ДОКУМЕНТ: "…На листе форзаца имеется водяной знак - "VAN DER LEY", в каталоге водяных знаков "International Paper Directory" 1989 года издания отмеченный водяной знак отсутствует… Отдельные элементы оформления - рисунки, "инициалы", орнаменты - исполнены от руки…"
Как и в заключении Тамары Александровны, самое главное было изложено в выводах:
ДОКУМЕНТ: "Способ изготовления, примененные материалы, наличие следов вероятного воздействия червей или личинок насекомых не противоречит возможности изготовления исследованных блоков библии в XV веке".
Конечно, это было очень осторожное заключение. Ведь эксперты-криминалисты - люди очень скрупулезные и точные. От их заключения нередко зависит жизнь и судьба человека. И если они не могут, опираясь на результаты химического анализа и другие методы, сделать однозначный вывод относительно какого-либо предмета, то это свидетельствует лишь о их щепетильности и даже честности. Вот ведь как! Они не сказали, что исследованная ими книга является подлинной, а лишь заявили, что все изученное ими "не противоречит" такой возможности! И все-таки оба заключения - искусствоведческое и криминалистическое - дополняли друг друга и убедительно доказывали подлинность "Библии".
Находка выдающейся культурной ценности и ожидание того, что она выйдет из своего многолетнего заточения и в самое ближайшее время снова станет достоянием всего человечества, переполняли Орлова радостным чувством личной причастности к этому выдающемуся событию. Он впервые за последние месяцы испытывал яркие положительные эмоции. Ведь находка "Библии" открывала блестящие возможности и для страны, которая на этом переломном этапе своей истории могла продемонстрировать перед всем миром новые подходы к старым, болезненным проблемам, среди которых перемещенные в годы последней войны культурные ценности занимают не последнее место.
Орлов понимал, что, выпустив из "темницы" "Библию" Гутенберга, Россия могла во весь голос поставить вопрос о своей готовности вернуть Германии это сокровище в обмен на аналогичные действия своих зарубежных партнеров и тем самым положить начало новому пониманию общих ценностей. Закончившись в сорок пятом, вторая мировая война все еще продолжается в умах, поступках людей и даже государств.
Как историк, Андрей думал о том, что, преодолев в себе неприязнь к бывшему врагу, мы могли бы возвыситься в своих собственных глазах. Ведь речь шла не о прощении. За то, что творил враг на нашей земле, прощенья быть не могло. Как, наверное, не смогут простить и нас за многое, что мы делали не по совести. Вопрос о другом. О том, что будущее можно строить только вместе, пытаясь понимать друг друга и идя навстречу друг другу.
Все время думая об этом, Орлов продолжал заниматься своими прямыми обязанностями. Перед его тазами мелькали калейдоскоп лиц, поток документов, вереница событий. Становление российской структуры безопасности продолжалось, но происходило мучительно тяжело. К ней уже не было прежнего доверия со стороны Ельцина, ее продолжали ненавидеть радикальные демократы, требовавшие изничтожить все, что связано с КГБ СССР, ее опасался Бакатин и примкнувшие к нему некоторые руководящие работники Центрального аппарата госбезопасности, справедливо усматривающие в АФБ серьезного соперника. На все это накладывалась подковерная борьба в высших эшелонах власти за влияние на Президента, в которой одной из главных фигур становился министр внутренних дел Баранников.
Время от времени снова всплывали разговоры о том, что чекисты неисправимы, в любом случае они остаются приверженцами старого строя и ненавидят демократов. Поэтому, дескать, единственный способ их нейтрализовать - всех уволить без права занятия должностей на государственной службе, то есть принять закон о люстрации, как это было сделано в некоторых восточноевропейских странах.
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: "Еще в начале октября решался вопрос о люстрации. Эту идею толкали самые рьяные демократы типа Льва Пономарева… Эта тема даже обсуждалась на заседании Госсовета у Бурбулиса… Я туда не был приглашен. Но мне сказали об этом, и сказали конспиративно…"
(В.В. Иваненко, Председатель КГБ России).
ИНФОРМАЦИЯ: "Насколько я помню, идею принятия Закона о люстрации продвигали Галина Старовойтова и вдова Сахарова Елена Боннэр. Они были в близких отношениях с Ельциным… Мне даже непонятно, почему Ельцин не принял этот закон… Может, не хотел обострения отношений?"
(Е.М. Войко, первый заместитель начальника Оперативно-технического управления АФБ России)
Андрей интуитивно чувствовал: должно что-то произойти. И для такого ощущения у него было достаточно оснований. К сожалению, последующие события лишь подтвердили эти предчувствия.
14 декабря 1991 года, день.
