Сергеев и Якимов одновременно пришли к выводу, что в последние сутки накопилось большое количество вопросов, на которые у них пока нет ответов. Поисками таковых они занимались всю ночь, запершись в кабинете у Сергеева. К утру они пришли к выводу, что из сложившейся ситуации можно извлечь немалую выгоду, если выбрать правильную линию поведения.
Профессор Арзамасцев искал возможность осуществить одну свою идею. Он пришел к выводу, что настала пора для решительных действий.
Академик Чанов и профессор Галазов тем временем подыскивали нужные слова, чтобы сообщить Сергееву и Лычеву плохую новость: человек в палате № 1А умер.
Американцы также не спали этой ночью, и все четыре группы занимались делом. Например, группа под началом Роберта Такера искала возможность подключиться к кабелям правительственной связи. За сведения о местонахождении бронированных кабельных трасс были заплачены огромные деньги, недостающими сведениями любезно поделились британские коллеги. Было принято решение действовать двумя группами по три человека в каждой. Первая спустилась в подземную галерею в районе подъездных путей Белорусского вокзала. Эта группа не смогла найти выход к трассе и вернулась ни с чем. Второй группе повезло больше. Люди, входившие в ее состав, были одеты в форму сотрудников метрополитена, разговаривали на русском языке без акцента и имели при себе необходимые документы. Незадолго до закрытия станции они воспользовались служебным помещением, выждали там некоторое время, затем проникли в тоннель метрополитена. Дальше они пользовались картой и в конечном итоге оказались у бетонированного колодца, который привел их к кабельным трассам. Дальнейшее было делом техники и совершенных технологий электронного шпионажа. Если опустить технические подробности, то останется только добавить, что сотрудники ЦРУ и АНБ нашли именно то, что искали. Они записали на пленку несколько разговоров, среди которых наибольший интерес вызвали два. В этот же день пленкой займутся переводчики, эксперты идентифицируют по голосам личности говоривших, и на стол директора ЦРУ ляжет стенограмма разговора.
04.22.10–04.26.33
Ак. Чанов: Товарищ Сергеев, плохие новости.
Сергеев (раздраженно): Говори быстрее, я занят.
Ак. Ч.: Несколько минут назад скончался Генеральный секретарь нашей партии…
Сергеев: Умер? Очень некстати. Не клади трубку, я сейчас…
Пауза 02 мин. 17 сек.
Сергеев: Значит, так, академик… Наш дорогой товарищ должен еще некоторое время пожить. Вы поняли меня?
Ак. Ч. (озадаченно): Нет.
Сергеев (раздраженно): Живой он еще, понял?! И будет жить ровно столько, сколько нужно для партии и государства… Ладно, я сейчас к тебе людей подошлю. Выполнишь все их указания.
04.31.40–04.36.27
Ак. Чанов: Товарищ Лычев, плохие новости…
Лычев (раздраженно): Сегодня у всех плохие новости. Говори.
Ак. Ч.: Только что скончался Генеральный секретарь нашей партии…
Лычев: Сдох? Некстати. Не клади трубку…
Пауза 02 мин. 21 сек.
Лычев: Чанов, ты Сергееву звонил?
Пауза 21 сек.
Лычев: Академик, ты куда пропал?
Пауза 07 сек.
Ак. Ч.: Да, я сообщил ему.
Лычев: И что он сказал?
Пауза 11 сек.
Лычев: Чанов, куда ты все время пропадаешь? Что сказал Сергеев?
Пауза 09 сек.
Ак. Ч.: Что наш дорогой товарищ… Как бы поточнее сказать… Одним словом, он еще жив.
Лычев: Так за каким чертом ты мне звонишь? Пусть живет…
Пауза 06 сек.
Лычев: Да, рано ему еще умирать. Он должен еще пожить, понял? Головой отвечаешь, академик!
Пауза 12 сек.
Ак. Ч.: Но… А как долго ему надлежит еще пожить?
Лычев: Вплоть до соответствующего распоряжения партии и правительства.
Часть пятая
Глава первая
– Я же предупреждал, нужны комплексные исследования! Необходимы усилия десятков научных коллективов самого разного профиля. А то, чем мы здесь занимаемся, это кустарщина! В конце концов, это настоящее преступление!
– Выбирайте выражения, профессор, – сухо произнес один из врачей, находившихся в палате Ермакова. Самого пациента не было, по распорядку ему полагалась получасовая прогулка. Пока Ермаков "гулял" в коридоре под присмотром трех охранников, вооруженных парализаторами, врачи собрались в палате на консилиум. Одного из психиатров с ними не было, он приглядывал за Ермаковым. Охране запретили вести переговоры между собой, сегодня пациент мог среагировать на любое услышанное слово, и трудно предугадать, какова будет его реакция. Причиной импровизированного совещания послужил чрезвычайный случай, в результате которого они едва не потеряли своего единственного пациента. Кроме профессора, в палате находились двое дежурных врачей и психиатр, который в ходе сеансов следил за показаниями приборов.
Генерал Ремезов перед отъездом определил жесткие сроки: через двое суток пациент должен находиться в полной готовности. Врачи пришли к выводу, что у них нет иного выхода, как увеличить количество сеансов вдвое. Арзамасцев высказал опасение, что сердце пациента не выдержит такой нагрузки. В итоге между ними разгорелся спор. Дежурные врачи настаивали, что причиной ЧП послужили изъяны в качестве последней партии препарата "Зеро". Арзамасцев горячился, доказывая, что препарат получился чистым, а причина ЧП, скорее всего, кроется в передозировке. К проведению сеансов профессор не был допущен, но определенное представление о назначении этой "клиники" у него успело сложиться давно.
– Где гарантия, что во время наркогипноза вы не переступили допустимую грань? – спросил он у психиатра. – Скажите, чем вы занимались во время последнего сеанса? Я уверен, истинная причина случившегося кроется именно здесь.
Психиатр пожал плечами и оставил вопрос без ответа.
– Вы попытались смоделировать для него экстремальную ситуацию, и его сердечно-сосудистая система, пусть даже очень короткое время, работала в сверхнапряженном режиме. Так?
– Вам хорошо известен существующий здесь порядок, – нахмурился психиатр. – Профессор, я не могу ответить на ваш вопрос. Но если хотите знать мое мнение, причину кризиса надо искать не в чистоте препарата или неправильной дозировке и даже не в каких-то запредельных нагрузках во время сеанса, поскольку таковых не было…
Он ненадолго задумался и пожал плечами.
– Даже не знаю, что сказать. Мы впервые сталкиваемся с подобным случаем.
– Вот видите, – недовольно посмотрел на него профессор. – У нас что ни день, то появляются новые вопросы, на которые мы не можем найти правильного ответа. Я считаю, нужно немедленно прекратить практические опыты и заняться теоретическими исследованиями.
Психиатр многозначительно посмотрел на своих коллег и мрачно заметил:
– Мне очень жаль, но сейчас мы не можем пойти на это.
– Да поймите же вы, наконец, – повысил голос Арзамасцев, – мой препарат не предназначен для подобных экспериментов. У него совсем другое назначение. Это все равно что… Я даже не знаю, как объяснить. К примеру, вам нужно снести старый дом, а вы вместо обычной взрывчатки используете мегатонную атомную бомбу. Понимаете, что я хочу этим сказать?
– Мы все понимаем, – сухо сказал психиатр. – Профессор, вы опять взялись за старое? Мало вам прежних неприятностей?
– Ни черта вы не понимаете! – возмущенно произнес Арзамасцев. – Потому что я и сам еще толком не успел разобраться, что же я изобрел.
Он показал на пустующую койку.
– То, чем мы здесь занимаемся, это чистой воды преступление! Все мы здесь преступники, вот что я думаю по этому поводу!
– Но, профессор…
– Вы мне лучше скажите, – перебил его Арзамасцев, – где те люди, что прошли через эту палату? Я вас спрашиваю, где они?
– Вам это прекрасно известно, – вступил в разговор второй врач. – Все они государственные преступники, совершившие тяжкие злодеяния. Приговорены к смертной казни и добровольно, повторяю, добровольно согласились помочь советской медицине. Вам же показывали бумаги, собственноручно написанные этими людьми. Так что я не вижу здесь ничего противозаконного…
– А я вижу! – процедил сквозь зубы Арзамасцев. – Скажите, чем мы отличаемся от всех этих эсэсовских подонков-врачей, которые проводили опыты на живых людях? Их подопечные также считались преступниками, и нацисты заменили им газовую камеру на хирургический скальпель…
– Все, прекращаем этот разговор, – резко скомандовал психиатр. – Нам не нужны неприятности, особенно сегодня.
Он бросил взгляд на наручные часы.
– Прошу всех соблюдать осторожность, сейчас войдет пациент. Когда я введу ему препарат, все могут быть свободны. А до тех пор прошу всех находиться на своих местах и соблюдать полную тишину.
Резко щелкнул запирающий механизм, и дверь медленно открылась. В палату вошел один из охранников и занял позицию у двери. Вслед за ним в проеме показался пациент. Его голова была высоко поднята, а глаза невидяще смотрели прямо перед собой.
– Стой! – громко скомандовал Арзамасцев.
– Вы с ума сошли, профессор, – зашипел психиатр, но Арзамасцев продолжил повелительным тоном:
– Тебя зовут Ермаков?
– Немедленно прекратите! – послышался из коридора голос другого психиатра. – Да втолкните же вы его в палату!
В глазах пациента что-то промелькнуло и он едва заметно кивнул. Охранник тем временем растерянно крутил головой и не знал, что ему предпринять. Сложилась нештатная ситуация, но в палате находились врачи, и охранник ждал, что от кого-либо из них вот-вот поступит конкретная команда. А пока его рука сжимала пистолет, направленный в грудь Ермакову, а палец лежал на курке.
– Ермаков! – громко произнес профессор. Он выдержал секундную паузу и резко выдохнул:
– Бей! Бей их, Ермаков!!!
– Чего же ты ждешь? – закричал психиатр. Охранник уже собрался нажать на курок, когда поступила новая команда:
– Стреляй в профессора, идиот!
Он увидел, что находится не в тоннеле, а в просторной голубой комнате. Голос Господа звучал совсем по-другому. Его словно что-то ударило, и он вспомнил. Вспомнил, что имя его – Ермаков. Нет, он – Ангел. Нет, он – Ермаков, а Ангел рядом, его двойник, его тень.
– Ермаков, это тебя, – процедил сквозь зубы Ангел, когда послышалось – "Стой!". Голос Господа тоже раздваивался, растраивался, звучал словно эхо.
Ангел засомневался, что перед ним сам Господь. В его представлении Бог был бескрайним космосом, черной бездной, снежновершинной горой, но никак не обычным человеком в белом халате. Только взгляд у него был как у Господа – суровый и повелительный.
– Ермаков, это тебя, – повторил Ангел.
Они оба вздрогнули от неожиданности, когда Господь подал новую команду "Бей!".
– Нет, Ангел, это тебя, – быстро сказал Ермаков. – Бей, чего же ты ждешь? Посмотри, они целятся в Господа!
– Напрасно они это затеяли, – мрачно процедил Ангел и резким рубящим ударом выбил пистолет из рук охранника. Одновременно они услышали хруст ломающейся кости. Ангел хотел добить охранника, но Ермаков воспротивился этому.
– Нет, мы не должны никого убивать! Все, убийств больше не будет.
– Бей, Ермаков! – закричал профессор, устремившись ему на помощь. – Бей остальных!
С человеком, который стоял сзади и пытался втолкнуть их в палату, удалось разделаться без особого труда. Локоть Ангела погрузился в мягкую плоть, и тот лишь успел тихо охнуть.
– Ангел, у них оружие.
– Предоставь решать эту проблему мне!
Ангел подхватил обмякшее тело одного из нападавших и легко, словно куль с соломой, швырнул его в сторону изготовившегося к стрельбе охранника. Тот потерял равновесие, и его голова пришла в соприкосновение с ногой Ангела. Звук, который долетел до ушей Ермакова, ему не понравился.
