"Лада" стояла перед песчаным подъемом к шоссе. Собираясь выбраться уже на асфальт, Александр Борисович заметил короткую кавалькаду машин, движущихся со стороны Москвы. Решил переждать, дать проехать мимо. Но передняя машина резко затормозила прямо перед носом "Лады" Турецкого, за ней подъехали и тоже остановились три остальные. Из второй по счету машины выскочили двое парней, которые показались Турецкому знакомыми, похоже, он видел их в охране Солнечного. С характерными повадками бодигардов они стали у задней дверцы "мерседеса" и открыли ее. На асфальт выбрался… ну конечно же Игоряша Залесский! Он тут же помахал приветственно рукой Александру, выглянувшему из-за опущенного стекла своей машины, как бы подзывая его к себе.
- Знакомый олигарх, - хмыкнул Александр Борисович. - Кстати, из Солнечного. Посиди минутку. Чего ему надо, узнаю.
Он вышел из машины и поднялся к шоссе. Игорь шел ему навстречу. Охранники стояли у машины. И больше на дороге не было ни одной живой души. Не считая сидящих по машинам.
- Господи, Саша, ты не представляешь, как я рад тебя видеть!
- Что-нибудь случилось? - удивился Турецкий.
- Не спрашивай! А тебя каким ветром занесло сюда?
- Да все любовь к авиации, будь она неладна, - криво усмехнулся Турецкий. - Самолетик тот помнишь? Вот из-за него… А ты с работы, что ли?
- Ох, какая сейчас работа! - Игорь прямо-таки в отчаянии махнул рукой. - Саша, а ведь ты мне просто до зарезу нужен! У тебя найдется для меня десяток минут? Постой! - тут же перебил он себя. - А может, заедем ко мне? Заодно пообедаем да и поговорим. Мне твой совет вот просто… - Он чиркнул себя ребром ладони по горлу и, пригнувшись, посмотрел на "Ладу". - А, ты не один?
- Коллега там. Тоже следователь.
- Я думаю, он не будет против? Туда-сюда, больше часа не задержу, честное слово! Но, Саша, клянусь честью…
- Сейчас я его спрошу, - кивнул Турецкий и отправился к своей машине. - Платон Петрович, если не возражаешь, это мой еще школьный приятель, и у него какое-то дело срочное обнаружилось. Ко мне лично. Но он предлагает обсудить его за обедом. На час, не дольше, как?
И понял, что сделал правильно. Платон поморщил лоб, обдумывая предложение, наконец снисходительно кивнул:
- Думаю, можно. Если на часок…
Турецкий, скрывая ухмылку, обернулся и махнул рукой Залесскому: мол, езжайте, а мы следом. Сел сам за руль, и, когда кавалькада тронулась, вырулил на шоссе. Просто для интереса взглянул на часы. А когда подъехали к воротам поселка, еще раз проверил себя. Точно, пятнадцать минут. Оказался прав, хотя от этого ровным счетом ничто в принципе не зависело…
- Моих никого нет, - зачем-то предупредил Игорь, когда поднимались в дом.
Он уже познакомился с Платоном, после чего, взглянув на Александра, изобразил на лице некую степень уважения: ишь ты, мол, какой серьезный и суровый дядечка! Ну да, Платон умел напускать на себя этакую неприступность. Турецкий подмигнул в ответ.
Стол был уже накрыт. Видя, что Турецкий за рулем, Игорь не стал предлагать спиртного, хотя разнообразных бутылок на специальном столике, для этой цели предназначенном, было вволю. Он просто показал на него и сделал неопределенный жест - если желаете, то… сами решайте. Методичный Платон, однако, подошел, стал рассматривать этикетки с глубокомысленным выражением лица. Но наливать себе ничего не стал - работа, служба, что поделаешь! Это было предельно ясно из его скупой мимики.
А тем временем, неохотно побалтывая ложкой в густом, вероятно протертом, овощном супе, Игорь мрачно повествовал о своей беде.
- Светка пропала, Саш… Ничего не могу понять. Ни скандалов, ни криков. Вот уже четвертый день пошел. А ни слуху ни духу. Просто не знаю, что думать.
