Дивились на невиданную в здешних краях технику, совсем чудных рабочих в немаркой и красивой одежде, ни черта не понимавших по-русски, кроме двух-трех широко известных матерных выражений. Смотрели, как растут дома, подводятся под крыши. Как огромные деревянные срубы обкладывают фигурным красным кирпичом, доставленным сюда в целлофановых упаковках. Будто пиво какое… Вообще, все здесь было необычно и интересно. К примеру, если кинуть в окно сквозь кованую узорчатую решетку бутылку с зажигательной смесью, что в народе названа "коктейлем Молотова", как станет гореть? Сразу все займется или только внутри будет выгорать? А на другие дома перекинется? Или всякий раз придется по-новому начинать? Серьезные шли разговоры, вдумчивые и по-местному, по-крестьянски, неторопливые. Да и куда торопиться-то? Куда бежать? Еще ведь и не обжились хозяева-то! Всему свое время… А что такое время опять настанет, никто и не сомневался. И в газетах про то пишут, и сказано же, что мир по спирали развивается, так вот она, спираль, и вернет все однажды на круги своя. Куда денется, обязательно вернет…
Да, не любили здесь пришлых богатеев. А за что их уважать? Деньги у них ворованные, никто и не сомневался. На чужой беде райскую жизнь себе соорудили. Чего их жалеть? Потому и пользовались случаем по возможности хоть мелко, но все же подгадить. Отработки масляной на внешний "ихний бордюр" разольют. Это чтоб богатенькие сыночки на своих заграничных тарахтелках поскорее башки себе поразбивали к чертовой матери. Либо гнутых гвоздей с той же целью понакидают, еще там чего "веселенькое" сочинят. А свидетелей-то и нет! Кого винить? Словом, шла ни шатко ни валко почти невидимая партизанская война, которую всегда держит в своей заначке вечно чем-то или, вернее, кем-то обиженный русский мужик.
Такая, значит, история…
Покачал головой Турецкий, выслушав своеобразную и совсем незамысловатую исповедь Игоря, подумал и остановился на том соображении, что и причины, и следствия суть дела рук самого человека. И совсем не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, откуда возникло взаимное неприятие, которое при определенных обстоятельствах может обернуться большой печалью… Дай Бог, чтобы этого, однако, не случилось.
Вообще-то, в не такие уж и добрые старые времена вожди враждующих племен, когда им и в самом деле осточертевала постоянная война, находили возможность замирения. У одного дочка, у другого сын, вот тебе и семейная пара. Ну а у родственников какие после этого взаимные претензии? Не идеальный вариант, но все же… А вот навскидку, как говорится! Согласится ли тот же Игоряша выдать свою Светку за какого-нибудь деревенского парня? Да ни в жизнь! Ибо нет в их мире ничего такого, что могло бы соединить несоединимое. Разве что в порядке особого исключения? Но оно, это исключение, даже и не просматривалось.
К той же мысли Турецкий возвращался и позже, во время застолья. Когда приходилось невольно наблюдать за многочисленными хозяевами этой жизни, слушать их серьезные разговоры, ловить случайные реплики, догадываться, о чем они думают, понимать, какие их обуревают заботы… Нет, верно замечено, что у каждого в конечном счете свое горе, своя беда: у кого жемчуг мелкий, а у кого щи пустые…
И тут налетела "саранча".
С грохотом, свистом, вроде и подметено кругом, но все равно откуда-то навалились клубы пыли и мотоциклетных выхлопов. Не спрашивая и не советуясь, молодежь, одетая поголовно в кожаные одежки, с мотоциклетными ярко разрисованными шлемами в руках, быстро и безалаберно заняла противоположную половину стола и с яростью оголодавших дикарей накинулась на пищу, разом перечеркнув все старания официантов и устроителей праздничного стола.
Эта орава в буквальном смысле смела с блюд и тарелок все, что еще могло представлять гордость кулинарного искусства. И родители с восторгом наблюдали за буйным варварством. Из чего сам собой напрашивался вывод, что в Солнечном - в полном соответствии с недавним еще, замечательным советским лозунгом - все лучшее действительно принадлежало детям. Ну а дети старались всячески оправдать свое высокое предназначение в жизни. Тем более что, судя по их, мягко выражаясь, безбашенному поведению, им многое позволялось. Если вообще не все.
