"Сейф" – вторая повесть из цикла Эрнста Сафонова "Как дела, Чухлов?". Главный герой цикла – начальник райотдела милиции.
…В райцентре ограблена мебельная фабрика – из помещения кассы злоумышленники ночью вынесли старинный сейф с большой суммой денег. Майор Чухлов уверен: преступление совершено кем-то из местных жителей…
Эрнст Сафонов
Сейф
Повесть
I
В неясный предрассветный час, сумеречный и тяжелый, казалось, от всеобщей вселенской дремы, Чухлова встряхнул телефонный звонок. Дотянувшись до трубки, он поспешно сказал в нее сердитым, хриплым со сна голосом.
- Ну что еще... слушаю!
Тут же покосился через плечо - не проснулась ли Варвара, дьявол их забери, эти сумасшедшие, посреди ночи звонки. Можно, наверно, сто лет проработать в милиции тем же начальником райотдела, и все равно не привыкнешь к ним - неурочным звонкам, бессовестно ломающим твой сон, от которых сердце пугливо, болезненно сжимается: что на этот раз, а?!
Вчера он поздно вернулся из Чуваксина, ложился спать усталый и возбужденный. Все эти дни втайне надеялся, тревожно, как бы издалека сам в себе прислушиваясь к этой надежде, а вдруг бежавший из заключения Хрякин все ж доберется до родимых мест и они с ним встретятся? Но Хрякина перехватили в Липецкой области, и это, конечно, прекрасно, что не дали ему погулять на воле, а то бы с автоматом в руках Хрякин мог натворить таких дел - сироты бы да вдовы на его пути оставались... А теперь отгулял свое. И все-таки хотелось ему, Чухлову, напоследок посмотреть в хрякинские волчьи глаза, чтобы именно он, Чухлов, никто другой, взял бы его. Самолично...
- Товарищ майор? - резко прозвучало в телефонной трубке. Голос дежурного - недавно после окончания училища присланного в отдел лейтенанта - был нетерпелив, по-юношески звонок. - Вы слушаете?
- А что я, по-твоему, делаю?
- Разрешите доложить...
- Короче! Что?
- Из кассы мебельной фабрики похищен сейф...
"Ничего себе неделя начинается, - Чухлов положил трубку на аппарат. - Давненько такого в Доможилове не было. Свои иль залетные?"
Он снова взглянул на Варвару - та лежала недвижно, как-то неловко прикрыв лицо согнутой в локте рукой, однако дыхания ее он не уловил: не спит! Тихонько выбрался из постели, и когда умылся, прошел из ванной на кухню - жена в длинной ночной сорочке сидела уже там, а перед ней - для него - стояла кружка с простоквашей и тарелочка с пирожками. Сквозь окна сочился мутный свет, слабо проявляя из чернильно-фиолетовой наволочи кухонные предметы, тускло поблескивающую посуду в шкафу. По заспанному лицу Варвары тоже скользили темные неровные блики, старя его, превращая чуть ли не в старушечье; и может, от этих бликов или на самом деле так было - на лице жены Чухлову виделись недовольство, даже вроде бы отчужденность.
Удивляться не приходилось: вчера меж ними случилась размолвка, и Варвара, отходчивая при больших семейных ссорах, из-за пустяка, бывает, дуется на него по два-три дня. Да, впрочем, дуется ли? Точнее, вид такой делает, а по его личному определению - "страху нагоняет"! Чтоб, дескать, не забывался, помнил, что кроме его милицейской службы существуют семейные обязанности, и она, Варвара, терпит-терпит, но любое терпенье лопается... Вон дочь из Москвы сообщила - приезжает, и не одна к тому ж, а в угловой комнате обои старые, залоснились, краска на полу облезла, рама на проржавевших петлях скрипит, того гляди сорвется, - есть ли хозяин в доме? Не стыдно будет перед чужим человеком? "Год, ты понимаешь, го-о-од твержу тебе про ремонт, - досадливо говорила за ужином Варвара. - Денег тебе жалко, Чухлов, мастера позвать?"
И, прислушиваясь сейчас, не едет ли за ним машина, начиная раздражаться, что долго они там, в отделе, возятся, замечание от него водителю обеспечено, он сказал Варваре:
- Найду я тебе сегодня мастера.
А из головы все эти минуты не уходило главное сейчас для него: "Свои иль залетные?" И пока вяло - не по времени - завтракал, думал о Варваре, уже успел перебрать в памяти, как картотеку полистал, кто из своих, доможиловских, мог пойти на такое: выкрасть сейф с деньгами. Есть четыре-пять лихих удальцов на примете, всегда готовых взять, где плохо лежит, - их на месте преступления за руку хватали, судили потом... Однако предполагать, подозревать - занятие зыбкое, тут легко маху дать, окажется после, что кого имел в виду, он вовсе ни при чем, своим неверием, подозрением ты, выходит, оскорбил его... Ах, если б те, кто уволок этот фабричный сейф, хорошенько б "наследили" там, в помещении кассы, чтоб сразу можно было выйти на них! Дай-то бог, как говорится.
Варвара продолжала молчать.
Послышался нарастающий гул автомобильного мотора; на крыльце, узнав приближающуюся машину, коротко, но громко тявкнула Сильва, давая знать хозяину, чтоб выходил. Фары золотисто высветлили штакетник ограды, недвижные в сонном покое кусты сирени. Чухлов, надвинув козырек фуражки пониже, на самые брови, потоптался, покашлял в кулак, постоял посреди кухни еще полминутки, раздумывая, заговорить ли опять с Варварой иль нет, и все же не поступился своим мужским самолюбием - молча пошел к двери.
Ее голос остановил его у порога:
- Сказал бы уж хоть... надолго ль?
- Да нет, - быстро отозвался он. - Воришка один объявился...
- Стали б из-за какого-то воришки тебя из постели вытаскивать!
Он вернулся к ней, шутливо пригнул ее голову к столу: н а тебе! Она потерлась щекой о шершавый обшлаг его форменной тужурки, сказала, как говорила уже не раз:
- Сколько я еще буду мучиться с тобой, Чухлов?
- Не так уж много нам осталось, Варя, - ответил он и хотел, чтоб легкими его слова были, но почему-то не получилось, как-то уж всерьез, по-правдашнему вышло. Попробовал исправить - добавил с фальшивой приподнятостью: - Давно ж советую: беги от меня на спокойную жизнь к какому-нибудь бухгалтеру!
Варвара почему-то вздохнула.
- Обедать приходи.
- Слушаюсь!
- Поосторожней, если что...
- Само собой!
Только открыл дверь - Сильва на грудь прыгнула, успела в щеку лизнуть.
- Ах ты, пенсионерка, ах ты, морда ласковая, а знаешь: скоро наша Таська приедет, Тая!
Овчарка, услышав близкое, приятное ей имя, радостно поскуливала, толкалась в колени.
У калитки стоял сержант-водитель по фамилии Зайцев.
- Не дождешься тебя, будешь спать на дежурстве - в пожарную охрану переведу! - то ли пригрозил, то ли пошутил Чухлов.
II
Похищенный на фабрике сейф - аккуратный, полметра на полметра стальной ящик, открывавшийся двумя нехитрыми ключами, - был "гундобинский", то бишь когда-то, тому шесть десятков лет, принадлежал доможиловскому купцу Гундобину.
Кому начавшаяся империалистическая война была в разор, дышала в лицо смрадным тленом, а предприимчивый купец усмотрел в ней возможную выгоду для своего кармана. Он быстренько заложил полукустарное, однако обширное предприятие, выторговал для племянника штабс-капитанские погоны, и тот стал подле него "военпредом", заключавшим с дядей договоры на военные поставки; и через два-три месяца в действующую армию ходко пошли крашенные в защитный цвет гундобинские изделия - обозные повозки, санитарные двуколки, артиллерийские зарядные ящики на кованых колесах, походные кавалерийские коновязи и даже складывающиеся "военно-полевые" стульчики для господ офицеров...
В восемнадцатом оставшиеся без призора мастерские Гундобина в одну ветреную осеннюю ночь выгорели дотла. Возможно, спалил их сам обезумевший от ярости и горя купец или кто-то из его многочисленной родни, живые веточки от которой до сих пор прослеживаются в Доможилове. Да и сама фамилия в трех-четырех домах сохранилась, хотя владельцы ее - далекие отпрыски разворотливого российского торгаша-промышленника - по сегодняшним представлениям вполне приличные и, правильнее будет сказать, обычные люди - рабочие и служащие местных учреждений. А один из современных Гундобиных вырос до большого музыканта, лауреата международных конкурсов, чем в Доможилове, естественно, гордятся. В краеведческом музее при Доме культуры на стенде, отведенном теме "Развитие капиталистических отношений после аграрной реформы 1861 года в Доможиловском уезде", есть пожелтевшая фотография Гундобина-старшего - хищника и эксплуататора; а на стенде, раскрывающем достижения социалистической культуры в масштабах района, законно занял свое место снимок Гундобина-правнука - известного виолончелиста и доцента консерватории... Никакого противоречия, понятно, тут нет. Старое - в прошлом, кто чего заслуживал - свое получил; молодое же - со всеми трудовыми полезными делами и талантами - в настоящем. Жизнь в вечном разумном продолжении!
Впрочем, все это припоминается к случаю, Чухлову сейчас не до исторических экскурсов, хотя - поразмыслить - ведь не по прихоти памяти, а само собой, по необходимости, всплыло в разговоре купецкое имя. Когда стали выяснять, какой же был сейф, оказалось, "гундобинский". И еще... Мебельная фабрика в тридцатые индустриальные годы поднялась на бурьянном пепелище гундобинского заводика, на пустом холодном месте. Из купеческих помещений оставался лишь маленький осанистый домик из красного кирпича - бывшая контора. Тогда она стояла на отшибе, в сторонке от пронзительного шума мастерских, и пожар восемнадцатого года не достал ее.
Теперь старинный домик, на загляденье крепкий своими массивными стенами, с железными решетками на узких оконцах, взят в окружение другими фабричными постройками, в свою очередь окольцованными грубой оградой из бракованных бетонных плит. В домике размещаются бухгалтерия и касса.
В момент ограбления сигнализация, установленная на входной двери и каждом из окон, не сработала: никакого тревожного сигнала дежурные у пульта вневедомственной охраны не зафиксировали. И это объяснимо. Преступники (а Чухлов, прикинув все, не сомневался, что тут действовал не один человек) просто-напросто "обошли" охранную сигнализацию. Они прокопали давным-давно засыпанный, забытый, казалось, всеми и поросший травой лаз в подвал, затем оттуда, из подвала, взломали половицы и через этот пролом проникли в кассу. После тем же путем, волоча за собой на веревке сейф, выбрались наружу. Дальше ящик, видимо, несли на себе - следов волочения на земле не обнаружено.
Первым, кто дал знать милиции о случившемся, был старик - ночной сторож. Во втором часу ночи он, по его словам, пошел в обход территории. Возле ног крутилась дворовая шавочка Тяпа, взятая из дому на дежурство, как объяснял дедок, "чтоб в темном ночном климате была одушевленная душа рядом, для настроения, стало быть...". Когда они, "разговаривая", проходили мимо бухгалтерии, Тяпа неожиданно прянула в сторону и - опять же словами старика - "как сквозь землю провалилась". А через минуту заливистый Тяпин лай, к изумлению и страху ее хозяина, донесся... из самой бухгалтерии, изнутри! Потом-то стало ясно - она была в тот миг в подвале, куда нырнула в проделанный грабителями лаз. Сторож, тут же заметив свежие земляные комья, а затем и саму дыру, пальнул из ружья в воздух и побежал к телефону...
Когда утром будут снимать показания с кассира Натальи Огурцовой, она угрюмо скажет:
- Какой пол-то у нас был - одни вздохи. Как Гундобин настелил его - не меняли небось. Опасались мы ноги на нем поломать, при каждом шаге половицы угинались и подмахивали, а живем, между прочим, на мебельной фабрике, посреди изобилия досок! Чего стоило этот пол сковырнуть?! А если б пол был такой, какой следует?.. Беззаботные начальнички у нас...
Старший лейтенант Сердюк - сам толстый, шестьдесят второго размера одежду носит - грубовато пошутит:
- Ладно на начальников... Вон, посмотреть, какая... гм... пышная женщина - шесть пудов весу будет. Под такими, как мы, и цементированный пол прогнется. Не приведи господь нам вдвоем на танцах оказаться!
Огурцова после этого вспыхнет, от шеи бросит ей на лицо пунцовые, словно при крапивнице, пятна, - обрежет она Сердюка:
- С женой своей зубоскальте, она у вас молоденькая, со всего засмеется! А мне не до веселого... - И, разрыдавшись, крикнет с отчаяньем: - Пятнадцать тысяч в сейфе-то было! Соображаете?!
III
За окном, во дворике - слышно было Чухлову - шофер Зайцев рассказывал что-то смешное, анекдоты, наверно, травил, потому что остальные не просто смеялись - давились хохотом, а участковый инспектор Щербаков тонко, по-бабьи вскрикивал: "Ой, мамочки!.."
Чухлов отодвинул нагретую утренним июльским солнцем штору, громко и строго сказал в форточку:
- Прекратить цирк! Всем временно свободным от дел заняться уборкой территории. Щербаков за старшего!
Кто-то там с досадой присвистнул, кто-то другой обронил: "Влопались, братцы!", а еще до слуха Чухлова донесся озорной голос Аркаши Дрыганова: "Ти-хо-о, вы! Чапай думает!"
Чухлов усмехнулся, снова подошел к форточке:
- Щербаков! Младшему сержанту Дрыганову определи по его наклонностям, поделикатнее... Пусть клумбу в порядок приведет, к лютикам-цветочкам его!
Во дворе опять в смехе грохнули: намек начальника был понят. Случай, когда Аркаша Дрыганов допустил серьезную промашку - и цветы в ней играли не последнюю роль, - был хоть давно, но еще у всех на памяти.
...В Агеевой слободке устраивали засаду, чтоб арестовать объявленного в розыск некоего Протаскина - за бродяжничество, мелкое мошенничество, злостную неуплату алиментов. Стало известно: приехал откуда-то, тут он, в своих местах, прячется возле колхозной пасеки...
И все ж в этот день Протаскин ушел от них! Задержали его лишь через сутки - в двенадцати километрах от Агеевой слободки, на глухом железнодорожном разъезде, когда он пытался сесть на проходящий товарняк. Словоохотливый Протаскин, повсюду выдававший себя то за режиссера, то за художника, в "золотых" очках, с бородкой клинышком, поигрывающий тросточкой, потом, смеясь, рассказывал, как тогда, у пасеки, миновал засаду:
"Я в обход по тропиночке - и там, боже мой, красный околыш! Гляжу на него из-за кустика - молоденький парнище, задумчивый и, что растрогало мое усталое сердце, цветочки рвет! Ромашечки белые, колокольчики синие, желтые лютики вроде бы... да-да, лютики! Я сам нежно цветы обожаю - запомнил. А этот мечтательный вьюнош, несмотря что он натуральным пистолетом отягощен, то ль букет для любимой собирает, то ль венок плетет. Не всегда, сами согласитесь, такого сентиментального стража порядка увидишь. Была б другая... творческая обстановка, на холсте б его изобразил. Обязательно. Сочными мазками! Верьте как живописцу. И картина, не сомневаюсь, на выставку б пошла, на зональную, не меньше, а там на премию бы потянула, как, заметить, уже бывало у вашего покорного слуги... Однако это уже из мира искусств, замнем для ясности, вернемся к интересующему нас моменту. Там ведь как я выглядел? Какое-то недоумение, позорный факт! Я поэтому бросил прощальный взгляд на симпатичного милиционера, все равно, рассудил, не буду понят им... шмыг, пардон, и мимо!.."