- А чего думать? - прихлебывая оказавшийся довольно вкусным суп и хрустя поджаренными гренками, сказал Турецкий. - Обзвонить подруг, приятелей… У нее раньше бывало подобное?
- Да никогда! - с жаром воскликнул Игорь, отложив ложку. - Ну, шумели, случалось, ссорились по мелочам, но чтоб исчезнуть… на столько дней? Саш, я очень волнуюсь. Лерка вот умчалась в город. С Верой. Они хотят там среди ее школьных подруг пошерстить. В московской-то квартире ее тоже нет. И не было.
- А чего только сейчас хватились?
- Ну, мало ли… думали, может, шлея какая… бывает у девчонок… в пятнадцать-то…Ну да, тебе откуда знать, твоей только десять, счастливый…
- Почему?
- А вот доживешь до моих… забот… - совсем уже тяжко вздохнул Игорь и отодвинул недоеденный, да практически и не начатый свой суп. Морщась, показал лощеному официанту, чтоб подавал, что у него там дальше. Все равно аппетита никакого.
Тот немедленно подкатил столик, заполненный различными тарелками под блестящими крышками. Стал одну за другой поднимать, предлагая. Но Игорь отрицательно качал головой и продолжал кисло морщиться, будто во рту у него была какая-то гадость. А потом и вовсе махнул рукой: убери, не хочу. Официант элегантно откатил столик в сторону и остановился за спиной у Турецкого, ожидая, когда тот закончит громко хлюпать и аппетитно хрустеть отлично поджаренными, румяными гренками-сухариками, натертыми чесноком. Лафа, если кто понимает! Но здесь, кажется, никто, кроме него и официанта, не желал ничего понимать. Даже Платон, которому сам Бог велел в данной ситуации активно радоваться жизни, отчего-то хмурился. Или напускал таким образом на себя важный вид? Вот же чудак, пользовался бы халявой! Когда еще представится подходящий случай!
Пустяки это все, конечно, но ведь и Игорь не стал бы зря паниковать. При его-то всегда уравновешенном характере и несколько отстраненном отношении ко всему окружающему. И вообще, Залесский - не тот тип человека, которого могут всерьез взволновать семейные неприятности. Ну так, во всяком случае, казалось Турецкому. А сейчас он, похоже, в растерянности. Но пытается при этом не потерять своего лица, как выражаются тонкие физиономисты японцы.
- А кто-нибудь видел, когда и при каких обстоятельствах она покинула этот ваш замок? - спросил Александр.
- Я уж тут целое расследование провел, - безнадежно отмахнулся Игорь. - Не знают, не видели… Пропал человек, и никто не в курсе! Бред какой-то…
- А домашние?
- О них и речь… Зла не хватает!
- Так, может, это не они уехали искать, а ты всех разогнал? - Турецкий испытующе посмотрел на Игоря.
- Саша, скажи честно, я похож на диктатора?
- Вообще-то, не очень… Но мало ли?
- Скажи, что предпринять? Объявлять в розыск? Как это у вас называется? Или, может, частного сыщика нанять?
- А что он будет делать?
- А я почем знаю? Разве вопрос ко мне? Он - профи, вот пусть и занимается. Чего я буду подсказывать? Слушай, а может?.. - Он с просительной надеждой взглянул на Александра. - А, Саш?
Турецкий понял его.
- Даже и не думай. Мы вот с Платоном Петровичем тем самолетом занимаемся. И погибшим летчиком.
- Погоди, что ты говоришь? - возразил Игорь. - Он же выпрыгнул с парашютом! Мы оба с тобой видели!
- То второй летчик выпрыгнул. А тот, который погиб, вот он-то как раз спас и весь ваш поселок, и все остальное. Сам погиб, а это спас. А как все произошло и почему, об этом приказал нам выяснить сам Президент. И ослушаться его, чтобы заняться другими проблемами, мы не имеем права. Я верно излагаю, Платон Петрович?
И Платонов солидно кивнул, подтверждая незыблемую истину.
Все, что оставалось Игорю Валентиновичу Залесскому, это в бессчетный уже сегодня раз вздохнуть и смириться с неизбежным. Что ж, пусть все будет, как будет…
Обед закончился в натянутом молчании. Турецкий решил даже отказаться от чашки превосходного послеобеденного кофе, чтобы не насиловать себя. Да и Платону вовсе незачем принимать участие в вещах, которые ему и неинтересны, и попросту не нужны. Поэтому, когда расправился со вторым, демонстративно поглядел на часы, укоризненно покачал при этом головой и заметил:
- Нехорошо, задерживаемся… Давай-ка, Игорек, сделаем вот что. Мы сейчас все-таки поедем, а вечерком созвонимся. Мой номер у тебя есть. И если ничего не прояснится, тогда подумаем, что делать дальше. Спасибо за прекрасный обед.
- Да, да, спасибо, - солидно согласился и Платонов, тоже поднимаясь и складывая свою салфетку, что было, как ему казалось, вполне прилично. А уже сидя в машине, вдруг сказал задумчиво: - Школьный, говоришь, дружок? Не прост, нет, не прост…
- Это в каком смысле?
- Он от тебя, Александр Борисович, уже не отвяжется. Такие люди просто так от своих идей не отказываются. А знаешь, почему он мрачный сидел?
- Ну, интересно?
- Потому что от тебя отказ услышал. Вот увидишь, я прав. А что хоть за девочка?
- Банкирская дочка. Но на стерву не похожа. Стерва там скорее мачеха ее, которая и старше-то всего на десяток годков. Может, в этом и конфликт…
- Все может быть. Вот видишь, чего, казалось бы, тебе еще надо? Дом-дворец, прислуга, машин там крутых, мать родная! А все что-то, получается, не то. Я так мыслю, что к большим деньгам должна прилагаться еще и большая культура.
- А к очень большим - соответственно? - ухмыльнулся Турецкий.
- Вот именно. Тогда не страшно.
- Чего?
- Не страшно, что дети превратятся в монстров. Не страшно за будущее. А так?..
- Вот именно, так… Ладно, пузо набили, пора и делом заниматься. Тебя я завезу в институт, а сам заскочу к Щетинкину, не возражаешь? У тебя уже была с ним встреча…
- Краткая. Ты ж видел протокол.
- Ну вот, поэтому мне и сподручней будет, как бы по-новому. А потом соединим наши впечатления. В общем, давай постоянно держать связь. Домой вместе поедем.
15
В палате городской больницы пострадавшего летчика не оказалось. То есть его еще не выписали, но просто тут не было. Турецкий подозвал симпатичную медсестричку, на которых всегда почему-то производил впечатление, и попросил помочь найти выздоравливающего Щетинкина. Та и не думала искать. Сказала, что надо спуститься по другой, противоположной, лестнице на первый этаж и уже там, на площадке подвального этажа, у больных своя курилка.
Отличная возможность поговорить по душам, подумал Турецкий и отправился в курилку.
Напротив двери в подвал, подостлав под себя газеты, сидели на ступеньках с десяток мужиков в полосатых больничных пижамах и коричневых халатах с почему-то голубыми обшлагами. Оглядев это разномастное, но единое по духу воинство, Турецкий спросил:
- Мужики, а Петра Степановича я могу здесь увидеть?
- Ну, я, - со ступеньки поднялся молодой мужчина с перебинтованной головой. - А вы кто будете?
- Мне бы с вами перемолвиться, - не отвечая на вопрос, сказал Турецкий. - Где вам удобнее?
- А о чем говорить-то? - упрямился Щетинкин.
- Как говорится, за жизнь, Петр Степанович. Меня можете звать Александр Борисович.
- Так, с вами ясно, - усмехнулся тот. - Прокуратура опять, что ль? Так я уже отвечал. Записывали. Чего непонятного-то? Вот комиссия разберется, точки расставит. Тогда можно и поговорить… Отчего же?
- Полагаете, так будет лучше? А меня вот позвали туда, - Турецкий кивнул на потолок, - и говорят: представляешь, на Мазаева бочку катят! Надо бы разобраться. Может, он в самом деле виноват? Лопухнулся там…
- Это кто, Леха лопухнулся?! - Щетинкин вдруг попер на Турецкого танком, иначе и не скажешь. - Да вы чего там все, ох…?! - И такое выдал, что остальные мужики вмиг затихли.
- Так, а я затем и прибыл, чтоб понять. А вы мне чего рисуете?
- Ну, пошли, вот сейчас я вам и нарисую! - решительно заявил летчик и первым отправился наверх.
Они уселись в небольшом холле, возле кабинета главврача, под огромной и пыльной пальмой.
- У меня к вам просьба, Петр Степанович… - начал Турецкий, но Щетинкин перебил:
- Давайте лучше сразу на "ты" и без отчества, по-простому, по-нашему. Тебя Сашей можно? Поскольку мужик ты, вижу, не старый и физия у тебя вполне нормальная.
- Можно, - рассмеялся Турецкий. - А что, тот, с кем ты уже разговаривал, у него ненормальная?
- Да не то чтобы… Но на откровенность не вызывает. Ну вот, а я, значит, Петя. Так меня и Леха звал… - Он опустил голову.
- Я хотел вот что спросить, Петя… Я ведь тоже следователь, а протокол сейчас писать - это сплошная морока. Можно я маленький магнитофон включу? Мы запишем наш разговор, я его потом расшифрую, ты почитаешь, поправишь, что надо, и подпишешь. И на том покончим, да?
- Валяй, делай, как лучше. И как скорей. Не думал я, что так случится… А вообще-то тебе бы лучше Донченко расспросить, Василия Петровича. Он у нас главный по испытаниям.
- Я читал его показания. Мало, Петя, чтобы понять, что у вас там с Алексеем случилось. И почему он не покинул машину. Хотя, в общем, вроде бы…
- Вот то-то и оно, что у всех сразу это "вроде бы"! Ладно, давай включай свою машинку. Буду по порядку…
…Рассказ оказался неожиданно эмоциональным. Но здесь приходилось делать скидку на особое состояние рассказчика, который пару раз даже прервался, сходил к медсестре и взял у нее таблетки от головной боли. Понятное дело - напряжение. Удар о сосну оказался слишком сильным, да еще и повисеть пришлось, пока потерявшего сознание парашютиста не сняли с высокой кроны подоспевшие вертолетчики. И отправили в больницу. Так что он не видел места катастрофы. Но что самолет разбился и Алексей, скорее всего, погиб, это понял, когда увидел взрыв от ударившейся о землю машины. В подобных случаях живым остаться практически невозможно… Ну а тут и его самого шарахнуло через какое-то мгновение.
Вот говорят иногда о предчувствиях… Имелись, конечно, чего теперь греха таить… Нет, ну не так, как если бы черная кошка перебежала там либо еще что-нибудь непотребное. Но все-таки было, в глубине души. Потому и Алексей, возможно, хмурился в последние дни. А ведь у него на лице прочесть, о чем он думает, практически невозможно… Ровный, выдержанный. Говорил обычно мало. Хладнокровный, уверенный мужик. Опыт громадный! Если по правде, а потом, какая теперь может быть зависть, то был он из последних… из тех великих, которых уже природа и не делает… А почему не делает? Да потому, что не нужны они больше никому! Потому, что разве ж это вокруг авиация?! Если бортам давно место на свалке, а их латают и продолжают… эксплуатировать… Последнее слово Петр произнес с невыразимым презрением к тем, видимо, кому еще недавно великая российская авиация нынче до фонаря… А когда уже и пассажиры им по фигу, несли бы "бабки", зачем еще думать о летчиках?.. Вот уйдут старики в один прекрасный день, и самолеты останутся на земле. Все! Баста! Некому будет летать…
Ну а кто ж полетит, будучи уверенным, что в небе пересечется с "косой"? Так это, если еще рассуждать об извозчиках. Был давно такой фильм, с артистом Жаровым. Вот и кино такое уже не делают! Все больше про бандитов… А теперь надо понять, что каждый испытательный полет - это не просто тебе слетать и вернуться! Это каждый раз тяжелый экзамен для машины и твое, кстати, собственное, личное испытание. И духа, и воли, и чего хочешь. Абсолютную-то безопасность ни одна служба не гарантирует. Тут все от тебя самого зависит. Но ведь хоть в чем-то пилот все-таки должен быть твердо уверен? Иначе как же?..
