"Как продвигается совместная работа с объединением областных советов? Эта София Гренборг, как она?"
Он вскочил, скомкал свои документы о совместной работе и швырнул их в мусорную корзину. Бумаги, оставленные Софией, он положил под стакан с ручками и поспешил в детский сад.
У Анники окончательно затекли ноги от долгого сидения на неудобном стуле, когда дверь кабинета наконец открылась и шеф-редактор, выглянув, предложил ей войти.
- У меня десять минут, - сказал он и повернулся к Аннике спиной, прежде чем она смогла что-то ответить.
Она встала и попыталась размять омертвевшую ногу. Настроение сразу испортилось. Пошатываясь на потерявших чувствительность ногах, она вошла в кабинет в тени широкой спины Шюмана, тихо возмущаясь его торопливостью. Она села на стул и, достав свои записи, положила их поверх диаграмм, застилавших письменный стол шефа.
Шеф неторопливо вернулся на свое место, сел в кресло и откинулся назад.
- Ты так и не отказалась от версии терроризма, - сказал он, просто констатируя факт, и сложил руки на животе.
- Мне удалось добыть важные сведения, которые, правда, довольно противоречивы, - сказала Анника и взяла в руки свой блокнот.
Она стала просматривать записи и вдруг поняла, что открыла блокнот не на той странице. Анника принялась лихорадочно искать нужное место. Шюман тяжело вздохнул.
- Расскажи своими словами, - сказал он, и Анника опустила блокнот на колени. Она все еще пыталась твердо поставить ноги на продолжавший качаться и проваливаться пол.
- Террориста зовут Ёран Нильссон, - сказала она. - Родился в Саттаярви в Торнедалене в 1948 году. Отец был пастором лестадианского толка.
Она снова взяла в руки блокнот и перелистала его.
- В девятнадцать лет он приехал в Упсалу изучать богословие, вступил в ряды бунтующей молодежи и весной 1969 года стал маоистом. Курс он не закончил, вернулся в Норботтен и стал работать в церкви. В Лулео вступил в маоистскую группировку под псевдонимом Рагнвальд и отказался от своей веры, по каковой причине ему пришлось заключить гражданский брак. Тем или иным образом он был замешан в преступлении на военно-воздушной базе Ф-21, хотя полиция не считает, что он лично присутствовал на месте преступления во время его совершения. Бежал из Швеции в среду восемнадцатого ноября 1969 года и с тех пор здесь не появлялся. Видимо, не состоялась и его свадьба, которая должна была иметь место в ратуше Лулео двадцатого ноября, то есть через два дня после взрыва на базе.
Шюман неторопливо кивал.
- Потом он уехал в Испанию и стал профессиональным убийцей в ЭТА, - дополнил шеф-редактор, заглянув в раскрытую газету, лежавшую на приставном столике.
- Меня сейчас интересует то, что произошло на базе Ф-21, - сказала Анника.
- Помнится, ты говорила, что полиция сняла с него подозрения и считает, что он лично не участвовал в этом преступлении.
Судорожно сглотнув, она молча кивнула.
- Итак, кто же взорвал самолет? - спросил Андерс Шюман бесстрастным тоном. Руки на животе не дрогнули.
Анника помолчала несколько секунд, прежде чем ответить.
- Карина Бьёрнлунд, - выпалила она. - Министр культуры.
На лице шеф-редактора не дрогнул ни один мускул. Руки его как пришитые остались лежать на пуговицах рубашки, спина так и осталась согнутой, глаза не округлились - но в комнате вдруг стало нечем дышать.
- Я понял, - произнес Шюман после очень долгого молчания, - что у тебя в кармане превосходная обвинительная статья. Подарок для прокурора.
Анника попыталась рассмеяться, но смогла только тихо фыркнуть.
- Собственно, материала пока нет, - сказала она, - но министр культуры - самый вероятный виновник.
Шюман стремительно подался вперед, опираясь руками о край стола, встал с кресла и вышел из-за стола, не глядя на Аннику.
- Не знаю, хочу ли я и дальше все это слушать, - сказал он.
Анника привстала, следуя примеру шефа, почувствовала, что пол ускользнет из-под ног, и снова опустилась на стул и подняла с колен блокнот.
- На месте преступления был обнаружен след обуви тридцать шестого размера, - сказала она. - Следовательно, мы должны предположить, что преступление совершил либо ребенок, либо девушка, но более вероятной представляется версия взрослой женщины с маленькой ступней. Женщины практически никогда не становятся террористками самостоятельно, рядом с ними всегда находится мужчина. Рагнвальд спланировал преступление, а невеста его выполнила.
Шюман перестал мерить шагами кабинет и повернулся к Аннике, уперев руки в бока.
- Невеста?
- Они должны были пожениться - помощник священника Ёран Нильссон из Саттаярви и Карина Бьёрнлунд из Карлсвика, что близ Лулео. Я прочесала всех Ёранов Нильссонов и Карин Бьёрнлунд на государственном сайте фамилий и адресов и нашла, что соответствуют только эти двое.
- Террорист и министр культуры?
- Террорист и министр культуры.
- Они должны были пожениться через два дня после преступления?
Анника кивнула, удивленно посмотрев на шефа, и почувствовала, что пол под ногами перестал качаться.
- Откуда тебе это известно?
- Из объявления об обручении, опубликованного в "Норландстиднинген" за четыре недели до преступления.
Андерс Шюман скрестил руки на груди, покачался на пятках и посмотрел сквозь тонированное окно, выходившее на русское посольство.
- Ты на сто процентов уверена в том, что Карина Бьёрнлунд осенью 1969 года планировала выйти замуж за человека, который вскоре стал профессиональным убийцей?
Анника откашлялась и согласно кивнула. Шюман продолжил свои рассуждения:
- Из любви к своему суженому наш министр культуры нанесла ущерб государственному имуществу, убила одного часового и ранила другого?
- Этого я не знаю, но звучит очень логично, - сказала Анника.
Шеф вернулся на свое место и тяжело опустился в кресло.
- Сколько ей тогда было лет?
- Девятнадцать.
- Она уже жила с этим парнем?
- Тогда она еще жила дома со своими родителями в Карлсвике.
- Где она работала?
- В объявлении об обручении было сказано, что она студентка.
Шюман взял ручку и черкнул что-то на уголке одной из таблиц.
- Знаешь, - сказал он, посмотрев после этого на Аннику, - большей чуши я не слышал за всю мою жизнь.
Он бросил ручку на стол. В наступившей тишине она упала на бумаги с оглушительным треском, пол расступился под ногами Анники, и ей показалось, что она сейчас провалится в пропасть.
- Я рад, - продолжал Шюман, - что с этими сведениями ты пришла ко мне, а не к кому-нибудь другому. Надеюсь, ты никому не рассказывала весь этот бред?
У Анники закружилась голова, кровь прилила к вспыхнувшим щекам.
- Нет, - прошептала она.
- Ни Берит, ни Янссону, ни бабушке?
- Моя бабушка умерла.
Несколько секунд Шюман внимательно разглядывал Аннику, потом выпрямился.
- Хорошо, - сказал он и отвернулся. - С этого момента ты вообще больше не касаешься терроризма. Отныне ты не имеешь никакого отношения ни к Карине Бьёрнлунд, ни к этому чертову Рагнвальду, ни к взрыву в Лулео и вообще ни к чему такому, понятно тебе?
Анника откинулась на спинку стула, слушая, как шеф, дыша ей в лицо, диктует свою волю.
- Но, - попыталась возразить она, - разве не стоит по меньшей мере покопаться в этом деле дальше?
Шюман посмотрел на нее с таким удивлением, что у Анники перехватило дыхание.