Как-то само собой получилось, что взрослые сочли за лучшее оставить детей за столом одних. Пусть насытятся и займутся снова своими делами. И пара зажаренных на вертеле барашков исчезла в буквальном смысле в мгновение ока. Единственное, чего им не было дозволено, это крепких спиртных напитков. Зато вина не жалели. Странно, думал Турецкий, это ведь только кажется, что вино легкое. Он попробовал одно, другое, тем более что от навязчивых услуг виночерпиев в черкесках отказаться было даже как-то неловко. И теперь чувствовал приятную слабость в коленках. А потому принял решение в дальнейшем не экспериментировать, а обходиться привычными напитками, благо и их было вдосталь. Но ведь ребята сейчас напьются, а потом сядут опять на свои мотоциклы, и что дальше? Нехорошо… Он уже и Игорю собрался об этом сказать, но тот сам позвал его и Ирину, чтобы, как понял Александр, познакомить наконец со Светланой. Рядом с Игорем стояла высокая, красивая девушка с длинными русыми волосами и задорно вздернутым носиком. Наверное, в мать, ибо у Игоря над верхней губой нависал совсем не российский шнобель, как необходимейший атрибут успешной банковской деятельности. Хотя никакого отношения, насколько помнил Александр, Игорь к выходцам из "земли обетованной" вроде не имел. А может, тогда так надо было говорить. Все-таки фамилия Залесский не очень славянская.
Игорь, вероятно, уже сказал дочери, с кем собирается ее познакомить, и та смотрела на чету Турецких с неподдельным интересом.
Но сам процесс знакомства оказался кратким и совсем неинтересным, потому что не успели и парой фраз перекинуться, как Светлану громко позвал один из упакованных в черную кожу парней.
- Вон, твой Найк надрывается! - с откровенной недоброжелательностью заметила Валерия. - Господи, неужели ты начисто лишена всякого вкуса? Я уж не говорю об элементарной девичьей гордости…
Это, конечно, удар в самую десятку, подумал Турецкий, вспомнив, где совсем недавно находилась его рука. Он отвернулся, пытаясь скрыть ухмылку. И никто этого не заметил. Кроме Светки, которая вдруг лукаво посмотрела на него исподлобья и осторожненько прыснула в кулачок. Вот молодец девка! Турецкий даже обрадовался, неожиданно встретив такое тонкое понимание сути момента. Надо будет обязательно поговорить с этим умным ребенком. Хотя какой ребенок! Пятнадцать девушке. А по нынешним законам ее уже год назад можно было замуж выдавать. В какой-нибудь Азии. А впрочем, там и гораздо раньше их судьбы решают…
- Светка-а-а! - продолжал надрываться, похоже, не совсем уже трезвый Найк, очевидно, очень гордившийся некоторой курчавой еще порослью под носом и на подбородке. Ну да, сегодня ж небритость в моде! Особый какой-то шик.
- Ты скажи ему, что это нехорошо… вот так… - немного раздраженно заметил Игорь.
- Не нравится, сам и скажи! - вспыхнула девушка.
- Это она таким вот образом честь своего кавалера… защищает! - с откровенным уже сарказмом сказала Валерия, ни к кому конкретно не обращаясь. В сторону, выражаясь театральным языком.
- Девочки, умоляю вас… не надо! - заторопился Игорь. - Светик, я прошу! Можете отдыхать, валять дурака, только без этого… не надо, Светик! Без грубостей. Мы же все тебя любим. Вот и Александр Борисович тоже очень хотел с тобой познакомиться, я ведь ему много о тебе хорошего рассказывал… Саша, ну хоть ты подтверди! - Он был абсолютно беспомощен, этот любящий папаша.
- Подтверждаю, - хмыкнул Турецкий. - Вот как на духу! Девушка ведь обожает парадоксы, так?
- А вот с вами я поговорю с удовольствием, ладно? Я ведь вас еще сегодня увижу?
