Доктор вздохнул и полез в кипу историй болезни. Выудив самую толстую, он раскрыл ее и вздохнул еще раз.
- У него заболевание неясной этиологии. Поступил с жалобами на тошноту, слабость, боли в сердце, болезненность лимфатических узлов… Кардиограмма показала функциональное расстройство сердечной деятельности, но одновременно мы выявили… Как бы вам объяснить попонятнее? В общем, у него изменения состава крови, и похоже, необратимые. Резкое увеличение количества белых кровяных телец. Причем, вы знаете, несмотря на проводимые мероприятия, его состояние ухудшается…
Заметив мой недоверчивый взгляд, доктор торопливо добавил:
- На понедельник мы назначили костно-мозговую пункцию. Поверьте, он действительно болен.
- Разумеется, иначе бы вы его тут не держали, - усмехнулась я. - Напишите мне, пожалуйста, справочку о состоянии Лагидина.
С этими словами я достала из сумки листок бумаги и ручку и, написав: "Где Г. Г. Пискун?", подвинула записку к доктору. Тот понимающе кивнул и нацарапал под моим вопросом: "2-й этаж, каб. 8". Потом написал на бланке с угловым штампом больницы справку о том, что в настоящее время с больным Лагидиным Р. А. проводить следственные действия не рекомендуется в связи с состоянием его здоровья, и, вручив мне бумажку, громко сказал:
- Поставьте на эту справку печать в восьмом кабинете на втором этаже.
Мы поблагодарили доктора и распрощались. Нас беспрепятственно выпустили из реанимационного отделения и позволили добраться до второго этажа. Там мы оказались предоставленными сами себе, без труда нашли восьмой кабинет и получили возможность без лишних ушей пообщаться с Галиной Георгиевной Пискун.
Мы без труда вспомнили друг друга: когда-то она лечила одного из моих потерпевших. Я знала, что она человек надежный, ей можно доверять.
В двух словах обсудив изменившуюся жизнь кардиологического отделения после госпитализации больного Лагидина, мы перешли к вопросу о состоянии Олега Петровича Скородумова.
- Ничего утешительного, - вздохнув, сказала Галина Георгиевна. - Он поступил уже очень тяжелым, несмотря на интенсивные меры, состояние никак не стабилизируется. Неделю он еще там пролежит, это точно. Если хотите, я вам сразу сообщу, как только с ним можно будет поговорить.
- А состояние не ухудшится? - спросила я.
- Будем стараться, - заверила меня Пискун. - Но я надеюсь, что через неделю мы с вами встретимся, и с Олегом Петровичем вы уже поговорите.
- Вы только не афишируйте тот факт, что Скородумов в том же отделении, что и Лагидин. Могут быть неприятности, - предупредила я.
- Вы знаете, мне иногда кажется, что у нас тут полевой госпиталь.
Постоянно привозят тяжелых больных с огнестрельными, - пожаловалась Галина Георгиевна, - вон в реанимации сидят люди с ружьями, ничего не стесняясь; весной больного расстреляли прямо на койке. Война, а ведь была больница как больница, дорожно-транспортные происшествия да строительные травмы-самое страшное, что могло с людьми приключиться, - вздохнула доктор Пискун.
Мы попрощались и вышли в коридор. Дойдя до лифта, я сказала Леньке, что я забыла поставить печать на справку.
- Я сейчас, подожди меня тут две минуты, - и, повернувшись на каблуках, побежала к кабинету номер 8.
Через две минуты мы с Кораблевым сели в лифт и благополучно отбыли из военно-полевого госпиталя, когда-то бывшего приличной больницей. Мне уже пора было забирать из школы сыночка, и Кораблев любезно довез меня до школы, а потом с ребенком до дома. Я стала понимать преимущества работы с РУБОПом, а то общественный транспорт выводит меня из терпения.
В первый раз за последние дни я пришла домой вовремя и смогла уделить внимание ребенку. Мы даже купили возле дома новые наклейки с динозаврами.
