С этого мгновенья к чувству тревоги, охватившему Андрея с того момента, как он услышал заявление Правительства, добавилось ощущение какого-то лихорадочного возбуждения, не отпускавшего его все последующие августовские дни.
Доехать на черной "Волге" с комитетскими номерами от Дзержинки до Белого дома - пара пустяков. Движение в столице в эти утренние часы было еще небольшое. Орлов домчался до белоснежного здания на Краснопресненской набережной за каких-нибудь десять минут. Лихо заехав по пандусу на площадку перед фасадом, водитель поставил машину в ряд с уже стоявшими здесь легковушками. По всему было видно, что и здесь еще не наступило оживление: машин было немного, потока сотрудников, устремляющихся к подъездам, не наблюдалось.
19 августа 1991 года, утро.
Москва. Краснопресненская набережная.
Дом Советов РСФСР. Кабинет № 5–124
Внутри Белого дома все было несколько иначе. Пожалуй, только здесь Орлов почувствовал атмосферу нарастающей тревоги: куда-то спешили люди с озабоченными лицами, сновали корреспонденты с фотоаппаратами и телекамерами, проверявшие пропуска милиционеры с автоматами за спиной как-то особенно внимательно, даже несколько подозрительно, вглядывались в документы входящих в здание.
К удивлению Орлова, Иваненко сидел за письменным столом в громадном кабинете Бурбулиса совершенно один. Огромные окна, больше похожие на застекленные стены, делали кабинет еще более просторным. Стол с массивным письменным прибором и лампой под стеклянным зеленым абажуром, кипами бумаг, газет и журналов казался необъятным. Длинный стол для заседаний, стоящий поодаль, был буквально погребен под документами. Это были целые залежи, целые горы, найти среди которых что-либо казалось невозможным. Чего тут только не было! Какие-то сброшюрованные доклады и обзоры, аналитические записки и дайджесты, вырезки из газет и журналов. Половину стола занимали стопки книг, некоторые из которых были упакованы в пачки и перевязаны бечевкой. Обращали на себя внимание красочные журналы на английском языке, несколько крупноформатных фотографий с изображениями Ельцина и его соратников. Было видно, что хозяин кабинета не отличается особым пристрастием к порядку и такой хаос привычен для него. Впрочем, некоторые люди умудряются находить все, что им нужно, даже в таком беспорядке.
- Ну наконец! Я только что звонил… Мне сказали, что ты поехал сюда, - выпалил Иваненко, протягивая руку Орлову.
- Виктор Валентинович, вы можете мне ясно сказать, что происходит?
- Ты что, сам не видишь? - как-то удрученно проговорил Иваненко. - Путч! Произошел военный переворот! Идиоты! Я не думал, что они решаться…
- А… А Горбачев об этом не знает?
Иваненко усмехнулся и посмотрел на Орлова взглядом человека, удивленного наивностью собеседника.
- Думаю, что Горбачев не в курсе.
- А Борис Николаевич? Может, он…
- Андрей! Да не будь ты таким наивным! Это все направлено не против Горбачева, а против Ельцина! Я же говорю: это настоящий переворот! Антиконституционный переворот!
Орлов растерянно смотрел на Иваненко. Он только сейчас в полной мере осознал, что это означает для них, сотрудников органов госбезопасности. Ведь Председатель КГБ СССР, по сути дела их вышестоящий начальник, - один из членов ГКЧП.
- А Крючков?
- Что Крючков? Я только что… вот… пять минут назад с ним говорил. Спрашиваю его: "Владимир Александрович, что происходит?" Он мне: "А вы где?" Интересно, а где я должен быть? Он говорит: "А! Мне ваша позиция понятна". Я ему: "Владимир Александрович, народ вас не поддержит, выйдет на улицы!" Ты знаешь, что он мне сказал? "За кого выйдет, за Горбачева?", а потом добавил: "Порядо-о-к надо наводить!"
Иваненко был взволнован. Он словно заново переживал этот тягостный разговор с Председателем КГБ СССР.
- Я ему сказал: мол, Владимир Александрович, это же - авантюра!
А он, знаешь, что мне ответил? - "История нас рассудит".
- Ну в этом он прав. История действительно нас рассудит…
ИНФОРМАЦИЯ: "Не хочу казаться пророком и ясновидящим, но меня смущало то, что главным теневым руководителем ГКЧП был В. Крючков, Председатель КГБ СССР. Между собой мы его называли дедушкой. И не потому, что он был в годах, а за его нерешительность, просветительскую деятельность, а может быть, и профессиональную слабость. Он на всю страну неоднократно говорил об агентах влияния - и в то же время ничего не сделал для их разоблачения. Он был воспитан не руководителем-новатором, а человеком, который ничего не делал без санкции сверху…"
(Н.И. Легок, старший инспектор Инспекторского управления КГБ СССР. "КГБ - ФСБ: взгляд изнутри". Москва, 2001 год).
Происходящее было неожиданным не только для Иваненко и Орлова. Никто из немногочисленного состава КГБ РСФСР, да и всего КГБ, даже не подозревал, что день 19 августа станет для многих точкой отсчета нового этапа жизни, насыщенного событиями и резкими поворотами…
ИНФОРМАЦИЯ: "После Всероссийского совещания до меня уже начали доходить тревожные слухи… Конкретного мне никто толком ничего не говорил. Но напряженность в отношениях Союза с республиками нарастала… Стала явной активность Бориса Николаевича, добившегося независимости… Что-то зреет! Но что? Ничего уточняющего ни по сути, ни по срокам, ни по действующим лицам не было…"
(Л.К. Стрельников, начальник Секретариата КГБ России).
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: "19 августа я находился в Кургане. Там получили сначала телеграмму Председателя КГБ СССР Крючкова. Начальник управления спрашивает меня:
- Что делать?
- Там обстановка такая, что в общем-то надо подождать…Ты ж видел: у Янаева руки трясутся…
- Будем ждать!
А через некоторое время по милицейским каналам пришла телеграмма от Иваненко. Он показывает мне ее и снова спрашивает:
- Что делать будем?
Трудно тогда было принять правильное решение. И начальник управления довел до личного состава крючковскую шифровку, а телеграмму Иваненко положил и "подождем-с"… Но его можно понять: Когда ты получаешь указание от Председателя КГБ СССР, а затем от Председателя КГБ РСФСР, да еще через милицию…
Я был на совещании в Управлении и своими глазами видел наметившееся противостояние среди оперативного состава: одни - за коммунистов, другие - за демократов. Дело дошло чуть не до мордобоя…"
(С.С. Дворянкин, старший инспектор Инспекторского управления КГБ СССР).
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: "19 августа я был в лесу, в палатке. Под Медным, где мы с поляками, прокурорскими работниками и армейцами вскрывали захоронения. Проводили экспертизы, определяли, где кто похоронен… И вдруг сообщение но радио, и прекращается всякая информация. Я налаживаю связь через военных, затем мчусь в Тверское управление КГБ… Сразу понял - переворот. И одна только мысль беспокоила: чтоб стрелять не начали. Я же в Афгане насмотрелся на все эти перевороты…
Приезжаю в управление, узнаю, что неожиданно начальник заболел… На совещании руководящего состава зачитали телеграмму, полученную от Крючкова, а потом заместитель начальника говорит:
- Здесь находится представитель Центра полковник Скобелев, пусть он скажет, как нам действовать.
Я сказал тогда:
- Считаю, что пока никаких резких движений предпринимать не надо. Ситуация непонятная… В такой ситуации действует закон десантников: "Не знаешь, что делать, - не делай ничего"
(Ю.И. Скобелев, помощник начальника Десятого отдела КГБ СССР).
Российские чекисты, бывшие в полном неведении о готовящемся перевороте, не могли и предположить, что в недрах самого КГБ СССР есть "крот" - "демократический крот". Об этом стало известно из публикации во французском журнале "Пари матч". Его личность до сих пор остается загадкой для тех, кто пытался понять хитросплетения событий августа 1991 года.
ИНТЕРВЬЮ: "Вопрос: В своей книге вы утверждаете, что один сотрудник КГБ информировал демократов о назревающем путче. Как это было?
Госсе: Этот сотрудник КГБ, сторонник перестройки, 14 августа предупредил о том, что ультраправые силы партии намерены сместить Горбачева. Этот человек занимал важный пост в КГБ, но работал под гражданской "крышей". Наша встреча с ним проходила в лучших традициях шпионских романов: капюшон его куртки закрывал лицо, место встречи он назначил сам, пришел раньше нас и ушел первым. Этот информатор предупредил А. Яковлева, как годом раньше предупреждал Э. Шеварднадзе, о подготовке к захвату власти. В ходе путча этот "крот" продолжал поставлять информацию относительно того, что происходило в лагере путчистов… Он был осведомлен о передвижении войск…"
(У. Госсе, корреспондент французского телеканала "ТФ-1" в Москве. "Пари-матч", 14 ноября 1991 года).
ИНФОРМАЦИЯ: "Ельцину этот ГКЧП был нужен! Если бы его не было, его бы обязательно надо было создать! Оп прекрасно знал о готовящемся путче… Лучше повода было не придумать!"
(Ю.И. Скобелев, помощник начальника Десятого отдела КГБ СССР).
- Виктор Валентинович, а делать-то что будем? - спросил Андрей.
- Нужно подготовить шифровку в территориальные органы. Срочно! Давай, садись! - Он указал Орлову на крупный столик, стоящий чуть поодаль. - Набросай текст телеграммы. Смысл такой: произошел антиконституционный переворот. Органы КГБ должны не ввязываться в эту авантюру, а поддержать законную власть. Понял? Сначала напиши, а потом я подкорректирую! Я тебя оставлю здесь. Скоро должен приехать Ельцин! Я пойду, а ты не теряй времени!
Иваненко ушел, оставив Орлова одного. "Ничего не ясно! Что писать? Какие давать установки, когда сами ничего не знаем?" - лихорадочно проносилось у него в голове. Он встал, подошел к окну. Внизу с высоты четвертого этажа была видна площадка перед Белым домом, большая, опускающаяся вниз лестница, часть набережной Москвы-реки, близлежащие жилые дома. По набережной все так же, без суеты, в обе стороны двигались автомобили, редкие пешеходы, как всегда, целеустремленно шли по тротуарам. Однако теперь кое-где стали заметны кучки людей. К ним подходили все новые и новые, о чем-то оживленно говорили, время от времени бросая взгляды на Белый дом. У подъезда противоположенного крыла здания скопилась небольшая толпа, окружающая человека, который что-то говорил, энергично жестикулируя.
Орлов вернулся к столу, из стопки чистой бумаги взял три-четыре листа, положил их перед собой. "Что же делать? Надо найти какие-то слова, понятные и убедительные для всех. Но слишком много неясного", - в растерянности думал Андрей. Вдруг его внимание привлек какой-то шум за окном. Сначала вроде раздался скрип тормозов, потом возбужденные возгласы и, похоже, даже рукоплескания.
Он снова подошел к окну и, к своему удивлению, увидел в несколько раз увеличившуюся буквально за пару минут толпу, которая окружала три правительственных "ЗИЛа", по-видимому только что подруливших к Белому дому. Люди махали руками и что-то кричали. Сначала Андрей не понял их возгласов, но потом, прислушавшись, уловил - они скандировали: "Ель-цин! Ель-цин! Ель-цин!" Было видно, как плотно стоящая толпа расступилась и через образовавшийся проход в окружении охраны и в сопровождении каких-то людей в сторону подъезда шел Ельцин. Его вполне можно было узнать по белокурым волосам, высокому росту и уверенной походке. "Слава богу! - подумал Андрей, - Ельцин здесь. Теперь, наверное, появиться ясность, что делать дальше!"
Орлов видел Ельцина не в первый раз, но, пожалуй, только сейчас появление Бориса Николаевича так сильно повлияло на его настроение - к чувству тревожного ожидания добавилось лихорадочное желание сделать что-то такое, что поможет резко изменить ситуацию, внести ясность в дальнейшее развитие событий.
Андрей не был человеком, преклоняющимся перед личностью Ельцина. Но, как и большинство советских людей, он увидел в нем человека, способного переменить жизнь к лучшему, сделать ее более честной, справедливой, достойной. Тогда, в самый разгар перестройки, это было вполне естественным.
Впервые эту свою позицию Орлов публично обозначил, еще работая в "Прогнозе". Как-то раз, кажется это было в восемьдесят шестом, готовясь к политзанятиям, он взял в качестве основы для своего сообщения текст речи Ельцина на съезде, когда тот был еще первым секретарем Московского городского комитета партии. Ельцин тогда очень резко критиковал ЦК, говорил о том, что в партии появились "зоны вне критики", что надо отменить "особые блага для руководителей". Все это воспринималось как проявление необычайной решительности и смелости Бориса Николаевича, который, как тогда казалось, не побоялся выступить против партийной номенклатуры, за демократическое обновление КПСС.
Андрей Орлов, тогда еще старший лейтенант, но уже начальник лаборатории, тщательно проработав выступление Ельцина и почувствовав в нем близкие для себя мысли, с воодушевлением выступил на политзанятиях, к которым каждый сотрудник отдела по очереди готовил какую-нибудь животрепещущую тему. Товарищи восприняли выступление Орлова, особенно когда он делал акценты на "острых" местах, с нескрываемым интересом. Но на следующий день секретарь парторганизации, в общем-то уравновешенный и спокойный человек, с несвойственным ему раздражением сделал выволочку Андрею, будто именно он, а не Ельцин критиковал партийное руководство.
- Знаешь, Орлов, ты меня под монастырь подведешь. Мне за тебя… В общем, из парткома звонили… Больше не пропагандируй этого… - сказал секретарь, уединившись с Орловым в кабинете заместителя начальника отдела. - Ты меня понял?
- Так Ельцин - секретарь МГК! Я-то тут причем?
- Орлов, ты меня понял?
Да. Андрей его понял. Он понял также и то, что в партийной организации Комитета Ельцина еще долго будут считать диссидентом. Несмотря на это, его популярность среди рядовых коммунистов, как, впрочем, среди всего населения страны, росла не по дням, а по часам.
Размышления Орлова прервал неожиданно вошедший в кабинет Иваненко. Было совершенно очевидно, что он взволнован. По-видимому, разговор с Президентом был очень непростой, возможно, тот даже сказал Председателю КГБ России нечто такое, что привело его в тягостное настроение. В руке Иваненко держал какие-то листки с отпечатанным на них машинописным текстом.
- Вот, держи! - Виктор Валентинович протянул Андрею один из листков. - Обращение!
Орлов стал читать.
ДОКУМЕНТ: "Обращение к гражданам России.
В ночь с 18-ого на 19 августа 1991 года отстранен от власти законно избранный Президент страны. Какими бы причинами не оправдывалось это отстранение, мы имеем дело с правым антиконституционным переворотом…"
Члены ГКЧП объявлялись "потерявшими всякий стыд и совесть путчистами", а военнослужащие призывались "проявить высокую гражданственность и не принимать участия в реакционном перевороте". Под текстом стояли подписи Ельцина, Силаева и Хасбулатова.
Дочитав до конца, Орлов поднял глаза на Иваненко. Тот в это время стоял у окна и рассматривал теперь уже выросшую в несколько раз толпу перед Белым домом. Было видно, что тексты обращения уже были и там - люди держали в руках листки бумаги, размахивали ими, что-то крича и скандируя.
- Ты понял? В шифровку надо включить это "Обращение" Полностью. И добавить, что органы должны действовать в соответствии с законом. Сделать это надо быстро. А то там у нас могут начудить на территории!
Андрей сел за стол. На чистый лист бумаги легли ровные ряды строчек:
"Председателям Комитетов госбезопасности республик РСФСР. Начальникам управлений КГБ СССР по краям и областям РСФСР. В связи с событиями, произошедшими в ночь с 18 на 19 августа 1991 года Президент РСФСР, Председатель Совета Министров РСФСР и и.о. Председателя Верховного Совета РСФСР обратились к гражданам РСФСР со следующим обращением…".
Орлов не стал переписывать текст обращения, а просто начертил прямоугольник и написал в нем слово "текст". При этом он посмотрел на Иваненко. Тот одобрительно кивнул.
Теперь надо было написать самое важное. Уже от себя. И именно то, что хотелось бы донести до органов госбезопасности по всей громадной стране. Андрей попытался сосредоточиться, но ничего путного в голову ему не приходило. Всякие там призывы встать на сторону Президента России и не выполнять указания ГКЧП казались смертельно страшной крамолой. Писать так - значит полностью противопоставить себя союзному Комитету, что в условиях объявленного чрезвычайного положения можно было оценивать как призыв к государственной измене. "Нет, нужно что-то другое. Понятное для всех, но не конфронтационное, - думал Орлов. - Но что? Что? Как найти те единственные слова, которые нужны именно в этот критический момент?"
Он подумал еще немного и написал: "В этот критический для нашего общества момент все сотрудники органов госбезопасности России должны проявить выдержку, твердость, благоразумие, способность трезво оценивать политическую ситуацию в стране, не допустить хаоса и массовых беспорядков".
Затем прочитал написанное и молча передал Иваненко. Тот так же молча пробежал глазами по строчкам телеграммы и своей рукой вычеркнул слово "твердость". Потом немного подумал, смотря куда-то в сторону, и, зачеркнув слова "не допустить хаоса и массовых беспорядков", написал сверху строчки другое продолжение фразы:"…всемерно содействовать законно избранной народом власти…"
- Андрей, тут нужно добавить что-то еще… Что-то, побуждающее не участвовать органы КГБ в этом путче! Давай, подумай еще!
- А, может, не надо о путче?
- Нет, надо! Надо! Вещи надо называть своими именами!
Андрей вспомнил совершенно недавнее интервью Иваненко одному журналисту. В нем как раз шла речь о ситуации, которая возникла сегодня. Правда, тогда, чуть более месяца назад, никто не предполагал, что острый конфликт, требующий определить свою собственную позицию, а главное - конкретные действия, наступит так скоро.
ИНТЕРВЬЮ: "Вопрос: Как будет решаться вопрос подчинен* поста? КГБ РСФСР будет подчинен руководству союзного Комитета или органам власти России? И если возникнет ситуация, когда, скажем, Крючков и Ельцин будут занимать взаимоисключающие позиции и отдавать вам, соответственно, взаимоисключающие распоряжения, что вы будете делать?