Политический роман известного русского советского писателя о неизвестных и малоизвестных страницах предвоенных лет и второй мировой войны в Англии, Польше, Франции, Египте, о деятельности западных разведок, пытавшихся направить развитие событий по выгодному для себя руслу.Сюжет романа напряженный, развивается в приключенческом ключе, в нем много интереснейшего исторического и познавательного материала.
Роман
Киев
издательство ЦК ЛКСМУ
"Молодь"
1986
84P7–44
Р98
Политический роман известного русского советского писателя о неизвестных и
малоизвестных страницах предвоенных лет и второй мировой войны в Англии, Польше,
Франции, Египте, о деятельности западных разведок, пытавшихся направить развитие
событий по выгодному для себя руслу.
Сюжет романа напряженный, в нем много интереснейшего исторического и
познавательного материала.
Р е ц е н з е н т ы:
В.В.Фащенко, лауреат Государственной
премии УССР им. Т. Г. Шевченко,
доктор филологических наук,
С.В.Чернявский, кандидат исторических наук
Художественное оформление В.Н.Сюрхи
Рядченко И.И.
Р98
Приглашение в ад: Роман. - К.: Молодь, 1986. - 272 с.
Политический роман известного русского советского писателя о неизвестных и малоизвестных страницах предвоенных лет и
второй мировой войны в Англии, Польше, Франции, Египте, о деятельности западных разведок, пытавшихся направить развитие
событий по выгодному для себя руслу.
Сюжет романа напряженный, развивается в приключенческом ключе, в нем много интереснейшего исторического и
познавательного материала.
4702010200 - 130
Р
БЗ.31.18.85
84Р7–44
M228(04) - 86
© Издательство "Молодь", 1986
…Я знаю, сколько стоят сухари.
Я знаю, сколько крох в сухой краюхе.
Я знаю, как смеются потаскухи.
Я знаю смерть, что бродит, все губя,
Я знаю книги, истины и слухи.
Я знаю все - но только не себя.
ФРАНСУА ВИЙОН
- Куда ты спрячешься, когда начнется война?
- К маме.
- А если маму убьют?
- К папе.
- А если папу убьют?
- К бабушке.
- А если бабушку?..
- Буду плакать.
Из разговора детей
Ч а с т ь I
Долги прошлого
●
Осень 1938 года, уже прибравшая к рукам знаменитый парк Лазенки, была истинной варшавянкой. Она
1 умела пользоваться косметикой, сохраняя неповторимый шарм и женское кокетство. Осень взяла в
золотистую раму голубой пруд у Королевского дворца. Его белые строгие формы неподвижно отражались в
замершей воде.
"У каменных творений есть преимущество перед человеком. Мы никогда не можем так четко и
пронзительно отразиться даже в зеркале", - подумал высокий седовласый старик, неторопливо ступавший по
аллее. На вид ему было за шестьдесят. При ходьбе он опирался на массивную полированную палку. Но шагал
легко, не сутулился, плечи были развернуты, голова поднята.
Шедший за ним человек, помоложе лет на двадцать, в безукоризненном синем костюме, залюбовался
стариком. Старость и седину можно нести празднично, как награду за труды, за прожитые годы. А можно
сгорбиться под их тяжестью. Как будто жизнь, что выпала тебе, оказалась непосильной ношей.
Человек усмехнулся в аккуратно подстриженные усы, огляделся. Вокруг никого не было. Незнакомец
ускорил шаги и стал нагонять старика с палкой.
- Извините, пожалуйста. Мистер Арчибальд Коллинз? - произнес по-английски.
Моложавый старик остановился, с удивлением взглянул на незнакомца.
- Так, пан не ошибся, - заговорил по-польски и тут же, спохватившись, перешел на английский: - Чем
могу служить? Я, кажется, не имею чести знать мистера…
- Мистер Коллинз, вы должны заранее простить меня. Мое имя вам ничего не скажет.
Коллинз внимательно оглядел незнакомца.
- Что вам угодно? Вы англичанин?
- Да, я англичанин. А угодно мне лишь одно… Разрешение говорить откровенно.
Коллинз пожал плечами.
- Воля ваша.
- Может, мы продолжим беседу на ходу? Вы гуляете, я гуляю. С удовольствием полюбовался бы
памятником великому Шопену.
- Я к нему и направляюсь.
- Прекрасно! Что-то совпало в наших дорогах. Мистер Коллинз, я знаю, вы пришли сюда с кладбища.
Вторая годовщина смерти супруги…
- Вы из разведки?
- Да, я представляю Интеллидженс сервис.
- Что же потребовалось столь известному учреждению от старика Коллинза? Я ведь давно уже не в
возрасте гончего пса…..
- Мистер Коллинз, война догоняет всех. Я знаю, в молодости вы были романтиком. Но время
романтических войн миновало. Сегодня война - безжалостный ящер. На карту поставлено существование
самой цивилизации. У меня нет оснований полагать, что вы приветствуете фашизм.
- Вы хотите сказать, что знаете обо мне все?
- Я так не думаю. Но для того, чтобы решиться на беседу с вами, я должен, согласитесь, хотя бы
частично быть готовым к ней.
- Вы считаете, что Европа в опасности?
- И Польша в первую очередь.
- Вы предлагаете мне вернуться в Англию?
- Я хочу просить вас помочь нам.
Некоторое время собеседники шли молча. Вдали показался памятник Шопену. Великий композитор
сидел на скамейке и задумчиво глядел вдаль. Его осеняла согнутая ветка дерева. И все это повторилось в
замершей воде круглого бассейна.
- Я слишком часто пытался вмешиваться в жизнь с целью изменить ее, - заговорил наконец Коллинз.
- Тогда еще хватало сил, молодости и, если хотите, мудрости. Не верилось, что молодость может кончиться.
Но все меняется в нашем мире. Шумные водопады становятся медленными реками. Я уже не водопад. Пора
постоять в стороне и посмотреть, как в бурный поток бросаются другие.
- Мистер Коллинз, вы полагаете, что есть такие берега, где можно спокойно стоять и глядеть на
бегущий мимо поток, в полной уверенности, что он тебя не смоет? Увы, у нас, в Англии, тоже есть люди,
которые так думают. К счастью, страна состоит не только из них. Иначе бы ей грозила гибель.
- Почему вы такого мнения?
- Потому что в паши времена техника все откровеннее служит не столько добру, сколько злу. Война
приобретает тотальный характер. Даже крысы не могут отсидеться в норах. И если кто-то надеется постоять в
роли наблюдателя, этот кто-то жестоко заплатит за свои иллюзии. Знаете, чьи кости прежде всего хрустят на
зубах динозавра? Кости слишком наивных. Если не возражаете, мистер Коллинз, давайте посидим у памятника.
- Пожалуй.
Они присели на пустую скамейку.
- Видите: скульптор - кажется, Шимановский?..
- У вас прекрасная память!
- …скульптор не пожелал оставить великому композитору надежды на полную гармонию. Он обещает
ему бурю.
- Все же не понимаю, чем я могу быть вам полезен. Я уже не попадаю из ружья за тридцать шагов в
маленькую монету. Как тогда, в Южной Африке.
- Мы не нуждаемся в вашем ружье. Сегодня зачастую стреляют совсем иные вещи. Такие, о которых
большинство окружающих не подозревает.
- Подскажите какие. Мы говорим отвлеченно.
- Вы правы. Но для откровенности необходим залог.
- Что именно?
- Ну, скажем, старая привязанность, что ли… - Говоря это англичанин достал из кармана кожаное
портмоне, извлек оттуда фотографию, протянул Коллинзу. - Вам это о чем-нибудь говорит?
С фотографии на Коллинза глянул улыбающийся Черчилль в белом костюме, с галстуком-бабочкой и
сигарой во рту.
- О! - только и сказал Коллинз.
Он повернул фотографию, на обратной стороне прочел надпись: "На память о молодости, которая, черт
возьми, все же была!"
- Да, - сказал Коллинз, - если честно - не ожидал. Приятная неожиданность. Почему же вы сразу не
показали мне это?
Англичанин, пряча в усах усмешку, пожал плечами, не ответил.
- Хотели понять, чем я дышу? Знаете, мне поздно хитрить. Я не очень большой поклонник Англии.
Однако если ко мне обращаются на таком уровне… видимо, дело весьма серьезное.
- Вы не ошиблись.
- Тогда, пожалуйста, конкретно.
- Вы часто общаетесь с вашим сыном?
- С сыном? - Коллинз выглядел озадаченным. - Но он - обыкновенный механик. И работает на
небольшом немецком заводе.
- Мистер Коллинз, - мягко сказал англичанин, - надеюсь, вы понимаете, что мы бы не стали
обращаться к вам из-за пустяка. Мы, конечно, осведомлены, что ваш сын Ян носит фамилию матери -
Крункель. Что раз в месяц он приезжает домой повидаться с вами. Что сейчас он работает механиком. Но мы
также осведомлены, что Ян Крункель - талантливый инженер, образованный человек. Именно это и привело
меня к вам. Что ваш сын думает о немцах? Вернее - о нацистах?
- Значит, сын… - Коллинз задумался.
Англичанин по-своему истолковал молчание собеседника.
- Мистер Коллинз, сын-то уж никак не останется сторонним наблюдателем. И кто знает, может быть,
как раз именно мы поможем ему выбраться на мирный берег из бурлящего потока…
Коллинз с некоторым сомнением посмотрел на англичанина, потом оперся обеими руками на палку,
положил на нее подбородок.
- Ну, что вам сказать… Ян - большой патриот Польши. А нацистов… да, нацистов он недолюбливает.
- У него есть причины?
- Еще бы! Братья его матери погибли в застенках гестапо. Да и ее ранняя смерть… не обошлось тут без
подлых происков нацистов.
- Нам необходимо связаться с вашим сыном, мистер Коллинз. Нам очень нужно с ним связаться. Это
чертовски важно.
- Хорошо. Как это сделать?
- Насколько я понимаю, завтра-послезавтра он навестит вас. Поговорите с ним. Покажите подаренную
фотографию. В свое время к. нему подойдет наш человек. Он покажет ему точно такую же фотографию. Но,
естественно, без надписи. Если в верхнем углу будет маленькое белое пятнышко… так сказать, дефект снимка…
Ян может говорить с человеком без колебаний. Вы меня поняли, мистер Коллинз?
- Я очень люблю семечки подсолнечника. Это, видимо, осталось с детства, от Украины. А семечки
предупреждают склероз, - усмехнулся Коллинз.
- Ну, что же, спасибо за рецепт, придется учесть, - отозвался англичанин. - А теперь позвольте
откланяться, мистер Коллинз. Рад был с вами познакомиться.
Англичанин поднялся.
- Один вопрос, - выпрямился Коллинз.
- Я весь внимание.
- Скажите… человек, который передал мне фотографию… он сейчас вроде не у дел… Но вы его имели
в виду, когда говорили, что в Англии, к счастью, есть и другие люди?
- На него у нас вся надежда, мистер Коллинз. И вы о нем скоро услышите.
- Ну, что ж, приятно сознавать, что я когда-то совершил нечто полезное для человечества.
- Давайте надеяться, что это так. И не забудьте о маленьком белом пятнышке…
Не исключено, что 30 ноября 1874 года всевышний находился в игривом расположении духа. Во всяком
2 случае, щедростям его не было границ. Иначе трудно объяснить, почему младенец появился на свет в
разгар шумного бала. Кто знает, может, в этом было предзнаменование того, что он попадет на вихревой бал
жизни, которой предстояло захватить четверть уходящего и половину нового века?
Главной виновницей происшедшего была Дженни, мать ребенка. Красивая, экспансивная, привыкшая к
развлечениям американка, вопреки советам близких, не смогла отказать себе в удовольствии потанцевать. Тем
более что бал устраивал герцог Мальборо в своем родовом дворце Бленхейм. Танец следовал за танцем, мужчин
привлекала почти не претерпевшая изменений красота молодой женщины. Дженни была, как говорится,
нарасхват. Неизвестно, кружилась ли голова у будущей знаменитости. Однако в середине одного из танцев
Дженни чуть пошатнулась, вскрикнула. Ее подхватили, едва успели втолкнуть в комнату, приспособленную под
раздевалку для гостей, как начались схватки. Там, прямо на грудах пальто, шляпок, шарфов, пледов и горжеток,
начал свой долгий путь человек, которому суждено было стать знаменитым и сыграть немалую роль в судьбах
народов.
Преждевременное появление на свет отнюдь не повлияло на голосовые возможности младенца. Когда он
известил о своем прибытии на бренную землю, своды роскошного дворца, казалось, утратили чопорность. А
респектабельная герцогиня Мальборо невольно перекрестилась.
- Я сама произвела на свет немало детей, - заметила она, стараясь сохранить чувство юмора, - и,
поверьте, среди моих крошек немых не было. Но такого ужасающего крика я еще никогда не слыхала!..
Маленького человечка, рыженького, с откровенно вздернутым носом - родовым признаком задиристых
и упрямых предков - назвали Уинстоном Леонардом Спенсером Черчиллем.
Как видно, в тот внешне ничем не примечательный день богу море было по колено. Он решил вмешаться
в будущее новорожденного, насколько хватило фантазии. Творец позаботился о хитросплетениях, по которым
при сильном желании можно было бы проследить отдаленное родство Черчилля и грядущего президента
Америки Франклина Делано Рузвельта. Для этого богу всего-навсего довелось отправить в Новый Свет еще
одного авантюриста, некоего Джона Кука на борту английского судна "Мейфлауэр". Сей достопочтенный Кук
закрутил в Америке многоступенчатую семейную карусель, в результате которой невероятно далекие судьбы
переплелись, а весьма отдаленные звезды в небе стали подмигивать друг другу на правах, близких к
родственным.
Но господу и этого показалось мало. И тогда он ткнул божественным перстом в совсем другую точку
планеты.
Там лежало небольшое украинское село, в котором едва ли кто-то из жителей подозревал о
существовании не только дворца Бленхейм, но и самой Англии…
30 ноября 1874 года в небольшом селе Тополе тоже появился на свет младенец. Заголосил он, следует
3 признать, но менее громко, нежели его неведомый собрат из древнего британского рода. Однако
пронзительный крик новорожденного не вызвал особых чувств у окружающих. Во-первых, потому, что он
родился в тесной саманной хате, во-вторых, потому, что оказался девятым ребенком в семье кузнеца Анисима
Коваля.
Бородатый дядька Анисим заглянул за стираную занавеску, убедился, что роженица жива, молча
поклонился повивальной бабке, поднес ей старый карбованец и, сунув под полу пропахшего дымом кафтана
темный штоф, отправился к церкви. Дядька Анисим пил только по большим праздникам или в дни огорчений.
Чаще всего забирал бутылку и шел к отцу Стратиону. Конечно, отец Стратион к небу был ближе, чем к земле
грешной. Но труд людской уважал. Тем более что кузнец Анисим не раз налаживал ободья и оси фаэтона панов
Собаньских.
Поэтому отец Стратион встретил появление Анисима на пороге очага своего вполне благосклонно.
- Дозвольте войти, батюшка? - глухо спросил Анисим, постукивая сапогом о сапог, чтобы сбить
налипший снег.
- Входи, входи да дверь прикрывай, - привычно оглаживая бороду, сладко отозвался священник. - Что
привело тебя в сию обитель, сын мой?
Кузнец прикрыл дверь, шагнул в светелку и водрузил на стол темный штоф. Отец Стратион одобрительно
крякнул, не спеша обозрел пространство, словно соразмеряя земное с небесным.
- Огурчики соленые, капустка квашеная, полагаю, подойдут? - не столько спросил, сколько утвердил и
рокочуще повысил голос: - Мать, не откажи подать на стол…
Выслушав Анисима, отец Стратион вытер салфеткой сочные губы и сказал:
- Благодари господа за подарок. Сын есть сын. А имя… имя ему подберем. По достоинству. Да хоть
сейчас… чего там.
Отец Стратион принес тяжелую книгу в черной твердой сбложке, надел очки, цепочку от которых
заложил за ухо, послюнявил палец, полистал несколько толстых страниц и воззрился на одну из них. Дядька
Анисим и дышать позабыл.
- Ну, вот, скажем… - Стратион сделал значительную паузу. - Для других берег, да чего уж там…
Архип! По всем данным подходит. Представляешь?
- А чего ж тут особенного? - Анисим не сумел скрыть некоторого разочарования.
- Что значит - "чего тут"? - искренне обиделся Страной. - В святцах и то поискать. Это ведь от
греческого "архи", что знаменует "главный". А "хиппос" - означает всадник. "Главный всадник" -
представляешь?
Слишком много лошадей подковал на своем веку дядька Анисим, чтобы не оцепить значение имени.
- Прости, батюшка, прости темноту мою, - склонил голову с темными непокорными вихрами, - и
дозволь за здоровье и мудрость, тебе дарованные…
И расстались они довольные друг другом.
И не ведали, что расшалившийся господь заложил судьбу новорожденного Архипа в такой странный
гороскоп, что самому потом распутать было непросто. А впрочем… не жизнь ли главный творец неожиданных
сюжетов?
На пароходе, который без особых затруднений доставил Уинстона Черчилля из Лондона в Кейптаун,
4 находился английский главнокомандующий генерал Буллер со своим штабом. Как ни странно, генерала
заботили два обстоятельства: чтобы война не кончилась раньше, чем он согнет в бараний рог непокорных буров,
и чтобы молодой заносчивый отпрыск знатного рода не подпортил ему карьеру своими корреспонденциями в
британской прессе.
Надо признать, что если опасения по первому поводу были напрасными (англо-бурская война затянется
на четыре года, и генералу доведется испытать горечь многих поражений), то причины для беспокойства в связи
с появлением молодого Черчилля в Южной Африке были основательными.
Уинстон отправился на Африканский континент, едва отпраздновав двадцатилетие. Однако за кормой
остался не только тающий кильватерный след: участие в боевых действиях на Кубе, в Индии; первое публичное