- Полагаю, что да, - кивнул Турецкий. - Была бы тема, а повод найдется, верно? Или предпочитаете наоборот?
- Все проще. Был момент, когда я задумывалась о юрфаке. Если вам не покажется скучным…
- Мед на сердечные раны! - с пафосом произнес Турецкий.
- Ну, тогда я побежала. Пока, Александр Борисович, пока, тетя Ира!
- Я, конечно, не Бенджамин Спок и не Песталоцци там какой-нибудь, - почти зло сказала Валерия, снова ни к кому не обращаясь, - но так воспитывать детей нельзя! Это, извините, не воспитание, а…
- Лапочка, Лерочка, остановись! - жалобно протянул Игорь. - Ну не надо обострять там, где в этом нет ни малейшей необходимости!.. Девочка моя, успокойся. Светка придет, извинится, если ты хочешь, зачем же вы, ей-богу?.. Вернемся лучше к столу! Я просто отчаянно проголодался, наблюдая за детскими шалостями. Господа! - закричал он. - Не пора ли снова заняться делом? Кажется, наши буйные варяги набили наконец свои желудки! И уступают места аборигенам! Шутка, господа, - невесело закончил он и попытался взять Валерию под руку, но та резко отдернула свой локоть.
Недоставало еще, чтобы сейчас вспыхнул скандал! Турецкий отреагировал резвее, чем, возможно, следовало. Взглядом показал Залесскому на Ирину, а сам аккуратно придержал локоток раздраженной супруги хозяина, заметив и оценив при этом полный нескрываемой иронии взгляд собственной жены.
- Вы позволите, мадам?
- Вам? Позволю, - неожиданно спокойно сказала Валерия, оперлась на его руку и, не оборачиваясь на мужа, пошла к столу.
"Эва! - обратил наконец внимание Турецкий. - А платье-то она успела сменить!"
Теперь на Валерии было длинное черное платье из какой-то тяжелой даже на взгляд материи, однако соблазнительные разрезы, как он отметил, продолжали иметь место.
- Восхитительное платье… - тихо простонал он, склонившись к уху хозяйки.
- Я была уверена, что тебе понравится, - приняла она комплимент как должное.
- М-да-а… - только и оставалось вздохнуть Александру Борисовичу.
Народ стал возвращаться на свои места, рассаживаться.
И тут он прилетел…
"Старики" и молодежь, не успевшая оседлать своих "железных жеребцов", дружно задрали головы.
Дело в том, что с некоторых пор здесь никто не летал, хотя относительно недалеко располагались и гражданский, и военный аэродромы, и известный на всю страну летный испытательный институт со своими многочисленными службами. Раньше в небе этого района было довольно тесно, но после завершения строительства поселка Солнечный Игорю Залесскому удалось выйти на руководство летными службами и "уговорить" их, своими, разумеется, способами, сдвинуть эшелоны движения самолетов немного в сторону. Чтобы те шумом своих моторов не возмущали тишину заповедных мест. Вот поэтому появление нежданного гостя немедленно вызвало общее любопытство. Все без исключения теперь наблюдали за тонущим в пронзительной небесной голубизне, освещенным солнцем, золотисто-красным самолетиком, звук мотора которого звучал все глуше и глуше.
А потом вдруг случилось неожиданное.
Красивый самолетик ринулся к земле, причем казалось, что целью его опасного пике был выбран именно этот поселок с разноцветными крышами домов - красными, зелеными, синими. Наверное, оттуда, сверху, зрелище очень красивое.
И он продолжал лететь, не сворачивая, быстро увеличиваясь в размерах. И вскоре оказался совсем даже и немаленьким. Но все равно он по-прежнему оставался праздничным и ярким. Хотя нарастающий рев его двигателя становился все более тревожным.
А потом от него отделилась черная точка, которая будто отлетела в сторону, и рядом с ней вспыхнул белый купол. Парашют? Это что же? Летчик оставил машину? А она продолжала нестись к земле!..
Турецкий вдруг совершенно холодно и трезво сообразил, что наступает конец света. Ну да, тот самый апокалипсис, о котором говорено столько страшных и неубедительных слов.
Он окинул взглядом поднятые к небу, каменно застывшие лица, услышал могильную тишину, которую продолжал сверлить с нарастающим ревом падающий самолет…
И тут что-то произошло. Все почему-то разом задвигались, заговорили непонятно о чем, словно Бог дал неожиданную передышку. Вскинув лицо, Александр увидел, что самолет изменил курс своего падения и теперь медленно, будто нехотя, уходил за кромку недалекого леса. Вот он скрылся…
Через короткое мгновение за лесом громыхнуло, гулкий удар повторился эхом, а спустя еще полминуты в синеву безоблачного, умиротворенного неба пополз отвратительный, ядовито черный дымный язык…
- Господи, что это было? - звенящим от напряжения голосом спросила Валерия.
- Спортсмены, мать их, развлекаются… - донеслось откуда-то слева.
- Ох и доиграются однажды, блин! - словно бы поддержал осуждающей интонацией другой голос.
Александр выдохнул наконец скопившийся в груди воздух и с непонятным облегчением понял, что способен таки сдержать себя, не сорваться, не выматериться от души, ибо вот и язык будто прилип к гортани. Распух и стал неповоротливым, непослушным, как от безумной жажды.
Он взял свой бокал, наполненный до половины терпким сухим красным вином, слегка покрутил в руке, сделав воронку, отхлебнул немного, подвигал губами, после чего наклонился к Валерии. Сказал хотя и доверительно, но достаточно громко, чтобы услышали и соседи:
- Что это было, хотите знать? А это, милая моя, одна известная старуха со своей косой мимо пролетала. Может, вовремя спохватилась, что ошиблась адресом, такое случается… А может, просто напомнила, что всё на белом свете - суета и томление духа. Как сказал Екклесиаст. Легкий такой намек, понимаете?
И снова за столом воцарилось молчание. Его нарушил Игорь.
- А помнишь, Саш, как мы с тобой хотели после школы в авиационный поступать?
- Ага, но ты в конечном счете остановился на непрестижном тогда финансово-экономическом, а я отправился на юридический в МГУ. И с мечтой об авиации было раз и навсегда покончено. К сожалению.
- Неужто до сих пор жалеешь? - словно обрадовался перемене тягостной темы Игорь.
- Не то чтобы… Наверное, как со всякой мечтой. Сперва жалко, потом привыкаешь, будто и не было… Наверняка ведь и сам не забыл. Это мы с ним, господа, как крупные организаторы и, помимо всего прочего, действительно активные ребята, придумали нечто вроде цикла вечеров-встреч. - Турецкий теперь говорил уже как бы для всех. - Рассуждали о выборе профессии. Тогда, в середине семидесятых, это было модно, да и поощрялось учителями. Много народу у нас в школе перебывало. Но особенно, по-моему, запомнились летчики-испытатели. О них тогда очень много писали. Газеты, книжки выходили, фильмы показывали, героические имена у всех на слуху… Анохин такой, помню, приезжал, Гудков, Щербаков, Гарнаев, который вскоре погиб во Франции, когда тушил у них лесные пожары. Такие же самые, что сегодня у вас тут… Рассказывали много интересного. Вот и заразили неокрепшие для взрослой жизни души. А позже пришло прозрение. В небе-то, наверное, хорошо, да на земле оно как-то понадежнее, так, старина?
- Да, - задумчиво обронил Игорь. - Видимо, время романтики пятидесятых - шестидесятых годов проходило, последний всплеск, если не ошибаюсь, в какой-то мере дал еще БАМ. Строили тогда эту дорогу всем миром, шуму было много, а кончилось все весьма прозаически, но и это в массе своей поняли позже. Вот поэтому, возможно, и в нас сидело уже гораздо больше нормального житейского прагматизма… Мол, романтика романтикой, а кушать каждый день надо. И одеваться красиво. И машину иметь. И многое другое, на что нужны деньги, честно заработанные. А где ты их заработаешь, если трудиться только честно? Вот и бизнесмен, в нынешнем понимании смысла слова, мог быть только на растленном Западе. И предприниматель - это бранное слово, клеймящее проходимца. И тот же экономист, в смысле профессии, был совсем не в почете, как, скажем, сегодня, но ведь и экономики, по большому счету, тогда тоже, в общем-то, не было. В определенном смысле.
