– Да, я грешник, генерал Ремезов, но в отличие от вас я никогда не скрывал своего истинного лица. Я никогда не говорил, что выполняю приказы партии, что мои действия продиктованы интересами Советского государства. Моя мораль не имеет ничего общего с кодексом строителя коммунизма, марксистско-ленинскую идеологию я всегда считал параноидальным бредом, тяжелым психическим заболеванием в острой клинической форме. Да, я грешник, но в отличие от вас и вам подобным я всегда действовал осознанно, от своего имени, и выполнял при этом не распоряжения начальника Второго главка, а приказы конкретных людей, фамилии которых Чернов и Ремезов. И если я грешник, то кто же вы в таком случае?
Ремезов растерянно смотрел на него и не мог поверить своим ушам. Он всегда думал об этом человеке, как о послушном исполнителе его воли. Да, у Фомина непростой характер, иногда в общении с ним возникали сложности, но все эти недостатки сполна компенсировались услугами, которые оказывал ему этот человек. Генерал всегда был уверен, что он держит Фомина в крепкой узде. И тем неприятнее для него было открытие, которое он сделал только сейчас. У него практически не осталось возможности манипулировать этим человеком.
– Я не буду читать вам мораль, – сухо продолжил Фомин, – в силу абсолютной бессмысленности этого занятия. Я хочу, чтобы вы ясно представляли себе следующее: не нужно ставить меня в один ряд с такими людьми, как вы или Чернов. Вам меня все равно не понять. А теперь слушайте и постарайтесь не пропустить ни единого слова.
Мрачная улыбка сделала лицо Фомина еще более страшным.
– Для вас будет лучше, если вы поймете меня с первого раза. После проведения акции я выхожу из игры. От вас требуется только одно – ни в чем не препятствовать моему желанию.
Он сделал паузу, давая Ремезову время лучше понять смысл его слов.
– Поймите, генерал, меня уже давно нет. Я фикция, нечто абсурдное и немыслимое в реальном мире, я плод вашего больного воображения. Заровского и Авадона больше нет, они умерли в один день, и мне очень жаль, что вы так и не удосужились побывать на скромной могилке людей, которые так много сделали для вас. Фомин? Это всего лишь пять букв в удостоверении офицера Генштаба, такого человека в природе не существует, так же, как и многих других. Нет никакого смысла меня убивать, да и не так-то просто убить фикцию. Но…
Фомин сделал паузу и с откровенной угрозой посмотрел на начальника Второго главка.
– Но если вы все же решитесь на это, если вы дадите мне хоть малейший повод заподозрить вас в чем-то подобном… Тогда ждите неприятностей. И запомните, генерал Ремезов, я слов на ветер не бросаю.
После этого его лицо стало дружелюбным, и он добавил совсем мирным тоном:
– Я рад, что вы правильно меня поняли. И благодарю вас за экскурсию, сопровождавшуюся столь откровенными пояснениями.
Он кивнул в сторону больничной палаты.
– В какой-то момент, правда, у меня закралось подозрение, что вы неспроста поделились со мной вашими секретами. Так что пардон, извините, если чем-то обидел. Нервы, господин Ремезов, нервы. А в завершение нашей интересной и содержательной беседы я хочу дать вам еще один совет, на этот раз последний. Стерегите этого парня, – он кивком показал на Ермакова. – Если ему удастся каким-то образом вырваться, боюсь, он сможет доставить вам даже больше неприятностей, чем если бы этим делом занялся я.
Человек с множеством имен и несколькими прожитыми жизнями всегда и во всем полагался на собственную интуицию. Это чувство было в нем крайне обострено благодаря многолетним изнурительным тренировкам и весьма специфическому образу жизни. И сейчас интуиция подсказывала Фомину, что ему еще предстоит встретиться с человеком, прикованным к больничной койке. И он понимал, что для одного из них день встречи станет последним.
Глава восьмая
– Поставь еще одну отметку… Вот здесь, в районе Лефортово.
Вельяминов и Савельев полчаса назад вернулись с задания, где каждый из них возглавлял группу оперативников. На руках у них был список спецобъектов, оборудованных различными средствами безопасности, в том числе и средствами противодействия электронной разведке. Каждая бригада имела в своем распоряжении четыре машины, оборудованные специальной техникой. Всего в списке насчитывалось более сотни пунктов, но часть из них можно было вычеркнуть сразу: это были объекты оборонных министерств и закрытые правительственные учреждения, например, спецузлы правительственной связи и два информационных центра – Министерства обороны и Министерства иностранных дел. Все это было известно Кобозеву и его подчиненным еще до начала предпринятой ими акции. Смысл ее заключался в следующем. Кандауров и Кобозев пришли к выводу, что Ермакова, а возможно, и двух других пропавших офицеров, держат на одном из секретных объектов госбезопасности. Таковых в Москве было немало, но аналитики ГРУ высказали мнение, что в силу некоторых обстоятельств, например, сверхсекретности проводимой КГБ операции, большинство подобных объектов для такой цели не годятся. Из списка были выделены восемнадцать пунктов, двенадцать из них удалось проверить людям Вельяминова и Савельева.
– Итого шесть объектов, – подвел итог Кобозев, рассматривая карту Москвы и ближайших пригородов. – А если учесть, что и в области таковых наберется с полтора десятка…
– Их еще предстоит обнаружить, – вмешался Вельяминов. – Иван Никифорович, у нас людей не хватает. Подбросьте еще человек двадцать, а лучше тридцать. Только не этих желторотых стажеров, которых подсунули в прошлый раз.
– Где я вам их возьму, – насупился Кобозев. – Рожу? Сегодня Кандаурова в Генштаб вызывали. Догадываетесь, зачем?
– На ковер? – спросил Савельев.
– А куда же еще? Зачем, говорят, резидентуры оголяете? Совсем, мол, охренели, без разведданных хотите нас оставить?
– А что хозяин? – продолжил расспросы Савельев. – Выкрутился?
– Сказал, что мы находимся в процессе реорганизации. Кадры меняем, просто так совпало, что приходится отзывать людей сразу из нескольких стран. Обещал, что через неделю-две выправит положение. В итоге получил выговор от начальника Генштаба.
– Пашешь тут как проклятый, и никакой тебе благодарности!
Савельев едва не сплюнул от возмущения. Он потрогал рукой небритый подбородок и с укоризной сказал Кобозеву:
– Люди Чернова могут нас голыми руками взять. Дайте нам хоть из контрразведки кого-нибудь. А то ездим по городу, как на параде.
– Я уже говорил об этом Кандаурову. Он ходил к маршалу…
– Ну и?.. – с надеждой посмотрел на него Савельев.
– Отказ. Велено обходиться своими силами.
Савельев выдавил из себя мрачный смешок и потянулся к чашке кофе, дымившейся на краю стола.
– Иван Никифорович, отпустил бы ты меня обратно в Брюссель?
– Вот закончите с этим делом, выпишу вам командировку на Багамы, эдак недели на две. А теперь, друзья мои, вернемся к нашим баранам…
– Как бы нам самим не оказаться в роли жертвенного агнца, – заметил Савельев.
– Итак, что мы имеем, – продолжил Кобозев, не обращая внимания на ворчание Савельева. – Шесть неустановленных объектов, все оборудованы по высшему классу контрпротиводействия.
Он сделал отметку в блокноте и посмотрел на подчиненных.
– Мы с Кандауровым постараемся выяснить, что это за спецобъекты. Пока ограничьтесь наблюдением. И не вздумайте туда сунуться без моего приказа.
– Что нам, больше делать нечего? – буркнул Савельев, но его перебил коллега.
– Иван Никифорович, как обстоят дела с выяснением личности Фомина?
