- Да, Васек, тут мужику одному тыкву раскокали! Он верещал так!
Девица, тоже пьяная в стельку, захохотала и, причмокивая, потянула за рукав говорившего:
- Лёха, кончай базарить! Пошли! Ну, пошли! - Она еще сильнее стала тянуть парня за рукав, а он, отпихивая ее, продолжал говорить в трубку своему товарищу, рассказывая про "рубиловку" в подземном туннеле.
- Ладно, Лёха, кончай бухтеть! Мы же хотели еще бутыльцы популять!
Девица, услышав это, захлопала в ладоши и стала, противно повизгивая, вопить:
- Бутыльцы пулять будем! Ура! Бутыльцы пулять будем! Ништяк!
Все это Орлов вынужден был слушать, стоя у телефонной будки и ожидая, Когда пьяная компания закончит свою болтовню. В какой-то момент у него даже возникло сильное желание рывком распахнуть дверь и вышвырнуть всю эту шваль, не дающую ему возможность позвонить. Трудно сказать, или пьяный разговор им уже надоел, или напоминание о том, что они собирались "популять бутыльцы", подействовало, но развязная троица наконец вывалилась из будки и Орлов добрался до телефона. Первую двухкопеечную монету аппарат, как это часто бывает, проглотил. Но вторая провалилась внутрь, и после нескольких щелчков Андрей услышал долгожданный гудок.
Трубку долго не брали. Орлов уже собирался нажать рычаг, чтобы повторить набор, как трубку наконец подняли.
- Приемная Бурбулиса, - раздался голос секретаря.
- Э-э… - Орлов замялся. Он почему-то рассчитывал, что трубку возьмет Иваненко. - А можно попросить Виктора Валентиновича?
- А кто его спрашивает?
- Это Орлов.
- Он на совещании у руководства.
- Давно?
- Да. А что вам нужно?
- Я буду еще звонить, но прошу передать… там… кому надо… Я звоню из автомата. Здесь, около туннеля на перекрестке Калининского и Садового кольца, начались столкновения с военными… Здесь никого, ни милиции, ни патруля… Как бы не…
- Мы все знаем! У нас уже есть полная информация!
- Знаете?
- Знаем-знаем! Все сейчас делается, чтобы… Не беспокойтесь!
- Хорошо. Спасибо! - Орлов повесил трубку со смутным чувством досады и одновременно удовлетворения. Жалко, что на месте не было Иваненко, но ему все-таки удалось срочно передать в Белый дом информацию о том, как развивается обстановка. А если там все знают, как сказал секретарь Бурбулиса, то уж наверняка предпримут все возможное, чтобы пресечь беспорядки.
"Но что они могут сделать? И что они захотят сделать?" - спрашивал сам себя Андрей. - "Ведь, по сути дела, и вчера, и сегодня обе стороны делали все, чтобы обострить ситуацию. ГКЧП ввел войска, а российское руководство призвало население к сопротивлению гэкачепистам. ГКЧП запретил "демократические" газеты, а российское руководство объявило вице-президента, премьер-министра, председателя КГБ, министров обороны и внутренних дел государственными преступниками. Выходит, и тем и другим все это на руку. Если прольется кровь, каждая из сторон сможет обвинить другую. тогда…" - Орлов не успел до конца додумать вдруг посетившую его мысль. В районе туннеля раздались хлопки выстрелов, затем на фоне рокота дизельных моторов послышался рев толпы. Так кричат обычно на футбольном матче, когда любимый игрок забивает наконец в ворота противника долгожданный гол. Орлов снова ринулся к туннелю.
ИНТЕРВЬЮ: "Вопрос:…Обстановка нагнеталась даже после того, как руководство уже знало, что штурма не будет. Не было ли нагнетание сознательным, хотя бы потому, что победа будет выглядеть весомее, когда враг такой страшный?
Ответ: Отчасти. Нагнетание шло постоянно. Можно вспомнить дурацкие команды: "Отойти от стен - чтобы не задело осколками, женщинам покинуть здание, раздать противогазы!" Когда я говорил, что штурма не будет, на меня посматривали косо, особенно Руцкой.