Взять прежних асов-испытателей, которые десятки раз машины, ну, к примеру, в смертельный штопор загоняли. Ведь, кажется, все, хана! Бросай и прыгай! А вот и нет! Почему? А потому, что я в тебе уверен, ты - в нем, он - дальше, и так по цепочке. Ошибка или чья-то недоработка по любой, пусть даже иногда и объективной, причине немедленно ставит под угрозу прежде всего твою жизнь. В прямом смысле. И выходит, что жизнь испытателя, который в конечном счете остается один на один с машиной, зависит от совокупности этих персональных "уверенностей". Это хоть понятно?
Опять же испытатель… Какой бы у него ни был характер, даже самый зловредный, гадский, хотя такого по определению, как говорится, не может быть, но пусть… он никогда не станет ругать машину, которую доводит до ума. Это - святое. Нельзя ругать то, от чего полностью зависит твоя жизнь. С машиной надо дружить, ее необходимо ощущать как продолжение собственных рук, чувствовать на подсознательном уровне. И вот когда такое взаимопонимание достигается, значит, наступает полный порядок…
И еще одна немаловажная деталь. Любое сертификационное испытание, которому подвергается опытная машина, является ответственным. Нету, к примеру, разницы, чтоб одно было особо важным, а другое - так себе, вроде как для проформы. Просто имеются разные категории сложности. Ну, к высшей категории относят сваливание в штопор, проверку на прочность…
К "Дымке", сертификационные испытания которой проводили Мазаев со Щетинкиным, военные летчики-испытатели высшей квалификации, оба отнеслись как к нормальной работе. На то и самолет, чтоб на нем летать. Не истребитель, конечно, пятого поколения, с которым Мазаеву уже приходилось "находить общий язык". Там - да, там - мечта машинка! А этот самолетик - так, ничего особо нового, разве что больше неудобств для пилотов. Но это все - внутренние проблемы, с которыми, правда, приходилось считаться в обязательном порядке. Ты им говоришь, что надо бы сделать так, а не этак, а им от твоего совета одна сплошная головная боль. Потому как у них на фирме, оказывается, финансы давно "поют романсы". И спонсоры не шибко торопятся. И своя собственная, а значит, уже только поэтому наиболее верная, точка зрения превалирует - по поводу экономии того, сего, третьего… Абсолютное недопонимание - вот что! Опасная штука! Это когда заслуженному испытателю заявляют что-нибудь вроде того, что ты, мол, привык истребители гонять, значит, к высоким скоростям привык, а у них машинка смирная, гражданская, они никуда не торопятся и того же другим желают. И твои претензии к разработчикам, конструкторам им представляются сильно завышенными. Вот и думай о результате, как хочешь. Нет, ты можешь плюнуть и повернуться спиной. Но тогда, извини, какой же ты испытатель?! Как товарищам в глаза завтра посмотришь? Вот и идешь на риск, изо всех сил стараясь его хоть как-то уменьшить.
О зарплате еще сказать можно. А почему нет? Риск обозначили? А сколько он стоит, это кому-нибудь известно? Так вот, чтоб, обратно же, не возникло недопонимания, это недавно зарплату подняли до трех тысяч. Деревянных, естественно. А было всего полторы тысячи. На что и жили. Каждый раз уходя из дому на заведомый риск…
Кажется, в этот момент и сделал Петя первый перерыв. Сходил, выпил лекарство, вернулся. Это у него оказалось что-то вроде преамбулы. Душу как бы выложил, чтобы перейти уже к конкретному делу.
- Ты вот чего, - сказал он, вернувшись, - ты обязательно к Василию Петровичу зайди. Там же у них все наши переговоры записаны. Я ведь сейчас и напутать могу, не в главном, нет, в каких-нибудь деталях, а они могут неожиданно важными оказаться…
- Наши уже были, и расшифровки я читал, но надо быть специалистом, чтобы все понять.
- А чего там неясного? - удивился Петя. - Ну, если, к примеру, попытаться восстановить? По памяти… Ты чего-нибудь про флаттер вообще слышал?
- Слышал, - улыбнулся Турецкий. - Вернее, читал. Еще в юности… В книгах про Анохина, Гарнаева, Щербакова, Аржанова, помню, других.
- А, ну, значит, знаешь. Вот люди были! А Сан Саныч живой, ты чего? У него Леха учился! С ним бы тебе поговорить, вот что.
- Я уже наметил.