В кафетерии было малолюдно и темновато. Свет проникал только из ряда окон. Посетители были неразличимы - черные силуэты на фоне сумрачного дня под фарфоровым небом.
Они расположились у окна с видом на редакционную парковку, поставив на стол дымящиеся порции разогретой в СВЧ лазаньи.
- О чем пишешь? - спросила Берит, открыв пластиковую тарелку.
Анника подозрительно покосилась на пасту.
- Об убийстве журналиста, - ответила она, - а также о взрыве самолета на базе Ф-21. У полиции есть подозреваемый. Уже много лет.
Берит удивленно вскинула брови, отправляя в рот объемистый кусок фарша, и поощрительно взмахнула освободившейся вилкой.
- Его прозвище Рагнвальд. Он из Торнедалена. Сначала уехал оттуда на юг, потом вернулся домой и стал террористом, бежал в Испанию, вступил в ЭТА.
Берит не скрывала скепсиса.
- Когда же все это было?
Анника откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
- Началось это в конце шестидесятых.
- Угу, - пробурчала Берит. - Такой милый революционер. Были такие, они мечтали принести массам свободу с помощью практического терроризма. Но это вне круга наших интересов.
- А каков был твой круг?
- Вьетнамский бюллетень, - сказала Берит и принялась собирать масло со дна тарелки. - Там я начинала как журналистка. Я тебе об этом не рассказывала?
Анника быстро покопалась в своей ставшей слишком короткой памяти.
- Какие круги заинтересованы в практическом терроризме?
Берит с сомнением смотрела на недоеденную лазанью.
- Ты действительно хочешь знать?
Анника уверенно кивнула. Берит вздохнула и отодвинула от себя тарелку.
- Я принесу кофе, - сказала она и встала из-за стола.
Анника осталась на месте и смотрела на коллегу, вставшую в очередь к кофейному прилавку. Коротко остриженные волосы слегка топорщились на затылке. Весь вид Берит являл собой терпение. Анника улыбнулась, когда Берит вернулась с двумя чашками кофе и двумя пряниками.
- Ты меня балуешь, - сказала Анника.
- Расскажи мне о своем террористе, - попросила Берит.
- Расскажи мне о шестидесятых, - возразила Анника.
Берит осторожно поставила чашки на стол и испытующе посмотрела Аннике в глаза.
- Ладно, - согласилась она, села, положила в чашку два куска сахара и стала размешивать его ложечкой. - Значит, дело было так. В 1963 году произошел официальный разрыв между Коммунистической партией Советского Союза, КПСС, и Коммунистической партией Китая, КПК. Этот раскол сильно повлиял на все коммунистические организации в мире, и мы тоже не остались в стороне. Шведская коммунистическая партия, ШКП, раскололась на три фракции.
Она взмахнула указательным пальцем левой руки.
- Правой фракцией руководил К.-Х. Херманссон. Эта фракция дистанцировалась как от сталинистов, так и от маоистов, превратившись в партию старых добрых ревизионистов, которых мы можем с полным правом именовать социал-демократами. Сейчас это левая партия, которая имеет в риксдаге десять процентов мест.
Берит сделала глоток и взмахнула в воздухе средним пальцем.
- Теперь перейдем к центральной фракции, - сказала она. - Ею руководил главный редактор "Норшенсфламман" Альф Лёвенборг, который продолжал придерживаться просоветской ориентации.
Дальше в ход пошел безымянный палец.
- Левая фракция, ведомая Нильсом Хольмбергом. Эта фракция симпатизировала китайцам.
- Когда все это происходило? - спросила Анника.
- ШКП раскололась после своего двадцать первого съезда в мае 1967 года, - ответила Берит. - Партия стала называться "левая партия" - коммунисты, левая фракция откололась и образовала Коммунистический союз марксистов-ленинцев, КСМЛ. Потом пошло-поехало. Вьетнамские события, Кларте, мятежи, революции - все это росло как грибы после дождя. Наш шестьдесят восьмой ознаменовался занятием общественных зданий и мятежом в Упсале. Фактически это было самое худшее - беспорядки в Упсале. Нам все время угрожали.
Она подняла руку и поднесла к уху воображаемую телефонную трубку:
- "Если вы не явитесь к массам, чтобы выслушать их критику, то к вам придут товарищи и приведут вас силой".
- Чудесные ребята, - сказала Анника. - Это и были маоисты?
- Знаешь, на самом деле с настоящими маоистами никогда не было проблем. Они всегда задавали себе вопрос: что на нашем месте сделал бы "великий кормчий"? Стал бы он предпринимать те или иные действия во имя революции? Если ответ был отрицательный, то они отступались. Самые худшие - это охвостье, подонки, присосавшиеся к движению, это они прибегали к терактам, сеяли массовый психоз, плодили секты.
Она посмотрела на часы.
- Мне надо идти, - сказала Берит. - Партия защиты окружающей среды обещала в тринадцать часов выступить с инициативой относительно рыболовных квот в Балтийском море.
Анника театрально зевнула.
- Ну а ты, - Берит встала, убрала со стола тарелку и чашку и бросила в мусорную корзину, - пиши о своем убитом журналисте, а мы будем мусолить куда более важные вопросы - о безвинно убиенной треске.
Анника хохотала так, будто вокруг никого не было. Кусок лазаньи на тарелке уже застыл. Анника брезгливо отодвинула ее от себя. Потом до нее дошло, что в зале ее коллеги. Некоторые вполголоса переговаривались, другие, сидя за столами в одиночестве, склонились над газетами, зажав в руках пластиковые вилки. Где-то за прилавком гудела микроволновая печь. Два редактора из отдела спорта купили восемь венских булочек.
Она медленно допила кофе. Кто она? Всего лишь один из темных силуэтов на фоне холодного света, одна из рабочих газетной фабрики.
Функция, а не личность.
Томас всегда считал не слишком приятными встречи в учреждениях областного совета. Несмотря на то что в высшей степени позитивно относился к совместной работе обоих объединений, он всегда ощущал свою слабость, когда такие встречи происходили на территории Софии Гренборг. Речь, впрочем, шла о сущих пустяках - он не мог найти нужное помещение, входил не в тот лифт, не знал, как обращаться к обслуживающему персоналу.
Такого никогда не случалось в общинном объединении, и это сильно задевало Томаса.
Тяжело вздохнув, он открыл дверь здания на Хорнегатан, холод сразу обжег уши. Вообще, уши его давно стали чувствительными к морозу. След детского увлечения хоккеем, когда всю зиму проходили бесчисленные турниры на открытых площадках. Оказалось, что вход в областной совет находится на противоположной стороне улицы, и было бы глупо опускать клапаны шапки.
Добравшись до пятого этажа, он растерялся перед входами в лабиринт коридоров. Но тут он увидел шедшую ему навстречу Софию - с развевающимися светлыми прямыми волосами, в расстегнутом жакете, в стучащих по паркету туфельках на высоком каблуке.
- Добро пожаловать, - приветливо сказала она и протянула Томасу руку. - Все уже собрались.
Он принялся стягивать куртку, расстроившись оттого, что заставил людей ждать себя.
Она сделала еще один шаг навстречу. Томас ощутил запах ее духов - легкий, свежий, спортивный.
- Ты не опоздал, - шепнула она. - Они пьют кофе в конференц-зале.
Он облегченно вздохнул и улыбнулся, удивляясь ее проницательности.
- Хорошо, - прошептал он в ответ, глядя в ее поразительно прозрачные синие глаза.
- Как ты себя чувствуешь? - снова шепотом спросила она. - Похмелье не мучит?
Он широко улыбнулся.
- Одно можно утверждать наверняка, - тихо ответил он. - У тебя похмелья точно не было. Ты выглядишь просто умопомрачительно.
Она опустила голову, но Томас мог бы поклясться, что София слегка покраснела, но в тот же миг он, словно со стороны, услышал эхо своих слов, уловил их смысл, и румянец залил и его щеки.
- Я хотел сказать… - произнес он и отступил на шаг.
Она подняла глаза, приблизилась к Томасу и положила ладонь на рукав его пиджака.
- Все нормально, Томас, - шепнула она, подойдя так близко, что он почувствовал ее дыхание.
Он задержал взгляд на ее глазах, потом отвернулся, снял галстук, поставил на банкетку портфель, открыл его, сунул туда галстук и подумал, не горят ли с мороза его уши ярко-вишневым цветом.
- Я поработала с брошюрами, - сказала она. - Надеюсь, с ними все в порядке.
Он насторожился и посмотрел на кипу брошюр, лежавших в его портфеле. Он был намерен представить их сам, а теперь получится, что все это предложение, которое отчасти было в сфере его ответственности, будет выглядеть как заслуга исключительно Софии и областного совета.
Томас закрыл портфель.
- Понятно, - сказал он, чувствуя, как улыбка сползает с его лица. - Ты можешь попросить вашего сетевого редактора связаться с нашим, чтобы мы могли выложить весь материал в Интернет, что, собственно, вы должны были сделать сами.
Она нервно переплела пальцы и вытянула руку в сторону конференц-зала.
- Да, - сказала она, - я знаю.
Пер Крамне, представитель департамента юстиции, встал, когда Томас вошел в зал, поспешил к нему навстречу и сердечно поприветствовал.
- Искренне прошу простить меня за вчерашнее, - сказал он. - Эти проклятые выборы в ЕС…
Томас поставил портфель на стол и поднял обе руки.
- Никаких проблем, - сказал он. - Нам было что обсудить. У объединений общин и областных советов весной будет конгресс, и мы обсуждали вопросы возможного сотрудничества, а поскольку я вхожу в число организаторов…
Он слишком поздно осознал свою ошибку. Взгляд Крамне красноречиво говорил о том, что его меньше всего на свете интересуют какие-то предложения какого-то там объединения.
- Все здесь? - громко спросил Крамне и повернулся лицом к собравшимся. - Давайте в темпе, сегодня же пятница, черт бы ее побрал.
Томас достал свои документы и украдкой посмотрел на собравшихся - не заметил ли кто его досадный промах.
Разумеется, инициативу надо было предоставить Крамне. Департамент юстиции всегда занимает высшие места в иерархии. Представители Государственного полицейского управления промолчали, так же как прокуратура и полиция безопасности. Томас взял инициативу на себя и представил буклет, где содержались объяснения того, почему угрозы в адрес народных избранников являются неприкрытой опасностью для демократии, и предложил конкретные меры и направления деятельности, призванные отслеживать эту опасность. Он рассказал о своих контактах с комитетом по предупреждению преступлений, не забыв при этом кивнуть его представителю. Описал проект, в котором были учтены мнения экспертов.
- Я полагаю, что нам необходимо исследование оценочных критериев, - сказал он в конце. - Эта проблема касается всех и каждого. Не только политиков, но и всех граждан. Мы должны поставить этот вопрос широко. Как относится общество к угрозам и насилию в отношении демократически избранных представителей? Какие критерии оценки мы должны положить в основу исследования причин молчания политиков?
Он оторвался от текста, осмотрел зал и понял, что целиком овладел вниманием аудитории.
- Я думаю, что мы должны постараться запустить дебаты в прессе, - сказал он, - чтобы создать старое доброе общественное мнение. В газетах должны появиться статьи, показывающие, как надо вести себя политикам в наше время. В статьях надо приводить примеры людей, принявших вызов крайне правых экстремистов и анархистов. Это очень важно, так как ни в коем случае нельзя преувеличивать опасность, чтобы не отпугивать тех, кто только начинает свой путь в политике…
Быстро было решено организовать комитет по выработке оценок под председательством Томаса, собрать воедино печатный материал и поручить секретариату общинного объединения следить за публикацией результатов исследования.
Томас закончил выступление анекдотом из жизни общинного совета в Емланде. Этот анекдот всегда вызывал у аудитории взрыв хохота и разряжал обстановку. Потом все быстро засобирались, и через пять минут в зале остались только Томас и София.
Что поделаешь - вечер, да еще и пятница.
Томас принялся сортировать свои записи, а София тем временем собрала документы, оставленные на столе участниками встречи. Он не знал, как София отреагирует на то, что он оставил ее в тени, унизил, перехватил у нее инициативу. Буклет был в равной степени ее заслугой и плодом ее работы, то же самое касается и обсуждения исследований оценок.
- Должна сказать, - произнесла София, подходя к Томасу, - что ты сегодня выступил просто фантастически.
Он удивленно поднял голову и почувствовал, что на лбу у него выступила легкая испарина.
Но в тоне Софии не было ни иронии, ни горечи. Глаза ее сияли.
- Спасибо, - поблагодарил он.
- Ты действительно можешь ставить вопросы и продвигать предложения. - Она приблизилась к нему еще на шаг. - Все были за, даже юстиция.
Он снова потупился:
- Это очень важный проект.
- Я знаю, - сказала она, - и это просто замечательно, что ты так думаешь. Ты на самом деле веришь в то, что говоришь, поэтому с тобой очень приятно работать…
От аромата ее духов у Томаса перехватило дыхание.
- Приятных выходных, - пожелал он, взял портфель и направился к двери.
Анника набрала прямой номер Сюпа, испытывая при этом неприятное чувство в животе. Это ощущение возникло из-за неопределенности, прозвучавшей в голосе комиссара во время их утреннего разговора. Может быть, он жалеет, что поделился с ней информацией о Рагнвальде? Может быть, подумал, что эти сведения завтра окажутся в газете? Не почувствовал ли он себя обманутым?
Потной ладонью она ощущала вибрацию сигнала в телефонной трубке.
- Так что у вас случилось? - настороженно спросила она, когда комиссар ответил.
- Случилось нечто очень печальное, - ответил полицейский. - Убили Линуса Густафссона.
Первой реакцией была абсолютная пустота в голове. Это имя ничего ей не говорило.
- Кого? - переспросила она.
- Свидетеля, - ответил Сюп, и в мозгу Анники упала невидимая завеса, сознание осветилось ослепительно-белым лазерным лучом, рухнули все защитные стены, пронесся ураган, сметающий чувством вины все мысли. Она слышала только свое тяжелое дыхание.
- Как это случилось?
- Ему перерезали горло в его же комнате. Мать обнаружила его лежащим в луже крови, когда пришла утром с работы.
Анника неистово замотала головой.
- Этого не может быть, - прошептала она.
- Мы не без основания подозреваем, что оба убийства связаны между собой, но пока не знаем, как именно. Единственное, что их связывает, - это то, что мальчик был свидетелем первого убийства. Способы убийства абсолютно разные.
Правой рукой Анника прикрыла глаза, на сердце лежал камень, становившийся все тяжелее, мешавший дышать.
- Это моя вина? - спросила она.
- Что вы сказали?
Она откашлялась.
- Линус сказал мне, что, кажется, знает убийцу, - произнесла она. - Он не говорил вам, кто это мог быть, по его мнению?
Комиссар не был игроком в покер. Удивление его было искренним и неподдельным.
- Для меня это новость, - сказал он. - Вы уверены?
Она попыталась взять себя в руки, восстановить логическое мышление и вспомнить об ответственности журналиста.
- Я обещала мальчику полную анонимность, - подумала она вслух. - Имеет ли это значение теперь, когда его уже нет?
- Теперь это уже не играет никакой роли, он пришел к нам добровольно, и это освобождает вас от обета молчания, - сказал полицейский, и Анника вздохнула с некоторым облегчением.
- Когда я говорила с ним, он сказал, что, возможно, знает убийцу, но об этом я в своей статье ничего не писала. Я подумала, что не стоит размахивать этим фактом.
- Правильная мысль, - согласился полицейский, - но, к сожалению, это не помогло.
- Может быть, он рассказал об этом кому-то еще?
- Об этом мы не спрашивали, но собираемся выяснить.
Затянувшееся молчание становилось тягостным. Чувство вины мешало Аннике связно мыслить и говорить.
- Я чувствую себя виноватой, - промолвила она.
- Я вас понимаю, - сказал полицейский, - но это не так. Испытывать чувство вины должен совсем другой человек, и, будьте уверены, мы его возьмем.
Она напряженно думала, массируя глаза.
- И что вы делаете? Стучитесь в двери? Ищете отпечатки пальцев? Разыскиваете следы ног, машин и мопедов?
- Все это и еще многое другое.
- Допрашиваете друзей, учителей, соседей?
- Готовы приступить.
Анника, дрожа всем телом, записывала.
- Вы что-нибудь нашли?
- Мы решили осторожно обращаться с информацией.
В трубке снова повисло молчание.
- Утечка, - сказала Анника. - Вы подозреваете, что утечка произошла в доме, и поэтому преступник понял, кто свидетель.
На другом конце провода послышался тяжелый вздох.
- Найдется много людей, которые могли об этом рассказать, и среди прочих в первую очередь он сам. Он, конечно, не хотел светиться в средствах массовой информации, но, по крайней мере, двое из его друзей знали, что он был свидетелем убийства. Мать рассказала об этом своему начальнику на работе. Может, и вы кому-то рассказали?
- Нет, никому, - ответила она. - Могу поклясться.
Опять наступило молчание, хрупкое, неуверенное молчание. Естественно, она была не из их города, он не знал, зачем она, собственно, туда приехала, он воспринимал ее как столичную журналистку, которую, может быть, никогда больше и не встретит. Какой с нее спрос?
- Можете на меня положиться, - глухо произнесла она. - Говорю это, чтобы вы знали. Что я могу написать?
- Воздержитесь от описания способа убийства. Здесь мы пока не все прояснили. Цитируйте мои слова о том, что убийство было в высшей степени зверским и что полиция Лулео потрясена его жестокостью.
- Могу ли я встретиться с матерью? Написать о том, как она его нашла?
- Это логично, поэтому можете об этом написать, но не вступайте с ней в контакт. К тому же она сейчас не дома, ее отвезли в больницу, чтобы не допустить острого психоза. Сын был для нее свет в окошке. Отец его по-своему несчастный человек, из тех, кто либо сидит, либо пьянствует и терроризирует владельцев магазинов на Стургатан.
- Он не мог это сделать?
- Папаша был в вытрезвителе с пяти часов вечера вчерашнего дня, а в семь утра его перевезли в Боден.
- Я бы назвала это железным алиби, - сказала Анника. - Могу ли я все же чем - то вам помочь? Не нашли ли вы что-то особенное, что можно отметить в газете?
- Последним, кто совершенно точно видел мальчика, был шофер автобуса, который делал последний рейс до Свартэстадена вчера вечером. На конечную остановку он приехал сразу после десяти. По нашим предварительным данным, мальчик умер приблизительно в это время, так что если кто-то видел его около этого времени, то охотно даст о себе знать.
- Вы говорили с шофером автобуса?
Сюп тяжело вздохнул.
- И со всеми пассажирами, - сказал он. - От них мы не добились ничего путного.
Аннике вдруг пришла в голову новая мысль.
- Вы говорите, что мальчика убили в его комнате? Но как злоумышленник пробрался в квартиру?
- Дверь не была взломана.