Ложной, но серьезной по тяжести информации было много. В кабинет Бурбулиса забежал Кобец. По его словам, с задней стороны здания 300 молодых, спортивного вида парней с большими сумками просочились через толпу. Одеты в гражданское, "в джинсах", как говорит Константин Иванович.
Если это на самом деле так, это штурм. Бросились проверять - никого. Бурбулис на взводе звонит Кобцу: "Ваша информация не подтверждается!" - "Ну и хорошо, что не подтверждается"
(В.В. Иваненко, Председатель КГБ России. "Россия", 1–7 сентября 1993 года).
Обстановка, пока Орлов говорил по телефону, изменилась к худшему. Кода он протиснулся сквозь толпу к парапету туннеля, то увидел, что БМП, двигавшиеся по левой его стороне, оказались полностью заблокированы людьми. Если несколько минут назад столкновение представляло собой в основном забрасывание бронетехники камнями и палками, то теперь непосредственно в самом туннеле развернулся настоящий бой. Туда спустились десятки молодых людей, которые пытались во что бы то ни стало остановить боевые машины пехоты.
Орлов увидел, как какой-то человек в форме морского офицера - кажется, это был капитан первого ранга - выскочил прямо перед БМП, которая беспомощно остановилась на выезде из туннеля. Сидящий за рычагами механик-водитель, видно, раздумывал, как ему поступить, ведь впереди была возбужденная толпа, а за ней - преграда из поставленных плотно друг к другу троллейбусов. В учебном подразделении солдата учили чему угодно, только не преодолению таких препятствий в большом городе. Поэтому немудрено, что он растерялся. Тем временем офицер подскочил к машине и стал что-то кричать, размахивая руками.
Вдруг машина рванула с места и, подминая под себя капитана первого ранга, заскрежетала гусеницами по асфальту. Толпа ахнула, затем снова раздались крики и ругань. Андрей с ужасом думал, что БМП сейчас продвинется вперед и он увидит позади гусениц кровавое месиво, но, к его удивлению, офицер буквально выполз из под днища машины и, потирая голову и плечо, встал на ноги. "Воскрешение" военного моряка из мертвых толпа восприняла с ликованием и будто получила дополнительный прилив энергии.
- Дави их, гадов! - кричали одни.
- Пусть они здесь подохнут, убийцы! - орали другие.
- Сыночки, не надо их бить! Они же не виноваты! - голосила какая-то женщина, неизвестно к кому обращаясь: к солдатам в БМГІ или к осаждавшим их людям.
- На народ руку подняли, на Советскую власть! - рявкал пожилой мужчина с орденскими планками, наверное ветеран войны, так и не понявший, что на самом деле происходит в туннеле.
Капитан первого ранга, очевидно уже пришедший немного в себя, закричал, обращаясь к окружающим:
- Ребята, мы должны остановить их! За нами - Белый дом! Закрывайте брезентом смотровые щели! - С этими словами моряк снова вскочил на броню, теперь уже другого БМП, и, развернув неизвестно откуда взявшуюся у него плащ-палатку, стал прикручивать ее в том месте, где виднелся триплекс броневой машины. - Слепые они никуда не уедут! Делайте как я!
В ответ на призыв капитана первого ранга толпа снова загудела и, будто идя на штурм неприступной крепости, бросилась на передние машины. Теперь уже практически все они были буквально облеплены кричащими, размахивающими руками людьми, которые разворачивали скатанный на броне брезент и натягивали на смотровые щели. "Нетронутыми" остались только стоящие в глубине туннеля БМП, механики-водители которых, открыв люки, вступили в словесную перепалку с нападавшими. Несмотря на драматизм ситуации, казалось, никто не принимал ее всерьез, как будто это была большая игра взрослых людей, которые дали волю бушевавшим в них доселе дремучим страстям.
Повсюду было очень много пьяных. Пришли ли они сюда изрядно наклюкавшись дома или довели себя до состояния эйфории в какой-нибудь подворотне поблизости, может быть даже там, где Андрей видел двух типов, раздающих всем бутылки водки, - трудно судить. Одно было ясно: толпа была не просто наэлектризована и возбуждена, но и изрядно накачена алкоголем. А что это означает - известно: пьяному и море по колено. Азарт и кураж, подпитанные спиртным, усиливаются в сто крат; и тогда уже не остается ничего, что молю бы удержать людей от поступков, которые они никогда не совершили бы при других обстоятельствах.
Стоя в толпе, Орлов вдруг почувствовал на фоне исходящего от окружающих его людей перегара какой-то другой знакомый запах и сразу понял: бензин! Сначала он подумал, что запах идет из туннеля, где скопилась военная техника, но потом разобрался: запах бензина несло со стороны проезжей части, расположенной несколько выше. Там - кучка подростков вокруг какого-то дядьки суетливо занималась наполнением пол-литровых бутылок бензином. Взрослый наклонно держал автомобильную канистру, а мальчишки один за другим подставляли под струйку бензина свои бутылки, которые тут же закупоривали пробками, доставая их из карманов.
- Да что вы, парни! Так ничего не получится! Надо ж вот… привязать тут! - наставлял дядька. - Бросишь, а толку-то мало будет! Смотри! - Поставив канистру, он стал, как "инструктор", показывать мальчишкам, что нужно делать для того, чтобы получился "толк".
Не раздумывая ни минуты, Орлов подскочил к ним, схватил "инструктора" за плечо:
- Что Вы делаете? Этого нельзя!.. Остановитесь!
Голос его дрожал от возбуждения. Андрей, наверное, слишком долго молчал, наблюдая за разворачивающимся побоищем, и теперь его словно прорвало:
- Мужик, ты чего же! Ребят втравливаешь в это! Это же…
Он не успел договорить, как чья-то сильная рука обхватила его за горло, резко наклоняя навзничь. Андрей дернулся, но не смог вывернуться.
- Тебе чего надо? - "Инструктор" приблизился к Орлову. В лицо снова отвратительно пахнуло. "Тоже пьяный!" - промелькнуло в голове у Андрея.
- Ты тут за кого? За этих? - переходя на крик и придвигаясь к нему, завопил дядька. - Иди отсэдова! И не мешай людям! А может, ты легавый?
- Да, да! Мент! Мент он, стриженый! - прокричал кто-то из толпы.
Орлов, видя, что обстановка приобретает нешуточный оборот, попытался успокоить окружавших его людей:
- Да вы чего, ребята? Я говорю: не вздумайте бросать эти бутылки! Там же солдаты… Такие же парни, как вы! Им приказали…
- Так пусть переходят на нашу сторону! - вставил кто-то. - Нечего выполнять преступные приказы!
- Слушай, - не выдержал Орлов, - ты хоть понимаешь, что такое присяга? Он присягал на верность Родине!
- Кончай гнать волну! Ро-о-одине! - передразнил "инструктор". - Уродине! Пусть уматывают отсэдова, пока их всех, сук, не порешили! И ты проваливай! Понял?
Орлов почувствовал сначала, как ослабла, а потом совсем убралась сдавливающая шею рука. "Пронесло!" - подумал он и тут же услышал хлопки выстрелов. Казалось, что стреляют откуда-то сверху, может быть даже с крыши близлежащего дома. Потеряв к Орлову интерес, мальчишки вместе с "инструктором" стали пробираться ближе к парапету туннеля. Каждый из них зажимал в руке по бутылке с бензином. Орлов понял, что сейчас начнется заключительный акт разворачивающейся драмы.
Ночь с 20 на 21 августа 1991 года.
Москва. Крылатское
Оля долго не могла заснуть. Уже вторую ночь муж был там, где происходили главные события последних дней. Она не очень хорошо понимала, что же случилась на самом деле, но тревожные сообщения вчерашнего дня, следующие одно за другим, повергали ее все больше и больше в состояние уныния.
Вчера поздно вечером неожиданно позвонил Андрей. По его голосу Оля поняла, что происходит что-то ужасное. Еще никогда муж не говорил такими отрывистыми фразами и так беспристрастно. Обычно его слова, даже самые серьезные, облачались в какую-то шутливую или ироничную форму. Он мог сказать что-нибудь такое смешное, что Оля до его прихода могла несколько раз вдруг неожиданно заулыбаться. Не поняв причины этого, то Нина, то Сережка спрашивали:
- Мам, ты что смеешься?
- Да так, ничего, - говорила Оля. - Папа меня рассмешил!
- Как рассмешил? - не понимал шестилетний сын. - Ведь он же на работе!
- Да так рассмешил. Позвонил и рассмешил! - И она продолжала улыбаться своей открытой, немного детской улыбкой.
Но вчера, услышав в трубке знакомое: "Оля, это я", она не улыбалась, потому что сразу почувствовала необычайную серьезность в голосе мужа.
- Андрюша, что же ты молчал? - первое, что вырвалось у нее. - Ты где? Ты приедешь сегодня домой?
- Нет, Оль, никак не могу. У меня все нормально. Не волнуйся!
- Ты на работе?
- Да. Мотаться приходиться все время. Ты же знаешь, что происходит! А как вы там? У вас-то как? Как ребята?
- Ой, Андрюшка, у нас все в порядке. С Ниной ходили в магазин… Гуляли здесь по холмам… Сережка в садике. А ты… тебе там удалось пообедать? Ты хоть не голодный? Может, заедешь домой, перекусишь? Я картошечки пожарю. А?
- Нет, Оль, не могу. Завтра, наверное…
- А тут звонят, спрашивают тебя. Я говорю: на работе и когда будет, не знаю.
- Ну ладно, Оля. Все. Не беспокойся и… прошу тебя - береги себя! Я позвоню еще…
- Андрюша…
- Извини, больше не могу говорить. Я в чужом кабинете. - И, перейдя на шепот, добавил: - Оль, слышишь меня? Я тебя очень люблю!
- Андрюша!
- Все, пока!
В трубке раздались короткие гудки. Оля еще некоторое время, задумавшись, держала в руках трубку. Потом осторожно положила ее на рычаг. "Боже мой, что же там происходит?" Разговор с мужем, хотя она теперь знала, что с ним все в порядке, нисколько не успокоил ее.
Еще девятнадцатого, через некоторое время после того, как Андрей умчался на работу, узнав про ГКЧП, она услышала с улицы совершенно непривычный звук - какой-то нарастающий гул, не похожий ни на что: ни на гром, ни на шум пролетающего где-то вдалеке самолета. Это были незнакомые нарастающие звуки, в которых улавливалось какое-то скрежетание, а затем пульсирующий рев. "Трактора, что-ли, едут или экскаваторы?" - подумала Оля, но что-то внутри сжалось в комок и замерло, распространяя по телу мелкую дрожь. Скрежетание тем временем стало отчетливым, а рев все больше и больше стал походить на форсированную работу двигателей.
"Танки! - догадалась Оля. - Это танки!"
В своей жизни она всего лишь один раз была на параде на Красной площади и тогда, еще маленькой девочкой, увидела эти грозные броневые машины. Да, пожалуй, еще увиденное в фильмах про войну - вот и все, что знала Оля про танки. Но тогда, девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто перового года, она, как профессиональный военный эксперт, безошибочно определила: да, это - танки. И едут они в сторону центра Москвы. Она даже выглянула в окно. Несмотря на то, что с высоты тринадцатого этажа открывался широкий вид на территорию, прилегающую к Северному Крылатскому, на Филевскую пойму, Нижние Мневники, Кунцево, Филевский парк, Дорогомилово, увидеть передвижение военной техники ей не удалось. Шум доносился со стороны проспекта Маршала Гречко и Кутузовского проспекта. Конечно, она не могла и знать тогда, что это были танки Второй мотострелковой Таманской дивизии, вступающие в столицу по приказу ГКЧП, которые через несколько часов заполнят практически весь центр города.
Десятилетняя Нина, симпатичная девчушка с короткой стрижкой, застенчивая, но упрямая, очень домашняя и смышленая, увидев взволнованное лицо матери, высматривающей что-то в окне, спросила:
- Мам, это что, танки едут? Танки, да, мам?
- Не знаю, Ниночка. Наверное, танки.
- А зачем они въезжают в Москву? Они ведь перепортят своими гусеницами все дороги. Да, мам?
Оля посмотрела на дочку, притянула ее к себе, прижалась щекой к ее щеке.
- Ты что, мам?
- У нас же папа там!
- Где-е? - с удивлением спросила Нина. - Он же на работе!
- Да, да! Он на работе. Все будет хорошо. Все будет хорошо, - повторяла Оля, продолжая прижимать к себе дочку, а та удивленно смотрела в мамины глаза, не понимая, почему в них вдруг заблестели слезы.
После короткого разговора с мужем, как и тогда, когда он был в прошлом году в командировке в Душанбе, Олю охватило чувство все нарастающей тревоги. Отрывистые фразы Андрея, дальний рев танковых моторов на Кутузовском проспекте, скупая и не совсем понятная ей информация из телевизора и приемника - все это казалось наступлением чего-то такого, что бесцеремонно врывается в их жизнь, ломая ее привычный ритм, безжалостно комкая надежды на будущее и вселяя в них беспокойство за судьбу детей, страны и, конечно, за свою собственную судьбу.
Андрей, с которым она шла по жизни уже более десяти лет, был для нее тем единственным человеком, с которым она чувствовала себя по-настоящему уверенно. Это чувство укреплялось у нее по мере того, как они, преодолевая торосы и льды первых лет семейной жизни, стали по-настоящему Семьей, где росли тихая и застенчивая девочка Нина и уморительно-добросердечный мальчик Сережа, где, наконец, они обрели свое собственное гнездышко - уютную трехкомнатную квартиру в самом зеленом и, как им казалось, в самом красивом районе Москвы.
Теперь, когда Андрея уже вторую ночь не было дома и размеренный ритм жизни оказался нарушенным неожиданно ворвавшимися в нее событиями, она все больше и больше мысленно возвращалась в прошлое. Пытаясь отогнать тревогу, Оля вспоминала время, Когда изгибы судьбы неожиданно привели ее к той самой встрече, положившей начало большой и долгой любви, ставшей для нее и Андрея огнем далекого костра, по которому таежники определяют, далеко ли еще идти до ближайшей стоянки.
Как странно: то, что мы планируем, о чем мечтаем, к чему стремимся, очень часто рассыпается в прах, так и оказавшись недостижимым, вселяя чувство горечи и сожаления. Но часто мы сами того не осознаем, как жизненные случайности, встретившиеся на нашем пути, круто меняют нашу судьбу, переключая стрелку на какую-то другую линию. И мы мчимся с прежней скоростью, удаляясь от ранее намеченного пути по этим сходящимся и расходящимся рельсам Фортуны, не зная в точности, приближаемся ли к намеченной цели или удаляемся от нее. В любом случае в конце - всегда тупик, но будет ли он сразу за поворотом или за дальней горой, будет ли возможность в последний момент свернуть куда-то в сторону, не знает никто.
Так когда же это было? Когда на Олином жизненном пути появилась та самая стрелка, переключив которую, ее жизнь совершила резкий зигзаг и понеслась по новому маршруту? Может быть, в больнице, где она и познакомилась с Андреем? А может быть, чуть раньше, когда она, еще не догадываясь о смертельной опасности, подстерегающей ее, отправилась в поездку в Закавказье? Или в те дни, когда она в свои восемнадцать пережила крушение надежд и отчаяние, когда казалось, что уже не хочется ничего, а жизнь представляет собой лишь череду неудач?
- Мам, а мам! Ты о чем думаешь? - прервала Олины воспоминания дочка. Она смотрела в задумчиво-напряженное мамино лицо и не могла понять, чем она так взволнована: то ли доносящимся издалека шумом танков, которые почему-то должны были угрожать их папе, то ли неведомыми ей думами о прошлом.
- Мама, а куда мы поедем в следующий отпуск? - задала неожиданный вопрос Нина.
- Да что ты, Нинуль! Пока еще рано говорить. Еще это лето не закончилось! - Оля улыбнулась. - Но обязательно куда-нибудь поедем!
- Вместе с папой?
- Конечно. Как всегда.
- А ты всегда ездила в отпуск с папой?
Оля снова улыбнулась и сказала:
- После того, как поженились, - да. А раньше, когда мы с папой еще не были знакомы, - одна.
- А куда?
- О, это была очень интересная поездка! Я первый раз в жизни поехала одна!