несчастная Женщина, которая вынуждена в силу обстоятельств жить и поступать не так, как хочется? Или она и
то, и другое? Ян решил, что все обдумает в самолете и поставит точки над "i".
Но никаких точек ему поставить не удалось. Пока в Лиссабоне заправлялись, а летчики проверяли
техническую часть, Ян вышел на воздух размяться. Прогуливались и другие пассажиры "либерейтора", в том
числе польские дипломаты. А вот Губаньский как сквозь землю провалился. Возможно, затаился где-то в
самолете. Не мог же Ян обыскивать самолет.
Вторую остановку совершили в Гибралтаре. И только на следующий день прилетели в Каир.
Еще при подлете к столице Египта, когда самолет накренился, заходя на посадку, и где-то сбоку
зажелтели странно опрокинутые пирамиды, Ян ощутил невольное волнение. Сколько он в юности читал о
Египте - и вот сейчас летел навстречу загадочной древности!
Впрочем, действительность таила не меньше тайн, загадок и неожиданностей. В этом Яну предстояло
еще не раз убедиться.
А пока он сошел с самолета на горячую землю и зажмурился: в чистом голубом небе плавилось
ослепительное африканское солнце, и все вокруг на какой-то миг почудилось золотым.
Яна встретил сотрудник штаба английских вооруженных сил. В гостиницу вез на плоской открытой
машине, достоинство которой состояло в том, что пассажирам предоставлялась возможность дышать встречным
зноем и песком, а также трястись на любом сиденье с большой вероятностью прикусить язык на очередной
колдобине. Жесткая, маленькая, но верткая машина доставила Яна в одну из небольших каирских гостиниц,
полностью приспособленных англичанами для своих нужд. Ян получил номер с ванной, что было тут
редкостью. Наличие ванны не мешало тому, что на столе в прихожей стояли два медных кувшина причудливой
формы с изогнутыми носами - вода в них была холодная и вкусная. Встречавший штабист вежливо
поинтересовался, сколько времени нужно Яну, чтобы отдохнуть после нелегкого перелета - двое, трое суток?
По его вопросу Ян догадался, что здесь никто никуда не спешит. И в первую очередь - военные.
Поэтому Ян сказал, что двух суток хватит. Штабист оставил ему свой номер телефона, предупредил,
чтобы Ял не очень доверял местным каналам связи, и откланялся.
Ян поужинал в гостиничной харчевне - рестораном ее назвать было трудно, однако кормили вполне
прилично - и отправился спать. Он проспал более десяти часов, что с ним случалось редко. Ночью слышал,
как что-то шуршало рядом, но усталость победила. Утром, едва проснувшись, Ян ощутил прилив бодрости,
сразу стал бриться. Позавтракав, тут же вызвал по телефону машину и поехал искать Фарука.
Ян не назвал шоферу, разбитному молодому парню, адреса. Он просто попросил подвезти на остров
Рода. Нильские острова Гезира и Рода были связаны с правым берегом Нила, где пролегали основные постройки
Каира, мостами. Как только мост миновали, Ян попросил остановить машину, сошел и велел шоферу
возвращаться.
Сравнительно быстро нашел указанный адрес. Ян знал, что Фарук трудится в одной из английских фирм
в качестве агента по сбыту и заказам. Однако была пятница - мусульманский "выходной" - и Ян надеялся
застать египтянина дома. Он не ошибся.
Дверь открыла горничная. Тут же появился человек, в котором Ян угадал хозяина дома.
Одет хозяин был своеобразно: белая рубашка с галстуком, светло-синий легкий пиджак, короткие брюки-
бриджи, белые гольфовые носки и башмаки. На голове - ярко-красная феска с маленькой кисточкой.
Ян долго не мог оторвать взгляда от лица мужчины. Оно казалось поистине замечательным. Смуглое, с
фиолетовым отливом, слегка седеющими висками и удлиненными темно-оливковыми глазами, это лицо вполне,
могло принадлежать фараону, чье изображение возникло в памяти Яна. Человек, шагнувший навстречу Яну из
вполне европейской квартиры, словно вышел из покрытых песчаной пылью веков. Он был седым и молодым
одновременно, и трудно было определить его возраст.
- Мистер Кемаль? - с ноткой удовольствия в голосе спросил Ян и представился: - Ян Мортон. Я из
Лондона. Меня просили передать вам, что нет вида прекраснее, чем с вершины минарета в мечети Мухаммеда
Али. Особенно при заходе солнца.
В длинных и темных, как финики, глазах Кемаля ничего не отразилось. Они лишь ненадолго
остановились на лице Яна.
- Я знаю, - вдруг мягко сказал Кемаль; он не улыбнулся, улыбка жила в нем где-то внутри. - Не
только при заходе солнца, но и на рассвете.
Обменявшись паролем, Кемаль по-европейски протянул Яну руку.
- Зовите меня просто Фарук, мистер Мортон. Я постараюсь быть вам полезным.
- Тогда зовите меня просто Ян, - предложил Мортон. - Это обойдется нам дешевле на несколько
фунтов стерлингов.
Фарук не улыбнулся. Он реагировал на шутки по-своему.
- Фунты мы еще успеем потратить. Вы располагаете временем?
- Во всяком случае, сегодня и завтра…
- Тогда позвольте представить вам мою жену, после чего мы вместе позавтракаем, а потом я начну
знакомит, вас с городом.
- Весь к вашим услугам.
- А вот и моя жена. Альвия - мистер Мортон.
Ян слегка растерялся: просто поклониться или поцеловать руку? Кто знает, как тут принято, на Востоке…
Его выручила сама Альвия - высокая красавица-египтянка с таким же оливковым цветом кожи, что и у мужа.
Ее темно-зеленое платье ничем не отличалось от европейского. И только золотая цепочка на переносице
отдавала дань последней каирской моде. Она понимающе улыбнулась и протянула узкую смуглую руку в тонких
золотых браслетах, которые свободно скользили по кисти. Ян почтительно склонился и поцеловал эту терпко
пахнущую руку.
После завтрака Фарук предложил прогуляться. Ян от души поблагодарил хозяина за гостеприимство.
- Будем рады вам в любое время, - сказала на прощанье Альвия. - И, пожалуйста, не стесняйтесь.
Новому человеку в Каире трудно. Особенно поначалу.
Когда Фарук и Ян оказались на улице вдвоем, египтянин предложил:
- Вы не будете возражать, если мы первым делом посетим цитадель, где находится мечеть Мухаммеда
Али?
- Я в ваших руках. И, конечно, в руках аллаха, - пошутил Ян.
Фарук отказывался воспринимать шутки. Ян постарался перевести разговор на другое.
- У вас очень милая жена, Фарук.
- Я знаю, - отозвался египтянин.
Оказалось, Фарук часто повторяет эту фразу. Исходила ли она из кладовых его мудрости или была
изречением-сорняком., которых немало в речи людей самых разных профессий, сказать сложно.
До цитадели Салах-аддина с мечетями Насира Мухаммеда и Мухаммеда Али добирались пешком.
Сооружение с семью гигантскими куполами, с двумя высочайшими минаретами, дерзко прокалывающими небо,
которое именовалось мечетью Мухаммеда Али, богатством форм и беспощадной грандиозностью подавляло
более старую соперницу Хотя, наверное, было время, когда эта квадратообразная мечеть властвовала над
цитаделью и над всем Каиром…
Фарук и Ян долго взбирались по крутым ступеням, пока очутились на вершине одного из самых высоких
минаретов в мире. Когда глянули вниз, у Яна, еще не отдышавшегося после крутого подъема, перехватило
дыхание.
Вокруг холмов, на которых расположилась цитадель, распростерся гигантский, многомиллионный,
многокрасочный город. Его расплывчатый, смутный рокот доносился к вершине минарета.
- Мистер Ян, - Фарук употребил что-то среднее между простым обращением "Ян" и "мистер Мортон",
- я привел вас на верхнюю площадку минарета не затем, чтобы похвастаться пейзажами Каира. И не затем,
чтобы продемонстрировать величие ислама. Хотя и то, и другое вы можете воспринять сами. Давайте, если не
возражаете, несколько минут отдадим созерцанию…
Никогда в жизни до этого Ян не стоял на такой высоте и не обозревал такого пространства. Где-то очень
далеко орехово светился горизонт. А вокруг башни, за пределами холмов, простиралась густая чересполосица
улиц, переулков, садов, парков. Отдельные районы города выделялись пятнами - это были пятна зелени
фешенебельных районов или сплошная желтизна плоских крыш, обозначавших кварталы бедняков.
Люди с этой высоты казались булавочными головками. Они были безымянны, безголосы и, похоже,
бессильны. Но все, что находилось внизу - фонтаны, памятники, отели, музеи, мосты через нильские рукава,
все, что было выше и на чем сейчас стояли два малознакомых человека - все было создано этими крошечными
букашками. Никогда раньше Ян не осознавал с такой отчетливостью величие и беззащитность человеческого
духа. Он стоял на вершине древнего минарета, в стране, которая давала повод не только для размышлений о
нераскрытых загадках, но и о тайнах раскрытых.
- Ян, - негромко сказал Фарук, - я привел вас сюда не только потому, что отсюда открывается
панорама моего любимого города. Я могу стоять здесь часами, и мне никогда не надоест.
"Вот видишь, - безмолвно сказал спутнику Ян. - Как только мы оказались в привычной для тебя
обстановке, ты сразу заговорил о таинственном…"
- Я привел вас сюда еще и потому, что на этой высоте и на этом свежем воздухе можно поговорить о
делах текущих.
Фарук посмотрел на Яна своими фараоньими глазами. Но если Фарук на шутки не реагировал или не
хотел реагировать, то Ян тоже не мог себя переделать. Ему в самые ответственные минуты жизни хотелось
шутить.
- Дорогой Фарук, впервые я чувствую себя слишком высоко для того, чтобы отвечать за дела земные…
- Обстановка здесь такова, - словно не услышав реплики Яна, информировал Фарук, - война идет
вдоль морского побережья. Фактически вдоль дороги, связывающей Ливию с Египтом. Войска зажаты с одной
стороны морем, с другой - пустыней. У итальянцев до двухсот тысяч пехотинцев. Итальянцы не очень хотят
воевать. К сожалению, не блещут энтузиазмом и англичане. Боюсь, они не сдержат немецкий Африканский
корпус. А в самом Каире теперь - шпионский Вавилон. Наш король, мой тезка, симпатизирует Гитлеру. Он
боится англичан. Но если они дрогнут… В Египте кишат разведки. Тут, конечно, есть гнезда фашистов. Помимо
немцев, турки, греки, югославы, французы, итальянцы, поляки… И даже японцы.
- Понятно, - сказал Ян. - Здесь им легче действовать, чем в метрополии.
- Бабочки стремятся на запах цветов, государства - на запах нефти, - прокомментировал Фарук. -
Нефть и кровь почти одного цвета.
- Фарук, я бы не хотел вступать здесь в контакты или в конфликты с другими разведками, - сказал Ян.
- У меня иные цели.
- Я знаю, - отозвался Фарук. - Но вы должны представлять обстановку. Здесь легко запутаться,
заблудиться, исчезнуть. Я бы не хотел, чтобы вы исчезли.
- Я тоже, - улыбнулся Ян.
Он вспомнил, сколько раз "исчезал", и подумал, что дело не в городе, в котором находишься, а в тайнах,
рабом которых становишься. Фарук с его загадочной внешностью, конечно, носитель многих секретов. И
потому сам по себе является источником опасности. Однако Фред настаивал на контакте с Фаруком. В данном
случае Саммербэгу виднее…
Когда они налюбовались картиной Каира с высоты птичьего полета, Фарук повел Яна на Главный базар.
Если раньше у Яна кружилась голова от близости к небу, от видов, открывавшихся внизу, то теперь земля
оглушила голосами, красками, запахами. Базар был местом, где можно было лучше всего видеть, слышать,
ощущать горячее дыхание города. Возникла многозвучная мелодия труда, людских забот, противоречий,
маленьких радостей, погони за призрачным счастьем. В эту мелодию вплетали звон молоточки медников, ее
творили шумные вздохи кузнечных мехов, скрипучие веретена горшечников, выкрики продавцов,
расхваливающих свои товары, разносчиков холодной воды в медных, причудливой формы кувшинах. Эту же
мелодию бесшумно дополняли пестрые ковры и ткани, развешанные в бесчисленных лавочках. Белые и желтые
блики серебра и золота на деревянных подносах ювелиров, буйство всех цветов радуги в горках фруктов и
овощей. Дочтенная тяжесть старинных книг. Таинственные запахи приворотных трав. Наборные уздечки и
холодная острота благородных кинжалов.
Корзинщики, которые плели свои изящные и прочные изделия, портные, которые шили халаты и фески,
здесь трудились, здесь жили и здесь умирали.
Ароматы свежих фруктов и редких духов смешивались со зловонием темных закоулков. А живой блеск
женских глаз встречался так же часто, как и глаза, затуманенные трахомой.
Здесь никто не говорил нормальным голосом. Приценивались, торговались, ссорились и даже
обменивались новостями на повышенных тонах.
- Вы, вероятно, думаете, Ян, что мы находимся на красочном восточном базаре, - счел нужным
нарушить обоюдное молчание Фарук. - Но это верно лишь частично. На самом деле мы присутствуем в
главном центре сплетен, слухов и новостей. Здесь вы без особого труда можете узнать номера английских
частей, прибывших вчера в Тобрук. А также - что два дня назад ел на завтрак премьер-министр Англии
Черчилль… Мне доподлинно известно, что иностранные дипломаты держат на базаре специальных платных
агентов. Посольства боятся отстать от жизни. Сам египетский король не гнушается сведениями с базара… Так
что, надеюсь, ими не станете брезговать и вы.
"Ого, - мысленно рассмеялся Ян. - Чувство юмора у этого человека все же имеется. Только, пожалуй,
запрятано глубоко. Как все его истинные думы".
- Я не привередлив, - успокоил Фарука Ян. - Но мне больше по душе базар в его первозданном
значении.
- Я знаю, - почти крикнул Фарук, поскольку его голос тонул в шуме рынка. - Но вы совершаете
ошибку! Базары всегда служили источником и передатчиком информации! Это их единственная бесплатная
функция…
Они вышли в район сувениров. На одном из выдвинутых прилавков, подпертом палкою, стояли
бесчисленные головы царицы Нефертити. Они были раскрашены ярко, по местным обычаям. Фарук собирался
пройти мимо. Однако Ян внезапно остановился, взял один из образцов в руки. Лицо Нефертити было для Яна
чуждым. Но шея… эта лебединая, тонкая, удивительная женская шея… ему подумалось, что она была
единственной правдой о женщине, жившей много веков до того, как Ян попал на этот базар. Можно было
приукрасить черты царицы, но выдумать подобную шею не мог бы ни один художник или скульптор того
времени. Так же как предвидеть, что шея древней царицы, ставшей эталоном красоты, окажется похожей на
шею молодой польки Кристины, совсем недавно таинственно и непонятно ушедшей из жизни.
Ян держал в руке очередную дешевую копию головы египетской царицы, покорившей время не великими
делами, в которых, без сомнения, проступал бы цвет крови, а просто женским обаянием, женской красотой,
способной преодолевать столетия наряду с пирамидами.
"А ты, Кристя, лежишь в земле, - думал Ян, - никому не желавшая зла, никем не узнанная до конца.
Ты никогда не станешь знаменитой. И не потому, что не была царицей. Просто не успел найтись твой Тутмос,
умевший мять глину для того, чтобы она затвердела и передала потомкам черты, которые вдохновили мастера.
Тутмос думал о вечном. Я - о сиюминутном. Вот почему ты останешься неведомой…"
- Вам нравится эта поделка? - спросил Фарук.
- Нет, что вы! - Яну сделалось неудобно. - Просто на хлынули воспоминания…
- Я знаю, - сказал Фарук.
Ян уже стал привыкать к постоянной фразе египтянина Но сейчас не выдержал, подозрительно глянул на
него Что он знает? Что-либо конкретное о Кристине? Но откуда? Маловероятно. Что-то о Яне? Может быть.
Однако скорее всего он знает о людях и временах…
- Я знаю, - повторил египтянин. - На вас нахлынули воспоминания. А на нас нахлынули дельцы,
спекулянты Ян, я привел вас на базар еще затем, чтобы вы увидели конгломерат торговых связей. В Лондоне это
увидеть невозможно. А тут… Знаете, кто самый популярный сегодня человек в Каире? Интендант британских
войск. В связи с подготовкой к борьбе с корпусом Роммеля у английской армии много заказов. Один мой
приятель за двое суток нажил состояние…
Фарук поправил на голове свою красную феску. Было непонятно, кого он осуждал, кем восхищался.
Можно подумать, что он дает рекомендации гостю, как лучше использовать свое пребывание в Египте.
У Яна уже гудели ноги от усталости - он не привык столько передвигаться пешком. Но выбраться с
базара было не так-то просто. Они медленно пробирались сквозь пеструю толпу. Кто-то смачно причмокнул у
Яна над ухом. Он повернул голову - и отшатнулся: прямо над его головок, отвесив гуттаперчевую губу, скалил
желтые зубы верблюд. Рядом что-то выкрикивал высокий араб в белом халате, в пыльной фетровой феске.
- Не бойтесь, - неожиданно улыбнулся Фарук. - Встреча с верблюдом всегда к счастью.
- О чем он кричит? - спросил Ян, кивая на араба.
- Он хвалит своего верблюда. Он говорит, что такого красавца земля еще не рождала. А насчет ума…
умнее только король. И, конечно, аллах.
- Здесь умеют преподносить товар.
- Этот араб ненамного преувеличивает! Заметьте: моя фамилия тоже означает "верблюд". И я этим гор-
жусь. Ян, если бы вы знали арабский язык, то легко бы выяснили, что понятия "верблюд" и "красота"
происходят от одного и того же корня.
- Никогда бы не подумал.
- Я знаю. Но верблюд в самом деле очень красив. На мой взгляд, он близок к совершенству. Людей,
умеющих обнаруживать под землей воду, считают святыми. А верблюды всегда находят путь к воде. Они
чрезвычайно привязаны к людям. Мне рассказывали, что когда появляются самолеты, начинают бомбить и
стрелять, верблюды ложатся, образуя кольцо вокруг людей, словно силятся защитить их своими телами…
Впрочем, легенда гласит, что бог создал бедуина и верблюда одновременно.
"Вот он, Восток, во всем своем своеобразии, в своей неповторимости, - думал Ян. - Всего несколько
слов, а я начинаю уважать это странное животное с такими уродливыми горбами, войлочной шкурой,
узловатыми ногами. Завтра оно может показаться мне прекрасным…"
Неизвестно, куда бы завели Яна раздумья о прелестях и загадках Востока, если бы на выходе из тесного
ряда ремесленных лавчонок он лицом к лицу не столкнулся с поручиком Губаньским.
Губаньский был одет почти так же, как Фарук: пиджак, бриджи, гольфы с башмаками. А голову венчала
красная феска!
Пожалуй, феска поразила Яна больше всего. Еще один мусульманин! Впрочем, этому человеку, вероятно,
совершенно безразлично, под какую веру подделываться. Надо - он станет зулусом или индийским брамином.