– Пришлось пока притормозить, – сказал Кобозев, но его многозначительный взгляд свидетельствовал об обратном. – Сверху давят со страшной силой. Маршал дергает нас каждые полчаса, то приказывает свернуть расследование, то, наоборот, требует, чтобы ему принесли голову Фомина. Поэтому мы работаем не так быстро, как хотелось бы. К настоящему времени удалось выяснить следующее. Фомин, он же Константин Заровский, числился в личной охране начальника Второго главка генерала Семенова, который два года назад скончался от сердечного приступа.
– Так он же в ПГУ работал? – озадаченно спросил Савельев.
– Эти сведения устарели, – хмыкнул Кобозев. – У этого сукина сына темная и крайне путаная биография. Нам удалось выяснить, что в восемьдесят втором он уже состоял в штате Второго главка. Надо сказать, что Семенов умер при весьма странных обстоятельствах. Не мне вам объяснять, что такое смерть от сердечного приступа.
Он многозначительно посмотрел на подчиненных.
– Подозрение пало на охрану, но телохранителей у Семенова было четверо. Как обычно, наши коллеги не стали заниматься длительными расследованиями, а решили проблему обнаружения виновного наиболее простым и эффективным способом.
– Замочили всех четверых? – догадался Савельев.
– С вами неинтересно, друзья, – улыбнулся Кобозев. – Четыре несчастных случая, вот как это было. Мы с Кандауровым несколько часов назад посетили могилу Заровского. Смотритель сообщил нам, что к могиле несколько раз приходил человек, внешне напоминающий майора Фомина.
– Но внешность-то у них разная, – с сомнением заметил Вельяминов.
– Он мог сделать себе пластическую операцию, – буркнул Савельев.
– И я такого же мнения, – кивнул Кобозев. – И вот еще что интересно. Этот Заровский был классным специалистом по "мокрухе". Мы пришли к выводу, что он участвовал в трех закордонных акциях, две провел во Франции и одну в Западной Германии.
Савельев удивленно присвистнул, а Вельяминов вполголоса выругался.
– Впечатляет? – скупо улыбнулся Кобозев. – А теперь давайте пораскинем мозгами и ответим на такой вопрос: как могло случиться, что ликвидатор Заровский попал в личную охрану Семенова?
Вельяминов пощелкал пальцами и возбужденно произнес:
– Постойте, постойте… Место Семенова занял Ремезов, так? А кто такой Ремезов, нам хорошо известно. Редкостный негодяй, еще похлестче самого Чернова будет. Не он ли использовал Заровского?
– Правильно мыслите, – одобрил Кобозев. – А теперь ответьте, кто на нас сейчас больше других наезжает?
– Второй главк, – мрачно заметил Савельев. – Обложили красными флажками со всех сторон, сволочи!
– Теперь давайте прикинем, – продолжил Кобозев. – Главную скрипку в оркестре играет Второй главк, это ясно. В итоге вырисовывается следующая цепочка: Чернов, Ремезов и Фомин…
– Не забудьте Лычева причислить, – перебил его Савельев. – А заодно и всю его компанию.
Кобозев неодобрительно посмотрел на него и покачал головой.
– Парни, я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Так что держите язык за зубами, контролируйте каждое слово, каждый поступок. В этом деле существует определенная черта, за которую мы не имеем права переходить.
Он показал ладонью на столе.
– От сих и до сих. Верхняя планка – Чернов. Вы поняли меня?
– Ладно, шеф, не нужно нас держать за дошкольников, – ровным голосом сказал Вельяминов. – Мы все понимаем. Какие будут дальнейшие распоряжения?
– Займитесь связями Ремезова. Может, через него удастся выйти на Ермакова или Фомина.
– Для наружного наблюдения нужны люди, – хмыкнул Вельяминов. – Где нам их взять? Наши все при деле.
– Людей получите. Придется распечатать неприкосновенный запас.
Кобозев хитро улыбнулся.