- Ты хочешь, чтобы я поверил, будто разыскиваемый Швецией в течение тридцати лет террорист - девочка - подросток из норботтенской деревни, жившая с мамой и ставшая затем министром культуры в социал-демократическом правительстве?
Анника мелко вдохнула открытым ртом.
- Я не говорила об этом в полиции…
- И это к лучшему.
- …но считаю, что ее надо допросить. Может быть, есть какое-то нормальное объяснение…
Анника замолчала, когда раздался резкий сигнал селектора.
- Пришел Герман Веннергрен, - сказала секретарша сквозь треск на линии.
Шеф сделал три больших шага по кабинету, подошел к телефону и нажал кнопку ответа:
- Попроси его войти.
Он отпустил кнопку и посмотрел на Аннику. Она поняла, что он смотрит сквозь нее, думая уже совсем о другом.
- Я не желаю больше слушать этот вздор, - сказал он. - Можешь идти.
Она встала, удивляясь, что еще не рассыпалась на куски, подхватила блокнот ничего не чувствующими руками и взглянула на далекую, словно маячившую в конце длинного туннеля, дверь.
Она собралась с силами и побрела к выходу.
Андерс Шюман смотрел на закрывшуюся за Анникой Бенгтзон дверь с чувством грызущего разочарования.
Какая жалость, что это говорит Анника - Анника, которую всегда отличала такая аккуратность и такое честолюбие. Она, кажется, совершенно утратила чувство реальности, чувство меры. Она оторвалась от действительности и предалась каким-то фантазиям о террористах в правительстве вперемежку с убитым в Эстхаммаре центристом.
Он заставил себя сесть, повернулся на крутящемся кресле так, чтобы видеть свое отражение в темном стекле, постарался рассмотреть огромное бетонное здание под русским флагом.
Что он, как шеф-редактор, должен делать в такой ситуации? Обратиться к врачам? Может быть, Анника представляет опасность для себя и окружающих?
Ему стало тесно в кресле.
Он не видел у Анники суицидальных наклонностей и склонности к насилию. Единственное, что он мог со всей определенностью утверждать, - это то, что ее статьи стали совершенно безрассудными, и это был факт, с которым ему придется считаться. На Бенгтзон надо накинуть крепкую узду - так будет лучше и для нее самой, и для руководства.
Какая жалость, снова подумалось ему. Когда-то она казалась ему способной на большее.
Дверь кабинета распахнулась, и, как всегда, без стука в него ввалился Герман Веннергрен.
- Настало время выбирать войну, которую можно выиграть, - стиснув зубы, произнес он и бросил портфель на диван для посетителей. - Не угостишь меня кофе?
Андерс Шюман наклонился вперед, нажал кнопку селектора и попросил секретаршу принести два кофе. Потом он встал, выпрямился и подошел к диванам, на одном из которых, не сняв пальто, расположился Веннергрен. Шюман лихорадочно гадал, что означает этот скоропалительный и неожиданный визит председателя совета директоров.
- Плохие вести с поля боя? - спросил он, усаживаясь на диван по другую сторону стола.
Председатель протянул руку к замку портфеля и принялся играть с ним, раздражающе щелкая металлической скобкой.
- Есть победы и есть поражения. Но могу порадовать тебя: на твоем фланге я вижу победу, Я сейчас иду с совещания в избирательной комиссии объединения издателей, где я предложил твою кандидатуру на этот пост со следующего года. Бывший председатель перестал справляться с обязанностями, и ни у кого нет сомнения, что его надо менять. Мое предложение практически не встретило возражений ни у публицистов, ни у директоров.
Веннергрен, казалось, и сам был удивлен таким исходом дела.
- Возможно, они просто были в шоке от моего предложения, - сказал он. В этот момент вошла секретарша с подносом - кофе, сливки, пряники.
- Но я так не думаю, - сказал председатель правления, схватив пряник, прежде чем секретарша успела поставить поднос на стол. - Один из них назвал тебя коллективным капиталистом. Как ты думаешь, что он имел в виду?
- Все зависит от тональности - была она позитивной или негативной, и какой смысл он сам вложил в свое высказывание, - сказал Шюман, уклонившись от прямого ответа.
Герман Веннергрен, оттопырив мизинец и округлив губы, отпил кофе из фарфоровой чашки.
- Вполне возможно, что и другая сторона собирает силы, - сказал Веннергрен, сделав маленький глоток. - Нам еще рано откупоривать шампанское и праздновать победу, но мне кажется, что через тебя, как председателя объединения газетных издателей, я смогу оказывать влияние на его деятельность. Когда ты станешь председателем, я хочу, чтобы на первом же совещании ты поднял вопрос, имеющий первостепенное значение для семьи.
Андерс Шюман удобно откинулся на спинку дивана, сохраняя нейтральное выражение лица. Тем не менее положение вещей представилось ему со всей кристальной ясностью.
Он должен стать торпедой семьи, ее тараном против внепартийности и аполитичности объединения издателей.
- Так, - произнес Шюман ровным голосом, - и что это за вопрос?
Веннергрен хрустнул карамелькой.
- Вопрос о ТВ "Скандинавия", - ответил он и стряхнул крошки с губ. - Действительно, можем ли мы впустить крупный американский капитал в наш эфир без всякого обсуждения этого вопроса?
Еще одна война, подумал Шюман. Поражение в ней неизбежно. Старик недаром сильно встревожен.
- Думаю, что этот вопрос надо всесторонне обсудить, - сказал он нерешительно, не зная, что лучше выбрать - проклятие за лоббизм и манипуляции или притвориться настоящим руководителем.
- Правильно, - сказал Веннергрен и вытер пальцы льняной салфеткой. - Сколько статей посвятила "Квельспрессен" этому вопросу?
Вместо того чтобы ответить, Андерс Шюман встал, обошел стол и вернулся на свое место.
Никогда прежде семья не оказывала на него давление, требуя, чтобы газета писала заказные статьи по вопросам, представлявшим большой экономический интерес для семьи. Шюман сразу понял, насколько чувствительным будет проникновение американцев на шведское телевидение.
- Условием сохранения уважения, которым я пользуюсь в публицистическом сообществе, является критическая и самостоятельная линия поведения в отношении семьи в любой ситуации. - Он взял со стола ручку и принялся машинально вертеть ее в руках.
- Разумеется, разумеется, - сказал Герман Веннергрен, встал с дивана, застегнул пальто и взял портфель. - Самостоятельная линия поведения, это ясно, конечно, конечно. Но ты же не глупец, Шюман. Ты прекрасно знаешь, на кого работаешь, не правда ли?
- Я работаю на журналистику, - продолжил Андерс Шюман, чувствуя, как его охватывает негодование. - На истину и демократию.
Веннергрен устало вздохнул.
- Да, да, - сказал он. - Но ты же должен понимать, как высоки ставки в этой игре. Какого черта мы должны поддерживать ТВ "Скандинавия"?
- Чтобы им не заткнули рот и не лишили эфира, - без обиняков ответил Шюман.
Веннергрен еще раз вздохнул.
- Это ясно как день, - сказал он. - Но как? Мы испробовали все. Правительство неумолимо. Этот американский консорциум соответствует всем критериям допуска к цифровым передающим сетям. В следующий вторник в риксдаге будут внесены соответствующие предложения, но мы не можем рассчитывать, что отдел культуры изменит свою позицию только по - тому, что мы этого хотим.
- Так скоро? - удивился Шюман. - Должно быть, на вас очень сильно давят.
- Все было ясно уже на предварительных слушаниях, но ты же знаешь, какова у нас государственный советник Бьёрнлунд. Она вообще не любит работать. Мы посмотрели выполнение заказа в типографии риксдага - ничего не напечатано.
Шюман бросил взгляд на свой письменный стол. В углу последнего финансового отчета он заметил слова, которые записал, думая, как тяжело ему теперь будет с Анникой Бенгтзон.