- Но мы находили выход! - подхватил Турецкий, причем без тени иронии. - Каков тернистый путь будущего олигарха? Опять же если рассуждать вообще, а не вдаваться в частности? И я не в укор, Игорь, а исключительно в качестве примера. Вот смотрите! Комсомол - руководящая работа, партия - руководящая работа, к моменту начала перестройки - определенная власть и свой доверенный круг единомышленников. А вот уже тут знание экономики явилось колоссальным преимуществом перед всеми без исключения иными знаниями, верно?
- В принципе так… Слушайте, друзья, что-то мы тему какую-то тоскливую нашли? Да еще этот эпизод… - Игорь кивнул в сторону леса, где дымное облако почти рассеялось. - Скажите нашим поварам, пусть тащат, что там у них еще наготовлено! А куда это наша ребятня под шумок-то подевалась?
И действительно, молодежь, вмиг уговорив пару бараньих туш и очистив свой конец стола, как-то быстро и незаметно смылась. Но к Игорю подошел главный охранник, рослый мужчина средних лет с вполне интеллигентным лицом, разительно отличавшийся от своего контингента тем, что был совсем не похож на традиционного братана. Он и объяснил, что мотоциклисты помчались смотреть, куда упал самолет. Это, похоже, не очень далеко отсюда. Но он лично их предупредил, чтобы они вели себя пристойно, особенно на шоссе. Даже одного из дежурных послал вслед за ребятами. На машине. Мало ли что? Тем более что молодежь все-таки немножечко поддатая.
Что поддатая, Турецкому и так было видно. Удивляла реакция родителей. Точнее, отсутствие какой-либо осуждающей реакции с их стороны. Будто все делалось так, как и должно быть. Странно… Или у них здесь так принято?
А вот сами родители после сообщения начальника охраны вроде успокоились, вернулись к своим разговорам, к собственным проблемам. Но прежнего, несколько дурашливого веселья уже не получалось. Произошел явный перелом в настроении. Есть дальше - это можно, опять же и вкусно, и ароматы такие, что в самом деле трудно удержаться. Пить - само собой, на любой вкус. А все равно что-то уже не клеилось. Застолье будто превращалось в какую-то вынужденную процедуру. Объяви сейчас очередной перерыв, и все разбегутся по своим норам. Точнее, замкам. Мимолетный испуг оказал-таки свое влияние. И все без исключения это понимали, хотя, вероятно, стеснялись даже себе в этом признаться. Ну и ладно, значит, давайте заканчивать. Удовольствий впереди для каждого сколько угодно, день субботний, все дела отменили заранее. Не надо насилия. И народ стал постепенно расходиться, не прощаясь, ибо наверняка предстояло еще увидеться, пересечься - не в аквапарке, так в казино, или на танцах в клубе, либо еще где-то. Мир ведь здесь, за стеной, хоть и кажется обширным и разнообразным, на самом-то деле тесный!
Одним из последних поднялся Игорь. Предложил уже дома выпить по чашечке кофе, а там и решить, чем заняться дальше. Все не съеденное и не выпитое за столом отправлялось в холодильники, оно ж ведь оплачено. А завтра Бог даст новый день, и наверняка кто-то вспомнит, чего не смог по какой-нибудь причине попробовать вчера, вот и будет возможность продолжить гулянье.
- Немцы, по-моему, обозначают следующий день после праздника термином "катценяммер", - сказал Игорь. - Что-то вроде кошачьих жалоб. Или печали, слез. Но именно кошачьих. Мяу-мяу! Я так понимаю, что это должно как бы соответствовать нашему российскому состоянию похмелья. Но такового, кажется, не предвидится. А виной всему сегодняшний инцидент, имеющий хоть и неясное пока, тем не менее явно символическое значение. И эти твои слова, старик, по поводу "косой" я ведь понял… Черт знает, как жизнь устроена! Сидишь вот, а тебе на макушку… кирпич или того хуже. И кого винить, если тебе уже все равно? Пойдем, Саша, дернем, чтоб не думать, что ли? Так ведь и свихнуться недолго!..