Москва. Лубянская площадь.
Здание АФБ России. Кабинет № 535
- Андрей Петрович, вы уже слышали?
- Что? - Вскинув брови, Орлов посмотрел на вошедшего.
- Да по радио передавали, что в ближайшее время нас объединят с МВД?
- Ну, это не новость! - Андрей поднялся из-за стола. - Уже больше месяца ходят слухи…
- Да, но в этот раз сообщают, что якобы подготовлен указ.
Орлов подошел к говорившему, серьезно посмотрел ему в глаза:
- Вы думаете, это серьезно?
- Похоже! К тому же ребята со Старой площади подтверждают… говорят, что-то готовится.
- Валентиновичу докладывали?
- Еще утром.
- Ну и что?
- Говорит: бред!
- Бред-то бред, но…
Иваненко не было на месте. Последние дни он все-время проводил то в Белом доме, то на Старой площади. Наверное, уже физически ощущая, как инициатива уходит из его рук, Виктор Валентинович предпринимал попытки сохранить свои позиции в команде Ельцина, но закулисные интриги, захлестнувшие новую власть, все больше и больше отторгали его, вбивали клин между ним и президентом, усугубляя недоверие и подозрительность последнего.
Слухи о том, что где-то там во властной верхушке шли переговоры о возможном объединении КГБ и МВД, время от времени просачивались. Как было известно и то, что на роль руководителя объединенного ведомства претендует Баранников, человек, оказавшийся в числе самых близких к Борису Николаевичу Ельцину. Трудно судить, чем он завоевал особое расположение президента. Ясно было одно: давнее недоверие Ельцина к чекистам рано или поздно должно было привести к каким-то радикальным решениям. А уж в советчиках по поводу того, как "приструнить" былую могущественную спецслужбу, недостатка не было. Баранников был одним из тех, кто убеждал президента окончательно рассчитаться с КГБ. И сделать это можно было старым и испытанным способом - путем поглощения Комитета Министерством внутренних дел.
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА:"…Приносят мне телеграмму, поступившую по дипломатическим каналам, о том, что Борис Николаевич Ельцин встречался с "большой семеркой". В глаза бросилась кем-то подчеркнутая фраза: "Я ликвидирую КГБ"…
Я пошел к Бурбулису:
- Геннадий Эдуардович, как это понимать? Что мне делать?
В это время как раз решался вопрос о формировании правительства Гайдара, войду я туда или нет. Бурбулис говорит:
- Пошли к Ельцину!
И мы пошли. Заходим вдвоем. Я спрашиваю президента:
- Борис Николаевич, как понимать, что вы пообещали "большой семерке" ликвидировать КГБ? Я возглавляю эту структуру. Что нам делать?
Он с раздражением отвечает:
- Я принял решение слить вас с органами внутренних дел.
- Борис Николаевич, вы представляете, что это как камень бросить в болото?
- Кто камень, а кто болото? - с явной неприязнью отвечает тот.
- Борис Николаевич, нельзя этого делать. Это будет неуправляемая структура. То, что КГБ и МВД традиционно конкурируют между собой, для вас же лучше! Объединение будет означать победу одной группировки над другой. Нельзя этого делать!
- Я решение принял. Свое решение менять не буду.
- Ну что ж, очень печально. Я выполнять такое решение тоже не буду!
- Что-о? Вы многого не понимаете. Все, разговор окончен!
На том мы расстались. После этого разговора практика личных еженедельных докладов прекратилась… Все! Меня отсекли! Ельцин потерял ко мне интерес"
(В.В. Иваненко, Генеральный директор АФБ России).
Конечно, тогда ни Орлов, ни его коллеги почти ничего не знали о существе происходящих событий. До них доходили лишь обрывки информации, свидетельствующей о том, что над российской контрразведкой нависла реальная опасность не просто потерять самостоятельность, а превратиться в придаток более мощной, но не имеющей никакого отношения к государственной безопасности структуры.
- Этого же нельзя допустить! МВД просто поглотит нас, растворит в себе! Это уже будет не госбезопасность! - отчаянно восклицали одни.
- Нас же в пятьдесят раз меньше, чем эмвэдэшников! От ЧК ничего не останется! - говорили другие.
- А ты думаешь, что они хотят, чтобы что-то осталось? Да они все - и Бакатин, и Баранников - хотят искоренить "чекизм" - ими же самими придуманную, приписываемую нам идеологию! - возражали третьи.
Во всех кабинетах на Лубянке в середине декабря 1991 года царило лихорадочное возбуждение, временами переходившее в состояние подавленности и уныния. Именно тогда многим сотрудникам, далеко не самым худшим, пришло в голову искать новые способы приложения своих сил. Им надоело быть постоянными объектами упреков и обвинений, недвусмысленных угроз и презрительных насмешек. А грозящее объединение с МВД вообще многими сотрудниками рассматривалось как публичное унижение. И дело тут не столько в извечном противоборстве двух структур, сколько в существенных различиях между ними - по характеру задач, по уровню подготовки, даже по менталитету сотрудников.
16 декабря 1991 года, день.
Москва. Лубянская площадь.
Здание АФБ России. Кабинет № 535
Через пару дней кому-то удалось раздобыть проект указа президента об объединении, и всем стало понятно, что слухи о нем не беспочвенны. Пока Иваненко пытался доказать ошибочность такого решения, в самом здании на Лубянке продолжались разброд и шатание. Казалось, что уже никто не работает, а все только и обсуждают грядущую реорганизацию. В курилках, в столовой, в буфетах, на лестницах - везде стояли кучки встревоженных людей, реально понимающих, что сулят большинству из них предстоящие пертурбации.
В кабинет к Орлову зашел взволнованный событиями начальник Оргинспекторского управления Юра Афонин , с которым его связывали очень теплые, немного ироничные, но дружеские отношения.
- Андрей, ты не думаешь, что нам надо что-то делать? Валентиныч пусть действует на своем уровне, а мы…
- Что ты предлагаешь, Юра?
- Надо как-то сориентировать людей! Нельзя же ждать, пока нас поведут, как стадо баранов, на заклание!
Орлов поморщился. Ему претили пустые разговоры. Как человек действия, он предпочитал реальные поступки, нежели длительные словопрения. Но в данном случае он действительно не знал, как поступить. Решение принималось на самом высоком уровне, и повлиять на него было невозможно.
- Что ты предлагаешь конкретно? Что мы можем сделать?
- Ну ты сам подумай! Ты же у нас - голова! - Он усмехнулся. - Ты же писатель! Напиши! Воззвание какое-нибудь!
- Что-о?
- Ну, обращение к сотрудникам, чтобы они хотя бы могли занять определенную позицию!
- Обращение от кого?
- Да ни от кого! Просто. Взять и написать нашу точку зрения и распространить среди сотрудников!
Орлов задумался. Предложение казалось очень странным, даже немного диким.
"А, собственно, почему бы и нет? - подумал Андрей. - Надо же что-то делать! Может, действительно что-то такое написать. Вряд ли это повлияет на решение президента, но… Что "но"? - спорил он сам с собой. - Но это, по крайней мере, покажет, что мы не стадо баранов и у нас есть своя позиция!"
А спустя несколько часов в зданиях бывшего КГБ из рук в руки стала передаваться листовка, в которой говорилось о том, что планируемое объединение - "не что иное, как возрождение пресловутого НКВД", что сосредоточение в одних руках столь мощных полномочий наделяет руководителя ведомства неограниченной и неподконтрольной кому-либо властью, что подобное решение "противоречит духу демократических преобразований" и, конечно же, не может быть поддержано абсолютным большинство сотрудников органов госбезопасности.
Это была очередная фантасмагория! Несколько сотрудников АФБ ходили по зданиям и, стараясь не привлекать внимания, распространяли листовки, только что размноженные на ксероксе. Совершенно нереальная, немыслимая в стенах спецслужбы ситуация! В самой законопослушной, самой дисциплинированной структуре, где распоряжение вышестоящих начальников всегда рассматривалось как непререкаемое, появились листовки, не только ставящие под сомнение готовящееся решение, но и, по сути, полностью дискредитирующие его.
- А, Андрей Петрович! Как у тебя дела? - услышал Орлов знакомый голос с едва заметным акцентом. Семен Енокович, его старший товарищ по работе в Инспекторском управлении, которого он не видел уже без малого месяца три, с улыбкой смотрел на Андрея, который искал свободный столик, чтобы расположиться с чашечкой кофе и двумя булочками, лежащими на подносе.
- Семен Енокович! Рад вас видеть! - Орлов по-настоящему обрадовался встрече. Он уже давно не ходил обедать в столовую руководящего состава. Отчасти из-за того, что не хватало на это времени, отчасти от того, что ему не хотелось сталкиваться с некоторыми людьми. - У вас свободно?
- Давай, давай, садись, Андрей Петрович! Рассказывай, как дела.
- Да, не поймешь как. А у вас?
- А что у меня? Работаем. Хоть ты мне и советовал увольняться…
- Да, Семен Енокович, ситуация была непредсказуемой!
- А я тебе скажу: никогда не надо торопиться! Лучше выждать… А ты иногда торопишься, дорогой Андрей Петрович!
Орлов почувствовал в голосе сослуживца нотки осуждения. Действительно, сразу после августа Орлов виделся с Семеном Еноковичем. Тот позвонил ему и попросил о встрече. Это было время, когда каток расследований и разбирательств навалился на КГБ всей своей силой. "Гэкачеписты" сидели в Лефортово, некоторые из комитетских руководителей находились под домашним арестом, следователи и всяческие комиссии разбирали груды документов, все расширяя и расширяя круг виновников августовских событий.
Орлов узнал, что Семен Енокович каким-то образом был причастен к подготовке той самой злополучной шифртелеграммы за подписью Крючкова, которая требовала от органов госбезопасности на местах выступил, с решительной поддержкой ГКЧП и строго выполнять все его указания. Это ставило чекистов перед сложным выбором: с одной стороны потоком шли указы Ельцина, вслед за ними телеграммы из российского КГБ, а с другой - жесткие требования исполняющего обязанности президента Янаева и всех подчиненных ему структур власти, призывающих не подчиняться российскому руководству. Расследование, которое проводила российская прокуратура, выводило не только на организаторов, но и на исполнителей этих указаний. Одним из них, как полагал Андрей, и был Семен Енокович, человек исключительно порядочный и законопослушный. Недаром ему в свое время было поручено готовить проект закона об органах государственной безопасности.
Андрей знал об опасности, нависшей над старшим товарищем, и, когда тот позвонил, незамедлительно встретился с ним.
- Ну и что ты посоветуешь мне делать, дорогой? - спросил тогда Семен Енокович.
Андрей немного помедлил и сказал фразу, о которой потом пожалел не раз:
- Думаю, надо увольняться, а то неизвестно еще, чем закончится это расследование.
Семен Енокович посмотрел тогда на Орлова каким-то долгим, несколько неприязненным взглядом и резко сказал:
- Ну нет уж! С чего бы это я должен увольняться? Мы еще послужим! А телеграмму эту я не готовил!
Расстались они тогда как-то напряженно и холодно. Было очевидно, что Семен Енокович не на шутку обиделся на Орлова, считая, что тот из перестраховки, а может быть, и по каким-то иным причинам говорит ему крайне неприятные вещи. На самом же деле ситуация была такова, что развертывание репрессивного механизма против всех, кто был в той или иной степени повязан с действиями ГКЧП, могло привести не просто к охоте на ведьм, а к реальным преследованиям.
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: "Неопределенность обстановки тогда, 19 августа, побуждала каждого человека задуматься о том, как поступать, и при этом обезопасить себя от возможных последующих разбирательств. Так и с этой телеграммой. Писал ее не я, а при этом визу, как исполнителя, поставили мою. Я тогда сказал тому, кто готовил телеграмму: "То, что ты написал, это - ТЫ написал, а не я! Это твои предложения, а не мои! Почему ты мою подпись поставил?"
(С.Е. Мартиросов, старший инспектор Инспекторского управления КГБ СССР).
Тот разговор с Мартиросовым Андрей вспомнил, ставя поднос с кофе и булочками на столик, за которым сидел Семен Енокович.
- Андрей Петрович, а ты не слышал, говорят, что объединять нас будут?
- Да слышал, конечно. Глупость и безумие, но…
- А чего же твой Иваненко не может повлиять на Ельцина?
- Мой? Я думаю, он не мой, а наш с вами, общий! Нет, Семен Енокович, не может он повлиять! Вернее, старается, но…
- Что, разошлись они с президентом? Обиделся, наверное, на него за ГКЧП… что не предупредил?
- Может быть. Не знаю!
- Да, там в МВД уже руки потирают… Скоро, говорят, будем сидеть на Лубянке.
Орлов промолчал, отхлебывая маленькими глотками черный кофе. Потом, как бы вспомнив что-то, просунул руку во внутренний карман пиджака, нащупал там пачку сложенных вчетверо листков. "Как революционер!" - мелькнуло у него в голове. Он вынул один из листков и протянул Семену Еноковичу.
- Это что? - не понимая, спросил тот.
- Прочтите!
Семен Енокович медленно достал роговые очки из футляра, который лежал у него в боковом кармане пиджака. Начал читать. Потом оторвался от бумаги и посмотрел на Андрея поверх очков. На лице его угадывалась явная насмешка.
- Листовка, что ли?
- Да, что-то вроде.
- Н-да! - сказал он с интонацией, выражающей явное недоумение, и углубился в чтение. Поскольку текста было немного, Семен Енокович быстро закончил читать, перегнул листок по линии сгиба и протянул Орлову. - Н-да, дожили!
- Возьмите себе! Может, кто еще захочет прочесть!