- Ребята, вы последите минутку за дверью, а я тут с ним перекинусь парой слов. Идет?
- Конечно, старина.
Керри перегнулся через подлокотник своего кресла и тихо сказал:
- Послушайте, вы ведь джентльмен, не так ли?
- Не уверен… Это ведь чисто английское понятие.
- Я хочу сказать… Вы лишнее не болтайте. Незачем впутывать в такие дела приличную девушку.
- Я не совсем улавливаю…
- Видите ли, в газетах было написано, как какой-то Форестер застал вас с женщиной…
- Да, я читал про Фортескью.
- Вот-вот. Так он…
- Я ведь и сам ничего о ней не знаю - разве, что она случайная проститутка.
- В том-то и дело, - сказал Керри и обернулся к своей компании: - Все в порядке, ребята. Еще разок по виски?
Приятель Блу сказал:
- Я угощаю.
- Нет, ты уже ставил, сейчас моя очередь.
- Ты тоже уже ставил.
- Бросим монетку.
Пока они спорили, Д. смотрел поверх их плечей на большую стеклянную дверь. У входа горели яркие фонари, освещая газон перед дверью, за которым стояла тьма. Отель выставлял себя на обозрение миру, но сам мир оставался невидимым. И где-то там во тьме шло невидимое грузовое судно - к нему на родину. Вот когда он по-настоящему пожалел, что отдал в Бендиче свой револьвер - ребятишки неплохо сработали, но лучше бы один патрон прекратил сейчас это скучное и не в меру затянувшееся дело.
Вошла стайка девиц, впустив с собой в душный зал немного свежего воздуха. Они были шумливы, сильно накрашены и неуверены в себе. Чувствовалось, что они старались походить на юных леди из высшего общества, к каковому, увы, не принадлежали. Девицы радостно загомонили:
- Хелло, а вот и наш капитан Керрисавчик!
Керри покраснел до воротника рубашки. Он сказал:
- Послушайте, девушки, - вы не могли бы выпить где-нибудь в другом месте? Нам тут надо посидеть без посторонних.
- Как это понять, Керрисавчик?
- Важный разговор…
- Небось, похабные анекдотики? Что ж, послушаем.
- Нет, девушки. Я серьезно - важное дело.
- Почему они зовут вас Керрисавчиком? - спросил Д.
Керри снова залился румянцем.
- Представьте нас этому очаровательному иностранцу, - не унималась толстая девица.
- Нет, нет. Исключено. Абсолютно невозможно.
Два человека в макинтошах распахнули дверь и заглянули в клуб. Один из них сказал:
- Кто тут вызывал…?
Капитан Керри сказал:
- Слава богу. Вы из полиции?
Они посмотрели на него, и один из них сказал:
- Да.
- Вот ваш подопечный.
- Вы Д.?
- Да. - Д. встал.
- У нас ордер на ваш арест по обвинению в…
- Не продолжайте, - сказал Д. - Я знаю, в чем меня обвиняют.
- Предупреждаем - все, что вы сейчас скажете…
- Да, да, это мне известно. Пойдемте. - И повернувшись к девушкам, которые стояли, раскрыв от изумления рты, добавил: - Теперь Керрисавчик в вашем распоряжении.
- Сюда, - сказал полицейский, - машина ждет у ворот.
- Наручники?
- Не думаю, чтобы они понадобились, - подтолкнул его полицейский, хмуро усмехнувшись. - Двигайтесь поживее.
Один из них легонько взял его под руку. Они вполне могли бы сойти за дружескую компанию, возвращающуюся с вечеринки.
Сколько же такта у этих английских стражей закона, подумал Д., больше всего в этой стране боятся скандалов.
Их поглотила темнота. Фонари фантастического хобби мистера Форбса затмевали звезды.
Где-то далеко в море мерцал огонек. Смешно, если это тот самый пароход, на котором он должен был уплыть из Англии, освободив ее от своей заразы, а друзей - от неудобств, опасности разоблачения, постоянной необходимости держать язык за зубами… Интересно, что скажет мистер Форбс, узнав из утренних газет, что его поймали?
- Быстрее, - снова подтолкнул его один из полицейских, - мы не можем возиться с вами до утра.
Они вывели его через неоновую арку, махнув рукой портье. А все-таки одним грехом у него будет меньше - они не смогут теперь добавить ко всем его преступлениям неуплату счета. Машина стояла на некотором удалении от ворот, с выключенными фарами - не иначе, подумал он, не хотят компрометировать порядочный отель, привлекая лишнее внимание к визиту полиции. В этой стране всегда охраняют спокойствие налогоплательщика… За рулем сидел третий. Как только они подошли, он включил мотор и фары. Д. сел на заднее сиденье между двумя полицейскими. Они выехали на шоссе и свернули к Саут-Кролу.
Один из двух, что сидел сзади, вытащил платок и принялся вытирать лоб.
- Черт возьми, - пробормотал он.
Внезапно они свернули с шоссе. Тот же человек объяснил:
- Когда мне сказали, что вы задержаны, у меня подкосились ноги.
- Так вы не из полиции? - он даже не почувствовал радости - опять все сначала.
- Да какая там полиция! Задали вы нам задачу: ну, думаю, сейчас возьмет и потребует ордер. А вы, наверное, догадались?..
- Нет, я знал, что за мной выслан полицейский патруль.
- Нажми-ка, Джо.
Машину затрясло на выбоинах. Шум моря нарастал, прибой дробился о камни где-то совсем рядом.
- Вы хорошо переносите качку? - спросил второй сосед.
- Терпимо.
- Это пригодится. Ночь бурная, а уж в заливе будет похуже, чем в бухте.
Машина остановилась. Свет фар освещал несколько футов бурой каменистой тропинки и исчезал в пустоте. Они вышли на край невысокого утеса.
- Скорее, - опять сказал один из них. - Нам нужно поторапливаться. Полиция быстро сообразит что к чему…
- Но ведь они и в море могут приказать пароходу остановиться?
- Ну, пошлют нам пару радиограмм вдогонку. А мы им ответим, что в глаза вас не видели. Уж не думаете ли вы, что они отправят за вами крейсер? Велика честь! Не такая уж вы важная птица!
Они осторожно спустились с утеса. Внизу, в бухточке на цепи плясала моторная лодка.
- А как же машина? - спросил Д.
- Бог с ней.
- Но ведь они могут опознать, кому она принадлежит?
- Пусть отыщут магазин, где мы ее сегодня утром купили за двадцать фунтов. И конфискуют, если она им понравится. По мне, так я ни за что больше не сяду в такой рыдван, даже за целое состояние.
Но, видимо, мистер Форбс уже уплатил ему небольшое состояние. Они с трудом вывели лодку из укрытия, и ее тут же встретили удары волн. Море набросилось на них, словно враг, заранее поджидавший жертву. Оно нисколько не походило на бездушную силу, равномерно набегающую длинными валами. Нет, оно походило на сумасшедшего с кайлом в руках, лупившего по лодке то слева, то справа. После короткого затишья следовала новая серия ударов. И снова недолгий покой. Ни времени, ни возможности оглянуться, посмотреть на берег, и только один раз, когда Д. показалось, что они взлетели не иначе как на крышу мира, он увидел вдали россыпь огней отеля под тусклой луной.
Больше часа добирались они до грязного суденышка под голландским флагом водоизмещением тысячи на три тонн. Д. подняли на палубу лебедкой, словно мешок или ящик, и тут же проводили вниз. Моряк в старом свитере и заношенных серых брюках предупредил:
- Посидите внизу часок-другой. Так-то будет лучше.
Каютка была крохотная, рядом с машинным отделением. Кто-то предусмотрительно положил на кровать пару старых брюк и непромокаемый плащ: на Д. не осталось и сухой нитки. Иллюминатор был плотно задраен, по железной стенке возле койки торопливо бежал таракан. Ну, вот, - подумал он, - я почти дома. И, кажется, в безопасности. Если вообще существует на свете безопасность. Я выбираюсь из одной опасности и попадаю в другую.
Он присел на край койки - кружилась голова. В конце концов, подумал он, не те у меня годы для такой жизни. Он вдруг с жалостью подумал о мистере К., который так мечтал о тихой жизни в университете подальше от линии фронта. Что ж, по крайней мере, одна его мечта сбылась - он не умер в своем классе-кубике на курсах энтернационо, в присутствии какого-нибудь педантичного азиата вроде мистера Ли, которого возмутило бы досрочное завершение заранее оплаченного урока. Другое дело - Эльза. Но и для нее самое страшное позади, во всяком случае, ничего худшего с ней уже произойти не может. Мертвым можно позавидовать. Только живые страдают от одиночества и недоверия. Он встал и вышел на палубу - ему нужен был воздух.
Ветер швырнул ему в лицо пригоршню колючих брызг. Он взялся за поручни. Огромные волны в пенных шапках вырастали на мгновение перед носом судна и уносились куда-то в невидимую бездну. Вдали мигал огонек - Лэндс-Энд? Нет, так далеко от Лондона они еще не могли уйти. И от мистера Форбса, мчавшегося по ночному шоссе к ждущей его Роз. Или к Салли?..
Знакомый голос произнес:
- Это Плимут.
Он не обернулся, не зная, что сказать. Он боялся. Сердце обмерло, как у мальчишки. Он сказал:
- А мистер Форбс…
- О, Фурт, - сказала она, - Фурт отказался от меня.
Так вот откуда слезы на Уэстерн-авеню и полный ненависти взгляд на холме у Саут-Крола.
- Он сентиментален, - сказала она, - и предпочел красивый жест. Бедный старый Фурт.
Одной фразой она покончила с ним - он отдалялся от них в соленую и рокочущую темноту со скоростью десяти узлов.
Д. сказал:
- Я старик.
- Если для меня это ничего не значит, - сказала она, - какая разница - кто ты. Ты живой, это главное для меня. Я знаю, ты умеешь хранить верность, но я уже тебе говорила, что не умею любить мертвеца и не буду.
Он быстро взглянул на нее. От брызг ее волосы висели мокрыми прядями. Она выглядела старше, чем прежде - старше и проще. Как будто хотела убедить его, что ее красота и блеск молодости отнюдь для них не самое главное. Она сказала:
- Когда ты умрешь, она снова получит тебя. Тогда уж я не смогу с ней соперничать. А когда-нибудь придет время, и мы все умрем.
Последний огонек потерялся за кормой. Впереди был лишь плеск волн, долгий путь и темнота. Она сказала:
- Ты умрешь очень скоро, и нечего говорить мне об этом - я и сама знаю, но пока…
Комментарии
Над романом "Доверенное лицо" Грин работал в преддверии второй мировой войны, в тревожной атмосфере Мюнхенского соглашения, развязавшего руки Гитлеру. По признанию писателя, само обращение к роману было в известной степени вызвано беспокойством за семью, поскольку Грин, вступивший в "Офицерский боевой резерв", - "загадочную организацию", которая "вербовала представителей свободных профессий, журналистов, банковских служащих и Бог знает кого еще", - при объявлении военных действий должен был отправиться в армию.
Тогда, в 1938 г., после возвращения из Мексики писатель обратился к созданию одного из программных для него произведений - "Сила и слава". Книга продвигалась медленно и, по мнению автора, не сулила ему финансового успеха. Вот почему, стремясь обеспечить жену и детей на случай своей мобилизации, Грин решил поскорее написать роман с напряженным сюжетом, который бы привлек внимание публики. Чтобы сосредоточиться только на творчестве, он снимает студию в районе Мекленбург-сквер, в так называемом доме королевы Анны. Режим работы у Грина был жесточайший. Вместо обычной нормы - пятьсот слов в день, он пишет две тысячи, с утра обращаясь к "Доверенному лицу", а после к "Силе и славе", и приходит домой в пять часов пополудни, совершенно измученный. В итоге роман "Доверенное лицо" был завершен в рекордно короткий срок - через шесть недель! Опубликован он был в 1939 г. сразу в двух, как это уже сложилось для Грина, издательствах: английском - "Хайнеманн" и американском - "Вайкинг Пресс".
Жанр, к которому обращается писатель, обозначаемый как entertainment ("развлекательное чтение"), был уже опробован им в 1932 г. в "Стамбульском экспрессе" и в 1936 г. в "Наемном убийце". Поначалу и "Брайтонский леденец" имел в подзаголовке такое же жанровое определение, но потом был причислен к группе "серьезных романов", что еще раз свидетельствует об известной зыбкости границ между этими жанровыми разновидностями (о чем уже шла речь во вступительной статье). Однако применительно к романам начала 30–40-х гг. следует сделать одну оговорку. В этот период между "серьезными" и "развлекательными" произведениями четко выявляется существенное различие. В католических романах "Сила и слава", "Суть дела", отчасти уже в "Брайтонском леденце" Грин тяготеет к постановке масштабных моральных и религиозно-философских проблем в их наиболее общем, вневременном звучании. Зато произведения "развлекательного" жанра ("Наемный убийца", "Доверенное лицо", "Ведомство страха") уже на фабульном уровне связаны именно с политической злобой дня: Грин изображает провокации, подрывную деятельность реакционных сил, наличие фашистского подполья в Лондоне, а интересы целого ряда персонажей, их действия осмысливает подчеркнуто как социально обусловленные.
С очевидностью тяготея к жанру политического детектива, "развлекательные" романы еще в большей степени обнаруживают черты детектива психологического. Это проявляется не только в том, что внимание автора все время приковано к душевному состоянию героя, как правило травмированного, но и в том, что внезапные повороты в сюжете нередко обусловлены как раз изменением чувств героя, его внутренним потрясением.
На примере романа "Доверенное лицо" советский читатель получает возможность познакомиться с наиболее ярким образцом гриновских романов этого типа. О том, каков был замысел писателя, сохранилось свидетельство критика Дж. Макларена-Росса, встречавшегося с Грином в 1938 г. и спустя много лет поведавшего об этом на страницах журнала "Лондон мэгэзин" (декабрь 1964 г.). По словам критика, Грин, сотрудничавший в то время с кинорежиссером Александром Кордой, даже задумывался о сценарии возможного фильма, но предполагал, что взволновавшая его коллизия покажется кинокомпании "для фильма слишком опасной", поскольку речь идет об "агенте испанского правительства, который приезжает с тайной миссией в Лондон во время гражданской войны и обнаруживает, что война преследует его и там".
Испания в романе открыто не называется, хотя упоминание о гражданской войне в одной из европейских стран позволяет читателю с первых строк безошибочно определить географический и политический адрес событий. Абстрагируясь от конкретных фактов франкистского мятежа и сопротивления ему, Грин использует звучащую в подтексте тему Испании как мощный источник эмоциональной напряженности, окрашивающий главный мотив повествования - мотив войны, преследующей героя. Она прочно поселилась в душе агента Д., охваченного скорбью о погибших и погибающих соотечественниках и потому с нервной обостренностью воспринимающего приметы непривычной для него мирной жизни Англии, не знающей войны. (Ирония судьбы: Грин писал эти строки в доме, которому, как и другим, расположенным рядом с ним архитектурным памятникам XVIII века, было суждено спустя два года, во время налетов фашистской авиации, превратиться в руины!)
Война возрастает для Д. и до глобальных размеров - как царящее в мире насилие, и конкретизируется в лице соперника по миссии Л., в котором Д., посвятивший себя поистине рыцарскому служению обездоленным, видит носителя отвергаемой им ложной, жестокой цивилизации. С войной (и здесь в романе Грина находит отзвук тот особый - горький - опыт испанских событий, который вынесли из них Дж. Оруэлл, А. Кестлер и другие западные интеллигенты) связан также мотив тотальной подозрительности, вражды, взаимной слежки, недоверия друг к другу и - соответственно - измены и предательства, разрывающих изнутри политический лагерь, к которому принадлежит Д. В книге воспоминаний "Пути спасения" Грин с гордостью пишет о том, что его близкий друг Ким Филби (сотрудник "Интеллидженс Сикрет Сервис" и советский разведчик), размышляя о проявлениях сталинизма, ссылался в качестве примера на ситуации, изображенные в "Доверенном лице".
Правда, эти ситуации составляют в романе скорее эмоционально-психологический фон, позволяющий оттенить душевную красоту героя, осуществляющего самоотверженное служение гуманистическим идеалам как сугубо личный выбор, и именно этот выбор, именно высокое индивидуальное нравственное чувство агента Д. определяет напряженность внешнего плана конфликта (столкновение героя с политическими врагами и предателями), а также сложной внутренней коллизии - она связана для Д. с решением проблемы гуманизма и активного действия, предполагающего уничтожение врагов. Эта проблема глубоко волнует и самого писателя, искусно подчиняющего ее осмыслению жанровую специфику своего произведения, в котором событийная острота усугубляется драматизмом морально-психологических ситуаций.
Убийство юной Эльзы, глубоко возмутившее агента Д., рождает перелом не только в душе, но и в поведении героя, и в развитии романного действия. Если поначалу Д. выступал жертвой коварных и жестоких врагов и сюжет строился подчеркнуто как серия обрушившихся на него ударов (не случайно название первой части - "Человек, за которым охотились"), то в последующих главах, объединенных заглавием "Охотник", все препятствия героем успешно преодолеваются, в его пользу начинают работать сами обстоятельства, даже наперекор их очевидной логике. Так, автор подчеркивает пробудившуюся активность Д., принявшего на себя миссию мстителя за гибель Эльзы.
Но, став "охотником", агент Д. все больше испытывает внутреннее смятение - не случайно он промахивается, стреляя в изменника К., в котором вдруг тоже начинает видеть несчастного, затравленного нуждой человека, заслуживающего жалости и сочувствия. Не случайно и то, что "последний выстрел" (так называется заключительная часть романа) принадлежит опять-таки не Д., а шайке мальчишек, вредящих взрослым ради своих целей и жестоких забав, но объективно помогающих победе агента Д. над соперником по миссии Л. Грин избавляет своего героя-гуманиста от необходимости стать вершителем возмездия - сама судьба наказывает убийц Эльзы - хозяйку гостиницы и К., но тупиковая ситуация, к которой автор приводит и героя, и читателя, остается. Тупик для Грина состоит в том, что, протестуя против насилия, принимая на себя ответственность за его жертвы и стремясь утвердить идеал гуманизма, человек должен сам стать активным, должен выбрать борьбу, а это с неизбежностью приводит гуманиста к насилию.
Осмысление этой нравственной ситуации Грин продолжил и в произведениях "развлекательного" жанра - "Ведомство страха" (1943), "Наш человек в Гаване" (1958), и в "серьезных" романах последующих десятилетий.