Я привела почтенного ювелира. Проходя мимо каталок с телами, ожидающими вскрытия, он жался к стенам и ежился, но до цели мы все же добрались. Все уже было подготовлено к работе над украшением. Ювелир расположил свои инструменты на краешке секционного стола, специально для него расчищенном, глянул на свой объект и тихо охнул.
- Что такое? - подалась я к нему.
- Знаю я это украшение, - пробормотал ювелир, не отводя от него глаз. - Очень я хорошо знаю это украшение. Мне приносили его оценивать больше года назад.
- Вот как? А кто?
- Я не могу вам сказать, пока не заручусь согласием участников сделки.
- Да? А если я вам сообщу, что за отказ от дачи показаний наступает уголовная ответственность? - прищурилась я.
- Ну зачем вы сразу так, - он беспомощно взглянул на меня. - Все равно я прямо сейчас вам их не назову, хотя бы потому, что на память их координаты не скажу, а записи у меня дома.
- Его тогда купили? Я имею в виду украшение.
- Купили, - кивнул ювелир. - Правда, хочу заметить, что с того времени, как я его видел в последний раз, украшение подверглось переделке.
- Ив чем она выразилась?
- Сейчас я вам объясню. Но начну издалека…
Похоже, что, как только дело коснулось профессиональных познаний специалиста, он забыл о психотравмирующей обстановке и полностью овладел собой.
- Дело в том, - начал он рассказ, - что это очень старинное ювелирное изделие, работы известного мастера, обрусевшего итальянца. - Он назвал совершенно неудобоваримую фамилию. - Сохранилось немного вещей этого мастера, поэтому все изделия с его сигнатурой (он перевернул крест и показал крохотное клеймо в углу "изнанки") сейчас относятся к раритетам. Видите, помимо того, что в работе использованы очень дорогие материалы - золото, крупные драгоценные камни, все, безусловно, природные и очень чистой воды, - работа представляет еще и значительную художественную ценность. Она оценивается очень высоко.
Достаточно сказать, что малый крест из комплекта-ах да, я забыл сказать, что это украшение имеет пару, это предназначено для мужчины, а есть еще аналогичный крест, но дамский, поменьше, - так вот, малый крест в прошлогоднем каталоге Сотби котируется в районе двухсот тысяч долларов. Малый крест давно уже за границей. А этот вращался у нас и за последние пять лет три раза перепродавался. Я за эти пять лет видел его трижды, при каждой перепродаже. И могу с уверенностью сказать, что с того момента, как я держал его в руках в последний раз, в нем был заменен центральный камень. Здесь был крупный природный сапфир темно-синего цвета, почти черный. А сейчас - видите, какая яркость, какой пронзительный синий цвет. Но не скажу, чтобы это облагородило украшение. С моей точки зрения, конечно.
- А почему? - с любопытством спросила я. - Ведь камень действительно очень красивый, такой яркий, что глаз не оторвать. Наверняка он смотрится эффектнее, чем черный.
- В этом-то все и дело, - засмеялся ювелир. - Вы знаете, у геммологов, специалистов, которые определяют подлинность камней, есть правило: то, что бьет по глазам, вызывает подозрение в смысле подлинности. Есть много ухищрений, благодаря которым можно изменить и цвет и размер даже природного камня, я не говорю сейчас про стразы. Камни наращивают: из небольшого природного делают большой кристалл, который, конечно, уже не обладает теми свойствами, что приписывают природному. Подвергают природный камень различного рода воздействиям, в том числе радиационным, что может существенно изменить цвет камня. Особенно это любят делать с сапфирами. Сапфиры восприимчивы к радиации, некоторые камни сносят это спокойно, не меняя цвета, а большинство сапфиров резко меняют цвет. В природе такие яркие камни практически не встречаются, природа любит спокойные цвета. Сапфиры обычно либо темные, почти черные, либо светло-голубые, сероватые, водянистые такие. А если их облучить, они могут выдать такую неестественную яркость. И это варварство - художественное произведение, композиционно выдержанное, профанировать вот таким ярким камнем.
Художник ведь совсем не это имел в виду. Композиция была построена на игре природных камней, в том числе взаимной игре. Сейчас композиция разрушена.
Он нагнулся к кресту, некоторое время вглядывался в него сквозь увеличительное стекло, потом выпрямился и подтвердил:
- Да, камень вынимался из гнезда. Хотя должен признать, что подобран почти равноценный камень и по весу и по чистоте. Ну что, снимаю?
- С Богом! - подбодрила я его, и в результате виртуозных движений рук ювелира цепь с крестом вскоре была бережно отделена от шеи их последнего владельца и с благоговейным трепетом помещена в специально приготовленный конверт.
- Скажите, а это украшение действительно из царских сокровищниц? - поинтересовалась я.
- Нет, что вы, - засмеялся ювелир, - хотя я это уже слышал применительно к данному изделию. Это просто цену набивали таким образом. Я могу забрать изделие?
- Нет, если ваша заказчица не удосужилась снабдить вас доверенностью.
- Как?! - расстроился ювелир. - Я обещал ей, что привезу украшение.
- Могу вас утешить: мы сейчас поедем к вам домой, я вас допрошу, вы поднимете сохранившиеся у вас сведения об участниках продажи украшения, и мы вместе передадим украшение вашей заказчице.
Он, конечно, не пришел в восторг от моего предложения, но не нашел в себе сил отказаться.
На рубоповской машине мы поехали домой к ювелиру. Естественно, в его квартире я испытала комплекс неполноценности и зарождающееся чувство классовой ненависти, но справилась с негативными эмоциями и заполучила сведения о тех, в чьих руках побывал крест за последние пять лет. Вот тут мне срочно понадобился Кораблев. Я от ювелира позвонила в отдел РУБОПа, но на работе Леньки не было, и никто не знал, где он. Домашний его телефон не отвечал. А у ювелира возникло новое осложнение: заказчица его тоже испарилась и на связь не выходила.
- Что же делать? - тоскливо спрашивал он. Как я поняла, оплата должна была последовать за вручением заказчице предмета заказа, и оттягивать этот миг ему не хотелось. Я поставила его перед фактом: я забираю крест с собой, а он направляет Наталью Леонидовну ко мне, и я ей засвидетельствую, что заказ был выполнен в срок и качественно. Спорить он не стал.
Прибыв на работу, я сунула конверт с украшением в сейф и снова попыталась найти Леньку. Безуспешно. А у меня уже, помимо покупателей креста, накопилось для Леньки заданий.
Хоть мы с шефом и достигли консенсуса по поводу возбуждения уголовного дела о вымогательстве, а не о незаконном обыске, надо было уже всерьез браться за работу по Денщикову, и я собиралась поклянчить Леньку у Василия Кузьмина еще и в это дело, тем более что определенные параллели с убийством Чванова все навязчивее прослеживались. Позвонить, что ли, Кузьмину домой? А может, Ленька воспользовался тем, что шеф - с суток, и закосил? Тяжелый отходняк после дня рождения? А я ляпну, что не могу его найти, и его подставлю.
Набрав домашний номер Василия Кузьмича, я услышала в трубке приятное контральто его супруги, адвокатесы из нашей районной консультации, которую я довольно хорошо знала. Вроде бы она ко мне неплохо относится, во всяком случае, мне казалось, что она при общении испытывает такое же удовольствие, что и я.
Дама она эффектная, остроумная и даже резковатая на язык, причем может в разговоре с посторонними - да хоть со следователем в перерыве между допросами своих подзащитных - весьма язвительно пройтись и по собственному мужу. Недавно в очереди в следственный изолятор она театрально живописала, какой Кузьмич аккуратист: "Он работает, вы знаете, с утра до ночи. Себя не щадит. А как домой войдет, у него сразу ноги подкашиваются, и он еле до дивана добредет - и рухнет. Мне иногда кажется, что он сознание теряет. Телевизор включит и лежит с закрытыми глазами, без движения. Не шелохнется. Иногда только всхрапывает. А как только телевизор выключу, сразу реагирует: зачем, говорит, ты выключила, я смотрел? Но чистюля! И, главное, какой бдительный! Тут пришел, упал, лежит, а я на кухне что-то готовлю. Вдруг слышу из комнаты истошный крик: "Га-аля!" Все бросаю, с поднятыми руками, вся в муке, бегу, думаю, плохо мужику. Прибежала, запыхавшись: что, любимый? А он протягивает руку и указывает в глубину книжной полки, стоя-то туда не заглянешь, и говорит: "У тебя там… пыль!""
Люди, которые видят их с Василием Кузьмичом вместе в первый раз, удивляются - что между ними общего. Аристократическая гранд-дама в норковых палантинах и простоватый Кузьмич с его хохляцким выговором. Но это только на первых порах, а потом поражаешься, как же они похожи между собой и как хорошо понимают друг друга, какой дуэт!
- Галина Павловна, здравствуйте, это Швецова из прокуратуры. А Василия Кузьмича можно услышать? Я из морга только что, он просил позвонить ему домой по результатам. Он не спит?
- Может быть, и спит, дорогая, я не знаю. Его нету.
- Еще с работы не пришел? - удивилась я.
- Он в бане, дорогая. Обещал скоро быть.
- Я тогда позвоню ему попозже, с вашего разрешения?
- Ради Бога!
Я вытащила из сейфа жалобу Скородумова и, просмотрев ее, нашла упоминание о милиционерах, производивших обыск: Сиротинский и Бурдейко. Вот, без Леньки как без рук! Он бы мне сразу и узнал, где эти деятели подвизаются, в каких подразделениях, что собой представляют, и так далее… Заодно и этого, братца липового, подтянуть не мешало бы, - Сиротинского, который за вещичками приходил.
Раскрыв свой рабочий календарь, из которого выпала мне на колени визитная карточка Нателлы Редничук, я чертыхнулась: надо же и к ней ехать, скоро по убийству Ивановых срок закончится, а еще конь не валялся. Где это чудовище Кораблев, который обещал мне выяснить, не состоял ли Пруткин у кого-нибудь из оперов на связи? К Пруткину тоже надо ехать, разговаривать. Почему-то я надеялась, что сумею его разговорить. По крайней мере, не особо он и отрицал, что был там, и был не один. К моему следующему приезду любопытство его замучает-откуда я про это знаю? И что я вообще знаю, в каком объеме? Труп из Токсова пока на мне висит, равно как и взрыв в лифте. Не сегодня-завтра городская завопит: а подать сюда Тяпкина-Ляпкина с уголовным делом! Почему так мало допросов? Ах, дежурили да по другим делам работали? Это никого не интересует… Как у Жванецкого: "Почему не выполнен план? - Смежники подвели…
- Нет, вы по существу отвечайте, почему не выполнен план?! - Смежники сырье не вовремя поставили… - Нет, вы по существу отвечайте, а не отговорками…" Как сказал мне когда-то зональный прокурор, нету такого процессуального основания для отсрочки по. делу - "большая нагрузка по другими делам". Но не будем о грустном.
Пришел Горчаков, тяжело отдуваясь. Положил передо мной на стол две карточки травматика на имя Анджелы Ленедан, из разных травматологических пунктов. Одну я уже видела, вторую Горчаков нашел сегодня, причем не за этот, а за прошлый год, сентябрь.
- Лешечка! - нежно сказала я. - Ты лучший в мире друг и коллега! Я горжусь тобой.
- Да уж, - пробурчал он, падая на стул и вытягивая ноги. - Это вам не перед журналистами хвост распускать. Герои невидимого фронта умирают, не жалуясь, и их хоронят в братских могилах. А лавровые венки проносят мимо. - И он швырнул на стол газету "Криминальный обзор", раскрытую на развороте с моей фотографией.
- А, - сказала я, заглянув в газету, - это про дело Пряниковых наконец-то написали. Вернее, написали давно, просто приговор только-только вступил в силу, вот и статья сразу вышла.
- Ну что, Швецова, опять нескромно себя ведешь? - Горчаков с шумом подъехал на стуле к моему рабочему столу и, глядя в статью, процитировал:
- "Следователь Швецова одернула элегантно сидящий на стройной фигуре форменный китель и вошла в следственный изолятор…" Я эту газету использовал для установления контакта в травматологических пунктах. С порога показывал газету и говорил, что мы с тобой в паре работаем, я твой доктор Ватсон. Доктора и медсестры млели и таяли и создавали мне режим наибольшего благоприятствования.
- Например?
- Например, любезно предлагали мне пойти погулять, а они, мол, сами поищут, что мне надо. Для хороших людей ничего не жалко. Поэтому я, погревшись в лучах твоей славы, за сегодня сделал все остававшиеся травмпункты. А по дороге заехал в городскую прокуратуру, так вот там это, - он потряс газетой, - воспринимают гораздо более критически. Там, как в серпентарии, слышно только шипение. Отдельные личности уже втыкают в эту фотографию булавки.
- Ну да, конечно, кое-кому было бы гораздо приятнее прочитать:
"Следователь Швецова неловко одернула мешковато сидящий на грузной фигуре китель…"
- …Почесала все свои бородавки и задумчиво погладила багровый шрам, пересекающий лицо от глаза до подбородка… - подхватил Лешка.
- …и поковыляла по делам, опираясь на костыль, - закончила я. - Ладно, хватит, а то ты вошел во вкус. А кто шипит-то?
- Дамье аппаратное, а громче всех Таня Петровская.
Я расстроилась, услышав это. Тане, несмотря ни на что, я симпатизировала.
И мне было обидно, что опять про меня говорят гадости люди, которым я ничего плохого не сделала.
- Тане-то что до меня? - спросила я с досадой.
- Ты что, расстроилась? - Лешка поднял брови. - Брось ты. Она ради Игорька старается.
- Ты думаешь, уже пошел слух по городской про жалобу на Игорька?
- Не знаю, пошел ли слух по городской, но у Тани свои каналы.
- Не понимаю я женскую душу, - в сердцах бросила я. - Он же прилюдно над ней издевается. Ведь вся прокуратура, в том числе и она, понимает, что жену он не бросит, водит Петровскую за нос…
- А чего тебе не понятно? Надежда умирает последней. Он все-таки отец ее ребенка. Ирину Андреевну, супругу законную, с ней не сравнить, Танечка у нас и по молодости, и по красоте первая, и умом, и всем взяла… Вот она и рассчитывает, что когда-нибудь здравый смысл победит.
- Ладно, Бог им судья. Ты молодец, Лешенька, вон сколько в травмпунктах накопал. Давай теперь прикинем, что у нас на повестке дня.
- Давай. А поесть ничего нету?
- Да уже скоро домой идти.
- Не дойду.
Лешка развалился на стуле, свесив до пола руки, и стал изображать умирающего.
- Сходи к Лариске, - посоветовала я. - Ей Кораблев должен был супчики растворимые привезти, может, она тебе отсыплет пакетик.
- А где сам-то Кораблев? - встрепенулся мой коллега.
Я в красках рассказала Горчакову про день рождения в китайском ресторане и посетовала, что, по всему видать, Леонид Викторович загулял всерьез и надолго.
- И как раз тогда, когда он больше всего нужен. Смотри, сколько у нас накопилось: надо найти Анджелу, этих двоих пострадавших надо вытащить, ради которых я в травмпунктах ковырялся… Ты, кстати, права была, по месту прописки эта Анджела сто лет не появлялась, и в обеих карточках написано: "временно не работает". Где ее искать, ума не приложу.
- Наверное, надо ее как-то через Денщикова вычислять. Он же у нас радиотелефоном пользуется, вот и надо запрашивать распечатки телефонных переговоров и проверять все номера, может, там Анджела и вылезет. - А может, и не только Анджела, но и еще что-нибудь интересное, - вставил Лешка. - Между прочим, вот эта карточка травматика на имя Анджелы, где написано, что ее изнасиловал некий Алик, весной изымалась из травмпункта следователем прокуратуры, а в конце полугодия травмпункт ее обратно стребовал, для отчетности.
- Замечательно, значит, уголовное дело точно было.
- Было, там даже номер дела указан.
- Ладно, займемся и этим. Милиционеров надо уже подтягивать, которые делали обыск у Скородумова, и братца одного из них - Сиротинского, он на меня наезжал. Личность трупа из Токсова не установлена, по Пруткину Леня мне кое-что обещал, и еще с Вертолетом - новый виток. - Я рассказала Горчакову про загадочную смерть Вертолета.
. Мой рассказ прервал телефонный звонок. Звонили из морга, дежурный эксперт мне сообщал, что в коридоре танатологического отделения, возле каталки с трупом Лагидина, застукан молодой человек, назвавшийся врачом четвертой городской больницы Балабаевым Назарбаем Янаевичем, который пытался что-то с трупом сделать.
- Господи, час от часу не легче, - вздохнула я. - Он один там?
- Один, гад, - сказал мне дежурный эксперт.
- Ну, выгоните вы его оттуда. Предупредите охрану, чтобы он мимо них обратно не проскочил. А еще лучше милицию вызовите, пусть с него в местном отделении объяснение возьмут. А я с ним завтра поговорю… Не поеду я туда, - сказала я Лешке, положив трубку. - Хотя, наверное, надо съездить. Что ему там надо от трупа.
- Ты же сказала, что он тебя просил пустить его на вскрытие.
- Ну с какой стати, Леша? Слушай, а может, он так суетится, поскольку приложил руку к безвременной кончине Вертолета? А теперь ему надо следы замести?
- Может, может…
Дверь моего кабинета распахнулась от мощного толчка ягодиц - это наша завканцелярией Зоя так входила в помещение, поскольку руки были заняты внушительной пачкой дел, из-за которой и лица-то ее не было видно. Задом дойдя до моего стола, она подбородком спихнула, с самого верху кипы томов и папок, маленькую бумажку, которая слетела прямо мне в руки.
- Зоя, - простонала я, - это что, все мне?!
Зоя помотала головой.
- Что, мне?! - перепугался Горчаков.
- Спи спокойно, дорогой товарищ Горчаков. Машка, тебе только вот это…
Она подбородком показала на бумажку. После чего вышла из кабинета и потащила свою кипу дальше, оставив мою дверь нараспашку, поскольку тем же манером, что и на входе, прикрыть ее не могла. Лешка оторвался от стула, захлопнул дверь и сунул нос в бумажку.
Бумажка оказалась планом методсоветов по нераскрытым убийствам, и в ней черным по белому значилось, что послезавтра мы с шефом должны прибыть в городскую прокуратуру на заслушивание хода раскрытия умышленного убийства неустановленными преступниками депутата Государственной Думы Бисягина Ю. П. и его помощника Гольчина В. В.
- Леша, - тут же вцепилась я в Горчакова, - подшей мне дело о взрыве. Я тебе сложу в станочек, а ты только дырки просверли и нитками сшей, как ты умеешь. А, Лешечка? - Если бы у меня был хвост, я бы повиляла перед Лешкой хвостом.
- Швецова, я тебя умоляю! Ты сколько лет следователем работаешь? А дела шить не научилась.
- Лешечка! - я молитвенно сложила перед собой руки. - Разве можно сравнить мое корявое шитье с работой мастера? Так, как ты шьешь, мне никогда не научиться, - Веревки ты из меня вьешь, Швецова.
- Ты это уже говорил.
- Ну, где станок, где дрель?
У нас, как и во всех прокуратурах, имеется специальный станок, сконструированный, наверное, еще в те времена, когда прокуратуру возглавлял сталинский птенец Андрей Януарьевич Вышинский, и любовно передаваемый из поколения в поколение. В деревянный ограничитель складываются поочередно листы дела, выравниваются специальной досочкой, еще одной досочкой накрываются и сверху прижимаются прессом, сила давления которого регулируется двумя гайками.