- Зачем?
Он сказал:
- Вы не знаете, куда пойдет этот уголь.
У шахтеров был веселый, торжествующий вид.
- На Северный полюс, - ответил какой-то шутник.
Д. сказал:
- Его отправят вовсе не в Голландию…
Люди начали расходиться. Да, он читал лекции, но никогда не был митинговым оратором. И не зная, как удержать толпу, крикнул:
- Черт побери, да послушайте вы! - Он схватил со стола пепельницу и грохнул ею по оконному стеклу.
- Эй, - крикнул Бейтс возмущенно, - это собственность гостиницы.
Звон разбитого стекла заставил всех обернуться. Д. сказал:
- Вы хотите добывать уголь, чтобы им убивали детей?
- Ладно, заткнись! - угрюмо ответил кто-то.
- Я знаю, как это важно для вас. Но для нас это - все. - Краем глаза он видел в зеркале отражение лица Л., самодовольного, невозмутимо ожидающего, пока он закончит. Теперь уже будь, что будет. Он крикнул:
- Почему им нужен ваш уголь? Потому что наши шахтеры не хотят на них работать. Горняков расстреливают, но они не работают…
Он снова заметил в толпе старого Джорджа Джарвиса, стоящего немного в стороне, недоверчивого, не верящего ни единому его слову. Кто-то крикнул:
- Послушаем Джо Бейтса.
В толпе подхватили: "Джо Бейтс, давай!"
Д. сказал:
- Дело за вами, - и повернулся к профсоюзнику.
Человечек в гетрах, похожий на агента по продаже недвижимости, пригрозил:
- Уж я постараюсь, чтобы вы получили за это шесть месяцев отсидки.
- Старайтесь, - сказал Д.
Бейтс нехотя подошел к окну. Он манерно вскинул голову, отбрасывая со лба непокорную прядь, и Д. подумал, что это движение, скопированное у профсоюзных лидеров, наверное, единственная смелость, на какую он способен. Бейтс сказал:
- Друзья! Мы услышали очень серьезное обвинение.
Неужели все-таки не побоится, не свернет в кусты?
- Милосердие начинается дома! - взвизгнула какая-то женщина.
- Наверное, - сказал Бейтс, - самое правильное, что мы можем сделать, - это потребовать решительного заверения от уполномоченного лорда Бендича в том, что уголь идет в Голландию и только в Голландию.
- Что толку в его заверениях? - вставил Д.
- И если он подтвердит это, мы можем с чистой совестью спускаться завтра в шахту.
Маленький человечек в гетрах бросился вперед и заорал:
- Правильно! Мистер Бейтс совершенно прав! И я заверяю вас от имени лорда Бендича… - окончание фразы потонуло в радостном гуле толпы. Крики не стихали, двое мужчин отошли от окна, и Д. оказался лицом к лицу с Л.
- Знаете ли, вам следовало вовремя принять мое предложение, - сказал Л. - А теперь я вам не завидую… Мистера К. нашли.
- Мистера К.?
- Женщина по фамилии Глоувер вчера вечером возвратилась домой. Она сообщила полиции, что ее мучили предчувствия. Об этом напечатано в утренних газетах.
Уполномоченный кричал в окно:
- Что касается этого человека, его ищет полиция за жульничество и кражу…
Л. сказал:
- Разыскивают человека, которого вместе с молодой женщиной видел в квартире миссис Глоувер ее сосед по имени Фортескью. У человека была заклеена пластырем щека, но полиция предполагает, что пластырь лишь скрывает шрам.
Бейтс сказал:
- Пропустите, пожалуйста, констебля.
- Вам бы лучше исчезнуть, а? - посочувствовал Л.
- У меня осталась еще одна пуля.
- Для меня или для вас?
- Мне бы узнать, - сказал Д., - как далеко вы зашли. - Он страстно хотел, чтобы обстоятельства вынудили его к выстрелу: услышать подтверждение, что именно Л. приказал убить девочку, и после этого, ненавидя и презирая, выстрелить. Но Л. и ребенок принадлежали к разным мирам. Не верилось, чтобы Л. отдал такой приказ. С тем, кого убиваешь, надо хоть что-то иметь общее, в противном случае проще расправиться с человеком из дальнобойного орудия или бомбой с самолета.
- Поднимайтесь сюда, констебль, - крикнул кому-то в окно уполномоченный лорда Бендича. У людей его класса существует примитивное убеждение, будто один полицейский может справиться с кем угодно, даже с вооруженным человеком.
Л. сказал:
- Между прочим, не все потеряно. Можно вернуться назад…
До чего самоуверен! Весь образ жизни Л. угадывался за его спокойным невозмутимым голосом: длинные коридоры особняков и подстриженные сады, дорогие книги и картинная галерея, письменный стол с инкрустациями и старые, обожающие его слуги… Но что значит "вернуться", если неотступные призраки пережитого ничего не дадут забыть. Д., колеблясь, нащупал в кармане револьвер. Л. сказал:
- Я знаю, о чем вы думаете. Но та женщина сумасшедшая, в полном смысле сумасшедшая.
Д. сказал:
- Благодарю вас. В таком случае…
Ему внезапно стало легче на сердце, как будто сумасшествие управляющей гостиницей привнесло в мир элемент нормальности. Он бросился к двери.
Уполномоченный лорда Бендича отвернулся от окна и заорал:
- Держите его!
- Пусть идет, - успокоил Л. - Там же полиция…
Д. сбежал по лестнице. Констебль, пожилой человек, входил в вестибюль. Он внимательно посмотрел на Д. и спросил:
- Послушайте, сэр, не видели ли вы…
- Там наверху.
Он обогнул дом и понесся через двор. Уполномоченный вопил, свесившись из окна:
- Констебль, вон он! Вон!
Он продолжал бежать, двор был пуст. Вдруг он услышал позади крик и глухой стук - констебль поскользнулся и упал. Чей-то голос рядом скомандовал: "Сюда, приятель", - и он автоматически повернул к уборной. Все произошло в одно мгновение. Кто-то сказал: "Подсади его", - и он понял, что перемахнул через стену. Он тяжело плюхнулся на корточки около мусорного ящика и снова услышал шепот: "Тихо". Он оказался за забором в маленьком садике, несколько квадратных футов редкой травы, тропинка из шлака, косматый кокосовый орех, болтающийся на веревочке, зацепленной за выступ кирпича в заборе для приманки птиц.
- Что вы делаете? Для чего? - спросил он.
Садик показался ему знакомым - ну да, это же садик миссис Беннет. Она не замедлит позвать полицию. Он хотел объяснить им, но все исчезли. Он был один, как мешок с трухой, который перебросили через стену и забыли о нем. На улице слышались крики. Он опустился на колени, вялый и бессильный, как огородное пугало. Мысли путались. Ему было тошно, снова закипала злость. Его опять пытаются загнать в угол. Для чего? Он конченый человек. Тюремная камера казалась отсюда островком спокойствия. Он сделал все, что мог. Он сел на землю и опустил голову на колени, чтобы прошло головокружение. Он вспомнил, что у него ничего не было во рту после пирожного на вечере в школе энтернационо.
И снова чей-то торопливый шепот совсем рядом:
- Вставайте.
Он поднял голову и увидел трех юнцов.
- Кто вы?
Они, ухмыляясь, смотрели на него. Старшему едва ли было больше двадцати. У них были детские, округлые, но диковатые лица. Старший ответил:
- Не имеет значения. Пойдемте в сарай.
Как во сне, он повиновался им. В темной конуре едва хватало места для четверых. Они присели на куски угля и обломки старых ящиков, приготовленных для растопки. Сквозь дыры в стене пробивался слабый свет. Он сказал:
- Для чего все это? Миссис Беннет…
- Старуха не пойдет за углем в воскресенье. Это известно, она такая…
- А сам Беннет?
- Он уже наклюкался.
- Кто-нибудь все-таки мог заметить?
- Не-е. Мы следили.
- Будут искать по домам.
- Без ордера они не могут. А судья - в Вулхэмптоне.
Он сдался и устало сказал:
- Наверное, я должен вас поблагодарить.
- Плевать на вашу благодарность, - сказал старший из трех, - у вас ведь есть пистолет.
- Да. Револьвер.
Парень сказал:
- Шайке нужен этот револьвер…
- Вот как! А что за шайка? Это вы?
- Мы самые. Точняк.
Они жадно уставились на него. Он уклончиво сказал:
- Что случилось с полицейским?
- Наши дружки об этом позаботились. - Младший паренек задумчиво погладил лодыжку.
- Чистая работа.
- У нас организация, - сказал старший.
- И нас десятки.
- Нашему Джо однажды всыпали. Выпороли.
- Понятно.
- Шесть розог получил.
- Это было до того, как мы организовались.
Старший повторил:
- Теперь нам нужен ваш пистолет. Вам он больше не понадобится. О вас заботимся мы.
- Заботитесь?
- Мы все устроили. Вы останетесь здесь, а когда стемнеет и пробьет семь, двинетесь вверх по Пит-стрит. Все в это время пьют чай или сидят в церкви. За церковью увидите аллею. Стойте там и ждите автобуса. Крики проследит, чтобы все было в порядке.
- А кто этот Крики?
- Один из наших. Он кондуктор. Он позаботится, чтобы вы благополучно добрались до Вулхэмптона.
- Вы все обдумали. Но зачем вам пистолет?
Старший наклонился к нему поближе. Лицо у него было бледное, без кровинки, глаза пустые, как у пони, заезженного на подземных работах. И никакого в них не было бешеного анархического задора. Вся анархистская идея сводилась, кажется, к желанию отчебучить со скуки что-нибудь запретное.
- Мы слышали, что вы там говорили. Вы не хотите, чтобы шахта работала. Можно это сделать. Нам все равно.
- Разве ваши отцы не работают на шахте?
- А нам-то что до этого?..
- Но как вы это сделаете?
- Мы знаем, где хранится динамит. Нужно только взломать склад и высыпать в шахту заряды. На полгода хватит разбираться!
У парня скверно пахло изо рта. Д. почувствовал отвращение.
- А в шахте никого нет?
- Ни души.
Его долг использовать и эту возможность. Но он колебался.
- А зачем пистолет?
- Собьем пулей замок на складе.
- А умеете пользоваться оружием?
- Не беспокойтесь.
Он сказал:
- У меня последняя пуля…
Они сидели в сараюшке, сгрудившись. Их руки почти касались его рук, изо ртов несло кислятиной. Ему казалось, что его окружает стая животных, для которых тьма - естественная среда обитания, в то время, как он мог видеть только на свету. Он спросил:
- А вам-то зачем все это нужно?
Равнодушный детский голос ответил:
- Да так, для забавы.
"Петля по мне плачет", - подумал он и вздрогнул.
- Ну а если кто-то окажется в это время в шахте?
- Мы проверим, что мы себе - враги?
Нет, они себе не враги - серьезное наказание им не грозит: они несовершеннолетние. Но все равно, твердил он себе, его долг - сорвать поставки угля мятежникам, даже если без жертв не обойтись. Жизни иностранцев - ничто по сравнению с судьбой его народа. Когда идет война, общепринятый моральный кодекс исчезает - дозволено творить зло во имя победы добра.
Он вынул из кармана револьвер, и шершавая рука старшего парня мгновенно вцепилась в него.
Д. сказал:
- Потом сразу же бросьте револьвер в шахту. И не оставляйте на нем отпечатки пальцев.
- Точняк. Так и сделаем. Не сомневайтесь.
Он все еще не разнимал пальцев, не выпуская револьвера - не отдавал последний свой выстрел. Парень сказал:
- Мы не проболтаемся. Наши никогда не болтают.
- А что там в поселке? Где полиция?
- Их всего двое. У одного мотоцикл, он поехал в Вулхэмптон, чтобы получить ордер на обыск. Они думают, что вы у Чарли Стоува. А Чарли не хочет впускать их. У него с ними старые счеты.
- У вас считанные минуты после того, как собьете замок. Успеете бросить заряды и удрать?
- Мы подождем до темноты.
Он отпустил револьвер, и он тут же исчез у кого-то в кармане.
- Не забудьте, - напомнил старший, - в семь у церкви. Крики будет на страже.
Когда они ушли, он вспомнил, что надо было попросить хоть кусок хлеба. С голоду время тянулось особенно медленно. Он чуть приоткрыл дверь сарая, но увидел лишь сухой куст, дорожку, посыпанную шлаком, и кокосовый орех на грязной веревочке. Он попытался составить план действий, но что проку в планах, когда жизнь швыряет его, как разгулявшееся море - щепку. Если он даже попадет в Вулхэмптон, удастся ли ему уехать? На вокзале его наверняка подстерегают. Он вспомнил о пластыре на подбородке - теперь он ему ни к чему. Он сорвал нашлепку. Чертовское невезение - надо же было этой женщине так быстро вернуться и найти тело мистера К. Впрочем, ему не везло с той самой минуты, как он высадился в Англии. Он снова увидел Роз, идущую по платформе с булочкой в руке. Откажись он ехать с ней вместе в Лондон, пошло бы все по-иному. Его бы не избили, он бы не опоздал в гостиницу. Мистер К. не заподозрил бы его в продажности и сам не поспешил бы продаться. Эта управляющая гостиницей… "Она просто сумасшедшая", - сказал Л. Что он имел в виду?.. А в общем, сколько ни раздумывай, все началось с Роз, стоящей на платформе, и кончилось трупом Эльзы в номере на четвертом этаже.
На кокосовый орех вспорхнула птичка - как ее называют по-английски? - и принялась быстренько выклевывать из него что-то вкусное. Допустим, до Вулхэмптона он доберется. А дальше - в Лондон или куда? Когда он прощался с Роз, у него был план, но все переменилось, тем более, если его разыскивают еще и по делу об убийстве К. Охотятся, наверное, куда серьезнее прежнего. Ни в коем случае нельзя еще глубже впутывать в это дело Роз. Насколько было бы проще, - подумал он устало, - если бы сейчас в сарай вошел полицейский и… Птица внезапно вспорхнула с кокосового ореха. На дорожке послышался шорох, будто кто-то шел на цыпочках. Он терпеливо ждал ареста.
Оказалось - кошка. Черная, с длинным хвостом, она смотрела на него с дорожки, как смотрит один зверь на другого, и неторопливо ушла, оставив после себя легкий запах рыбы. Он вдруг подумал о кокосовом орехе: вот стемнеет, и я до него доберусь. Но время тянулось ужасающе медленно. Из кухни запахло жареным мясом, потом из верхнего окна донеслась ругань: "Какой позор! Пьяная скотина!" - не иначе, как миссис Беннет пыталась вытянуть мужа из постели. Ему показалось, она сказала: "Вот лорд узнает…" Но окошко тут же захлопнулось и что последовало дальше, осталось неведомым - соседям не положено знать семейные секреты чужого дома, который, как известно, "моя крепость". Птичка вернулась и снова села на кокосовый орех. Он следил за ней с завистью - она орудовала клювиком, как рабочий ломом. Ему захотелось спугнуть птаху. Полуденное солнце стояло над садиком.
Больше всего его беспокоила сейчас судьба револьвера. Напрасно он все-таки доверился этим юнцам. Они вообще могли выдумать всю историю про взрыв склада - просто хотели побаловаться оружием. В любой момент может случиться все, что угодно. Они могут пустить оружие в ход просто из озорства, смешно ждать высокой морали от сопляков с такими отвратными физиономиями. Однажды ему послышался выстрел - он обмер, но тут же раздался второй такой же - наверно, "чихал" автомобиль уполномоченного. Стало темнеть. Наконец, когда он не мог уже разглядеть кокосового ореха, он вышел из сарая. У него буквально слюнки текли от предвкушения объедков с птичьего стола. Под его ногой скрипнул шлак на дорожке, и тотчас в доме отдернули занавеску - миссис Беннет испуганно таращила на него глаза, прижавшись носом к кухонному стеклу. Он ясно видел ее, разодетую для похода в церковь, ее костистое суровое лицо. Он застыл на месте. Неужто не заметила? Это невозможно. Но в саду было темно, и старуха опустила занавеску.
Он обождал немного и направился к ореху.
Пиршество получилось не из приятных, мякоть кокоса оказалась жесткой, драло горло. Он прокрался обратно в сарай. Ножа у него не было, пришлось выскребывать пальцем белые сухие волокна. Даже самым долгим ожиданиям приходит конец, за это время он успел передумать обо всем - о Роз, о будущем, о прошлом, о ребятах с револьвером. Чем еще занять голову? Он попытался вспомнить стихотворение, которое осталось в записной книжке, украденной шофером Л.: "И все равно стук сердца моего летит вослед твоим шагам…" Дальше припоминать не хотелось, а ведь прежде эти строки значили для него очень много. Он подумал о жене и почувствовал, что нити между ним и ее могилой начинают ослабевать. Такова подлость жизни. Надо умирать вместе, а не поврозь.
Часы на церкви пробили семь.
II
Положив остатки кокосового ореха в карман, он осторожно вышел из сарая. Он внезапно сообразил, что парни не сказали ему, как выбраться из этого садика. Типичное ребячество: великолепно продумать общий план и забыть о деталях. И этим юнцам он доверил оружие! Безумие. Сами-то наверно махнули обратно через стенку - так же, как и пришли. Но он-то не мальчишка - усталый, голодный, немолодой уже человек… Да у него просто не хватит сил подтянуться так высоко. Он попробовал - не вышло. Еще раз, еще… Мальчишеский голос из сортира по ту сторону забора шепнул: "Это ты, друг?"
Значит, они все-таки не забыли о деталях. Он ответил:
- Да.
- Там в стене нет одного кирпича.
Он пошарил рукой - верно.
- Давай быстрее!
Он упал на четвереньки как раз на то самое место, где они его подсаживали утром. Замызганный маленький оборвыш критически посмотрел на него и сказал:
- Я тут на стрёме.
- А где другие?
Он мотнул головой в сторону темной массы террикона, нависшего над городом, как грозовая туча.
- Там, на шахте.
Он почувствовал, как на него с новой силой нахлынули мрачные предчувствия. Словно ему опять предстоит пережить те пять минут, что отделяют вой сирены от первых бомб. Словно дикая беспощадная анархия вырвалась на свободу, как гром в горах.
- Идите и ждите Крики, - хрипло скомандовал мальчуган.
Он повиновался. Что ему еще оставалось делать? А время они выбрали точно - на длинной серой улице, почти не освещенной, ни души. Он шел словно по мертвому городу-музею угольного века - только свет в окнах церкви разрушал это впечатление. Он почувствовал себя очень усталым и очень больным и с каждым шагом его мрачные предчувствия нарастали. Он физически, всей кожей ощущал опасность, ожидая внезапного грохота, который в любую секунду мог разорвать тишину. На северо-западе, где-то над Вулхэмптоном, стояло красное зарево, словно в городе полыхал пожар.
Между баптистской церковью и соседним домом был узкий проход. Д. застыл, не сводя глаз с улицы, в ожидании Крики и автобуса. Единственный оставшийся в Бендиче полицейский дежурил, наверное, у дома Чарли Стоува, дожидаясь ордера на обыск. За спиной Д. высились горы пустой породы - где-то там в темноте мальчишки собирались у склада взрывчатки. Из церкви доносился нестройный хор женских голосов: "Слава всевышнему на небесах…"
Пошел мелкий дождь, принесенный ветром с севера. Он был пропитан угольной пылью и стекал по лицу, как разведенная краска, оставляя грязные полосы. Мужской голос, - басовитый, добрый и уверенный, где-то совсем рядом отчетливо произнес: "Помолимся все", и торжественно поплыла импровизированная молитва: "Источник всего добра и правды… благословляем тебя за дары твои…" Дождь просочился через плащ, и мокрая рубаха легла на грудь холодным компрессом. Что это - шум машины? Он услышал яростный треск мотора и осторожно высунулся на улицу, ожидая увидеть Крики.