- Каукамберилл - это не Бендич, их не спутаешь. Вон - Бендич, - и показал на выплывшую очередную темную гору шлака с серым струпом улочки у подножья.
- Эдак, - продолжал он, впадая в мрачный патриотический раж, - можно спутать Бендич с "Замком Крэг" или с "Горой Сион". Вы поглядите толком-то.
Д. поглядел. Он привык к развалинам, но тут ему подумалось, что бомбежка - пустая трата времени. Развалины образуются сами, если все предать мерзости запустения.
Бендич гордо именовался станцией, а не остановкой. Тут был даже большой зал ожидания, хотя и на замке и с выбитыми стеклами. Д. задержался, чтобы пропустить вперед Джарвиса, но Джарвис тоже задержался, пропуская Д., - словно заподозрил, что Д. за ним шпионит. Похоже, этот человек отличался наивной природной скрытностью, остерегаясь других, как животное - звука чужих шагов или незнакомого голоса близ своей норы.
Д. вышел на привокзальную площадь. Его последнее поле битвы лежало перед ним как на ладони. Одна улица уходила к террикону и Т-образно упиралась в другую, тянувшуюся у подножья черной кучи. Дома ничем не отличались друг от друга. Однообразие нарушали лишь вывеска гостиницы, фасад церкви да редкие жалкие лавчонки. Во всем поселке чувствовалась какая-то пугающая упрощенность, будто он был построен детьми из кубиков. Поражало и безлюдье, пустынность обеих улиц. Впрочем, поскольку не было работы, то людям и ходить некуда, а в постели, понятно, теплее, чем на улице. Д. прошел мимо биржи труда, еще нескольких однообразных серых домов с опущенными шторами, миновал чудовищно грязный двор, где стоял сортир с настежь распахнутой дверью. Как будто в городке шла война, но почему-то без видимых следов сопротивления.
"Красный Лев" когда-то был отелем. Наверняка именно в нем останавливался лорд Бендич. При доме был двор с гаражом, на котором сохранилась старая желтая табличка "АА". Запах газа и сортиров висел над улицей.
Горожане следили за незнакомцем из окон, но без особого любопытства: было слишком холодно, чтобы выходить на улицу ради обмена приветствиями. Дом миссис Беннет, сложенный из того же серого камня, что и все остальные, казался опрятнее других благодаря чистеньким занавескам. Судя по тому, что через окно виднелась заставленная мебелью гостиная, куда явно не часто заходили, денежки в этом доме водились. Д. дернул за рукоятку звонка - блестящую медную ручку в форме щита с геральдическими знаками. Уж не герб ли это Бендича: пернатое мифическое чудовище с листиком в клюве? Не слишком ли замысловато для прозябающего в нищете, грязного городка? Герб представлял, подобно алгебраическому уравнению, набор абстрактных величин, лишенных всякого значения на этой улице из камня и цемента.
Дверь открыла пожилая женщина в переднике. Ее высохшее, морщинистое лицо было белым, как старая чистая кость.
- Миссис Беннет? - спросил Д.
- Да. - Она преградила ему вход, поставив ногу на порог.
- У меня к вам письмо, - сказал Д., - от мисс Каллен.
- Вы знаете мисс Каллен? - переспросила она недоверчиво и неодобрительно.
- Вы все прочтете.
Она тут же, на пороге принялась читать письмо, не впуская Д. в дом. Читала медленно, без очков, держа бумагу почти у самых глаз, выцветших, но упрямых.
- Она здесь пишет, - сказала старуха, - что вы ее добрый друг. Может, зайдете в дом? Она пишет, что я должна помочь вам… Но не говорит - как.
- Простите, что я в такую рань.
- Это единственный поезд в воскресенье. Не идти же вам пешком. Джордж Джарвис тоже приехал?
- Да.
- Понятно.
Маленькая гостиная была битком набита фарфоровыми безделушками и фотографиями в витых серебряных рамках. Круглый стол из красного дерева, тахта с бархатной накидкой, жесткие стулья с изогнутыми спинками и бархатными сиденьями, газеты, расстеленные на полу для сохранения ковров, - все это походило на декорации для пьесы, которую не сыграли и вряд ли когда-нибудь сыграют. Миссис Беннет сказала сурово, показав на фото в серебряной рамке:
- Узнаете, я надеюсь?
Беленькая пухленькая девочка неуклюже держала в руках куклу. Он ответил:
- Боюсь, что я…
- А, - сказала миссис Беннет почти злорадно, - значит, она вам семейные альбомы не показывала. Понятно. Видите эту подушечку для булавок?
- Да.
- Она сделана из платья, в котором Роз была представлена ко двору. Переверните ее, там есть и число, когда это было. - На нижней стороне подушки и впрямь белели вышитые шелком цифры. Тот самый год, когда он сидел в тюрьме, ожидая расстрела, был и годом ее жизни. - А здесь, - показала миссис Беннет, - она как раз в этом платье. Уж эту фотографию вы, наверное, видели.
Очень торжественная, неправдоподобно молодая и донельзя похожая на себя, Роз смотрела на него из бархатной рамки. Маленькая комната была, казалось, полна ею.
- Нет, - признался он, - и этой фотографии я никогда не видел.
Она бросила на него удовлетворенный взгляд:
- Недаром говорят: старый друг - лучше новых двух.
- Должно быть, вы очень старый друг?
- Самый старый, - отрезала она. - Я знала Роз, когда ей не было и недели от роду. Даже сам лорд еще не видел ее - он первый раз взглянул, когда ей исполнился месяц.
- Она очень тепло говорила о вас, - соврал Д.
- Еще бы, - подтвердила миссис Беннет, тряхнув седой головой. - После того, как умерла ее мать, все для нее делала я.
Всегда как-то странно чувствуешь себя, когда узнаешь от кого-нибудь о прошлом любимого человека, - будто нашел в старом столе потайной ящик, полный интереснейших документов.
- Она была послушной девочкой? - спросил он с улыбкой.
- У нее был твердый характер. А больше мне ничего и не надо от ребенка, - сказала миссис Беннет. Она, волнуясь, переходила с места на место, то поглаживая подушечку для булавок, то поправляя фотографии. - Нельзя требовать, чтобы тебя помнили. И я не жалуюсь на лорда. Он великодушен. Собственно, так оно и должно быть. Иначе, как бы мы жили, особенно сейчас, когда шахты закрыты?
- Роз говорила мне, что она вам регулярно пишет. Уж она-то помнит вас.
- По праздникам, - согласилась миссис Беннет. - Много она не пишет, но у нее, конечно, мало времени в Лондоне из-за всех этих званых вечеров и прочего. Конечно, она могла бы написать мне, что сказал ей тогда его величество король, но, в конце концов…
- Может, он ей ничего не сказал?
- Обязательно сказал. Она милая девушка.
- Вы правы…
- И надеюсь, - ядовито заметила миссис Беннет, переставляя фарфоровые безделушки, - что она разбирается в своих друзьях.
- Да уж, обвести себя вокруг пальца не позволит, - подтвердил он, вспоминая о мистере Форбсе, частных сыщиках и обо всем том мрачном мире недоверия, в котором она жила.
- Вы не знаете ее так, как знаю я. Помню, однажды, в Гвин-коттедж, она прямо-таки выплакала себе глаза. Ей было четыре года, и гадкий лживый мальчишка Питер Триффин стащил у нее заводную мышку. - Былое негодование снова вспыхнуло на лице старухи. - Готова поклясться, что из мальчишки так и не вышло толку.
Странно было подумать, что от этой женщины во многом зависело воспитание Роз. Уж, наверное, не меньше, чем от рано скончавшейся матери. Должно быть, старалась вырастить девочку по своему образу и подобию - на худом, кожа да кости, лице миссис Беннет, если присмотреться, временами мелькало почти то же выражение, что и у Роз.
Старуха внезапно спросила:
- Вы ведь иностранец?
- Да.
- Понятно.
Он сказал:
- Мисс Каллен должна была написать вам, что я здесь по делам.
- Она не написала, по каким делам.
