Когда Чухлов побывал на месте происшествия, затем поговорил с работниками бухгалтерии, он уверился: проделано все кем-то из местных или, во всяком случае, наводил налетчиков кто-то из доможиловцев. Ведь нужно было знать, что в былые годы существовал открытый лаз в подвал, помнить, с какой именно стороны дома, под каким окном, а засыпали его несколько лет назад. Сколоченный из жидких досок щит, на который навалили тогда землю, сгнил, трухлявым уже стал, - как еще он земляную тяжесть выдерживал? Стукнули лопатами - рухнул. По сути, копать не нужно было; лишь дерн сняли, надавили на гнилые доски - и грунтовое покрытие поплыло в подвал, образовав при этом удобный естественный спуск. По нему сползти - как с горки.
И другое... День налета на кассу был выбран безошибочно: тоже знали, что сейф набит деньгами. На фабрике ожидалась выдача зарплаты, многие, кроме того, могли видеть, что кассир Наталья Огурцова садилась в директорский "Москвич". А такое - это всем известно - бывало два раза в месяц, когда она вместе с шофером Костей, как бы под его охраной, выезжала в банк - за крупной суммой, за зарплатой.
Работники бухгалтерии подтверждают, что кое-кто, особенно из знакомых женщин, прибегал к ним, интересовался, будет ли выдаваться зарплата. Им отвечали: "Должны выдавать, кассир в банке..." Да и мужики, самые нетерпеливые, жаждущие, слонялись под окнами - тоже в ожидании. И выдача, конечно бы, состоялась, только с запозданием: Огурцова вышла с сумкой из банка лишь в четвертом часу. Но когда она на "Москвиче" возвращалась на фабрику, случилось непредвиденное, можно считать ЧП: в лакокрасочном цехе вспыхнул пожар. А бушующий огонь там, где помимо фанеры и прочего дерева легковоспламеняющиеся да взрывоопасные красители, - это, понятно, страшно, такой фейерверк получится - не подступись.
Пламя сбили минут за десять-пятнадцать сами рабочие и свои, фабричного поста пожарные, но цех все-таки пострадал, кое-что из готовой продукции обуглилось, потеряло товарный вид, а главное, один из учеников-мебельщиков, рьяно тушивший пожар, сильно обжег руки, пришлось на "скорой" отправить в больницу... Директор был взвинчен, ругательски ругал себя, а заодно и главного инженера, начальника цеха, завхоза: ведь всего неделю назад районная инспекция государственного пожарного надзора оштрафовала администрацию фабрики за недопустимую захламленность лакокрасочного цеха порожней тарой, сурово предупреждала этим, - и теперь пиши объяснительные, оправдывайся! Когда кассир Огурцова, улучив момент, заглянула в директорский кабинет, напомнила, что привезли заработную плату, он нервически бросил ей: "В своем уме, Изотовна, лезешь с чем? Видишь, что! Опечатай до завтра..."
Улики грабители оставили - и стоящие! Чухлов не сомневался, что так будет. Как бы тщательно ни готовилось преступление, как бы хитроумно ни маскировалось оно - следы обязательно обнаружатся; хоть маленькие, слабенькие, как паутинка, но обнаружатся! И на этот раз скрупулезный осмотр принес плоды.
Во-первых, розыскная собака довела проводника до дощатых мостков Доможиловского озера, возле которых, у свай, владельцы лодок держат свои посудины на цепях. Лодок десятка три - и это не так уж много...
Во-вторых, в подвале нашлась затоптанная в землю латунная пуговица с выдавленным на ней якорьком - такая, что бывает на флотской одежде. И что важно - в петельке пуговицы сохранилась розовая ниточка со свежим следом обрыва...
В-третьих, на небьющемся настольном стекле, под которым Наталья Огурцова хранила разные деловые бумажки и милые ее сердцу фотографии своих дочек-близняшек, остался видимый невооруженным глазом отпечаток ладони - верхней части тыльной стороны. Его, разумеется, тут же зафиксировали на специальную пленку.