Черепашки-ниндзя, не говоря уже о вольтронах и трансформерах, ушли в далекое прошлое. На повестке дня были динозавры во всех мыслимых проявлениях - картинках, энциклопедиях, объемных изображениях: ручках, зубных щетках, старательных резинках, точилках, плюшевых игрушках, шоколадках и жевачках.
Ребенок ласково называл их "диники" и без запинки выговаривал их сложные названия: всякие "трицератопсы", "пситтакозавры", "компсогнаты" так и слетали с его языка, и при этом он отличал их друг от друга.
В домашней видеотеке множились кассеты с записями мультяшек типа "Земля миллионы лет назад" и "Мы вернулись!", а также серьезных фильмов про парк Юрского периода.
Насытив ребенка куриным бульоном с пирожками, испеченными вчера ночью, после возвращения с горчаковской дачи, я перешла к духовной пище.
- Какие уроки нам заданы?
- Ма, да я все сделал в школе, у нас был свободный урок. Мне только чтение осталось.
- А что надо читать?
- Щас… - он полез в ранец за книжкой. - Вот: миф 6 сотворении мира, Ветхий Завет.
Вот оно, еще одно знамение времени: дети в школах читают Ветхий Завет, как мы раньше читали "Рассказы о Ленине". И я не знаю, как мне к этому относиться.
Впрочем, мой ребенок, похоже, атеизм всосал с молоком матери.
- Ну давай читай, - вздохнула я.
- Ма, я сначала про себя прочитаю…
И сыночек мой углубился в историю сотворения мира. Но через некоторое время поднял голову и озадаченно сказал:
- Ерунда какая-то. Господь создал цветы и деревья, на земле стали журчать хрустальные ручейки, в которых плавали рыбки, солнышко приветливо сияло с голубых небес, пели птички, и Господь задумался, для кого все это великолепие…
- Ну?
- …И создал человека.
- Ну? А что тебе не нравится?
- Мама! Ну что они ерунду пишут? Травка, ручейки, а потом Бог создал человека, да? А динозавры где?!..
В девять вечера, когда ребенок в ванной подвергался водным процедурам, пришел с работы Сашка.
- Ты очень вовремя, - поприветствовала я его. - Пока я тебе грею ужин, быстро иди и проконтролируй процесс чистки зубов. Иди, он там зубную щетку мучает и утверждает, что паста не чистит как следует. Разъясни ему, кто не чистит как следует.
Спутник жизни без возражений приступил к исполнению. Из ванной тут же стало доноситься хрюканье и бульканье, чувствовалось, что оба увлеклись.
- Брэк! - сказала я через пятнадцать минут, заглянув в санузел. - Один в кровать, второй на кухню. Марш!
Ребенок - предполагается, с идеально вычищенными по всем правилам санитарии зубами - поплелся в кровать.
- Можно, я немножко про диников почитаю в кровати? - выторговал он себе кусочек удовольствия.
- Читай, я зайду через двадцать минут.
На кухне Сашка шарил под льняным полотенцем, которым была накрыта доска с выпечкой, нащупывая пирожки, испеченные к бульону. На звук моих шагов он обернулся, как Васисуалий Лоханкин, застигнутый над кастрюлей.
- Да не пугайся ты так, я тебя не съем, - успокоила я его.
- А можно мне один пирожок?
- Можно, - вздохнула я.
На изготовление противня пирожков (двадцать четыре штуки) у меня уходит два с половиной часа. На съедание двадцати четырех пирожков моим мальчикам требуется пятнадцать минут. А я потом еще полчаса драю противень. Хорошо еще, что меня научили слоеное тесто делать без этих утомительных раскатываний, по упрощенной технологии: порубить пачку маргарина с двумя с половиной стаканами муки, добавить полстакана воды с чайной ложкой уксуса, и на полтора часа на холод; а если в морозилку, то через полчаса уже можно печь. Я достала из-под салфетки шесть пирожков, подогрела их в духовке и поставила тарелку с пирожками к бульонной чашке.
А сама пошла отбирать у ребенка чтиво и строго напоминать, что завтра рано вставать в школу. Ребенок увлеченно читал красочную энциклопедию англичан Нормана и Сиббика "Динозавры". Я присела к нему на постель и заглянула в книжку.
- Альваресу удалось подтвердить свою теорию тем, что именно в наслоениях конца мелового периода в значительных количествах присутствует редко встречающийся элемент иридий… Тебе понятно?
- Понятно, и очень интересно, - заверил Гоша.
- А какую теорию подтвердил Альварес с помощью иридия?
- Теорию гибели динозавров из-за того, что с Землей столкнулся огромный метеорит диаметром в десять километров. Представляешь?
Я кивнула.
- А вот я не могу представить: какой же это метеорит - десять километров?!
- Ну, а дальше?
- Был взрыв, в атмосферу выбросило тучи пыли и воды, и солнце не могло пробиться сквозь толстый слой облаков. Все изменилось в жизни динозавров, и они померли.
Ребенок юмористически всхлипнул.
- А иридий-то тут при чем?
- А этот элемент редко на Земле встречается. Альварес предположил, что у него внеземное происхождение. То есть от метеорита.
Я подумала: какая каша должна быть в головах у детей, которые днем читают про сотворение мира Господом, а вечером - про естественно-научные теории ученых разных стран. Впрочем, у моего, похоже, никакой каши не образовалось, он все воспринимает достаточно критически.
- Спи, мой ученый динозавровед. - Я поцеловала сына в нос, отобрала книжку, накрыла его как следует одеялом и погасила свет.
- Машуня, пирожки во рту тают.
Сашка обнял меня; от него пахло одновременно пирожками и стоматологическим кабинетом. Этот запах давно перестал быть для меня неприятным.
- Ты-то сама их пробовала?
Я усмехнулась:
- Здесь только две порции. Мне уже не хватает.
Я рассказала ему про коктейль из динозавров и Ветхого Завета. Сашка посмеялся, а потом задумчиво сказал:
- Я его боюсь.
- Кого?
- Гошу. Он иногда так смотрит на меня, как будто хочет сказать: "Ну-ну!"
Мне кажется, что он меня не воспринимает.
- Ну, для того чтобы ребенок тебя воспринимал, нужно с ним хотя бы общаться.
- Я же говорю, я боюсь. Я его стесняюсь.
- Стеснительный ты мой! Сколько тебе лет?
- А что? И в моем возрасте ничто человеческое не чуждо.
- Чтобы не так бояться, поучаствуй как-нибудь в воспитании по собственной инициативе.
- Что еще скажешь?
- Звонила твоя мама, передавала тебе привет. Велела не кормить тебя на ночь, сказала, что ты толстеешь.
- Интересно! - возмутился Александр. - Не кормить! А если я с работы прихожу голодный? Я же не засну.
- Вот и я ей то же самое сказала, что, если тебя не покормить, ты в два часа ночи начнешь по холодильнику шарить.
- А она?
- А она сказала, чтобы ты не мясом с картошкой обжирался, а овощи ел.
- Ну, ты объяснила?..
- Я рассказала, как летом я решила кормить тебя здоровой пищей и приготовила тебе на обед кабачок, фаршированный овощами. А ты его с удовольствием съел и заявил: "Очень вкусно. А теперь, Машуня, давай обедать".
Ну и правильно. Вот мой коллега Кораблев говорит, что леопарды сена не едят.
Саш, а сколько времени человек может пролежать в реанимации с инфарктом?
- Ну, это зависит от разных факторов: от локализации поражения, от обширности… Неделю-то пролежит. У кого инфаркт?
- У свидетеля моего. Это ради его вещичек у меня ключи сперли.
- О Господи! Не пугай меня на ночь глядя. Я посуду помою, а ты передохни.
Ну разве можно не любить мужчину, который после сытного ужина изъявляет желание вымыть посуду, и не под пытками, а по собственной инициативе? За то, чтобы услышать слова "Я помою посуду, а ты отдохни", девяносто процентов моих знакомых женщин прозакладывали бы душу дьяволу.
Утром будильник не прозвонил. Уж не знаю, что там замкнулось в его металлических внутренностях, но я проспала лишние двадцать минут.
Внезапно проснувшись, я бросила взгляд на часы и покрылась холодным потом: мы катастрофически опаздывали. Я плюнула на то, что не успеваю накраситься, и понеслась собирать ребенка. Конечно, мы опоздали, несмотря на наши общие титанические усилия. Когда мы подошли к школе, шла пятнадцатая минута первого урока, и мой пунктуальный ребенок уже в голос рыдал.
Однако напрасно он так переживал: по пустынному двору школы прохаживался омоновец, который преградил нам дорогу и лениво сообщил, что занятия отменены, так как проверяется сигнал о том, что школа заминирована.
Слезы у моего мальчика высохли в мгновение ока. Бурные переживания перешли в не менее бурную радость.
А вот я призадумалась, куда ж мне девать моего мальчика? У меня на утро вызван свидетель - нынешний хозяин фирмы "Фамилия", Редничук, поэтому отвезти ребенка домой я не успеваю. Придется тащить его на работу, а там как его занять? Вот чертовы времена: мне в мои школьные годы могло разве что в страшном сне присниться, что школа заминирована. А теперь посмотришь телевизор - сплошь и рядом, то одна школа, то другая.
- Котик, поиграешь в компьютер у меня на работе, в канцелярии у Зои? - заискивающе спросила я.
- Поиграю, поиграю, - покивал ребенок, который был на седьмом небе от счастья, что уроки отменились.
В прокуратуре Леня Кораблев раздавал бюстгальтеры. Завидев меня, он издали закричал:
- Мария Сергеевна, я вам отложил! У меня дружок бельем торгует, он отсыпал чуть-чуть…
- Леня, у меня через десять минут свидетель. Чтоб тебя с бельем и дамами духу не было, уйдите к кому-нибудь в кабинет.
Я внедрила ребенка в канцелярию, к единственному компьютеру, моля Бога, чтобы компьютер на это время никому не понадобился, и, вернувшись в кабинет, достала из сейфа дело об убийстве Ивановых. Только я, усевшись за стол, вспомнила, что не успела накраситься, как в дверь постучали.
- Войдите! - ответила я, тяжело вздохнув и даже раздумав смотреться в зеркало.
В кабинет вошла потрясающая женщина. Сказать про нее "красивая" значило не сказать ничего. Она окинула меня не то что оценивающим, - я бы сказала, раздевающим взглядом. Так на меня смотрели только мужчины.
На стол передо мной она положила повестку, в которой было написано имя:
Редничук.
- Документы у вас с собой?
- Безусловно, - с готовностью ответила она и щелкнула замком сумки.
Я раскрыла паспорт, который она передала мне, и прочитала: "Чванова Нателла Ивановна"…
- А Редничук где? - недоумевающе спросила я. Она почти так же недоуменно посмотрела на меня, потом ее взгляд прояснился.
- Ах да, вы же не знаете, что в деловом мире я известна под фамилией Редничук. Это моя девичья фамилия.
- Вы мать Дмитрия Чванова? - дошло до меня наконец.
- Да, - она мило улыбнулась.
- Нателла Ивановна…
- Просто Нателла. Терпеть не могу свое отчество, - пояснила она, удобно устраиваясь на стуле.
Она была одета в черную пелерину из очень дорогого сукна, отороченную черным блестящим мехом, которую отказалась снимать. Я напряглась и вспомнила, как эта штука называется: кап. Мне была видна выставленная вперед изящная ножка в коротком сапожке, как будто только что снятом с витрины выставки. Ножку облегало благородно матовое облако колготок, и я машинально подумала: где шикарные женщины берут такие колготки, сразу делающие облик дорогим, а походку высокомерной? Но тут же опомнилась: где-где, понятно где, я-то на колготки дороже определенной суммы и не смотрю. Устроившись, Нателла Ивановна Редничук-Чванова подняла на меня слегка удлиненные к вискам глаза. Такие глаза называют миндалевидными, отметила я для себя. Все в ее лице было слегка, не аффектированным: слегка выдающиеся скулы, но не до такой степени, чтобы лицо можно было назвать скуластым. Как у голливудских звезд сороковых годов, вслед за Марлен Дитрих удалявших себе крайние коренные зубы, чтобы сделать более изящным овал лица. Тонкий прямой носик, ему чуть-чуть не хватило до идеальной прямоты, но и так он чудесно смотрелся. Резко очерченные полные губы прекрасной формы, подчеркнутые умело наложенной дорогой помадой…
Я вдруг поймала себя на мысли, что уже забыла о собственном неприглядном виде. (Впервые в жизни нарушила принцип - приходить на работу накрашенной и причесанной, в крайнем случае - никому без прически и макияжа на глаза не показываться, сразу запираться в кабинете и приводить себя в порядок. Хотя вот Лариска Кочетова запросто приходит на работу как с постели, треплется со всеми подряд в коридоре, пока дойдет до своего кабинета, и, пока красится, даже двери к себе в кабинет не закрывает…) Забыв о своих ненакрашенных ресницах, я просто плавилась от восхищения, разглядывая безупречный грим на красивом лице свидетельницы, полные изящества движения, одежду, в которой не стыдно появиться в парижском бомонде (хотя, вообще-то, не была, не знаю). Это я-то плавлюсь; а что же должны чувствовать мужчины рядом с таким великолепием?
Хотя я оцениваю каждый элемент образа в отдельности, а мужики, наверное, воспринимают впечатление целиком. Правда, может быть, какой-нибудь продвинутый современный мужчина еще оценит, в каком бутике куплена каждая вещь из прикида, что либо добавит баллов к общей оценке, либо ее снизит.
Я изо всех сил старалась, чтобы мое глазение не выглядело неприличным, но все равно не могла оторвать от нее взгляда.
Наконец я опустила глаза в паспорт и посмотрела, сколько лет этой женщине; если, конечно, это был ее паспорт. У нее была нежная, гладкая смугло-розовая кожа, без единой морщинки даже в самых уязвимых местах - возле глаз и рта, блестящие глаза, прекрасные светлые волосы; руки, которые, как считается, выдают возраст женщины, бесстыдно свидетельствовали об одном - эта женщина молода. А по паспорту ей было пятьдесят два года.
- С чем связан мой вызов? - поинтересовалась она без нажима.
- Нателла Ивановна…
- Я же сказала, просто Нателла.
- Как-то неудобно… А с отчеством никак?
- Никак, - твердо сказала она. - Меня это будет раздражать.
- Хорошо. - Я вздохнула. - Мне передали дело о смерти вашего сына и невестки. Я хотела поговорить с вами.
Она чуть больше повернулась ко мне и подняла брови, как бы вежливо говоря:
"Правда?"
- Вы теперь возглавляете фирму сына?
- Немножко не так, - ответила она-с еле заметной улыбкой. - Фирмы сына больше не существует. У него была строительная фирма, а у меня фитнесс-зал.
Просто я сохранила название.
- И здание?
- И здание.
Она кивнула с той же милой улыбкой, еле обозначенной.
- Как вам это удалось? На здание ведь было много претендентов?
- Отнюдь. Сын устранил всех конкурентов. Конечно, в переносном смысле, юридическим путем. У него был очень мягкий характер. Я иногда не понимала, как можно добиться чего-то в делах с таким мягким характером. После его смерти я приобрела его фирму, вместе с имуществом, естественно, то есть вместе и с этим зданием, и закрыла ее. Вернее, перерегистрировала.
- А его персонал?
- Особого персонала там не было.
- Насколько я знаю, там были, по крайней мере, бухгалтер, референт и охранник.
- И это ярко демонстрировало неспособность моего сына вести дела.
Сентиментальность и бизнес - две вещи несовместные. Охранником был выживший из ума старикан, где уж сын его подобрал, я не знаю. Референтом - бывшая сокурсница сына, полная неудачница во всем. А окружать себя неудачниками вредно, это заразно.
- А бухгалтер?
- Это был единственный дельный работник, и то нашла ее я. Она перешла в мою фирму.
- У вашего сына была "крыша"? - спросила я, отдавая ей назад паспорт.
Редничук убрала паспорт в сумку, щелкнув замком, а потом спросила: