хрустят осколки разбитых вдребезги представлений…"
Шли они довольно долго. Наконец Коблиц остановился. Внимательно осмотрелся. Они попали в какой-то
внутренний двор. Посреди двора чудом уцелело старое дерево. На нем еще держалась неосыпавшаяся листва.
Однако, покрытая пылью, она выглядела не желтой, а седой. Вокруг лежало вздыбленное море развалин.
- Ну что ж, отдохнем в саду, - предложил Коблиц, снимая с плеча вещмешок. - Присаживайтесь, Ян.
Нам остается совершить последнюю акцию. Надеюсь, тут нам никто не помешает.
Ян присел на обломок стены. Сорвал с головы берет, вытер потное лицо. Когда отнял берет от лица,
чтобы помахать им вместо веера, увидел, что присевший напротив Коблиц держит в руке большой черный
пистолет. Снятый с плеча вещмешок стоял рядом.
- Прежде всего нам надо рассчитаться, - сказал Коблиц.
Рука Яна с зажатым беретом замерла в воздухе.
Коблиц нажал на рукоятке кнопку. Щелкнув, выдвинулась обойма. Коблиц оттянул затвор со стволом, на
лету поймал выскочивший патрон с тупой золотистой пулей. Взвесил патрон на ладони. Протянул Яну.
- Возьмите, Ян.
- Это еще что за подарок?
- Берите, берите. Пригодится для воспоминаний.
- Обыкновенный патрон, ничего больше.
- Это ваша смерть, Ян, - усмехнулся Коблиц. - Скажем так: несостоявшаяся.
Ян держал на ладони поблескивающий патрон, переводил взгляд с него на Коблица и обратно. Коблиц
уже загнал новый патрон в ствол, привел пистолет в порядок, положил в куртку. И принялся развязывать
вещмешок.
- Вы хотите сказать, Артур…
- Да, Ян. Когда нас отправляли сюда, мне дали понять, что вам необязательно возвращаться. Там, куда
вы летите, сказали, идут жестокие бои. И если человека не настигнет смерть на баррикадах, пусть его найдет
случайная пуля… Поэтому возьмите эту пулю на память.
- Спасибо, - Ян подбросил патрон на ладони, поймал, спрятал в карман.
- Ян, - Коблиц подцепил на острие кинжала кусок колбасы и отправил в рот, - я считаю, вам пора
выходить из игры. Как бы то ни было, война близится к концу. Какой смысл нарываться на глупую пулю? Не
исключено, что мое задание продублировано.
- Вы предлагаете мне покинуть восставших?
- Покинуть восставших… Их давно покинули! Неужели, Ян, вы до сих пор не поняли? С нами играют
краплеными картами! Очередная авантюра нашего премьера. То он изо всех сил упирался, не желал открывать
второй фронт в Европе, не желал помочь русским. А теперь из кожи вон лезет, хочет их везде опередить. Все это
восстание устроено лишь для того, чтобы посадить на трон пана Миколайчика. О цене, как видите, не
торговались. Десятки тысяч мертвых поляков? Уничтоженная столица? Какое это имеет значение! Была бы
наша сфера влияния…
- Ого, Артур! Эта ветчина такая розовая… Не делает ли она вас красным внутри?
- Ян, вы никогда не устаете от того, что вас считают идиотом?
- Артур, как вам удается служить сатане и избегать его когтей?
На этот раз Коблиц отвечал серьезно:
- Целая наука… Стараюсь так много знать, чтобы вовремя сориентироваться в том, чего мпе знать не
надо…
Ян не без горечи улыбнулся.
- Неужели это единственный способ существования?
- Не знаю. Иного не изобрел. Может быть, по скудости мозгов.
- Артур, не перейти ли нам на "ты"? Мы столько времени знакомы…
- Я категорически против!
- Почему?
- На "вы" легче убивать. Вдруг все же придется?..
"А он все же боится расслабиться, - думал Ян, вглядываясь в Коблица. - Можно только представить,
сколько испытаний выпало на его долю! А как много смертей на его совести? И что совесть говорит? Неужели
дала обет молчания?.."
- Я догадываюсь, о чем вы думаете, Ян, - сказал Коблиц. - Не ломайте себе голову. Все в мире
относительно. Мои родители были музыкантами. С детства приучили меня к музыке. А я научился нажимать
другие клавиши. Ну и что? Возможно, я стал бы бездарным пианистом. Кому это нужно? А так в моей душе
порой звучит настоящая музыка…
Небо наполнилось ревом. Над ними, не очень высоко, пронеслись две эскадрильи "юнкерсов". Они
пошли на восток. Разведчики проводили их задумчивыми взглядами.
- Я знал одного гестаповца, - продолжил разговор Коблиц. - Он прекрасно играл на скрипке. По
вечерам. А по ночам бил молотком. По пальцам подследственных…
- Мне иногда не по себе, когда вспоминаю, сколько общих привычек у Гитлера и у нашего главы, -
заметил Ян. - По ночам работают, по утрам спят. Склонность к театральности жестов. Резкий переход от
импульсивности к депрессии. Страсть к фильмам. Нелюбовь к людям. Но зато безудержная тяга к власти над
людьми…
- Вас что-то удивляет, Ян? Наш мог бы в любое время переквалифицироваться в диктаторы. Он,
наверное, не стал бы насаждать концлагеря, смотреть через глазок в газовые камеры. Но бросить поляков на
гибель ради политического каприза… ничего не стоит. Вам представляется это более изящным?
- Меня все время мучает одна мысль, - признался Ян. - Эта информация "Ультра"… Как много мы
знаем п как бездарно используем знания! Достаточно вспомнить Африку. Зато мы начисто лишили информации
русских. Почему? Ведь они несут главную тяжесть войны. Чуть где-то нам туго - мы к русским: помогите,
выручите! А остальное - врозь. Я лично нередко чувствую себя предателем…
Они помолчали. Ветер тронул седую листву на дереве. Листва зашевелилась с жестяным звуком.
- Скоро стемнеет, пора двигаться дальше, - Коблиц взглянул на небо, хотел подняться.
Ян положил руку ему на плечо.
- Минутку, Артур. Только честно… Саммербэг знал о… ну, о вашем спецзадании?
Коблиц отрицательно мотнул головой.
- Полагаю, нет. О таких вещах может знать лишь главный шеф.
- Значит, Мензис в курсе?
Коблиц не ответил. Ян представил широкую улыбку шотландца. Его бледно-голубые холодные глаза. И
почему-то сразу ощутил в кармане необычную тяжесть пистолетного патрона. Как сказал Артур: "Ваша
несостоявшаяся смерть".
Кто-то где-то по непонятному праву распоряжался судьбой Яна как дешевой, ничего не значащей
игрушкой.
Интересно: на каком уровне люди перестают быть игрушками? Только на вершине государственной
пирамиды? Или когда переселяются на кладбище?
Неожиданно Коблиц заговорил снова.
- А знаете, Ян, во многом из того, что сегодня происходит со мной, виноваты вы. Да-да, виноваты, и
никакие оправдания не помогут! - Коблиц как-то невесело усмехнулся. - Когда я пришел в наше ведомство,
то долгие годы верил, что защищаю демократию. Я никогда не был чистоплюем, я понимал, что драка требует
кулаков, а не улыбок. Да-да, я убивал, пан Крункель, убивал и не испытывал жалости! Не скажу, что у меня
были слишком высокие идеалы. Возможно, я убивал не из-за денег. Все же во что-то или в кого-то я верил. Но
когда приходит настоящее землетрясение, идолы начинают падать с пьедесталов. И знаете что? Я убедился:
никто не может низвергнуть богов так, как делают это они сами! Возьмите нашего красавчика. Сколько высоких
слов! А тратит сотни тысяч людских жизней, как пьяный мот. Ради сомнительных амбиций… И я, и вы - всего
лишь разменная монета в кармане прожженного политика. Ян, мне надоело быть сдачей с фунта. И осознал я
эго, пожалуй, в связи с вами. Когда понял, какую цену назначили вам в базарный день…
Неподалеку грохнул залетный снаряд. Дрогнули развалины. С листьев одинокого дерева посыпалась
седая пыль.
- В общем, пошли они все к черту, - резюмировал свое откровение Коблиц.
На этот раз зубы его весело сверкнули.
- Кстати, Артур, куда мы все-таки направляемся? И почему именно сегодня? Раз уж вы подарили мне
мою пулю…
- Я же объяснил! Надоело быть идиотом. Я тоже временно выхожу из игры. Дело в том, что Бур-Комо-
ровский не сегодня-завтра подпишет перемирие с немцами. Их он, по-моему, страшится меньше, чем советских
солдат. Однако меня лично перспектива гнить в концлагере мало привлекает. Нам с вами надо добраться до
Закопане. Возле озера Зелено Око перейдем границу. Там, в чешских Татрах, есть одно неплохое гнездышко…
Документами на дорогу я запасся. Отдохнем, отмоемся, а дальше видно будет. Так или иначе, вам до конца
войны в Англии появляться не стоит.
- Зачем вы решили меня сберечь?
Коблиц завязал вещмешок, поднялся, закинул его за спину.
- Знаете, после войны все равно захочется заняться воспоминаниями. Я на этот случай присмотрел вас.
Не потому, что вы - чистый, а я нечистый. Все мы в поисках сатаны где-нибудь мараемся. Главное в том, что,
обнаружив дьявола, вы не станете ему служить. И я, кажется, тоже. А ото уже что-то… Ну, двинем, Ян?
Яна всегда поражала способность Коблица ходить быстро и бесшумно. Но его умение ориентироваться в
руинах казалось фантастическим. Примерно через час они вышли к заваленному кирпичной осыпью люку. С
трудом подняли крышку. Дальше их путь пролегал по подземным туннелям канализационного хозяйства.
Вышли далеко за Варшавой.
Им пришлось пережить несколько нелегких дней. Двигались пешком, иногда подъезжали на попутных
машинах. На пути был Краков. Они его обогнули: в городе гитлеровцы ввели особо строгий режим. Остался в
стороне от их пути и мрачный Освенцим, где печи топили человеческими телами.
Наконец добрались до Закопане. Безо всяких осложнений перешли границу. Теперь Коблиц сверялся с
имевшейся у него картой. Начался подъем в горы. Татры тут были высокие и крутые. Смешанные лиственно-
хвойные леса напоминали тулуп, пошитый из разноцветных лоскутков. Осень окунала свою кисть то в
киноварь, то в охру. Среди пестроты густо зеленели целые материки сосен.
Они шли по распадкам, переходили через говорливые ручьи, поднимались все выше. Становилось
прохладнее. Видимо, война обошла эти места стороной. Природа казалась первозданной. Ночевали в лесу по-
спартански: костер не разжигали, замерзли.
Наконец поутру вышли к большой, лежавшей на склоне холма поляне. В конце ее, под развесистыми
кронами сосен, высился деревянный дом.
- Ну, вот, Ян, здесь мы, пожалуй, и приземлимся, - весело сказал Коблиц.
Он трижды коротко свистнул.
Из домика показались двое мужчин в крестьянской одежде.
К ним через поляну вела узенькая дуга тропинки.
Коблиц подпрыгнул, как молодой олень, выкрикнул что-то радостное и побежал по тропинке вперед.
Вышедшие из дома мужчины стали отчаянно кричать, махать руками.
Ян уже хотел пуститься вслед за Коблицом, как вдруг на тропинке выросло ржавое облако - и Коблиц
исчез.
И лишь потом Ян услышал взрыв…
Ян где стоял, там и опустился на землю. У него дрожали колени. Двигаться он не мог.
Облако рассеивалось невероятно долго.
Когда оно наконец опало, Ян увидел, что двое мужчин осторожно приблизились к тропинке с двух
сторон. Один из них сделал знак Яну оставаться на месте. Второй наклонился над чем-то темным и красным.
Потом он выпрямился. Слова были бесполезны.
Как сказал совсем недавно Коблиц? "После войны все равно захочется с кем-нибудь заняться
воспоминаниями. Я на этот случай присмотрел вас…"
"Нет, война не обошла эти места стороной, - подумал Ян. - Потому что нет на земле мест, которые
война обходит".
Один из мужчин подошел к сидящему на земле Яну. У человека было дубленое морщинистое лицо
крестьянина. На шляпе с короткими полями торчало темное перо. Он что-то сказал по-чешски. Ян языка не
понимал, по безошибочно угадал смысл.
- Ну, как же он так?.. - горестно произнес человек. - Не догадаться, что тропинку мы заминировали…
У Яна не было сил отвечать. Он просто отчетливо осознал, что Коблица больше нет, нащупал в кармане
пистолетный патрон - и зло, по-мужски, заплакал.
Чем явственнее обозначался конец войны, тем больше раздражался и приходил в бешенство Уинстон.
7 Война принесла ему ореол военного лидера, дала почти неограниченную власть. Его поддерживали справа
и критиковали слева. Но первые побаивались, вторые были бессильны. Уинстон стремился извлечь из своего
авторитета наибольшие преимущества для Британской империи. Однако бесили его не только русские, которые
оказались куда более проворными и сильными, чем он мог предположить. Немалую часть энергии премьер
тратил, как это ни странно, на подспудную и все же ощутимую борьбу с американцами.
В свое время благосклонность Черчилля к Соединенным Штатам кое-кто объяснял тем, что в его жилах
текла и американская кровь. Кто знает, может, в этом была доля правды. Тем более что отдаленное родство
восходило, если верить дотошным исследователям, именно к президенту Рузвельту.
Франклин Рузвельт относился к Черчиллю уважительно. Но, как любят выражаться англичане, "со
щепоткой соли". В кабинете американского президента, на рабочем столе. стояла деревянная статуэтка -
голова британского премьера с сигарой во рту. Рукой Рузвельта к ней была приколота записка: "Не убирать!
Штраф 250 долларов!" Означала ли сумма штрафа цену за голову Уинстона несколько большую, чем предлагали
в свое время буры, или шутка просто подчеркивала привязанность Рузвельта к английскому лидеру, сказать
сложно. Однако в последнее время Рузвельт все чаще неодобрительно отзывался об экстравагантных выходках
Черчилля, о его слепом упрямстве, называл его выступления болтовней.
Недовольство друг другом отражало борьбу за сферы влияния. Черчилль старался не допустить
американского проникновения в Европу. Американцы, в свою очередь, довольно активно вытесняли англичан из
Азии, в частности, из Индии.
Уинстон исповедывал лишь одно правило: "Мне это выгодно сейчас - значит это допустимо". Еще
трезвонили по Англии колокола в честь победы, еще ликовали толпы англичан, а Черчилль уже отдал приказ
фельдмаршалу Монтгомери собирать немецкое оружие на тот случай, если надо будет снова вручить его
разоруженным частям вермахта для удара по красным.
В то же время генерал Дуайт Эйзенхауэр отдал приказ не принимать сепаратной капитуляции фашистов.
Не принимать, несмотря на то, что преемник Гитлера адмирал Дениц делал все для сдачи вермахта западным
союзникам.
Война и победа вознесли Черчилля на вершину власти и славы. Однако его поступки на пике
политической карьеры были порождением его прежних заскорузлых взглядов на общество. Он прозрел при
вспышках опасности. Власть его ослепила снова. Спуск с горы был не почетным возвращением покорителя
вершин, а стремительным падением человека, который самонадеянно отказался от разумной политической
связки.
Самый страшный удар Уинстону нанесли не планы Москвы. Не американцы. А собственные избиратели.
12 апреля 1945 года в штате Джорджия в маленьком Уорм-Спрингсе неожиданно скончался Франклин
Рузвельт, когда художница завершала работу над его портретом. Эта смерть автоматически поставила во главе
Соединенных Штатов Гарри Трумэна, набожного католика со льдистым отблеском пенсне и змеиной улыбкой.
Больше всего этот человек любил органную музыку и покер. Третий его страстью стала атомная бомба.
С приходом к власти Гарри Трумэна Черчилль воспрянул духом. Он чувствовал в нем единомышленника
в ненависти к коммунизму. Он полагал, что с Трумэном легче будет договориться о глобальной перестройке
мира.
В свое время американцы перехватили у англичан разработку атомного оружия. Они мотивировали это
опасностью нацистского вторжения в Англию. Позже они переманили многих виднейших физиков, что
послужило началом знаменитой утечки мозгов. Уинстон был недоволен тем, что американцы полностью
монополизировали эту работу и фактически отсекли от нее англичан. Но он так был завален проблемами и так
зависел от американских поставок, что в конце концов махнул рукой. Теперь он только ждал сообщений.
Сообщений из района Аламагордо, с территории военной авиабазы в штате Нью-Мексико, ждал как
манны небесной и набожный католик Гарри Трумэн, когда плыл на тяжелом крейсере "Аугусто" в Европу.
Американский президент направлялся на Потсдамскую конференцию держав-победительниц для
выработки статуса Послевоенного мира.
Всякий раз, когда начинался покер, Трумэн с надеждой смотрел на командира крейсера Джеймса
Фоскета. Не принес ли тот шифровки от генерала Лесли Гровса, руководителя Манхэттенского проекта? Трумэн
знал, что вот-вот на высокой металлической мачте в краснопесчаной пустыне у Лос-Аламоса должны изорвать
первое экспериментальное ядерное устройство. А это означало, что со Сталиным можно будет разговаривать на
языке диктата.
Глав государств разместили в Бабельсберге, неподалеку от Потсдама.
Для Черчилля подобрали особняк по Рингштрассе, 23, специально обставляли ампирной мебелью. Из
окон открывался вид на очаровательное голубое озеро. В центре озера стояли три военных катера с
национальными флагами.
Но Уинстона не радовали пейзажи. Его раздражало, что Трумэн ничего не сообщает об успешном
испытании на секретном полигоне. Раздражали предстоящие переговоры со Сталиным. Начинали тревожить и
окончательные результаты выборов в Англии. Нет, конечно, он ни на минуту не сомневался в своей победе. Но
слишком медленно собирались данные о голосовании в воинских частях, находившихся за пределами острова.
Личный врач Черчилля лорд Моран был не на шутку обеспокоен. Его старый пациент по ночам не спал,
вместо таблеток то и дело тянул коньяк, всех посылал к черту. Однажды накинулся на начальника охраны.
- Послушайте, кто это там так стучит каблуками за окном?!
- Солдаты, охраняющие ваш покой, сэр.
- Вы что - ничего умнее не придумали? Велите им немедленно надеть обувь на резиновой подошве!..
Солдаты стали ходить бесшумно. Но в душе Уинстона грозы не стихали.
Переговоры затягивались. Наконец Трумэн сообщил Черчиллю радостную весть: состоялось! Западные
союзники обрели оружие невиданной разрушительной силы. Уинстон повеселел. Однако ненадолго. Когда, по
договоренности, сообщили Сталину, предвкушая его растерянность, их ожидало полное разочарование. Сталин
так равнодушно произнес: "Да? Хорошо", - словно ему сообщили не о появлении супербомбы, а о том, что с
дерева упал апельсин.
Трумэн и Черчилль разошлись по своим резиденциям и стали гадать - что бы это значило?
Но Уинстону необходимо было взять тайм-аут на переговорах и помчаться на сутки в Англию. Он обязан