признание его как журналиста, обещание Центрального бюро консервативной партии выставить на очередных
выборах его кандидатуру в парламент. Для молодого человека, скажем прямо, совсем немало. Тем более что к
тому времени Уинстон уже являлся автором нескольких книг, вызвавших интерес соотечественников.
Однако сам Черчилль не был удовлетворен своей карьерой. Его любимым героем давно стал Наполеон;
Уинстону снились лавры полководца. Но они-то кок раз не спешили увенчивать просителя… В ту пору в
молодом Черчилле преобладали политик и журналист. В Индии он истово ратовал за бескомпромиссную
колонию, за беспощадное подавление народных восстаний. Вместе с тем, он ядовито высмеивал тупость и
жестокость английских генералов, их самодовольство и презрение к местным обычаям. Его заметки с театра
военных действий в Индии и позднее в Судане принесли ему признание читателей и ненависть высших
армейских кругов. Чопорных начальников раздражали дерзкие выпады какого-то там лейтенантика, пусть и
отпрыска древнего рода. И они позаботились о том, чтобы армия Черчиллю в благосклонности отказала. И тогда
Уинстон, почуявший в Южной Африке почву для осуществления своих честолюбивых замыслов, ринулся туда в
качестве корреспондента газеты "Морнинг пост". Ему была предоставлена полная свобода передвижений,
разрешалось высказывать любые мнения. Редакция покрывала все расходы по пребыванию на театре военных
действий и выплачивала двести пятьдесят фунтов стерлингов в месяц, немалое по тем временам жалованье.
Из Индии и Судана Уинстон вывез далеко не лестные мнения об армейской олигархии. С Кубы -
воспоминания о первом боевом крещении и пожизненную тягу к сигарам. Теперь, когда с палубы корабля ему
впервые открылся вид Столовой горы, Черчилль стоял, уперев руки в бока, слегка заломив на затылок черный
шелковый цилиндр. Изо рта задиристо торчала толстая сигара, которая на миг почудилась генералу Буллеру
дулом пушки, направленным в его сторону…
Гражданская одежда никоим образом не влияла на неуемную жажду приключений. Едва ступив на
африканскую землю, Уинстон помчался на фронт. Его мало занимали непривычные для европейского глаза
заросли серебристого дерева с фиолетово-седыми цветами, несуразные силуэты пятнистых жирафов,
монументальные изваяния медлительных кафрских буйволов, круглые хижины селений банту с крышами,
похожими на пробковые шлемы. Он спешил сразиться с упрямыми, несговорчивыми бурами, которые почему-то
не желали уступать англичанам территорию этой благословенной земли и право распоряжаться ее благами.
Фронт проходил в междуречье рек Вааль и Лимпопо. Местность представляла собой саванну с
остролистыми кустарниками, редкими зарослями акаций. Враждующие стороны вели вялую перестрелку, не
проявляя особой активности. Правда, почти каждый выстрел со стороны буров находил жертву - скупые,
бережливые буры полагали, что пулю следует расходовать с толком и уж если, тратить порох, то недаром.
Скалывалось исконное крестьянское неприятие расточительности - ведь "бур" на голландском языке и
означает крестьянин. А то, что теперь выходцев из Голландии все чаще именовали африканерами, ничего не
меняло: в противоборстве с природой, далеко не всегда безобидной, буры сделались отменными стрелками.
В то же время огонь англичан мало беспокоил буров.
Оценив обстановку, Уинстон решительно направился к местному командованию…
- Послушайте, сэр, - обратился Уинстон к рыжеусому пехотному майору, - какого черта мы сидим в
5 норах? Так можно выйти на пенсию, не завершив войну.
- Что вы предлагаете, мистер корреспондент? - пожал плечами майор. - Эти канальи не дают
возможности нос высунуть из окопа. Кстати, по цилиндрам они стреляют не хуже, чем по шлемам. Так что на
вашем месте…
- Что мне делать на моем месте, я знаю, - заносчиво перебил майора Уинстон. - А вот где ваше
место?..
- У меня нет артиллерии, чтобы выкурить бурских крыс из их вонючих дыр, - пожаловался майор.
Уинстон с его стремлением немедленно ввязаться в драку раздражал майора. Надо было как-то
избавиться от докучливого газетчика. Внезапно его осенило.
- Знаете что, сэр, - сказал майор, тщательно пряча под усами улыбку, - тут рядом железнодорожный
путь. Соседи собираются произвести разведку на бронированном поезде. Если вы не очень привередливы в
отношении транспорта…
- Мне подходит все, кроме катафалка, - улыбнулся Черчилль.
- Что ж, тогда пишу записку, - обрадованно отозвался майор.
Обрадовался и Черчилль. Покой претил ему. Бездействие вызывало тревогу.
В соседнем подразделении его ждала приятная неожиданность; пехотой там командовал старый приятель
Уинстона капитан Холдейн. Они знали друг друга еще по Индии. Холдейн был типичный вояка, страдающий,
как и большинство британцев, недооценкой возможностей противника.
- Почему решили вести разведку на поезде? - поинтересовался Уинстон. - Не боишься, что
африканцы подложат мину?
Холдейн презрительно скривил губы.
- Уинстон, ты не знаешь буров. Они только стреляют норовисто. А думают не быстрее своих буйволов.
Пока они взвесят, стоит ли взрывать поезд, во сколько им это обойдется, мы обнаружим все их позиции и
успеем поужинать дома.
Броненосец состоял из паровоза и нескольких обшитых броней платформ. Паровоз находился в середине
состава. На платформы посадили пехоту и несколько медсестер из подразделения Красного Креста. Локомотив
долго распускал пары, потом поднатужился и помчал состав через саванну.
Поезд значительно углубился во вражескую территорию, не обнаруживая признаков неприятеля. Холдейн
собрался заметить Уинстону, что все идет прекрасно, когда поезд внезапно замедлил ход и, визжа тормозами,
остановился: впереди виднелся завал. Почти сразу раздались взрывы, послышалась ружейная пальба. Взрывы
прогремели позади локомотива; задняя платформа сошла с рельсов, блокируя отступление.
Пуля сбила с Холдейна каску.
- Черт побери, мы в ловушке! - растерянно воскликнул капитан.
- Надо спасать поезд, - вмешался Черчилль.
- Каким образом? Его в карман не сунешь… Остается подороже продать жизнь.
Но Черчилль перебросил сигару в левый угол рта и энергично распорядился:
- Вот что, капитан. Возьми взвод и прикрой задние платформы огнем. А два взвода - в мое
распоряжение!
В голосе Уинстона прозвучала такая решительность, что офицер беспрекословно подчинился приказу
гражданского лица.
Полотно дороги оказалось неповрежденным. Под градом пуль Черчилль хладнокровно отдавал
распоряжения. Солдаты двух взводов поднапряглись и с трудом столкнули заднюю платформу с пути,
освобождая дорогу в тыл; на оставшиеся платформы быстро погрузили убитых и раненых, а также часть солдат.
Поезд двинулся обратно.
Буры видели мелькавшую у полотна фигуру в темном штатском одеянии; трудно сказать, стреляли они в
Черчилля или нет; так или иначе, с пулей он не встретился. Конечно, Уинстон мог умчаться на отступающем
бронепоезде, и никто бы его не осудил. Но он предпочел остаться в цепи прикрытия.
Раздосадованные тем, что бронепоезд ускользнул от них, буры быстро окружили потрепанный взвод Хол-
дейна.
- Уинстон, я дам тебе тройку солдат, попробуй прорваться, - подполз к лежащему под кустом
Черчиллю Холдейн. - Буры чтут закон о военнопленных, по тебя они не пощадят.
- Не трать зря время, выбрасывай белый флаг, - усмехнулся Черчилль.
Холдейн пожал плечами, отполз в сторону и последовал совету приятеля. Уинстон хотел подняться с
земли, как вдруг кто-то тяжелый и сильный навалился на него сверху, заламывая руки за спину.
- Ладно, сдаюсь, - хрипло проговорил Уинстон, - и отпустите руки, черт возьми!
Хватка ослабла. Оба встали. С любопытством оглядели друг друга.
Перед Уинстоном стоял мускулистый бур; мягкие са-
поги, клетчатая рубаха, широкополая шляпа; на пленного
смотрели дерзкие черные глаза; такими же дерзкими выгля-
дели черные усы. Они не могли скрыть молодости их хозяи-
на. При всей общей схожести с африканерами он чем-то неу-
ловимо отличался от них. Манерой стоять или манерой
смотреть - Уинстон сразу не понял. Винчестер в руке бура
выглядел игрушкой. Но лицо… лицо не было веснушчатым
или морщинистым - черты, которыми отличались даже мо-
лодые африканеры, главным образом, выходцы из Голлан-
дии. Массивная фигура Черчилля уступала противнику в
сложении и силе. Впрочем, Уинстон обладал другими досто-
инствами.
- Послушайте, вы испортили мне сигару, -
недовольно проворчал он.
При нападении на Черчилля сигара вылетела изо рта
и теперь валялась в красновато-бурой пыли. Нападающий
невольно проследил за взглядом Черчилля. Уинстон между
тем вынул из нагрудного кармана новую сигару, сунул в рот,
похлопал себя по карманам в поисках спичек и огорченно
хмыкнул.
Молодой бур переложил винчестер в левую руку и
протянул пленному коробок. Черчилль откусил кончик
сигары, сплюнул, зажег спичку и, прикрыв ладонью, стал
равномерно водить огоньком над срезом. Прикурив, он вер-
нул коробок буру и ткнул толстым пальцем в карман.
- Сигару?
- Я плохо курю, - на ломаном английском языке
отозвался молодой бур.
На лице Черчилля мелькнуло удивление.
- Вы не бур, - отрывисто сказал он.
Победитель ничего не ответил.
Они стояли в кольце буров. Внутри круга находилась кучка английских солдат во главе с Холдейном - и
двумя офицерами. Буры были одеты почти одинаково - в клетчатые рубашки или в куртки, на всех -
широкополые шляпы. Воинских знаков отличия они не носили. И только могучий бур, приближавшийся к
Черчиллю, имел зеленую повязку на рукаве. Он выделялся широким лицом, широким подбородком и тяжелыми
руками, привыкшими переделывать землю и подчинять ее себе. Глаза у него были водянисто-голубые, а усы
редкие и рыжие. Глаза не выражали ничего, кроме насмешливости. В нескольких шагах от пленного
остановился, оглядел его с головы до ног, словно коня на аукционе.
- Это ты его взял, Арчи? - спросил молодого.
Тот кивнул головой.
- Ишь ты… черный, как ворон, а не каркает, - усмехнулся командир. - Может, я не прав?
- Я военный корреспондент лондонской газеты "Морнинг пост", - быстро и энергично произнес
Уинстон, - и, согласно общепринятой во всем мире практике, требую немедленного освобождения.
- Согласно общепринятой практике всякое гражданское лицо, участвующее в военных действиях, может
рассматриваться в качестве шпиона и подлежит повешению, - с прежней насмешливостью и с той жесткостью,
которая не оставляла сомнений в способности претворять слова в дело, отозвался бур.
Черчилль пожал плечами.
- Отвести его туда? - молодой бур кивнул на группу пленных.
- Постереги здесь, - приказал командир и направился к пленным солдатам.
Молодой проводил командира взглядом и повернулся к Черчиллю.
- Это плохо, мистер. Вы можете быть…
Он закончил фразу выразительным жестом, изображающим петлю.
- Терпеть не могу веревок, - проворчал Черчилль, усиленно посасывая сигару.
Командир африканеров долго что-то выяснял с Холдейном, затем вернулся и приказал молодому буру:
- Арчи, ты его взял, ты его и повезешь в Преторию. Он, оказывается, важная птица. Пусть его в столице
и вешают. Тем более что тут и дерева подходящего для его комплекции не найдешь…
Уинстона вместе с группой пленных солдат отправили в Преторию. Везли лошадьми на вместительных
крытых брезентом повозках. По дороге Черчилль и молодой охранник разговорились.
- Бьюсь об заклад, вы не голландец.
- Угадали, мистер.
Арчи говорил по-английски плохо, но Черчилль без усилий понимал его.
- Откуда вы?
- О! Очень далеко. Отсюда не видно. Есть такая земля - Украина.
- Украина? Это Польша, что ли? Ах, нет, это Россия, я вспомнил.
- Украина - это Украина.
- Как вы сюда попали?
- Трансвааль, Трансвааль, страна моя и, может быть, свобода… - вполголоса пропел Арчи. И добавил:
- Если победим вас, англичан. Тогда свобода.
- А чем мы хуже этих ваших… африканеров? - усмехнулся Черчилль.
- Вы отнимаете у нас земли. Только дело не в этом. Вы не оставите нас в покое. Вам нужны камушки.
Как ото? Алмазы! И желтый металл. Ради них вы готовы убивать…
- А вы не убивали, Арчи?
Арчи отвернулся, долго молчал. Когда снова взглянул на Уинстона, глаза светились вызовом.
- Да, я убил. Вам хочется знать? Скажу. Все равно унесете в могилу. Вы никогда не были рабом? Я -
был. Но мне повезло. Я полюбил молодую госпожу. Она была полька, дочь нашей помещицы. Она была очень
красива. Она научила меня говорить по-польски и немного по-английски. Она пела песенку: "Трансвааль,
Трансвааль, страна моя и, может быть, свобода…" А потом отец ее узнал о наших отношениях. Кристина
предупредила меня, чтобы я бежал, иначе несдобровать. Помещик крепко напился, ударил Кристину хлыстом
по лицу. Она потеряла глаз. Тогда я взял топор и подстерег его. И бежал с Украины. Я не знал, куда надо бежать,
где искать счастья. Но я помнил слова песенки. И вот я здесь… Что вы еще хотите знать?
- Интересно, кто меня будет вешать - вы или другой?
Арчи прищурился, потом отвернулся и надолго замолчал, глядя, как мимо плывут причудливые пейзажи с
изредка возникающими селениями племен готтентотов.
Черчилль тоже долго молчал. Потом почему-то вздохнул и весело сказал:
- Ладно, не вешайте нос, Арчи. У меня впечатление, что мы с вами ровесники. Вы какого года?
- Семьдесят четвертого.
- Ну что я говорил?! - воскликнул Уинстон. - А в каком месяце?
- 30 ноября.
- Только этого не хватало… - пробормотал Черчилль.
- Выходит, вы тоже?! - искренне изумился Арчи. - Ну и дела…
В Претории пленных поместили в здании образцовой государственной школы. Черчилля заперли в
отдельную комнату на первом этаже. Это ему не понравилось. Понимал что участие в боевых операциях грозит
ему смертным приговором. Охранял его по-прежнему молодой Арчи и еще двое неразговорчивых африканеров.
С Холдейном Уинстон встречался только во время коротких прогулок по школьному двору. Уинстон стал
подумывать о побеге и начал уговаривать капитана присоединиться к нему. Офицер не возражал, но не видел
реальных шансов на успех.
Как-то днем зарешеченную комнату Черчилля посетил один из руководителей буров. В ответ на
настойчивое требование Черчилля освободить его бур без улыбки сказал:
- Чего захотел! Нет, старина, мы не каждый день берем в плен сыновей лордов… Погоди…
Не закончив мысль, он покинул комнату, в которой повеяло близким дыханием смерти.
А перед вечером заглянул Арчи. Он прикрыл дверь, странно взглянул на пленника и тихо произнес:
- Вот что, мистер. Вам надо бежать. Они там спорят… некоторые боятся мести англичан. Но главный
настаивает на петле.
Черчилль невольно ощутил стеснение в горле. Однако взял себя в руки.
- Легко сказать, приятель, - надо бежать. Но как?
- Когда стемнеет, я принесу одежду бура. А вы свою уложите на кровать так, как будто спите. Я помогу
вам перебраться через забор. Остальное… как повезет.
Черчилль с некоторым недоумением смотрел на Арчи.
- Послушайте… почему вы, черт возьми, решили мне помочь?. Ведь я…
Он не договорил, неопределенно махнул рукой с зажатой в ней сигарой.
- А зачем умирать молодым? - вдруг добродушно Улыбнулся Арчи. - У вас, наверно, есть мать. И,
может быть, вы еще совершите в жизни что-нибудь хорошее… Я правильно говорю? Ладно, как стемнеет,
будьте готовы. Молодой бур слово сдержал. Поздним вечером он принес Уинстону куртку и широкополую
шляпу. Уинстон быстро переоделся. При свете ночника уложенную на постели одежду можно было принять за
спящего пленника.
- А теперь пора, - шепнул Арчи.
Они направились к двери. Но Черчилль внезапно вернулся:
- Минутку.
Он наклонился над столом и толстым черным карандашом набросал на клочке бумаги: "Достопочтенный
сэр! Приношу извинения, что не имел возможности Вас дождаться и попрощаться лично. Не посетуйте, если
предназначенная для меня петля останется незанятой. Надеюсь встретить Вас в другом месте. Остаюсь Вашим
должником. У.Черчилль".
Арчи через плечо Уинстона взглянул на записку, но ничего не сказал. Они выскользнули в темный двор.
Арчи все продумал. Он знал место, где нет часовых. У забора Черчилль сунул в руку Арчи клочок бумаги.
- Мой адрес, - шепнул. - Если когда-нибудь…
- Не теряйте времени, мистер, - прошептал в ответ Арчи. - Храни вас господь…
Они пожали друг другу руки. Бур помог Уинстону перевалить через забор.
Беспрепятственно пройдя чуть ли не через весь дремлющий город, Уинстон добрался до железной
дороги, вскарабкался на медленно двигавшийся товарняк и спрятался среди мешков с углем. Перед рассветом
сошел с поезда, опасаясь разгрузки. День провел в зарослях, прячась от людей. Снова наступила ночь, и весьма
холодная. Уинстон продрог, обессилел от переживаний и голода. Он понимал, что долго так не протянет. Тогда
он поднялся с земли и пошел на первый встречный огонек, мелькнувший вдали. Теперь его вело обыкновенное
отчаяние. Однако кто знает, где ждет нас удача? Любой бур мог немедленно выдать Черчилля властям. Но
Уинстон постучал в дверь домика, в котором жил единственный в этой местности англичанин. Буры оставили
его в качестве специалиста по сохранению законсервированных шахт. Соотечественник спрятал Черчилля в
одной из штолен. А через несколько дней усадил на товарный поезд, направлявшийся в португальский порт
Лоуреншу-Маркаш. Прощаясь, добрый малый сунул в руки Черчиллю небольшой листок бумаги. В нем
сообщалось, что за голову бежавшего преступника У.Черчилля назначена награда в двадцать пять фунтов
стерлингов.
- Какие мерзавцы! - негодующе воскликнул Уинстон.
- Не волнуйтесь, сэр, - постарался успокоить его англичанин. - Теперь им до вас не добраться.
- Не в этом дело, - продолжал бушевать Черчилль, чувствуя, что обретает прежний апломб. -
Неужели вы не понимаете?! Двадцать пять фунтов… Это оскорбительно! Моя голова стоит куда дороже…