– Дам двенадцать человек, на шести машинах. Лучшие спецы по наружке, берег их на самый крайний случай. Вам остается лишь проинструктировать их должным образом.
– С этого и надо было начинать, – миролюбиво произнес Савельев. – С вами приятно работать, шеф. А что будем делать с этими объектами?
– Объекты остаются на вашей шее. Если нам с Кандауровым удастся что-либо о них разузнать, я сразу же сообщу. Я остаюсь здесь, в базовом здании, и буду координировать работу всех групп. Связь через наш информационный центр. И осторожнее с Ремезовым, это матерый волк.
– Мы тоже не красные шапочки, – устало улыбнулся Вельяминов, и они отправились по своим делам.
Полковник Кобозев по своему весу и влиянию был вторым человеком в Главном разведуправлении Вооруженных Сил СССР. В ближайшем времени ожидалось, что Кобозев наконец получит генеральскую звездочку и возглавит оперативный отдел ГРУ, которым он фактически руководил вот уже шестой год. Человек этот принадлежал к разряду наиболее информированных людей государства, а с некоторыми аспектами внутренней и внешней политики он был знаком гораздо лучше, чем многие члены Политбюро. Он был не только разведчиком высокого класса и хорошим организатором, под чьим руководством почти во всех странах мира работали сотни офицеров военной разведки, но и незаурядным аналитиком. Еще в середине семидесятых у Кобозева появилось предчувствие грядущей катастрофы, и с каждым годом это чувство становилось все острее. Решение долго созревало, но когда наступил удобный момент, Кобозев отбросил в сторону все свои сомнения. Он понимал, что другого такого шанса ни у его Родины, ни у него самого, Ивана Кобозева, больше не будет.
Полковник посмотрел на большие настенные часы. К этому времени сотрудник резидентуры ЦРУ уже должен был извлечь из тайника "посылку" Кобозева, а еще через несколько часов его информация будет лежать на столе Кейнса. Насколько он успел изучить главу американской разведки, Кейнс сумеет правильно распорядиться полученными сведениями. Полковник открыл свой личный сейф и взял на полке кобуру с "ПМ". Он переложил пистолет в ящик стола, чтобы тот постоянно находился под рукой. В сущности, он считал дело сделанным. В его распоряжении оставалось два-три дня, чтобы оценить первые результаты своей работы. Но не больше. Найти его будет совсем не сложно. Он сам подписал себе смертный приговор. В самый последний момент он включил в свое послание сведения, о которых знали только трое: министр обороны, начальник ГРУ и полковник Кобозев.
Глава девятая
В Овальном кабинете Белого дома за столом сидело семеро мужчин. На улице было довольно сыро, и в камине горел огонь, создавая уютную, почти домашнюю обстановку. Лица присутствовавших были повернуты к Кейнсу, но директор ЦРУ молчал, не отваживаясь произнести роковые слова. Наконец Кейнс решился и поднял голову.
– Господин президент… Мне очень жаль, но я вынужден сообщить вам плохие новости. По имеющимся у нас данным, русские готовят покушение на вашу жизнь. Сегодня ночью мы получили сведения из Москвы, которые подтвердили наши худшие опасения.
На лице президента не дрогнул ни один мускул, но он почувствовал, как внутри у него все оборвалось. Он был готов к такому повороту событий, еще на прошлом совещании Кейнс предупреждал его, что не исключает такую возможность, и все же услышанная только что новость его неприятно поразила.
– То, что русские решились на такое, это, конечно, ужасно, – продолжил Кейнс, глядя на президента. – Важен даже сам по себе факт, что русским нечто подобное могло прийти в голову. Это весьма симптоматично и свидетельствует прежде всего о кризисе в стане самих русских. Конечно, это серьезная угроза, и я не стал бы сбрасывать ее со счетов. Примерно два года назад до нас дошла информация из Танзании, что двое местных парней проговорились в баре о своем решении отправиться в Америку и устроить покушение на жизнь американского президента. Согласитесь, это смешно. Когда подобные сведения к нам поступили из Медельина, наркостолицы Колумбии, мы уже отнеслись к этой информации серьезно и проверили ее как следует. После угроз Каддафи нам было и вовсе не до смеха и пришлось объявить всеобщую мобилизацию. Но русские, господа, это не Каддафи, это гораздо серьезнее и опаснее. И то, что им в голову пришла подобная мысль, это очень плохо.
Кейнс выдержал паузу, обвел присутствующих взглядом и неторопливо продолжил.
– И все же, господа, я не стал бы сейчас делать каких-либо поспешных выводов…
– Я не верю своим ушам! – взорвался министр обороны. – Уильям, что происходит, черт побери! Русские хотят убить нашего президента, а вы нам загадки загадываете.
– Продолжайте, Кейнс, – сухо произнес президент.
– Мы обязаны всесторонне рассмотреть сложившуюся ситуацию.
Кейнс раскрыл лежавшую перед ним папку и поправил очки.
– Во-первых, у нас нет уверенности, что данная акция готовится с ведома советского руководства. Речь, скорее, идет о двух лицах – секретаре ЦК Лычеве и председателе КГБ Чернове. Акцию планируется провести силами сотрудников госбезопасности. Покушение намечено осуществить в день прибытия президента нашей страны в Москву. Наиболее вероятное место покушения – международный аэропорт Шереметьево-2. О том, чтобы русские отважились совершить нечто подобное здесь, в Америке, даже не может быть речи.
– Что слышно о здоровье генерального секретаря? – ровным голосом спросил президент.
– Сутки, максимум двое, – лаконично ответил Кейнс. – Мы должны ждать известий из Москвы в любое время.
Он помолчал и добавил:
– Мне известна даже ориентировочная дата покушения: третье или четвертое марта, когда в Москву начнут прибывать высокие иностранные гости для участия в церемонии прощания с усопшим.
– Я вас понял, Кейнс, – кивнул президент и повернулся к государственному секретарю.
– Теперь я хочу выслушать ваши предложения.
По примеру Кейнса Шлиман открыл перед собой папку и извлек несколько листков.
– Незадолго до совещания мы уже обсудили этот вопрос с Кейнсом.
Директор ЦРУ кивком подтвердил его слова.
– Я согласен с Уильямом, сейчас не время для скоропалительных решений. Здесь, в Америке, вашей жизни ничто не угрожает. О поездке в Москву, как мне кажется, не может быть и речи…
Он взглянул на президента, но тот промолчал.
– Я настаиваю, господин президент.
– Мы обсудим это позже, – холодно кивнул президент.
Шлиман пожал плечами и продолжил:
– Вчера утром я направил письмо министру иностранных дел СССР. В нем выражается сожаление, что господин Сергеев не сможет лично присутствовать на женевских переговорах. Таким образом, участие в переговорах вице-президента США представляется нам нецелесообразным. Во второй части послания говорится, что господин Сергеев, либо другое высшее лицо государства, может назначить удобную дату переговоров и предложить свою повестку дня. И в конце послания содержится самое, пожалуй, важное: мы согласны пойти на всеобъемлющие переговоры и обсудить большую часть накопившихся между нами разногласий. Мои сотрудники составили послание таким образом, чтобы недвусмысленно дать понять кремлевским властям, что мы готовы договариваться только с Сергеевым и ни с кем иным.
– Мы даем Сергееву важный козырь, – высказал соображение помощник по национальной безопасности.
– Да, это именно то, чего он хотел добиться в Женеве, – согласился с ним госсекретарь. – Сергеев сейчас находится в сложной ситуации, и мы немного подыграли ему. Надеюсь, он правильно распорядится нашим "подарком".
– Господин Шлиман, какова ваша реакция на сообщение Кейнса? – поинтересовался президент.