Был вечерний час, отдыхали - и Протаскина, который сидел в кабинете следователя с таким видом, как будто бы делал тому одолжение, слушали, потешаясь. А совестливый Аркаша Дрыганов тогда и после сильно переживал, хотя он, Чухлов, никакого взыскания на него не наложил, отеческим внушением ограничился... И сейчас зря напомнил! Подвернулось на язык... Но это ему за "Чапая"! Нашелся... остряк-самоучка!
За окном продолжали звучать прежние голоса, смех, но теперь глуше, на отдалении, и Чухлов, устроивший для себя эту маленькую разрядку, опять ушел в думы.
Докладывая в областное управление о случившемся, он вежливо, но настойчиво отказался от предложенной помощи, заявив, что справятся собственными силами, уже к вечеру, а самое позднее утром следующего дня он надеется доложить о конкретных мерах, гарантирующих успех в обнаружении преступников. "Что ж, поверим тебе, Григорий Силыч, - не сразу и, как почудилось Чухлову, с сомнением отозвался заместитель начальника управления. Провода явственно донесли в Доможилово, как он там, в своем огромном кабинете, вздохнул, помешал ложечкой чай в стакане. - Только не забывай, Григорий Силыч, что пятнадцать тысяч - это не стираные кальсоны с веревки украли, тут спрос с нас иной..." - "Товарищ полковник, - ответил он сухо, - я приму к сведению это ваше разъяснение". На том конце провода на какое-то время наступило тягостное молчание, Чухлов даже успел мысленно ругнуть себя: не нужно было срываться по пустяку, а теперь вот дал начальству повод для обиды... Наконец полковник - и опять провода чутко донесли - недовольно хмыкнул, отпил глоток чая и, приказав, чтоб Чухлов постоянно был на связи, заметил с укором: "Надо ж понимать, Григорий Силыч... А то ведь мы тут, в управлении, тоже с самолюбием!" И положил трубку.
Оно, бесспорно, негоже дразнить вышестоящее начальство, ведь и сам, признаться, не очень-то приветствует, когда кто-либо из подчиненных перечит, гонор показывает... Служба есть служба, и он как-никак третий десяток лет в ней завершает. Ведь ни в каком еще районе области не осталось начальника райотдела, которому за пятьдесят, да чтоб на одном и том же месте долгие годы сидел. Академия МВД, училища, школы - выпуск за выпуском! Сердюк двух лет не побыл у него заместителем - берут в управление, потому что в кармане диплом высшей специальной школы. И хоть приказ о переводе еще не поступил, в интонации, во всем облике старшего лейтенанта - Чухлов подмечает - пробивается это: покровительственно-снисходительное отношение... Не отношение - отношеньице!
А полковник - что ж, они с Чухловым давно знают друг друга, он тоже из "старичков", он всегда поймет, придираться из-за ерунды не будет. Вот если Чухлов не сдержит слова, воры с мешком денег уйдут из-под его носа, тогда держись, не жди снисхождения, тогда полковник спро-о-осит и под горячую руку прежние грехи припомнит!
Однако вся машина сыска, рычаги и приводы которой под руками Чухлова, послушны и подчинены ему, в действии. Аппарат угрозыска, ОБХСС, служба автоинспекции, дружинники - все брошено на это дело, надежно перекрыты вокзал, аэропорт, дороги. И те ребята, что сейчас, возглавляемые лейтенантом Щербаковым, метут и посыпают песочком милицейский дворик, - они тоже в состоянии боевой готовности; это две оперативные группы, которые немедленно выедут по первому сигналу...