С каждым разом Господь доверял ему все более сложные дела. В его руках появился лук, а тело защищала дубленая шкура. Он посылал в цель стрелу за стрелой и ни разу не позволил себе промахнуться. Затем ему в руки вложили меч. День и ночь он скакал на огромном белоснежном коне, закованный в блестящие латы, и убивал каждого, кто встречался ему в залитых призрачным лунным светом полях или на темных извилистых улочках старинных городов. Когда тысячи людей собирались на площади, он поднимался на эшафот и рубил головы осужденным. Он был судьей и палачом и никогда не прятал лицо от толпы. Когда его помощники тащили корзину с отрубленными головами на псарню, он хохотал, так что у людей вставали волосы дыбом, и они бросались врассыпную. Он сжигал людей на костре, а потом в огромных печах. Он трудился тогда, не покладая рук, в поте лица выкорчевывая ростки зла, ибо обязан был исполнить волю Господа. Он всего лишь Его карающая десница, Ангел Смерти, прекрасный и не знающий жалости. Бог всевидящ и справедлив, он не допустит произвола.
Ангел знал, чем все это закончится. Когда-нибудь он соберет вместе всех людей, мужчин и женщин, детей и стариков, белых и черных, верующих и атеистов, миллиарды носителей зла, и Господь зачтет им приговор. Их головы будут подняты к черному грозовому небу, где Его перст начертает кровавое знамение:
МЕНЕ. ТЕКЕЛ. УПАРСИН.
Но прежде, чем это случится, у Ангела будет еще немало работы. Прежде всего нужно позаботиться о пастырях. Именно они, а не глупые овцы, являются главными носителями зла. Уничтожить этих людей будет не так-то просто, каждого из них охраняют как зеницу ока. Где бы они ни появлялись, их окружает живое кольцо тел, и зачастую это надежнее любой брони, ибо каждый из охранников готов собственным телом прикрыть своего хозяина.
Голос не торопит его, предоставляя достаточное количество времени для подготовки. Ему уже доводилось бывать с том мире, где делами заправляют пастыри. Иногда он был одет в смокинг, как в последний раз, иногда в цивильную одежду или военную форму, как в другом случае, когда он стоял возле старинной башни из красного кирпича, а мимо него по брусчатке проезжали черные лимузины. Тогда не прозвучал голос Господа, но настанет время, и Господь вложит ему в руку пистолет или снайперскую винтовку…
Убийца. Хладнокровный и безжалостный убийца – эта мысль вдруг молнией пронзала его мозг. И тогда ему хотелось взбунтоваться и не подчиниться грохочущим командам, которые считает он Голосом Господа.
И он вспомнил про дверь, которую заметил во время последней прогулки по тоннелю. Это была даже не дверь, а слабо очерченный оранжевым сиянием дверной проем. Ему вспомнилось, как в проеме мелькнуло женское лицо и навстречу ему протянулась рука. Он успел тогда подумать, что такого красивого женского лица ему еще не доводилось видеть. Но громыхнул железом Голос, и они оба, Некто и его тень, вывалились в реальный мир, в какой-то огромный зал с хрустальными люстрами, заполненный звуками траурной музыки, прямо в гущу разговаривающих шепотом мужчин и женщин, одетых в темное.
Ангел Смерти шагал мерной и уверенной поступью, кисти рук сжимались и разжимались в такт движению. Он знал, что в любой момент в этих руках может оказаться оружие, и тогда он не должен медлить.
Сегодня Ангел, как никогда, был уверен в собственных силах. Ему понадобятся считанные доли секунды, чтобы привести приговор в исполнение. Один выстрел – и Господь тут же вернет его в тоннель, как это уже не раз бывало. Ну а если задуманное не удастся… Тогда его место займет другой Ангел Смерти.
Некто вспомнил, что и в прежней жизни ему доводилось держать в руках оружие. Его бестелесную субстанцию заполнил вдруг гул голосов, звуки взрывов и выстрелов, но сквозь этот шум прорезал вырос и наполнил до отказа его потрясенную душу крик, бесконечное "а-а-а" из черного провала рта.
Он все еще кричит, этот моджахед, и его крик преследует его даже после смерти. Да, он, тот человек, умер, его убили в Афганистане, и вот он здесь. Он – Ангел Смерти. Вот мы и встретились с тобой, ты и я – две призрачные тени. Прости, я даже не могу выдернуть из твоей груди нож, которым убил тебя полгода назад в "зеленке" Кандагара. И мои одежды в крови, а ведь они, те, кто был со мной тогда, так верили в меня, как в самого Господа Бога…
Фомин!!!
Ангела ослепила вспышка, и он почувствовал внезапный приступ ярости. Рука потянулась к кобуре, но пальцы нащупали лишь гладкую кожу бедра. В затылке и висках появилось легкое покалывание, верный признак того, что сейчас он шагнет из тоннеля в реальный мир.
– Фомин!!! – продолжал кто-то беззвучно кричать внутри его. – Неужели ты забыл?! Ты забыл Фомина?! Так скоро?
И в это время он увидел оранжевое пятно проема и в нем лицо женщины и вспомнил собственное имя.
– Ермаков! В дверь!!
Глава вторая
– Симпатичная клиника, да? – спросил Ремезов у Фомина.
В небольшой комнате, куда они только что вошли, находились двое людей в белых комбинезонах и шапочках. Ремезов произнес, обращаясь к этим двоим:
– Пройдите в комнату отдыха, мы здесь за вас подежурим.
– Симпатичное местечко, – согласился Фомин, когда они остались наедине. – Особенно если учесть, что оно рассчитано на одного пациента.
Они опустились в кресла, стоявшие возле полукруглого пульта, и Ремезов нажал на одну из кнопок. Стена из белого пластика стала прозрачной, и Ремезов, приподнявшись, постучал по стеклу.
– Вот так, Фомин, техника… Кстати, можешь полюбоваться на своего Ермакова.
Помещение за стеклом напоминало обычную больничную палату. Стены из светлого пластика, молочно-белый пол, на кровати под белоснежной простыней лежит человек. В этом стерильном белом царстве цветными пятнами выделялись лишь панели приборов и жгуты датчиков и шлангов. Да еще лица двух врачей. Один сидел у изголовья Ермакова, и по движущимся губам было видно, что о чем-то говорит. Второй занял место у консоли с приборами и делал записи в толстом журнале.
– Эти двое… Кто они?
– Врачи, психиатры высочайшего класса. К тому же универсалы: каждый из них обладает несколькими медицинскими специальностями.
– А нельзя ли сделать звук? – спросил Фомин. – Я хотел бы послушать, о чем они там говорят?
Ремезов откинулся в кресле и долгим взглядом посмотрел на Фомина.
– Нельзя. И не потому, что я тебе не доверяю. Просто такой возможности не предусмотрено. При строительстве объекта был учтен целый ряд требований. Знаешь, какое из них самое главное?
– Догадываюсь, – хмыкнул Фомин. – Никто не должен знать, о чем говорят эти люди.
– Вот видишь, – генерал развел руками, – какой ты догадливый. Те двое, что дежурят здесь, всего лишь охранники, так сказать, на всякий случай. На пульте есть сигнализация, – генерал показал на красную лампу на панели, – если врачам понадобится помощь, они могут из палаты вызвать охрану. Уверен, такой необходимости не возникнет.
– А если не успеют?
– Исключено, – покачал головой Ремезов и, подумав, добавил: – Ну хорошо, представим себе такой случай… Ермаков вышел из-под влияния, замочил врачей… И что дальше?
Он пожевал губами и продолжил:
– Процесс отлично организован. Все расписано по минутам, и каждый знает, как ему действовать в той или иной ситуации.
Он бросил взгляд на часы.
– Через двадцать шесть минут они закончат сеанс, и их сменит другой врач, который будет дежурить следующие четыре часа. Дверь в палату открывается нажатием кнопки на пульте. Изнутри ее открыть невозможно. Если произойдет нечто чрезвычайное, охранники заблокируют вход и вызовут подмогу. Всего охранников девять человек, они дежурят посменно. Смена три человека – два здесь и один на входе.
– Оружие?
– Все вооружены пистолетами, стреляющими парализующими капсулами. Боевое оружие имеют только те охранники, что контролируют вход. У врачей, естественно, оружия нет.
– Сколько врачей работает с Ермаковым?
– Четверо, – ответил Ремезов. – Кроме психиатров, есть еще два, они дежурят посменно. Сеансы проводятся два раза в сутки.
– Вы произнесли фразу "если Ермаков выйдет из-под влияния". Он что, находится в данный момент под внушением? Наркотики, гипноз, что-нибудь еще?
Генерал искоса посмотрел на Фомина и проигнорировал его вопрос.
– Вы обещали, – напомнил ему Фомин.
– Ох и доиграешься когда-нибудь! – мрачно произнес Ремезов. – Любопытство тебя до добра не доведет. И чего я тебя не пристрелил два года назад?
– Поздно об этом говорить, – бесстрастно заметил Фомин. – Время упущено. Сейчас я не советовал бы вам задумываться о таких вещах.
– Ты мне угрожаешь? – процедил сквозь зубы генерал, но наткнулся на холодный взгляд Фомина.
– Нет, конечно, нет. Просто констатирую очевидный факт. Но вы так и не ответили на мой вопрос.
Генерал отвел глаза и вполголоса выругался.
– Больно много на себя берешь, Фомин. Ладно, кое-что я тебе расскажу, но если информация будет неполной, не обессудь. Я тоже, знаешь ли, не такой уж большой спец по этим делам.
Он помолчал, наблюдая за работой врачей, и вполголоса стал рассказывать:
– Ты верно подметил, Ермаков действительно находится под внушением, хотя это слово не совсем точно выражает смысл происходящего. Образно выражаясь, нам удалось создать совершенно новую личность. Так что там в палате, – он постучал пальцем по стеклу, – уже не Ермаков.
Фомин недоверчиво покачал головой.
– Не веришь? – хмыкнул Ремезов. – Я и сам не верил. Этот объект существует сравнительно недавно, седьмой месяц. Когда я стал начальником главка, среди его структур и подразделений числилось с десяток секретных лабораторий. Большая часть из них занималась исследованиями такого рода. Были кое-какие результаты, поэтому когда возникла идея создать подобный объект, нужные люди нашлись быстро. А научную часть проекта разработали эти двое, – он кивнул на врачей. – Насколько я понимаю, используется комбинированный метод: психотропные средства плюс наркогипноз. Нужно признать, что новый метод дает впечатляющие результаты. Они испытали его на двух десятках человек, и ни одного сбоя, представляешь?
– А те двое? – спросил Фомин. – Предшественники Ермакова. Почему они не подошли?
– Понимаешь, Фомин, внушение внушению рознь. Проблема заключается не в том, чтобы непременно сломать волю и заставить человека повиноваться своим приказам. Это уже пройденный этап. Нет, вопрос ставится по-другому. В процессе внушения мы полностью перестраиваем личность пациента со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ты спросишь, зачем это нужно. Во-первых, если вдруг случится провал, мы ничем не рискуем. Даже с помощью самых изощренных методов дознания, включая психотропные средства, до прежней сущности прошедшего полную подготовку пациента добраться не удастся. А его новая, нынешняя сущность… О, здесь все в наших руках. Мы можем начитать на кору головного мозга любые сведения, можем превратить его, к примеру, в инопланетянина или сотрудника американских спецслужб.
Глава третья
– Я хорошо помню историю, случившуюся в Далласе в шестьдесят третьем году…
Фомин многозначительно посмотрел на генерала.
– Это ты уж чересчур загнул, – расхохотался Ремезов. – В то время ни у нас, ни у американцев подобных вещей и в помине не было. Собственно, то, чем мы сейчас занимаемся, стало возможно благодаря стечению разного рода случайностей. Стоит убрать один, причем – любой из компонентов, и наш метод сразу потеряет всю свою эффективность. Уверен, американцы не располагают ничем подобным до сих пор. В сравнении с нашими аппаратами "сыворотка правды" и детекторы лжи всего лишь детские игрушки.
– Вы сказали во-первых, – напомнил ему Фомин. – А что во-вторых?
– Все тебе неймется! – язвительно заметил Ремезов. – Хочешь выпотрошить меня до самого донышка.
– Зачем мне прерывать историю на самом интересном месте, – улыбнулся Фомин.
– Хрен с тобой, – ворчливо сказал Ремезов. – Слушай дальше. Перестройка личности для нас не является самоцелью. Нам нужно, чтобы эта личность обладала определенными качествами…
– Например, умела убивать людей, – дополнил его Фомин.
– А ты думаешь, мы здесь в гольф его учим играть? – со смешком спросил генерал. – Ты неправильно ставишь вопрос. Эти люди уже умеют убивать, мы лишь снимаем все ограничители, которые могут помешать им воспользоваться своим умением. Но и это не все. Нам удалось значительно расширить диапазон их возможностей. Взять, к примеру, того же Ермакова. Сейчас весь его организм подчинен единой цели: убивать! Энергия, которая расходуется у обычного человека на различные цели, например, на борьбу с разного рода недугами и болезнями, на нейтрализацию воздействия внешней среды и так далее, у Ермакова направлена в одно русло: обеспечить максимально эффективное выполнение приказа. Подобное состояние полной отмобилизованности иногда возникает у людей, оказавшихся в экстремальной ситуации, хотя и данное сравнение будет слишком слабым. Но даже всего этого может оказаться недостаточно. Если мы решимся использовать такого человека в деле, он должен быть достаточно самостоятелен в своих действиях, ведь мы не можем со стопроцентной точностью смоделировать ситуацию, в которой он может оказаться.
– Речь идет о его способности принимать наиболее оптимальные решения?
– Совершенно верно, – кивнул Ремезов. – Согласитесь, мы не можем использовать "зомби" с заторможенными движениями и пустыми глазами.
– Это выглядело бы забавно, – улыбнулся Фомин. – Особенно если за этим "зомби" будет бегать парочка ассистентов и командовать ему на ухо: "поверни направо", "иди прямо"… Как вы решили эту проблему?
– Я вижу, ты уже ухватил суть, – одобрительно заметил Ремезов. – Да, эта задача оказалась самой трудной. Как ты понял, одного внушения мало. Нужно еще найти правильную мотивировку…
Он заметил недоумение в глазах собеседника и пожал плечами.
– Извини, друг, я не психиатр, и мои объяснения могут показаться тебе корявыми. Что я имел в виду, когда употребил термин "мотивировка"? Возьмем, к примеру, Ермакова. Процесс реконструкции личности занял примерно две недели. Ему вводятся специальные препараты, причем дозы увеличиваются с каждым сеансом. Как выражаются сами психиатры, увеличивается степень погруженности, или, что то же самое, степень внушаемости. На первых порах он подчинялся только простым приказам, затем программа усложнялась, пока, наконец, не удалось смоделировать новую личность. Опытным путем удалось установить, что при правильно подобранной мотивировке эффективность действия пациента заметно увеличивается.
– И какую мотивировку вы подобрали для Ермакова?
– На первый взгляд может показаться странным, – задумчиво произнес Ремезов, – но мотивировка, подобранная нашими психиатрами для Ермакова, носит религиозную окраску. Представь себе, Ермаков религиозен. Поначалу врачи столкнулись с большими трудностями. Они никак не могли заставить Ермакова убивать.
Он показал пальцем на приборы, возле которых колдовал один из врачей.
– С помощью этих приборов врачи контролируют действия пациента. Приведу простой пример. Сейчас он находится в гипнотическом сне. Когда ему дают команду "иди", в соответствующих мыщцах появляются слабые импульсы, улавливаемые датчиками, хотя сам он, как видите, остается неподвижен. Приборы регистрируют импульсы, и врач видит, как выполняется его команда. Методика отлажена, и они научились прочитывать по приборам действия пациента, точнее, видеть, как выполняется программа, заложенная в него. Образно выражаясь, во время гипнотического сна он проходит полевые испытания. С каждым сеансом они усложняются. Сам понимаешь, мы не можем здесь устроить полигон, где он будет стрелять по живым мишеням. Да и нет в этом никакого смысла, для него сон и реальность уже давно составляют одно целое. Так вот, Ермакова очень долго не могли заставить убивать. Даже когда он прошел среднюю степень погруженности, в которой большая часть пациентов подчинялась командам, Ермаков по-прежнему отказывался убивать. Остальным командам он подчинялся, а этой нет. Психиатры перебрали самые разные варианты мотивировки. Напирали на чувство долга, обязанности исполнять воинскую присягу, защищать от врагов Отечество и так далее. Они даже попытались смоделировать ситуацию, когда жизни его матери грозила смертельная опасность, но даже в этом случае он не подчинился. К счастью, одному из психиатров пришла в голову мысль использовать при внушении религиозные мотивы. Пусть не сразу, но сопротивление удалось сломить.
– А кто он сейчас? Архангел Гавриил?
– Нечто в таком роде. Ермакова больше нет. Есть ангел. Ангел Смерти. И он подчиняется воле Господа, он искореняет, карает зло.
Фомин поежился, почувствовав, как по его спине пробежал легкий озноб.
– Ваши психиатры всего лишь жалкие дилетанты.
– Не понял? – На лице генерала появилось недоумение.
– Я говорю, лопухи ваши психиатры, – повторил Фомин. – Им нужно было спросить у самого Ермакова, кого он ненавидит больше всех. Ткните в нужного вам человека пальцем, скажите Ермакову, что перед ним майор Фомин, и он убьет этого человека, не задумываясь.
– А что, это неплохая мысль, – оживился Ремезов. – Жаль, сам я до этого не додумался. А теперь уже поздно, у нас нет времени что-либо менять.
– А что с теми двумя? Вы так и не ответили.
– Не получилось у нас с ними, – признался генерал. – По целому ряду причин. Главное, отсутствие должного уровня мотивировки. Все, кажется, перепробовали, а стопроцентной гарантии получить не удалось. Сеанс за сеансом все идет нормально, а потом раз… и сбой. Палец на курок не нажимает. Мы не можем позволить себе таких вещей. И потом, мы тогда еще не знали, что нельзя держать человека в состоянии полной погруженности дольше определенного срока. Сердце не выдерживает.
– Какой же срок? Сколько дней? – поинтересовался Фомин. – Или речь идет о часах.
– От пяти до семи дней. Оба умерли на седьмой день.
– Ясно, – задумчиво произнес Фомин. – Да, фактор времени играет очень важную роль. А вы не боитесь, что Ермаков потеряет кондицию? Вот уже две недели, как он лежит без движения, могут атрофироваться мыщцы.
– А кто вам сказал, что он лежит без движения? Три часовые прогулки в день, легкая разминка, все как положено.
Фомин удивленно посмотрел на генерала.
– А вы не боитесь?
– Чего? Что выйдет из-под контроля? Нет, Фомин, это исключено. Ты думал, мы тут в бирюльки играем? Я же говорил – у нас отлаженный процесс. Никаких сбоев нет и быть не может.
Фомин многозначительно кивнул в сторону палаты.
– У вас в руках грозное оружие. Если удастся отладить процесс и поставить дело на конвейер…
– А ты думал, – довольным тоном произнес генерал. – Дай только срок, мы быстро порядок в стране наведем. И не только в стране. Сам видишь, какие перед нами возможности открываются.
– Где он гуляет?
– Да здесь же, в коридоре, – генерал показал на дверь. – Двенадцать метров в одну сторону и столько же в другую. Я считаю, вполне достаточно.
– Меры предосторожности надежные?
Генерал поморщился.