Карина Бьёрнлунд, невеста террориста Рагнвалъда, взорвала самолет на базе Ф-21???
Он смотрел на написанную им фразу, и ему становилось еще тяжелее.
Какая ситуация сложится в недалеком будущем в Швеции со средствами массовой информации?
Хочет ли он сам, чтобы шведские СМИ управлялись ответственными и серьезными владельцами с давними традициями, умеющими отстаивать демократию и свободу слова? Или он хочет, чтобы они задохнулись в пропитанной жаждой наживы атмосфере индустрии развлечений? Может ли он преднамеренно поставить под сомнение репутацию "Квельспрессен", "Моргонтиднинген", радиостанций и телевизионных каналов только ради какой-то немой и стереотипной этики в отношении собственников? Этики, которая требует только одного - чтобы он подавлял, подавлял, неважно какой ценой?
И наконец: готов ли он пожертвовать своей карьерой?
Андерс Шюман взял со стола финансовый отчет со своими каракулями и посмотрел в глаза председателю правления.
- Есть одна вещь, - сказал он. - Карина Бьёрнлунд отдаст все на свете, чтобы это никогда не было опубликовано.
Герман Веннергрен заинтересованно вскинул брови.
Зимняя слякоть летела в лицо Аннике с издевательским безразличием, душила, заставляя сдерживать дыхание. Раздвижные двери автоматически закрылись за ее спиной. Шипение дверей смешалось со скрежетом льдинок в механизме. Чтобы заслониться от яркого света неоновой вывески издательства, Анника закрыла глаза ладонями. Перед ней тянулась улица, развертывался мир - массивный и непробиваемый, она чувствовала, что теряет равновесие, центр тяжести стремительно сместился в живот, потом ниже колен. Как ей сделать хотя бы первый шаг? Как она доберется до дому?
Большей чуши я не слышал за всю мою жизнь. Надеюсь, ты никому больше не рассказывала этот бред?
Где-то в закоулках сознания снова зазвучал ангельский хор, без слов, только мелодия, пришедшая откуда-то из космической пустоты.
С этого момента ты вообще больше не касаешься терроризма. Отныне ты не имеешь никакого отношения ни к Карине Бьёрнлунд, ни к этому чертову Рагнвальду.
Как могла она допустить такую ошибку? Она что, и в самом деле сошла с ума? Что происходит с ее головой? Откуда взялись эти глухие шоры? Неужели произошло то, что никогда, ни при каких условиях не должно было произойти?
Она прижала руки к глазам, изо всех сил зажмурилась, чтобы прогнать ангелов, но вместо этого задержала их в голове, дав полностью овладеть своим мозгом. Ангелы внедрились в сознание и принялись за свои бессмысленные утешения.
Сладкому сердцу приветная вера.
"Так не пойдет. Я больше не могу".
Где-то в глубине сумки зазвонил мобильный телефон, она прикрыла глаза, слыша, как вибрация пробивается сквозь блокнот, жевательную резинку и женские прокладки, через толстую подкладку куртки, треплет ее за талию, теплом разливается в животе. Она стояла и ждала, пока звонок не прекратился.
Я не желаю больше слушать этот вздор.
Вокруг расстилался молчаливый Стокгольм, шум уличного движения стих, влажная пелена радужно мерцала вокруг уличных фонарей и неоновых реклам, она оторвала ноги от брусчатки перед входом в издательство и поплелась к гаражу по замерзшей траве газона мимо бетонного островка безопасности.
- Анника!
Она резко обернулась, у нее снова перехватило дыхание. Она опять оказалась напротив пневматических дверей. Ветер снова принялся трепать ей волосы, шипеть и плевать в лицо.
- Беги скорее, ты же вся промокла.
Старая зеленая "тойота" Томаса стояла на островке безопасности возле гаража, и Анника удивленно смотрела на машину. Что она здесь делает?