И в-четвертых, в подвале с отверстия лаза сняли зацепившуюся за обломанный кирпич прядку коротких рыжеватых волос. Оставалось выяснить, чьи они...
Старший инспектор угрозыска капитан Чернущенко высказал предположение, что обувь преступников была обернута рогожной мешковиной, оттого следы ног такие размазанные, не отчетливые, и удалось к тому ж подобрать несколько грязных рогожных волокон. Чухлов согласился: "Пожалуй!"
И когда он отказался от помощи, предложенной заместителем начальника управления, он знал, что делает. Чего зря гонять из областного центра, за двести с гаком километров, "чужих" оперативников: сам будешь словно приклеенный к ним, никакой тебе собственной инициативы... Дело, разумеется, для района не рядовое, ответственное, о нем еще много будут говорить, прошляпить, поскользнуться никак нельзя, но не зря ж, черт возьми, они тут, в Доможилове, милицейскую форму носят. Доверено им блюсти правопорядок! Неужели он, Чухлов, ничему толковому своих помощников не выучил?
Ах, Чухлов, Чухлов, да будет тебе! Припомни лучше, как любил повторять первый послевоенный начальник доможиловской милиции Иван Самма: "Мы - дворники хорошей жизни. А наша собственная жизнь - лишь эпизод..."
Чухлов положил перед собой чистый лист бумаги, стал набрасывать основные направления поиска, по которым уже работают его помощники. Прикидывал, все ли учтено, на чем еще нужно будет остановиться... Ползли из-под пера авторучки аккуратные строчки:
"1). Огурцова, сторож, бухгалтерия, шофер Константин Яшкин. Опрос рабочих.
2). Доможиловское озеро. Кто рыбалил ночью? (Сейф - по ту сторону озера, в лесу, или - на дне?) Все владельцы лодок! Осмотр, беседа.
3). Кто может быть "моряк"? (Одежда).
4). Приезжие. (Данные участковых и линейного поста ж/д станции).
5). Магазины, столовые. (Серия и №№ ден. знаков по уточненным сведениям банка).
6). Розыскная собака - снова озеро. Лес.
IV
Попросил разрешения войти капитан Чернущенко - низенький, худенький, с очень живыми, излучающими жадное любопытство карими глазами - по виду подросток, хотя ему за тридцать пять. Он из брянских металлистов, несколько лет назад с завода был направлен на работу в милицию по комсомольской путевке, успел послужить в разных местах, в Доможилове не больше года, однако Чухлову кажется, что они знакомы давным-давно. Так всегда, если человек по душе тебе, понимаешь его с полуслова, если он такой же неистовый в деле, как ты сам...
Короче, Чухлов доволен старшим инспектором угрозыска. Жениться б, конечно, капитану не мешало, все сроки пропустил, в Доможилове он под ревнивым негласным надзором засидевшихся невест и молодых вдовушек: куда пошел, с кем на улице остановился, где вечером его видели... Но жениться - тут руководящим приказом не принудишь, человеку, может, без женщины рядом лучше, спокойнее... сколько нас - и все мы разные!
Чернущенко доложил, что экспертиза показала: обнаруженные на месте преступления волосы рыжего отлива - человеческие.
- Итак, имеем, выходит, рыжеватого блондина?
- Точно, Григорий Силыч.
- А с "моряками" как?
- Потихоньку отбираем... Шесть человек на примете.
- Потихоньку, говоришь?
Чернущенко засмеялся:
- Потихоньку - терпеливо, значит, вдумчиво. А так - в темпе, Григорий Силыч!
- То-то. В семнадцать ноль-ноль мне в управление звонить.
- Я пригласил на беседу шофера директора фабрики...
- Костю? Начинай, я зайду - послушаю...
Однако ни Константин Яшкин, ни Наталья Огурцова не сказали ничего такого, за что можно было бы хоть мало-мальски ухватиться. Сами они, как возможные участники кражи, не "вписывались" ни в какую схему. Костя Яшкин - вчерашний десятиклассник, вырос в районном центре у всех на глазах, он такой же тихий, работящий, как его отец - мастер сапожной мастерской комбината бытового обслуживания. Член ВЛКСМ, дружинник. Огурцова - тоже здешняя, все ее знают, и она всех, шумливая, но добрая характером, отзывчивая, и муж у нее - председатель рабочкома совхоза "Доможиловский". Огурцова клялась-божилась, что никому не говорила о полученной в банке сумме, что деньги на ночь остались в сейфе... Однако говорила не говорила - и без ее слов многие знали, чуть ли не вся фабрика, что кассир ездила в банк. Подозревать, что пожар в конце рабочего дня был устроен злоумышленником специально, дабы сорвать выдачу денег, не приходилось. Пожарная инспекция установила: загорание возникло из-за халатной небрежности. Одна из работниц забыла выключить электроплитку, на которой разогревала клей...
- Послушай, Миша, - сказал Чухлов перебиравшему на столе бумаги Чернущенко, - ведь они безошибочно вышли на лаз, знали, где копать...
- По этой линии пощупать? Не мешает!
- А кто мог помнить о лазе?
- Бывший хозяин дома, во-первых...
- Эк куда хватил! Гундобин, что ль? Купец?
- Еще тот, кто когда-то щитом закладывал, землей засыпал...
- Это уже похоже на дело.
- Может, с фабричного завхоза начать?
- Попробуй, Миша. А лучше так... придет - вместе с ним ко мне.
V
Стрелки часов между тем показывали всего половину девятого. Утро было по-летнему пригожее, в ярком свете, без той обволакивающей тело знойной духоты, что накапливается к полудню. И что за жара стоит весь месяц! Поля вокруг Доможилова изнывают в сухом безветрии, лес до мшистой подстилки прокален солнцем: редкий гриб не успеет проклюнуться - уже червивый. В Чуваксине, где Чухлов еще вчера ночевал, жаловались: неделя-другая без дождя - урожая не видать. Зерно в хлебном колосе останется щуплым, легким, картошка будет мелкой, огурцов и помидоров вдоволь не есть... Снарядом бы встряхнуть, что ли, небесную канцелярию!
А горячие лучи с белого безоблачного неба начинают доставать сюда, в кабинет... Чухлов стянул с себя, повесил на пластмассовые плечики тужурку, отстегнул галстук, удобнее - надолго - расположился за столом. Денек разгорается, кроме главных дел, самого наипервейшего среди них на сегодня есть текущие, тоже обязательные.
Вот стопка новеньких, пахнущих клеем и краской паспортов - на подпись ему. Их вручат вечером шестнадцатилетним - в районном Доме культуры, на украшенной кумачом сцене, под торжественную музыку духового оркестра. Напутствовать ребят добрым словом придут ветераны труда, герои минувшей войны. Начальник паспортного стола и секретарь райкома комсомола - устроители мероприятия - просили, чтоб на этой праздничной церемонии непременно присутствовал и он, Чухлов, при полном параде, с орденами и медалями, тоже с продуманной или записанной на бумажку напутственной речью, поучающей и подбадривающей юных граждан государства, выросших на славной доможиловской земле... Грешно было б отказаться, перепоручить, допустим, заместителям. Они - и Сердюк, и замполит - молодые у него, военного пороху не нюхали, о тяжелых для Родины годах знают понаслышке, из книг да родительских воспоминаний, и хоть в чем-то другом башковитые, профессионально подготовленные товарищи - все же нужно им самим еще многое прочувствовать, выстрадать, чтоб когда-нибудь после могли они сказать верное, свое слово о жизни...
Правда, тут, он, Чухлов, пожалуй, опять лишку хватил! Так рассуждать - молодым, стало быть, место только во втором эшелоне, за сутулыми стариковскими спинами... А если объективно - не молодые ли опора всему? И эти, что смотрят сейчас на него с маленьких паспортных фотокарточек, завтра, потеснив уставших и заменяя выбывших из строя по другим неумолимым причинам, надежно займут ключевые позиции в жизни. Здесь, в отчем краю, в иных районах нашей обширной страны - пути не заказаны, светлые головы и крепкие руки всюду требуются! Диалектика... Разве не так, ваше ворчливое степенство?
Так, так...
И лица на карточках - знакомые сплошь; если кого из ребятишек толком не помнит - их родителей-то, можно считать, со всех сторон знает.
Витька Сучков... Ишь, чуб начесал, глаза "со значением" прищурил! Чем не отец? В батьку своего, баяниста, форсистый, и достанется кому из девушек - ну, поди, тоже наплачется она!.. А может и так, конечно, быть: вывеской в папу, по уму - не сравнить. Дай-то бог!
А это сынок линотиписта типографии Горельцева. Всеволод, Севка... Стихи пишет, печатает их в районной газете, поэтом, возможно, станет.
С пышной косой через плечо - дочка первого секретаря райкома партии Игоря Николаевича, товарища Арбузова. Мама у нее красавица, и она такая ж - в мамку...
Длинноносый, смотрит в объектив прямо, дерзко, с усмешкой - это младший из большой семьи Урядниковых. Тоже Иван Иванович, как и отец его. А тот полный кавалер орденов Славы, лихой разведчик на фронте был, дорожным мастером работает. Восемь детей у него, парнишки ловкие, верткие, что в школьных спортивных соревнованиях, что подраться с кем иль в совхозный сад набег сделать... Отца, конечно, на вечер в Дом культуры не забыли позвать - почетный гражданин Доможилова!
А может ли он, Чухлов, в эти минуты сказать, что ждет его нынче вечером?
Ну, ладно... подписано - и с плеч долой! Так, что ли? Последний паспорт... Ого! Это что ж - у Фимки-буфетчицы такая взрослая дочь вымахала, шестнадцать ей? А глазищи-то грустные, никакой девичьей радости в них... Понять, наверно, можно. Как звать-то тебя? Ольга Максимовна. Так вот, Ольга Максимовна, мамочка, само собой, кормит тебя сладкими конфетами, в дорогие модные туфельки обувает, недавно для тебя золотой старинный перстень у пропившегося вдрызг портного Алика Воскресенского за бесценок приобрела, воспользовалась... а тебе, видишь, скучно, даже тошно. Глаза, недаром говорят, зеркало души... н-да... Помимо всего, надо думать, надоели тебе, Ольга, мамочкины... как бы поудобнее выразиться... гости-сожители, временные мужья! Один у вас в доме год живет, другой того меньше, третий вообще не больше недели, а уйдет - мамочка, смотришь, нового, прости меня, на неостывшее место за руку ведет. Сколько их было-то! И это неплохо, что грустишь, переживаешь - значит, не согласная с такой жизнью, что в родном дому наблюдается... А, Ольга Максимовна?
Набрал Чухлов номер телефона старшего инспектора Чернущенко:
- Миша! Да нет, не надо пока ко мне... Возле Китайцевой... ну, правильно - она, Фимка!.. возле нее очередной хахаль греется. Из местных родом, откуда-то из Средней Азии приехал. Хорошо, что знаешь... Такой ведь гренадер - будь-будь! Никаких сигналов на него не поступало? В райпотребсоюзе грузчиком? Но все-таки, Миша, включи его седьмым в свой списочек "моряков". Почему? Сдается мне, что я его как-то в тельняшке видел. Иду мимо - он дрова в Фимкииом дворе колет, полосатый, помню. Сейчас вдруг высветилось...
Только положил трубку - дежурный ему позвонил:
- Товарищ майор, пенсионер Куропаткин рвется к вам, спасу от него нет, кричит, что по важному вопросу.
Чухлов мысленно выругался: сто лет бы не видеть этого кляузного человека! И можно категорически отказать - пусть в установленные для посетителей часы приема приходит... Но вдруг Куропаткин что-то пронюхал, на этот раз полезным окажется? Сказал дежурному:
- Пропусти.
VI
Здесь, в кабинете, сидя за привычным служебным столом, Чухлов всем своим существом, чуть ли даже не спиной чувствовал, ощущал, как возбужден поселок, какие повсюду разговоры об украденных на фабрике пятнадцати тысячах, сколько домыслов, шушуканья и - настороженное любопытство: а милиция что - надеется найти? Уже было несколько телефонных звонков - от приятелей да знакомых: вначале, как водится, о том о сем, а потом, конечно, обязательный, из-за чего и звонили, вопрос: ну как, что-нибудь уже вам известно? Он, сдерживаясь, отвечал каждому примерно в таком духе: "О чем волноваться, когда сам факт кражи был предусмотрен нами еще неделю назад..." - и бросал трубку.
Председатель райисполкома Охотников попросил информировать его обо всех этапах расследования - в подробностях причем. "Не вижу необходимости, - напрямую возразил Чухлов. - Спрашивать с нас будешь, Эдуард Венедиктыч, за конечный результат. А такое дублирование - я тебе, ты мне - при моем вздорном и твоем властном характерах только нервотрепку создаст. И, сам понимаешь, своя, милицейская кухня у нас, свои кухонные рецепты... ты уж лучше готовое блюдо жди!" Охотников на это сказал: "Чего мы тебя такого держим, а, Чухлов? Ладно, бог с тобой, своевольничай. Однако не забывай все ж, что я как-никак над тобой посажен - держи в курсе!"
Редактор районной газеты упрашивал допустить в отдел к сотрудникам угрозыска редакционного паренька - чтоб тот, значит, наблюдал за деятельностью оперативников, "идущих по следу преступников"... "Какой репортаж будет, - уламывал редактор, и так громко, что Чухлов держал трубку подальше от уха, - представляешь, Григорий Силыч?! В нескольких номерах, под крупным заголовком, с фотографиями! Это ж, Григорий Силыч, работа на вашу популярность, для славы вашей... Лучшего нашего корреспондента - на три дня в ваше распоряжение. Ценишь, Григорий Силыч?.."
"Это какой же лучший корреспондент? - улыбнувшись, спросил Чухлов. - Сливкин, что ль? Если он еще будет ездить на редакционном мотоцикле без водительских прав да в подпитии... Да-да, не спорь!.. Мы с него строго спросим. Так и передай своему лучшему корреспонденту! И не присылай, Анатолий Степанович, ни его, ни кого другого. Я Чухлов, а не комиссар Мегрэ, ты редактор "Социалистической нови", а не какой-нибудь там "Санди телеграф"... Привет!"
И если сейчас в поселке чуть ли не все были заинтересованы главным образом тем, кто же обокрал фабричную кассу, кто из живущих рядом, своих, доможиловских осмелился на такое, скорей бы милиция обнародовала их имена, - озабоченность Чухлова шла дальше... Выявить преступников, вернуть по назначению государственные деньги - это, само собой, первоочередная, прямая задача. Но, кроме того, в успехе ее исполнения Чухлову виделась еще одна немаловажная сторона дела - нравственная, что ли. Так ее, наверно, можно определить. Быстрое раскрытие преступления должно лишний раз убедить любого-всякого, что никакой кривой дорожкой от ответа перед законом злоумышленникам не уйти, что действительно сам он, Чухлов, все, кто служат под его началом, не просто штаны на стульях протирают, добродушными ушами хлопают... Честь мундира - не только красивые слова; Чухлов ревниво к этому относится, с самолюбием. На оперативном совещании, которое провел с личным составом отдела в шесть утра, свое короткое выступление он закончил так:
"Ни за себя, ни за каждого из вас в отдельности краснеть не хочу. У нас служба, известно, добровольная, не по принуждению. Но коли присягу дал - на время дежурства забудь себя, службу помни! Ведь кто мы?"
"Дворники хорошей жизни, товарищ майор!" - лихо вставил из дальнего угла младший сержант Дрыганов.