- Пан Ратиган проявляет большую заботливость.
- Да.
- И все же я хотел бы попросить вас ответить на несколько вопросов. Какая-нибудь мелочь иногда может иметь важное значение.
- Пожалуйста.
- Действительно ли у Зденека были причины вас ревновать?
- Нет, пан ротмистр.
- Никогда? Ведь он был ревнив?
- В последнее время я встречалась с паном Станиславом очень редко.
- А раньше?
- Не понимаю, зачем…
- Я уже объяснял…
- Чаще…
Вот теперь Завиша мог сесть на стуле поудобнее, расстегнуть пиджак и закурить.
- Так, моя дорогая, мы ни до чего не договоримся. Если вы хотите отделаться от меня недомолвками, то я встану и уйду. Я хочу о Юрысе знать все, что вам известно. Не исключено, что это поможет Зденеку. Если, конечно, вы хотите ему помочь. А может, это все же Зденек?
- Нет! - Это "нет", сказанное почти шепотом, звучало довольно неубедительно.
- Итак…
- Вы выступаете от чьего-то имени?