Андрей Синцов кашлянул, привлекая к себе внимание.
- Может, обсудим наконец, что делать? Костя, Игорь, вы самих родственниками говорили?
- Вон, Игорь к ним ездил, - сказал Мигулько. - Иначе откуда бы мы узнали?..
- Никто из них на контакт не идёт, - стал рассказывать Игорь. - Муж Ольги Доли вообще разговаривать отказался, даже по телефону. Родители студенточки этой считают, что она связалась с какими-нибудь хиппи и болтается с ними по стране. С ней такое уже бывало.
- А сколько прошло с момента ее исчезновения? - спросил Синцов.
Гайворонский сверился со своими записями:
- Четыре месяца. Про хозяйку парфюмерного магазина вообще никто ничего не знает.
- Удалецкая? Она выписалась с места жительства? Сама?
- Это как посмотреть, - пожал плечами Гайворонский. - В паспортном столе лежит бланк ее заявления, внизу стоит какая-то закорючка. Она, не она расписывалась, непонятно. Образцов почерка ее у меня нет.
- Ну, как хозяйка магазина, она отчеты в налоговую сдавала, значит, найдем образцы ее почерка, - успокоил Горчаков. - А куда выписывалась?
- А, это тоже интересно. Улица Ла Вея, тринадцать.
- Кого, кого? - Гайворонскому пришлось сначала повторить это название по буквам, а потом даже написать на салфетке.
Никто из нас не слышал ни о каком Ла Вее, хотя Горчаков предположил, что это Может быть какой-нибудь вьетнамский коммунист.
- И что? - спросил он оперов. - Туда съездил кто-нибудь?
- Нету такой улицы, - хором ответили Мигулько и Гайворонский.
Костя Мигулько, предвосхищая вопрос Горчакова, открывшего было рот, добавил:
- Такой улицы нет вообще нигде. Ни в Питере, ни в области, ни в одном городе России.
Мы все немного помолчали, переваривая эту информацию. Потом Синцов разложил на столе веером фотографии, отложив студентку и Удалецкую.
- А эта, из турфирмы? - он ткнул пальцем в газетный снимок.
- Муж встречаться со мной тоже отказался, как и банкир этот, который на модели был женат, - виновато рассказывал Гайворонский, -по телефону сказал, что они разошлись, и жена уехала.
- Может, и правда уехала? - тихо спросила я, хотя сама не верила в это ни секунды.
Гайворонский покачал головой.
- Не уезжала она никуда.
- А он не мог ее грохнуть?
- Довольно глупо так убивать.
- Почему это?
- Все знали, что они собираются на Новый год поехать в Бангкок…
- А билеты у них были? - уточнил Горчаков.
- Нет, но она билеты собиралась заказывать. И вдруг она пропадает. На кого подумают?
- Конечно, напрашивается, что на мужа. Но ведь не подумали же?
- Вообще фантастика! Молодая женщина пропадает, когда ничто не предвещало, и никто об этом никуда не заявляет, пороги никто не обивает, да? Не кричит, что ее убили? - Стеценко обвел нас всех тяжелым взглядом человека, начитавшегося детективов.
- Никакой фантастики. Если бы муж ее пришел в милицию, он бы первый присел в ИВС. Так, Костик? - подмигнул Горчаков.
- Ну, естественно, - охотно признал Мигулько.
- Ну и чего ему ходить? А вот почему с работы никто не заявил? - вот это вопрос. Она же не увольнялась, просто исчезла, и все.
- Во-первых, они там все считали, что это не их дело, муж сам разберется, - подал голос Гайворонский.
- А во-вторых?
- А во-вторых, нормальному человеку не приходит в голову, что если кто-то не вышел на работу, то его обязательно грохнули. Они там себе считали, что эта Светлова где-то загуляла, а потом ей просто стыдно стало на работе показываться.
- А она что, и раньше загуливала? - вцепился в него Горчаков.
- Так они нам и скажут, ха!
- Значит, загуливала, - задумчиво промолвил Лешка. - Ну, может, и в этот раз загуляла.
- Леша, окстись! - укорил его мой муж. -Почти полгода прошло с новогодних праздников! Она что, все гуляет? А эта? Как ее? Модель? Она куда делась?
- Судя по тому, как муж ее настроен, она вполне могла сбежать с любовником, - признали опера.
- А муж ее нашел и заказал. Поэтому и вспоминать не хочет. Да?
- Нет, - сказала я. Все головы повернулись ко мне. - Никто из них не сбегал с любовником или с хиппи. Дети у кого-нибудь из них были?
- У Светловой, дочка, пять лет, - сразу сказал Гайворонский.
- Ну вот! И мужья никого из них не убивали.
- Почему это? - вскинулся Горчаков.
- Заявлений ведь не было об их исчезновении. Да?
Мигулько согласно кивнул.
- Как тогда умудрились выбрать из разных газет фотографии тех, кто вскоре после интервью пропал, а? Мне кажется, что не фотографии подбирали после их исчезновения, а пропадали они после того, как кто-то обратил внимание на эти публикации.
Мужики сначала зашумели, потом замолчали, обдумывая эту мысль.
- Ладно, как версия, принимается, - сказал наконец Синцов.
Горчаков тут же стал перебирать вырезки из газет и отбрасывать их по очереди в сторону:
- Я понял! Надо идти от журналиста! Вам не показалось, что стиль интервью один и тот же?
Все уткнулись в газетные вырезки. Кроме меня; я их уже наизусть выучила.
- Надо устанавливать, кто эти интервью брал, и с журналюгами работать! Это все одна шайка! - не унимался Горчаков, и все пришли в возбуждение. Одна я была спокойна.
- Маша, кто у тебя брал интервью? - наконец догадался спросить у меня Горчаков.
- Бесполезно, ребята. Меня интервьюировал знакомый и проверенный журналист Старосельцев. Вряд ли все эти годы он скрывал свою принадлежность к сатанистам, а сам по ночам кошек мучил.
- Да все они сатанисты, Маша! - чуть ли не в один голос запричитали наши районные опера. - Ты смотри, как они все на кровь заводятся! Как вампиры! Да если в городе не будет происшествий, они сами мочить начнут, лишь бы; было что в новостях показывать!
Синцов хмыкнул:
- А что, это версия! Надо прикинуть наши "глухари" на эту идею.
Горчаков кинул на него уничтожающий взгляд.
-Черт! Ну, может, хоть с остальными поработать?
Я пожала плечами.
- Вы мне лучше скажите, не приходил ли к ним накануне исчезновения Паша Иванов с признанием в любви?
Мигулько с Гайворонским переглянулись.
- Я же говорил, что родственники на контакт не идут, - вздохнул Мигулько. - Шут его знает, кто к ним приходил.
- Ну что? Пока я вижу три версии, - подытожил Синцов. - Кроме шуток, конечно. Всех этих дам похитили сатанисты - раз. Все эти дамы добровольно примкнули к сатанистам и ушли из дома…
- Смысл? - перебил его Лешка Горчаков.
- Да кто его знает. Чтобы понять, в чем смысл, надо понять, кто такие сатанисты. Я пока не понял. Что-то нам святой отец такое путаное объяснял, но мне кажется, он сам это плохо представляет. Да, Маша?
Да, у меня наш новый знакомец, священник, вызывал странные чувства. Что-то было в нем фальшивое, только я даже себе затруднялась объяснить, что именно. Мало того, что он чуть ли не с симпатией говорил про сатанистов, меня смущали его прямо-таки вожделеющие взгляды, которые он бросал на Библию, по его же словам, оскверненную. Зачем он предлагал ее сжечь? А эта мелодекламация каббалистических гимнов? Но я пока промолчала. Надо действительно разобраться с этими сатанистами.
- И три: родственники этих дам сами при делах, они и сотворили с потерпевшими что-нибудь, - продолжал Синцов. - Если они сатанисты, то, например, в жертву принесли.
- Сильно, - вздохнул Мигулько.
Он заметно погрустнел, и мы все понимали, почему. Чтобы все эти версии проверить, надо было все бросать и только на это и работать, не покладая рук, целой бригадой. А какие-либо правовые основания работать отсутствовали. Дел-то ведь уголовных не было. И заявлений об исчезновении женщин не было. И никто не хотел их писать. И мы не располагали достоверными сведениями о том, что все они стали жертвами какого-то преступления. Так что дел нет, и никто их сейчас не возбудит. Остается что? Работать на добровольных началах. Но это роскошь, которую мои друзья не Могут себе позволить, даже из хорошего отношения ко мне. Не говоря уже о том, что это будет просто незаконно.
- Блин, Мигулько, надо хоть психа этого взять в оборот, - вскинулся Горчаков. - Тебя что, учить надо, что делать? - не дал он Косте возразить. - Прими сообщенку какую-нибудь про то, что Иванов причастен к разбою.
- Лучше к убийству, - тихо вставил Гайворонский.
- Вот именно. И ищи его, и работай с ним.
- Спасибо, что научили, люди добрые, - кисло промолвил Мигулько.
И расходились они с такими же кислыми лицами. Меня подмывало поклониться им в пояс и сказать, что не надо мне таких жертв - принимать левые сообщенки, рисковать, проводя незаконные оперативные мероприятия, тратить время на благотворительность, когда реальных дел невпроворот.
Но я не сказала. Потому что хотела таких жертв. Мне страшно было оставаться один на один с маньяком, за которым стояла какая-то сатанистская организация. Государство не могло меня защитить; вернее, не хотело, не до меня ему было; оставалось надеяться на друзей.
10
На следующий день Синцов поехал в больницу, куда госпитализировали Пашу Иванова, и где от него так быстро избавились.
Ему показали выписной эпикриз, вполне легитимный. Заведующий отделением мягко пояснил, что по закону об оказании психиатрической помощи держать Иванова в психиатрическом стационаре они не могли, уж не обессудьте.
- Вы же знали, что повод к госпитализации -угрозы в адрес следователя прокуратуры, - напомнил Синцов. - Почему вы не сообщили в ГУВД о его выписке? Мы бы хоть его встретили. А теперь где его искать?
Завотделением сочувственно вздохнул, и даже предложил Андрею коньяку. Хорошего. Наверное, из подношений от пациентов.
Синцов отказался. Но двадцатью минутами позже охотно выпил водки сомнительного качества вместе с двумя санитарами, которые ему намекнули, что в шесть часов вечера от них обычно не выписывают. Только для Иванова почему-то сделали исключение и выпинали из больницы быстро-быстро, чтобы и духу его на отделении не было. Завотделением, по слухам, лично сопровождал Иванова по больничной территории до ворот; а уж кому он там сдал его на руки, история умалчивала.
У санитаров имелось свое, определенное, мнение по поводу заинтересованности их заведующего в подобной спешке, и надо сказать, Синцов это мнение разделил. Но за руку заведующего уже не схватишь, и следовало признать, что этот раунд наша команда проиграла. Синцов связался с коллегами из области, в компании которых мы вчера так приятно провели время, и расставил флажки на Иванова, но областные коллеги утешить его ничем не смогли. Хоть и обещали сигнализировать, если какие-то весточки от Иванова прилетят, или вдруг он сам появится в родных местах.
Мигулько с Гайворонским осуществили повторный рейд по родственникам пропавших дам, кроме Удалецкой - там идти было не к кому.
Они сыграли один-один. Результатом их похода стало неофициальное признание мужа Светловой, что жена его сбежала с любовником. На вопросы о том, на чем базируется его убеждение, покинутый муж отвечать отказался. А также отказался официально оформлять результаты беседы с оперуполномоченными. Но все равно, это был плюс. А минусом стало заявление в прокуратуру от дипломатического папочки Глейхмана, - по какому, мол, праву его беспокоят.
Банкир же, которого они пытались посетить в его загородном доме, просто спустил на них телохранителей.
Горчаков при мне вцепился в журналиста Старосельцева и вырвал у него клятву в том, что он установит, кто брал интервью у пропавших женщин, кто вообще был инициатором этих интервью, и вообще выяснит все подводные течения. Старосельцев побежал исполнять, правда, в обмен на клятву о предоставлении ему эксклюзивного права на освещение всех этих драматических событий в прессе. Я это одобрила и даже изъявила готовность прямо сейчас сфотографироваться в виде трупа, а то потом на месте происшествия не протолкнёшься. Но они даже не засмеялись, а Горчаков с сочувствием посмотрел на меня и зачем-то пощадил по голове.
Мой добрый муж тоже не остался в стороне от процесса и стал в своем морге проверять опознавательные карты на безымянных покойниц, надеясь найти следы исчезнувших женщин. Утром, собираясь на работу, я посоветовала ему начать с трупов, обнаруженных в окрестностях того городка, куда мы с Синцовым накануне ездили, и, не удержавшись, еще раз глупо пошутила, предложив заполнить опознавательную карту на меня - пока я тут, под рукой, и все мои антропометрические характеристики можно занести в карту с максимальной достоверностью. Муж обиделся, замкнулся в себе и перестал со мной разговаривать. Поддержал, называется, в трудную минуту; непонятно, что ли, что это я от нервов?
Сидя на работе, я вспомнила о его поведении, и мне вдруг стало плохо. Вернее, сначала стало никак, а потом ужасно. Сначала исчезли все желания, кроме одного - прилечь куда-нибудь, чтобы никто не трогал. Я изящно слегла на стол - как водоросль, или даже нет: как макаронина в кастрюле с кипящей водой сворачивается в спиральку и медленно опускается на донышко, закрыла глаза и поняла, что подняться не смогу, даже если закричат: "Пожар!" И еще - что у меня не бьется сердце.
Сколько я так пролежала, даже не знаю. Мыслей в голове не было никаких. Я даже не испытывала эмоций по поводу того, что не бьется сердце. Было все равно.
Когда на столе рядом с моей головой зазвонил телефон, я решила, что мне выстрелили в голову из пулемета. Сердце вдруг забилось, причем чуть ли не громче пулеметной очереди, правда, ненадолго, через минуту оно сбавило обороты и опять затаилось. Я онемевшей рукой еле подняла трубку и приложила к уху:
- Але…
- Мария Сергеевна, это ты? Маренич беспокоит.
Голос у Маринки, как всегда, был громким и жизнерадостным.
- А! - сказала я. Это было все, что я оказалась в состоянии из себя выдавить.
- Ты говорить, что ли, не можешь? - прокричала она мне в ухо. В голове и так уже была рана от пулеметной очереди, а тут еще Марина с ее громким голосом.
- Могу, - прошелестела я. - У меня просто слабость.
- Слабость?! Голова болит?
- Ничего не болит, просто слабость. Говорить тяжело.
- Так. Ну-ка, пульс себе померяй, - распорядилась она.
Я даже не стала утруждаться: считать пульс, смотреть на секундную стрелку; просто сказала, что пульса нет.
- Понятно, - засмеялась она. - У тебя давление упало.
- А! - сказала я без выражения. Если честно, мне было все равно.
- Э, э, ты не умирай там! Я знаю, как это бывает. Хреново. Лекарства какие-нибудь есть?
- Не-а.
- А рядом кто-нибудь?
- Не-а, - я уже с трудом удерживала телефонную трубку. Никогда не предполагала, что она так много весит. Сказать об этом Марине у меня не было сил.
- Так, придется тебя лечить по телефону. Дело в том, что низкое давление - это хреново. Высокое можно медикаментами сбить, а низкое так просто не поднимешь. Что ж с тобой делать? Ты подумай о чем-нибудь плохом, а?
- Зачем это? - мне, в общем-то, было все равно, я спросила просто из вежливости, поудобнее пристраивая голову на столе. Оказалось, что трубку можно не держать в руке, а положить ее на стол рядом с головой.
- Зачем? - Марина захохотала. - У тебя произойдет выброс адреналина, и давление поднимется. О, давай я тебе всяких гадостей наговорю! Я так мужа вылечила недавно, он тоже гипотоник. Заперся в туалете, и прихватило его, с унитаза встать не может. Скребется - помоги, мол. Ну, не дверь же ломать в сортир! Я ему и говорю снаружи: импотент ты хренов, да зачем ты мне такой сдался, сдохни там, только воду не забудь спустить за собой! Что ты думаешь? Быстро давление подскочило, и сам с толчка сполз.
- Не убил потом? - поинтересовалась я, поднимая голову. Действительно, стало лучше.
- Что ты! Благодарил… Ну как ты? Голосочек вроде повеселее, а?
- Да, стало лучше.
- Ну, вот и хорошо. А я чего звоню-то? Твой просил передать.
Понятно. Обиженный муж сам говорить со мной не хочет, подослал напарницу.
- Что передать?
- Он с каких-то твоих бумажек соскобы сделал…
- Какие соскобы?
- Ну, уж это тебе лучше знать.
- А-а! - я вспомнила, что прошлой ночью Сашка действительно соскоблил в отдельные конвертики частички вещества, которым была выполнена подпись на договоре займа, и которым были сделаны надписи на полях Библии. Предполагалось, что он тихо, без всяких постановлений отдаст их на биологию, чтобы там посмотрели, не кровь ли это.
- Ну как ты? Слушать дальше можешь? - заботливо спросила Марина. И, не дожидаясь ответа, продолжила:
- В общем, не буду тебе долго по ушам ездить. Кровь в соскобах - женская, группы разные. "В" третья и нулевая.
Я помолчала, переваривая услышанное.
- Так что, все-таки это кровь?
- А ты думала, варенье?
- Человеческая, что ли?
- Ну естественно! Не свиная же. Ладно, полежи немного, если есть где. А лучше пусть тебя домой отправят.
Марина повесила трубку. Нет, домой мне не хотелось. Что я там, буду лежать в одиночестве и ждать, пока меня взорвут? Фигушки.
Расстроенная, я заставила себя подняться и подойти к зеркалу. Отражение в зеркале превзошло самые худшие мои опасения. Серо-зеленый цвет лица совпадал с тошнотворным настроением, слегка оживляли его черные круги под глазами. Я покачала головой, походила по кабинету, - вроде бы ноги меня держали, и состояние водоросли постепенно отпускали.
Махнув рукой на то, какое впечатление я произвожу на окружающих, я поехала в музей религии. Там было тихо и прохладно; звуки шагов отдавались под гулкими сводами и замирали дальним эхом. Женщина, встретившая меня, -доктор исторических наук Гермгольц Татьяна Игоревна - оказалась миловидной особой средних лет, старомодно одетой, говорила приглушенным голосом, очень ласково, и на меня впервые за последние тревожные дни снизошла благодать. Захотелось остаться тут, в прохладных залах с деликатным эхом, живущим под высокими потолками, где людей явно занимают вечные проблемы, а не всякая суета.
Доктор исторических наук с благоговением взяла потрепанную Библию, которая мне за это время стала внушать неясный трепет. Перелистав ее, она кивнула, так, как будто ей уже все ясно.
- Да, это каббалистическая криптография. Отец Варлам вам абсолютно правильно сказал.
- Отец Варлам? - переспросила я с озадаченным видом.
- Ну да, вы же сказали мне по телефону, что консультировались у местного православного священника. Я отца Варлама хорошо знаю, мы с его женой вместе учились.
- По-моему, он представился по-другому, -робко сказала я, но ученая дама отмахнулась: