- Он получает пенсию по болезни и работает на полставки, и когда наступают тяжелые дни, ныряет на дно, чтобы не перетрудиться.
Анника прикусила губу. Ей просто необходимо поехать самой в "Норландстиднинген", и чем скорее, тем лучше.
- Вы не передадите ему, чтобы он позвонил мне, когда появится?
Она продиктовала свое имя и номер телефона.
- Передам, если он придет, - пообещала девушка.
Ёран Нильссон, подумала она, положив трубку и снова уставившись на молодого человека на экране монитора.
Это ты, Ёран?
Кофейный автомат починили, и кофе стал еще горячее, чем был раньше. Анника, как обычно, принесла в свою комнату две кружки, чтобы хорошенько разогреть мозги кофеином.
Глаза горели от недосыпания. Сегодня ночью она не могла уснуть, долго лежала без сна с закрытыми глазами, слыша, как рядом ворочается, постанывает и чешется Томас. Видимо, смерть политика сильно потрясла его.
Она усилием воли стряхнула усталость и продолжила поиски, набрав в поисковой строке Саттаярви. Она оказалась на домашней странице, посвященной строительным проектам конца девяностых, став посетителем номер 16 781. На странице была карта. Она наклонилась к экрану, чтобы рассмотреть городок и прочитать набранные мельчайшим шрифтом названия окрестных населенных пунктов: Руокаваара, Охтанаярви, Компелуслехто.
Это не просто другой язык, подумала она. Это другая страна, лежащая в замерзших снегах у полярного круга.
Она откинулась на спинку стула.
Каково было расти за полярным кругом в пятидесятые годы в семье, глава которой был религиозным лидером очень строгой и странной общины?
Анника знала, что швейцарский психоаналитик Алиса Миллер выяснила, что у очень многих западно-германских террористов отцы были протестантскими пасторами. Миллер считала это закономерным. Насилие террористов было бунтом против строгого религиозного воспитания.
Это объяснение может подойти и для Швеции с ее лестадианством, подумала Анника и потерла глаза.
В этот момент сквозь пыльные занавески она заметила, что по коридору мимо ее комнаты проходит Берит. Заглушив треск в голове, Анника поднялась со стула.
- У тебя есть время?! - крикнула она, не открывая двери.
Берит сняла шапку и перчатки, ослабила узел шарфа.
- Я хочу пообедать, пойдешь со мной?
Анника вышла из системы, выудила из сумки кошелек и поняла, что у нее закончились талоны на обеды.
- Нам обязательно идти в столовую? - спросила она, осматриваясь. Ей стало жарко, но не от хорошо работающего отопления.
Берит повесила на плечики пальто и стряхнула с ткани невидимые пылинки.
- Можем выпить кофе, если хочешь, - сказала она, - но я проходила мимо "Семи крыс", там никого нет. Сегодня жареная курятина с кешью.
Анника куснула указательный палец, чувствуя себя воровкой, и кивнула.
- Где ты была? - спросила Анника, когда они вышли на лестницу и начали спускаться вниз.
- Собирала сплетни о реорганизации правительства, - ответила Берит и поправила волосы, примятые шапкой. - У премьер-министра осталось не так уж много времени до выборов в ЕС, и если он хочет перетасовать министров, то должен сделать это быстро.
Они вышли в фойе, Анника держалась позади Берит. Они вошли в столовую.
- И?.. - спросила Анника, беря оранжевый пластиковый поднос.
Берит тряхнула головой:
- Ты же его знаешь. Заранее он ничего не делает.
- Скольких он уволит на этот раз? - спросила Анника, избегая смотреть на бескрайнее море пустых столиков с откидными столешницами.
- Первый промах - это, конечно, Бьёрнлунд. Это худший министр культуры в мировой истории. За девять лет она так ничего и не сделала до конца. У министра пищевой промышленности больная жена, он должен за ней ухаживать, и поэтому уйдет сам. Министр жилищного строительства не оправдала доверия своей партии, поэтому ей придется уйти, а сам пост собираются упразднить.
Берит достала талоны и расплатилась за себя и за Аннику.
- Кто придет вместо них?
Они сели друг против друга в углу кафетерия.
- Ходят слухи, что из своей ссылки на металлургический завод в Лулео вернется Кристер Лундгрен, - ответила Берит и отхлебнула легкого пива.
Орешек попал Аннике не в то горло, и она судорожно закашлялась.
- Что с тобой? Давай я постучу тебя по спине.
Анника затрясла головой и подняла руку.
- Все нормально, - прохрипела Анника, вытирая слезы. - Это правда?
Берит откусила изрядный кусок жареной курятины.
- Он уже ушел с должности исполнительного директора, так что теперь речь может идти и о министерской должности. У тебя и правда все нормально?
Анника кивнула и, положив руку на грудь, осторожно вдохнула.
- Очевидно, настало время вытащить его из закромов, - продолжила Берит. - Видимо, там он хорошо себя проявил. Все это, конечно, непроверенная тайная информация, наверняка никто, как обычно, ничего не знает. Вопрос в том, забыл ли шведский народ тот стриптиз с обвинением в убийстве.
- Йосефины, - сказала Анника. - Йосефины Лильеберг. Он точно ее не убивал.
- Об этом знаем ты да я.
Анника с отвращением представила себе кусок безвкусного бройлера во рту и отодвинула тарелку.
Несколько лет назад она рассказывала Берит о своих выводах относительно отставки Кристера Лундгрена, показывала ей документы и отчеты, доказывавшие, что министр внешней торговли отсутствовал в Стокгольме в ночь убийства Йосефины Лильеберг. Он встречался с кем-то в Эстонии, в Таллине, и встреча эта, видимо, была столь сомнительного свойства, что министр предпочел принять обвинение в убийстве, чтобы не говорить, с кем он встречался.
Было только одно объяснение, в котором Анника и Берит были единодушны. Кристер Лундгрен пожертвовал собой ради своей партии. С кем он встречался в Таллине и что они там обсуждали, так и осталось тайной за семью печатями.
То, что правительство было вынуждено пойти на эту встречу под угрозой разоблачения афер ИБ, так и осталось невыясненным. Не было доказано также, что речь шла об экспорте оружия в одну из бывших республик Советского Союза. Правда, Анника была в этом уверена.
И спросила об этом Карину Бьёрнлунд.
Она сделала ошибку, попытавшись получить комментарии от Кристера Лундгрена, выложив всю историю его пресс-секретарю. Ответа так и не последовало.
Бьёрнлунд внезапно стала государственным советником, и это было единственное, что произошло.
- Мои тупые вопросы проложили путь наверх нашему министру культуры, - сказала Анника.
- Возможно, - согласилась Берит.
- Все это означает, что бездарная культурная политика в Швеции - это моя вина, так?
- Истинная правда, - ответила Берит и встала. - Хочешь еще что-нибудь? Салат, воду?
Анника покачала головой, безучастно глядя, как коллега открывает бутылку минеральной воды и наливает ее себе в стакан.
- Собственно, что ты хотела мне сказать? - спросила Берит, вернувшись к столу и садясь на стул.
- Я хотела, чтобы ты еще раз поделилась воспоминаниями о прошлом, - ответила Анника. - Что такое декларация 9 апреля?
Берит некоторое время жевала с отсутствующим взглядом, а потом покачала головой:
- Не могу вспомнить. Почему это тебя интересует?
Анника отпила глоток воды.
- Я видела упоминание об этой декларации в подписи к одной картинке в Сети. На фотографии были изображены какие-то парни, которые именем председателя Мао должны были смело мобилизовать массы.
Берит, проглотив кусок, внимательно посмотрела на Аннику.
- Похоже на Упсальский мятеж, - сказала она.
Берит положила на тарелку вилку, тщательно облизала губы и энергично кивнула своим мыслям.
- Да, все сходится, - сказала она. - Весной шестьдесят восьмого они действительно провозгласили какую-то декларацию. Я не могу поклясться, что это было именно 9 апреля, но той весной они были необычайно активны.
Она рассмеялась, покачала головой, взяла вилку и снова принялась есть.
- О чем ты сейчас подумала? - спросила Анника. - Говори!
Берит вздохнула и улыбнулась.
- Я уже рассказывала, как они звонили нам во "Вьетнамский бюллетень" и угрожали расправой, - сказала она. - Упсальские бунтари были настоящими гномиками. Каждый день они устраивали марафонские митинги в разных местах. Эти митинги начинались в час дня и заканчивались за полночь. Один мой друг, который однажды там был, говорил, что на этих митингах практически не было речи об обсуждении политических вопросов, это были оргии славословия.
- Молельные сходки? - спросила Анника.
- Да, они действительно напоминали совместные моления. Все, кто там собирался, были правоверными маоистами. Один за другим они выходили вперед и говорили, какой духовной атомной бомбой были для них измышления Мао. Каждому выступающему бешено аплодировали. Время от времени митингующие брали паузу, ели бутерброды и пили пиво. Потом начинался новый круг изъявлений верности Мао.
- Как это происходило? - удивленно спросила Анника. - Что они говорили?
- Цитировали "великого кормчего". Всякого, что пытался формулировать собственные мысли, тотчас обвиняли в буржуазной говорильне. Единственным исключением был лозунг "Смерть фашистам из КСМЛ!".
Анника откинулась на спинку стула, взяла из-под листа салата орех, положила его в рот и принялась задумчиво жевать.
- Но ведь, - произнесла она недоуменно, - КСМЛ тоже коммунисты, или нет?
- Да, конечно, - ответила Берит и вытерла губы салфеткой. - Но самыми худшими врагами для бунтарей были те, кто думал почти так же, как и они. Торнбьёрн Сэфве, написавший замечательную книгу о бунтарях шестидесятых, назвал это "параноидальным кляузничеством". Для них были очень важны расклеенные по заборам плакаты. Всякого, кто вывешивал портреты Ленина, которые были больше портрета Мао, немедленно объявляли контрреволюционером. Того, кто вешал портреты Мао ниже портретов Ленина и Маркса, объявляли поклонниками дутых авторитетов.
- Не знала ли ты тогда одного активиста этого движения по имени Ёран Нильссон? - Анника испытующе посмотрела в глаза Берит.
Коллега взяла из стаканчика зубочистку, содрала с нее упаковку и наморщила лоб.
- Что-то не припомню, - ответила она. - Что, должна была помнить?
Анника вздохнула и покачала головой.
- Ты смотрела в архиве? - спросила Берит.
- Там ничего нет.
Берит еще больше наморщила лоб.
- Первого мая того года, - сказала она, - маоисты устроили марш и прошли по городу организованной колонной. Этот марш фотографировали и обсуждали все крупные газеты. Может быть, он есть в тех репортажах?
Анника встала, держа в одной руке поднос, а в другой кошелек.
- Посмотрю еще раз, - сказала она. - Не хочешь пойти со мной?
- Почему нет? - отозвалась Берит.
Они вышли из кафетерия через черный ход, спустились по пожарной лестнице в подвал и по подземному переходу перешли в пристройку, где помещался гигантский архив печатных текстов и фотографий. Там было все, что публиковалось в "Квельспрессен" и "Фина Моргонтиднинген" в течение ста пятидесяти лет.
- Комплекты газет в левом проходе, - сказала Берит.
Через несколько минут они нашли подшивку "Фина Моргонтиднинген" за май 1968 года. Анника потянула с верхней полки стеллажа кипу газет. На лицо ей посыпалась пыль и грязь. Анника закашлялась и сморщила нос.
В номере от 2 мая вся первая полоса была отведена репортажу о демонстрации в Упсале, состоявшейся накануне. Анника, нахмурившись, стала рассматривать фотографии.
- Это и есть твои революционные бунтари? - озадаченно спросила она. - Они выглядят скорее как обычные бюргеры.
Берит провела пальцами по пожелтевшим страницам, издавшим трескучий шорох от этого прикосновения. Средний палец задержался на стриженной ежиком макушке предводителя.
- Так было задумано, - сказала она. Голос ее дрогнул, мыслями Берит снова была там, в далеких шестидесятых. - Они хотели как можно больше походить на обычных людей, выглядеть как средние промышленные рабочие, но думаю, что здесь они прокололись. Вполне хватило бы добротных курток и белых рубашек. Это был типичный для Упсалы наряд.
Она прислонилась спиной к стеллажу, скрестила руки на груди и уставила в потолок невидящий взгляд.
- Через пару недель, в мае, во Франции разразилась всеобщая забастовка, - сказала Берит. - В Париже больше миллиона демонстрантов выступили против капиталистического государства. Наши бунтари решили поддержать своих французских братьев и в пятницу организовали массовый митинг в Упсале. Мы присутствовали там как представители "Бюллетеня". Это было ужасно.
Она покачала головой и опустила глаза.
- Народа было сравнительно много, около трехсот человек, но здесь бунтари сделали ошибку, повторив сценарий своих собственных митингов. Они принялись читать отрывки из священного писания. Публика, состоявшая в большинстве из нормальных людей, послушала, а потом начала улюлюкать и хохотать.
Анника, захваченная рассказом, подошла к коллеге.
- Какого священного писания?
Берит недоуменно подняла глаза.
- Разумеется, из цитатника Мао, - сказала она. - Они цитировали его по брошюре Линь Бяо "Слава победе в гражданской войне", по шестнадцати пунктам "культурной революции"… Народ начал расходиться с площади, и, поняв, что массы не вняли призывам, бунтари, как обычно, предались злобным выпадам.
Вспоминая, Берит грустно качала головой.
- Непосредственным результатом того митинга стало то, что нормальные левые организации потеряли возможность распространять "Искру" и "Вьетнамский бюллетень" на заводах и фабриках. Нашла ты своего Ёрана?
- Я еще немного почитаю, - ответила Анника и уселась на шаткий стул.
- Ты знаешь, где меня найти в случае чего, - сказала Берит и ушла, оставив Аннику в бумажной пыли.
Анна Снапхане как на крыльях летела по ламинату коридора, наступая на прямоугольники света, лившегося из открытых дверей, мимо ящиков с копировальными аппаратами и сплющенных картонных коробок. Кровь в жилах играла и бурлила.
Она выиграла! Три крупные независимые кинокомпании выполнили устные договоренности, заключенные ранее, и продали свою продукцию ТВ "Скандинавия".
Одно из главных действующих лиц заявило уже, что семейство приложит все силы, чтобы заставить их отступить: помимо тотального бойкота новой компании в том, что касается распределения и финансирования, надо готовиться к тотальной проверке всей деятельности "Скандинавии" в СМИ, принадлежащих семейству. Все дела компании будут проверяться и анализироваться, независимо от вида деятельности, можно ожидать кампании клеветы, будут задействованы все ведущие обозреватели, которые будут цепляться к любой мелочи и требовать отставки руководства.
- Думаю, что методы будут самыми мафиозными, - сказал шеф, а он, по иронии судьбы, родился на Сицилии и не отличался особой пугливостью.
Пусть эти черти щиплют свою травку, подумала Анна, испытывая ликование и слыша мысленно, как летят в потолок пробки из бутылок шампанского.
Она села и закинула ноги на стол.
ТВ "Скандинавия" будет работать. Швеция - не банановая республика. Одно-единственное семейство не имеет власти над свободой слова, не может запретить ни одно предприятие, пусть даже оно наносит ущерб его экономическим интересам. При демократии так не бывает.
Она выдвинула нижний ящик стола и достала оттуда непочатую бутылку виски. Напевая старинную песенку, она принялась откручивать крышку. Разве не заслужила она маленький глоточек?
Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. Она быстро сунула бутылку в ящик, задвинула его и взяла трубку.
- Что ты вчера наговорила Сильвии?
Голос Мехмета был предательски мягким, как бархат, но Анна знала его и понимала, какая серная лава бушевала под этим внешним спокойствием.
- Вопрос интересный, но есть и еще один вопрос: что она делала в детском саду моей дочери? - сказала Анна, чувствуя, как ее мир разлетается на мелкие осколки. От гнева и отчаяния небо за окном почернело.
- Мы можем разговаривать как взрослые люди? - спросил Мехмет, и температура его голоса немного повысилась.
- Какой взрослый план вы имели в виду вчера? Я должна была прийти в садик и обнаружить, что моя дочь исчезла? Что я должна была подумать? Что Миранда убежала от меня, потому что ей лучше с Сильвией? Или я должна была подумать, что ее похитили?
- Ты глупа как пробка! - воскликнул Мехмет, перестав скрывать клокочущую ненависть.
- Глупа?! - закричала Анна в трубку и встала. - Глупа?! Чем вы там занимаетесь в вашей милой семейке? Сначала ты приходишь ко мне и говоришь, что ты и твоя баба хотите взять опеку над моей дочерью, потом она пытается похитить ее из детского сада. В чем дело? Это что, террор?
- Успокойся, - произнес Мехмет таким ледяным тоном, что из трубки повеяло холодом, ненависть сменилась презрительным пренебрежением, от которого Анна оцепенела.
- Пошел к черту, - сказала она и положила трубку.
Она тупо уставилась на телефон. До следующего звонка прошло ровно столько времени, сколько требовалось для повторного автонабора.
- Значит, теперь Миранда только твоя? Как быть тогда с твоими очаровательными идеалами относительно равной ответственности родителей? Как быть с твоими теориями о равноправии и о том, что ребенок принадлежит обоим родителям, а не только одному?
Анна снова опустилась на стул, чувствуя, что впадает в состояние горя, в состояние, которого она всегда стремилась избегать, - сейчас она испытывала горечь, злобу, зависть, она ступила на зыбкую почву, вылезла вся дрянь, и деться было уже некуда, зыбучий песок крепко ухватил ее, и она стремительно погружалась на дно.
- Какой ты милый, - сказала она. - Кто обманул? Кто оставил семью? Кто искушает дьявола? Точно не я.
- Сильвия вчера плакала весь вечер, она была просто безутешна, - сказал Мехмет, и в его голосе тоже прозвучали плаксивые нотки.
Эти крокодиловы слезы окончательно вывели Анну из себя.
- Бог ты мой! - закричала она. - Я еще виновата и в том, что она такая слабонервная.
Мехмет набрал в легкие воздух и заорал, перейдя во фронтальную атаку:
- Сильвия сказала, что ты ее оскорбила, и могу сказать тебе одно, Анна Снапхане, если ты будешь и дальше вмешиваться в мою семейную жизнь, то я за себя не отвечаю!
Анна почувствовала себя так, словно из груди внезапно исчез воздух. Мозгу перестало хватать кислорода, она задыхалась.
- Ты мне угрожаешь? - сказала она. - Ты на самом деле такой дурак? Как же низко ты пал. Она что, совсем лишила тебя мозгов?
Отчуждение нарастало, оно раскручивалось по линии над зыбучим песком оборот за оборотом, и когда голос Мехмета снова зазвучал в трубке, он находился уже на расстоянии световых лет от Анны.
- Я понял, - сказал он. - Поступай как знаешь.
Потом наступило молчание. Диалог исчерпался.
Чувства выкипели. Анна упала лицом на стол и разрыдалась.