– Ты случаем не убил его?
– Нет, но своими мозгами он еще долго не сможет воспользоваться. А тебе что, жаль его?
– Да, – неуверенно сказал Ермаков. – Хотя по правде, не очень. Смотри, третий охранник пытается скрыться! Не дай ему спрятаться за дверью!
– Он передвигается со скоростью черепахи, – захохотал Ангел. Следующий удар пришелся по ребрам охранника.
– Ты ему все кости переломаешь, – неодобрительно заметил Ермаков. – Чего же ты застыл?! А Господу кто будет помогать?
Профессор Арзамасцев тем временем боролся сразу с тремя. Он пытался завладеть лежащим на полу пистолетом, но эта мысль одновременно пришла в голову и остальным. Схватка была яростной и скоротечной, кто-то нанес сильный удар профессору по лицу, и тот, сплюнув сгусток крови, прорычал:
– Готовьтесь, сволочи! Сейчас Ангел придет по вашу душу! Бей их, Ермаков!!!
– Напрасно вы это затеяли, парни! Я не люблю, когда обижают Господа! – сухо сказал Ангел, выхватывая из кучи тел человека в белом халате. Он поднял его на вытянутой руке и заглянул в обезумевшие от страха глаза.
– Напрасно! – раздельно повторил он дрожащими от ярости губами. – Я тебе голову оторву! Или вырву сердце!
Он так и хотел поступить, но услышал голос двойника:
– Не смей, Ангел! Придуши его слегка, этого будет достаточно.
– Как знаешь, – скучным голосом произнес Ангел и на несколько секунд зафиксировал пальцы на горле одного из психиатров.
– Достаточно! – скомандовал Ермаков. – Займись остальными!
– Приходилось мне бывать в делах и покруче! – прокомментировал ситуацию Ангел, выхватывая сразу двух человечков. Он подержал их на весу и отбросил в угол, где истошно вопил от боли в сломанной руке охранник.
– У меня уши заложило от твоего крика, – процедил Ангел и ударом ноги отправил охранника в небытие.
– С тобой все в порядке, Господи? – спросили они одновременно.
– Порядок, – сказал профессор, вытирая платком разбитые губы. – Ермаков, ложитесь на постель.
– А я? – обиженно спросил Ангел. – Разве ты сможешь обойтись без моей помощи?
– Как-нибудь справлюсь, – холодно сказал Ермаков, устраиваясь на кровати.
– Эй, постой! А что будет со мной?
– А тебя нет! – жестко произнес Ермаков. – И никогда не будет. Ты порождение этих чудовищ в белых халатах. Ты больше никогда не выйдешь из тоннеля. Прощай.
Глава вторая
– Полежите-ка несколько минут спокойно, – произнес профессор, откладывая шприц в сторону. – Я ввел антидот, через четверть часа мы повторим укол, и вы будете в полном порядке. Я очень надеюсь на это.
Ермаков пришел в себя, но каждое движение доставляло ему нестерпимую боль. Он испытывал сильное головокружение, его сотрясали приступы тошноты. От профессора не скрылось его состояние, и он произнес успокаивающим тоном:
– Потерпите, Ермаков. Скоро вы почувствуете себя лучше.
Он положил на лоб Ермакова ладонь и в такой позе просидел несколько минут. Тело Ермакова сотрясала крупная дрожь, но постепенно она стала стихать, состояние его явно улучшалось.
– Не вставайте, я сейчас вернусь.
Профессор направился в угол, где зашевелился один из врачей. Он осмотрел его, покачал головой и взял со стола упаковку шприцев и ампулы. Затем занялся остальными, сделал им уколы и разложил тела вдоль стены. Ненадолго вышел в коридор, а когда вернулся, обнаружил Ермакова сидящим на краю кровати.
– Г-где я?
Профессор уложил его обратно и сделал еще один укол антидота.
– Где я? – повторил вопрос Ермаков, с удивлением разглядывая незнакомого человека. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем несколько минут назад, но вдруг обнаружил, что совершенно не понимает, где находится и что с ним происходит. В памяти зияли дыры, тело испытывало ноющую боль, а язык напоминал кусок старого протектора.
– В спецклинике Комитета государственной безопасности, – наконец ответил профессор. – Вы вспомнили, как попали сюда?
– Нет, не помню, – после паузы ответил Ермаков. Он помолчал, пытаясь найти сколько-нибудь логичное объяснение его пребыванию в клинике КГБ, но всплывали обрывки воспоминаний: голубой тоннель, Ангел, женщина с красивым и грустным лицом… Все это размывалось, таяло, как легкая дымка, наплывом шли другие картины, раскрашенные и озвученные, сначала блеклые, затем все более резкие и яркие – ночь, всполохи выстрелов и громкие хлопки гранат, Фомин и его собственный крик…
– Спокойно, Ермаков.
Профессор опять положил ему руку на лоб.
– Расслабьтесь. Вам уже полегчало? У нас есть немного времени. До смены почти час, а раньше сюда никто не придет, если только не заявятся Ремезов или Кондрашов.
Он убрал руку и помог Ермакову сесть.
– Спасибо, мне уже лучше. Как вас зовут?
– Профессор Арзамасцев. Вениамин Юрьевич Арзамасцев.
– Скажите, профессор, как я здесь оказался? Какое сегодня число?
Когда Арзамасцев назвал дату, Ермаков изумленно покачал головой.
– Ничего не помню! Две с лишним недели как лезвием вырезаны из памяти.
– Мы можем попытаться восстановить часть событий, – мягко заметил профессор. – Но сначала ответьте на такой вопрос: вы преступник, Ермаков?
Ермаков вздрогнул и опустил голову. Профессор выждал время и повторил вопрос.
– Да, я преступник, – поднял глаза Ермаков. Их глаза встретились, и профессор едва не отшатнулся. Глаза Ермакова были наполнены гневом и болью.
– Очень жаль, – вздохнул Арзамасцев. – Значит, эти негодяи говорили правду.
– О чем вы? – с недоумением посмотрел на него Ермаков.
– Вы ведь военный преступник, не так ли? Постойте, постойте… Скажите, Ермаков, вас судили? Или как это у вас называется, заседание военного трибунала?
Ермаков покачал головой.
– Нет, под судом я не был.
Он помолчал и добавил:
– В моих воспоминаниях этого нет.
– Тогда я перестаю что-либо понимать.
Арзамасцев бросил взгляд на часы и кивнул:
– Рассказывайте свою историю.
Ермаков скупо, особо не вдаваясь в подробности, поведал ему о трагедии в Кашране и поделился своими подозрениями по поводу майора Фомина.
– Фомин? Постойте…
Профессор нахмурил брови, пытаясь вспомнить, где он слышал эту фамилию.
– Ну конечно же, Фомин! Этот человек здесь был совсем недавно, еще и суток не прошло. Он приходил вместе с генералом Ремезовым. Это от него я и узнал ваше имя. У вас был кризис, сначала аритмия, затем полная остановка сердца. Если бы мы не ввели антидот, так называют в медицине противоядие, или препарат, нейтрализующий действие другого препарата, то вас уже не было бы в живых. Высокий темноволосый мужчина лет тридцати или чуть больше. Это он?
– Да.
Ермаков с трудом справился с приступом ярости, и это обстоятельство не скрылось от внимания профессора.
– А вы здорово его ненавидите! Очевидно, есть за что. Может показаться странным, но именно он вызвал вас из небытия. Он произнес примерно следующие слова: "Ермаков, это я – Фомин. Возвращайтесь".
– Вот я и вернулся, – мрачно сказал Ермаков.
– Выходит, эти подлецы обманывали меня?
Профессор сокрушенно покачал головой.
– Это страшное место, Ермаков. Здесь производят опыты над людьми. И никого из тех, кто прошел через эту палату, я в живых больше не видел. А вас они хотели превратить в некое подобие живого робота. Зачем это им понадобилось, я не знаю, но, судя по всему, они задумали какую-то подлость.