- Она думает, что вы сможете мне кое-что рассказать о вашем городе.
- Что именно?
- Ну, хотя бы, кто здесь руководит местной профсоюзной организацией.
- Вы хотите с ним увидеться, так что ли?
- Да.
- Ничем не смогу помочь вам. Мы с такого рода людьми не знаемся. И не уверяйте меня, что мисс Каллен водится с этими социалистами.
- В конце концов, ее мать…
- Мы знаем, что представляла собой ее мать, - резко оборвала его миссис Беннет, - но она умерла, и о мертвых худо не говорят.
- Стало быть, вы не в силах помочь мне?
- В силах, но не хочу.
- И даже имени его не назовете?
- Сами узнаете. Ну, да ладно - вам скажу. Бейтс его зовут. - По улице проехал автомобиль, скрипнули тормоза. - Кто бы это мог пожаловать в "Красный Лев"? - заинтересовалась миссис Беннет.
- Где он живет?
- На Пит-стрит… Вот так же однажды приехал член королевской семьи, - миссис Беннет прижалась к стеклу, стараясь рассмотреть, кто выходит из машины. - Очень был приятный молодой человек, зашел ко мне и выпил чашку чаю - ему хотели показать, что есть шахтеры, у которых в доме все блестит. Он намеревался заглянуть к миссис Терри, но ему сказали, что она больна. У этой Терри шаром покати. Потому и не пустили. Ему б там пришлось не по вкусу.
- Мне пора идти.
- Можете передать мисс Роз, что нечего ей якшаться с Бейтсом, - сказала миссис Беннет тоном человека, привыкшего когда-то командовать: "надень теплые чулки", "не ешь конфет", "выпей это лекарство", но хорошо понимающего, что те времена давно миновали.
В гостиницу "Красный Лев" вносили чемоданы, улица моментально оживилась. Люди стояли кучками, боязливо, готовые в любую минуту разойтись по домам. Детский голосок спросил: "Дядя герцыг приехал?" Неужели лорд Бендич уже действует? Быстрая работа! Контракт был подписан только вчера. Тут же пополз слух - и откуда только он взялся? Кто-то крикнул: "Шахта открывается!" И толпа зашумела, подхватив слух. Люди окружили автомобиль, как будто на его роскошном полированном кузове могли прочесть точную информацию. Какая-то женщина пискнула: "Ура!", но ее не поддержали.
Д. спросил у первого встречного:
- Кто приехал?
- Уполномоченный лорда Бендича.
- Не могли бы вы мне сказать, где Пит-стрит?
- Прямо и в конце улицы налево.
Он шел, а из всех домов выходили люди, как будто их подхватила волна надежды. Пожилая женщина стучала в окно соседке: "Нелл, в "Красном Льве" уполномоченный лорда!" Д. вспомнил, как однажды в голодном городе пронесся слух, что привезли продовольствие - люди кинулись на набережную, вот как сейчас. Продовольствие оказалось танками, и они с мрачным безразличием смотрели, как их разгружали. Хотя танки были очень кстати.
Он спросил прохожего:
- Где живет Бейтс?
- Номер семнадцать. Если он там, конечно…
Дом стоял как раз за баптистской церковью, серым каменным символом религии под шиферной крышей. На стене, рядом с загадочной надписью "Придорожная мысль", висела еще одна: "Красота жизни незаметна лишь для усталых глаз". Он постучал в дверь дома № 17, еще и еще. Никто не отвечал. По улице по-прежнему спешили люди - в старых плащах, уже не способных защитить от ветра, в застиранных и оттого уже не греющих фланелевых рубашках. Это были те, за кого он сражался, и у него возникло пугающее ощущение, что теперь они его враги - ведь он приехал, чтобы отнять у них надежду. Он стучал снова и снова, но по-прежнему никто не отвечал.
Тогда он попробовал постучать в дом девятнадцать - дверь открыли тут же, он даже не ожидал такой быстроты. Он поднял глаза и увидел Эльзу.
- Ну, чего надо? - сказала она, стоя в дверном проеме как привидение - такая же изможденная недоеданием и непосильной работой девчонка. Он был потрясен и долго всматривался, пока не уловил разницу - шрам на шее и одного зуба нет. Конечно, это была не Эльза. На одну колодку обеих сделали несправедливость и недоедание.
- Я ищу мистера Бейтса.
- Его дом рядом.
- Я не могу достучаться.
- Так он, наверное, пошел со всеми в "Красный Лев".
- Да, все куда-то бегут, спешат…
- Говорят, шахта открывается.
- А ты почему дома?
- Кто-то же должен за печкой смотреть, - она поглядела на него с вялым любопытством. - А вы тот иностранец, что приехал на поезде вместе с Джорджем Джарвисом?
- Да.
- Он сказал, что хорошего от вас не жди.
Он подумал не без ужаса, что двойняшка этой девочки, действительно, ничего хорошего от него не дождалась. Для чего экспортировать жестокость в чужую страну? Лучше понести поражение там, на родине, чем втягивать в борьбу посторонних… Идея, безусловно, еретическая, его партия абсолютно права, не доверяя ему. Девчонка добавила примирительно:
- А вообще никто особенно не обращает внимания на Джорджа. Зачем вам нужен Бейтс?
Что ж, он ведь хотел, чтобы узнали все, в конце концов, он и уповал на демократию, с кого-то надо начинать, почему бы не с нее? Он сказал:
- Я хотел объяснить ему, куда пойдет этот уголь, - мятежникам в моей стране.
- О, - протянула она уныло, - значит, вы один из этих?
- Да.
- А что до этого Бейтсу?
- Я хочу, чтобы шахтеры отказались добывать для них уголь.
Она изумленно посмотрела на него.
- Отказались? Мы?
- Да.
- Да вы совсем чокнулись, - сказала она. - Какое нам дело, куда идет уголь?
Он повернулся и зашагал прочь. Безнадежно. Он понял: это приговор. Приговор, произнесенный детскими устами. Она крикнула вслед:
- Не сходите с ума! Какое нам дело?
Он упрямо шагал по улице. Он будет стоять на своем, пока ему не заткнут рот, не повесят, не расстреляют, не освободят от выполнения долга и не дадут отдохнуть.
У "Красного Льва" слышалось пение, события разворачивались быстро. Очевидно, им уже официально сообщили. Одновременно звучали, мешая одна другой, две старые песни. Он слышал их много лет назад, когда работал в Лондоне - бедняки удивительно верны старым мелодиям: "Забудь свои тревоги" и "Спасибо скажем Богу". Толпа подхватывала то ту, то эту, но в конце концов мирская песня победила. Ее знали лучше. По рукам ходили газеты, воскресные выпуски. Пачки газет лежали на заднем сидении стоящего рядом автомобиля. Д. схватил кого-то за руку и спросил нетерпеливо:
- Где Бейтс?
- Он там, наверху, с уполномоченным.
Д. пробрался сквозь толпу. Кто-то сунул ему в руку газету. Заголовок на первой странице бросался в глаза: "Сделка с заграницей. Шахты открываются снова". Солидная, не склонная к фантазиям воскресная газета подтвердила приговор. Он ворвался в вестибюль гостиницы. Необходимо что-то делать, немедленно, сейчас же, пока еще надежды окончательно не превратились в уверенность… Вестибюль был пуст. На стенах под стеклом висели чучела рыб - должно быть, в эти места прежде наведывались рыболовы-спортсмены. Он кинулся вверх по лестнице - тоже никого. На улице пели, кричали "Ура!". Что-то свершилось. Он распахнул тяжелую дверь с табличкой "Гостиная" и сразу же увидел себя на другой стене, в высоком зеркале в золоченой раме - небритый человек, из-под пластыря торчит клочок ваты. Огромное французское окно было распахнуто, в нем стоял человек и что-то кричал вниз, толпе. За столом, спиной к Д., сидели двое. Пахло пыльным бархатом.
- Завтра утром на работу должны выйти только забойщики, машинисты подъемников и механики. Но не бойтесь. Через неделю работа будет всем - кризис кончился! Можете спросить своего мистера Бейтса. Он здесь. И не на каких-нибудь четыре дня в неделю, нет, работенки хватит на все триста шестьдесят пять дней в году. - Он то приподнимался на носках, то опускался, маленький хитрый человечек в гетрах, похожий на агента по продаже недвижимости.
Д. подошел к нему и сказал:
- Простите, могу я поговорить с вами?
- Не сейчас. Не сейчас, - сказал человечек, не оборачиваясь, и закричал в окно: - А теперь отправляйтесь по домам и отпразднуйте это дело. К Рождеству каждый получит работу. И мы, в свою очередь, надеемся…
Д. обратился к двум спинам за столом:
- Кто из вас мистер Бейтс?
Оба обернулись. Один из них был Л.
- …что вы поработаете на славу, - надсаживался оратор у окна. - Будьте уверены, что угольная компания Бендича умеет держать свое слово!
- Я Бейтс, - сказал второй.
По озадаченному виду Л. он понял, что тот не узнал его. Д. сказал:
- Я вижу, что с агентом мятежного генерала вы уже познакомились. Теперь послушайте меня, мистер Бейтс.
Тут лицо Л. прояснилось, улыбка скользнула по его губам, веко дернулось - он узнал Д. Оратор обернулся и спросил:
- В чем дело?
Д. объяснил:
- В том, что этот уголь пойдет не в Голландию, как записано в контракте. У него совсем другой адрес.
Он смотрел на Бейтса, моложавого человека с романтическим чубом надо лбом и безвольным ртом.
Бейтс сказал:
- А я тут при чем?
- Люди вам верят, я полагаю. Скажите им, чтоб они не спускались в шахту.
- Постойте, постойте, - вмешался уполномоченный Бендича.
Д. продолжал:
- Ваш профсоюз торжественно заявил, что никогда не станет помогать мятежникам.
- Уголь для Голландии, - сказал Бейтс.
- Это ширма. Наше правительство поручило мне закупить ваш уголь. Вот этот человек позаботился, чтобы у меня выкрали доверенность на сделку.
- Он сумасшедший, - убежденно объявил уполномоченный, то поднимаясь, то опускаясь на носках. - Джентльмен, которого он обвиняет, - друг лорда Бендича.
Бейтс беспокойно заерзал в кресле.
- Что я могу сделать? - сказал он. - Это дело правительства.
Л. мягко сказал:
- Я знаю этого человека. Он фанатик и его ищет полиция.
- Надо послать за констеблем, - подхватил уполномоченный.
- У меня в кармане револьвер, - сказал Д. Он не сводил глаз с Бейтса. - Я знаю, что значит для ваших шахтеров год работы. Но для нас это - смерть. И ваши люди погибали у нас, слышали?
Внезапно Бейтс взорвался:
- Какого черта я должен верить вам? Уголь предназначен для Голландии. - У него было неуверенное произношение ученика вечерней школы. Он выбился из низов, это было видно, и старался скрыть следы своего плебейского происхождения. Он добавил: - И ничего подобного я не слышал…
Но Д. почувствовал, что Бейтс заколебался. Над безвольной отвислой губой лихой чуб Бейтса выглядел фальшиво, как парик, надетый актером, чтобы подчеркнуть решительность и боевитость своего персонажа - качества, каковыми Бейтс явно не обладал.
- Если вы не хотите им сами сказать, то скажу я.
Человек в гетрах бросился к двери. Д. остановил его.
- Сядьте. Позовете полицию, когда я кончу. Я ведь в ваших руках, так? Можете спросить этого джентльмена, в скольких смертных грехах меня обвиняют, а то я уж сам начинаю забывать: фальшивый паспорт, кража автомобиля, незаконное хранение оружия. А теперь еще добавится подстрекательство к мятежу.
Он подошел к окну и крикнул:
- Товарищи! - Он увидел в толпе старого Джарвиса, скептически посматривающего на него. Внизу стояло человек полтораста. Добрая половина уже разошлась по домам с приятным известием. - Я должен поговорить с вами.
Кто-то выкрикнул: