- Леша, читай интервью. Там все написано, какие духи мне хозяйка могла посоветовать. В общем, там работать было приятно. Не то, что в других местах.
- Например? - встрял Старосельцев. Алена повернулась к нему:
- Например, меня редактор послал в еврейский ресторан. Они статью заказали рекламную, и я пошла знакомиться с интерьером и кухней. Пришла специально днем, в ресторане - никого. Меня посадили за столик, дали в руки меню в бархатной обложке. Я почитала и думаю: как я сейчас вкусно поем! Подходят, метрдотель спрашивает, ласково так: ну что, вам понравилось наше меню? Я отвечаю: да, очень понравилось. Они меню забрали и унесли.
- Статью-то написала?
- Написала, но без души.
- Алена, а тебя после того, как интервью было опубликовано, никто не беспокоил? - спросила я.
- В смысле? - Алена повернулась ко мне.
- Никто из посторонних тебя про него не расспрашивал? Не звонили, не просили каких-то дополнительных сведений?
Алена задумалась. Все-таки времени прошло много.
- Вроде бы нет…
- Сомневаешься? - быстро спросил Синцов.
- Не помню. Не запомнила. Может, и спрашивали.
- Ну подумай, Аленушка! - Горчаков взял ее тонкую ручку и поцеловал. Ей это явно понравилось.
- Ну, не знаю…
Он еще ее поуговаривал, она обещала вспомнить, и если что, сообщить. Их содержательную беседу прервал звонок синцовского мобильника. Андрей, в отличие от многих своих коллег, чьи телефоны звонили "Мурками" и "Бумерами" и песнями из сериалов, поставил себе оригинальный звонок, как на старом телефонном аппарате или будильнике: такой дребезжащий звук металлического молоточка, мечущегося между двумя металлическими чашечками. У меня этот звонок вызывал ностальгию по детству, а значит, чувство защищенности, стабильности и душевный комфорт. А Синцов, наверное, чувствовал себя чикагским детективом тридцатых годов, в фетровой шляпе, с кольтом в кобуре. Говорят, там у них в Америке у копов кольты на вооружении.
Синцов ответил на вызов, подакал в трубку, напоследок сказал "спасибо" и отозвал меня пошептаться, извинившись перед остальными.
Мы с ним вышли из кафе на улицу.
- Иванов объявился в области, - сказал он, закурив. - Ты была права, на могилку к матери приехал. Сейчас сидит у себя дома. Мне местные отзвонились. Что с ним делать?
- Ничего, Андрюша. Нам девать его некуда, пусть живет.
- Может, ты в городскую съездишь? Ты же следователь, в конце концов, а он угрожал тебя убить.
- Ты что, не слышал, что ли, что сказал наш прокурор: у меня не было реальных оснований опасаться этой угрозы. Нет, Андрюша, не поеду в городскую.
- Маша, ты понимаешь, что без уголовного дела мне даже "наружку" не дадут? - вопрос был риторический, конечно, я понимала. Как и то, что на общественных началах Иванова пасти никто не будет. Одно дело с людьми поговорить без протокола, другое дело сидеть в засаде.
- Ну и плюнь на Иванова этого, - посоветовала я.
- Ты с ума сошла? Хочешь, я с руководством поговорю, чтобы тебе охрану дали?
- Не хочу. Успокойся, больше он не придет, -сказала я, сама в это не веря ни секунды.
На самом деле мне страстно хотелось, чтобы мне дали охрану, и вообще возбудили уголовное дело и посадили Иванова в тюрьму, предварительно заковав в кандалы, ручные и ножные. А также нашли бы загадочного Илью Адольфовича Эринберга и посадили его туда же, вместе с отцом Шандором, пудрившим нам мозги откровениями апостола Павла. Впервые за все годы, прошедшие после окончания университета, я пожалела, что так плохо учила историю религий.
Но говорить все это я Синцову не стала и вообще прикусила язык.
- Ладно, Маша, - сказал он, затушив окурок сигареты о дверной косяк. - Очень тебе хочется осложнить мне жизнь. Я поехал.
- Куда это? - испугалась я.
- В область. Пасти Иванова.
- Ты сам? - я ужаснулась.
- У нищих слуг нет, так твоя бабушка говаривала? Буду звонить.
- Андрюша, подожди!
- Туда, - он кивнул на столик, за которым Горчаков и Старосельцев наперебой ухаживали за журналисткой, - возвращаться не буду, уйду по-английски. Передай им мое "пока-пока".
Он ушел, а я вернулась к коллективу. Как раз в тот момент, когда прямо перед огромными окнами кафе остановилась наша прокуратурская "Волга", к ней подошел прокурор и открыл дверцу, - наверное, чтобы ехать в городскую прокуратуру. Замерев, я про себя молилась, чтобы он сел и уехал, не поднимая глаз. Но, как назло, он замешкался, а сзади подъехал продуктовый грузовичок в ближайший магазин. Прокурор обернулся на звук подъехавшей машины - и встретился глазами с помертвевшим от ужаса Горчаковым. Сначала прокурор даже отвел глаза, не поверив, наверное, в такое нахальство своих сотрудников, но потом развернулся всем корпусом и уставился сквозь стекло на наш столик. Я мысленно прокляла администрацию кафе за излишнюю чистоплотность. Раньше тут была Омерзительная забегаловка, где подавали бутерброды с засохшим сыром и экзотическую закуску под названием "яйца под майонезом", к бормотухе и пиву, а по тарелкам с винегретом, выставленным в витрине, слонялись ленивые откормленные тараканы. Есть мы, конечно, туда не ходили, но для конспиративных встреч это место использовали.
Потом забегаловка закрылась, к большому неудовольствию окрестных маргиналов, которые стали искать стол, дом и туалет в подъезде прокуратуры, пришлось отучать их от этого с помощью милиции. За это время в помещении забегаловки был сделан ремонт, и открылось чистенькое и недорогое кафе, где даже прокуратурская зарплата позволяла наесться досыта и такому проглоту, как Горчаков. Тараканов здесь не водилось, на столах стояли салфетки и живые цветочки, а главное - здесь каждую неделю мыли окна. Раньше, в забегаловке, такими изысками не баловались, окна немыты были с дореволюционных пор, да еще наглухо завешаны шторами, так что дневной свет туда не проникал. И соберись мы такой компанией в забегаловке, были бы в безопасности. Но любовь нового хозяина кафе к гигиене нас подвела.
Журналисты, естественно, ничего не поняли, но по изменившемуся Лешкиному лицу догадались, что произошло нечто ужасное. Алена, сидевшая спиной к окну, подумала, наверное, что все они находятся под прицелом заказного убийцы, хотя, с точки зрения Горчакова, дело обстояло много хуже. Горчаков понял, что теперь уж его ничто не спасет, и находясь в шоке, продолжая смотреть в глаза безмолвному прокурору, словно загипнотизированная пища - удаву, взял со стола открытую бутылку вина, плеснул в свой бокал и отхлебнул из него. Этого зрелища прокурорское сердце не выдержало. Наш начальник резко распахнул дверцу, сел в машину и с визгом шин отъехал.
- Ле-ша! - я потрясла Горчакова за плечо. - Можешь расслабиться.
- Да?! - он вышел из ступора и поднял на меня глаза.
- Да. Он уехал.
- А мне что делать?
Он так жалобно на меня смотрел, что язык мой не повернулся как-нибудь гадко пошутить.
- Ничего не делать. Прокурор уехал. Наверное, сегодня уже не вернется. Завтра будешь отпираться. Скажешь, что сидел на рабочем месте. И пил только чай. И вообще, Лешка, хватит дрожать. Ты же не крепостной.
- Не выйдет, - понуро сказал Горчаков. - Ладно, скажешь, что обедал. Пообедать ты имеешь право?
- Время не обеденное… - А у нас день ненормированный.
- А это? - Горчаков приподнял бутылку.
- Ну знаешь… Ничему ты от своих подследственных не учишься. Главное - все отрицать. Даже если у тебя копыта, надо отвираться тем, что ты не дьявол, а кентавр, - это, конечно, я не сама придумала, где-то прочитала, а вот теперь, в результате потрясения афоризм всплыл у меня в памяти.
- Леша… - это уже Алена положила ему руку на плечо. - Я вспомнила кое-что… Может, хоть это тебя успокоит?
- Что? - он оборотил к Алене измученный взор.
- После интервью мне в редакцию позвонил человек, представился коллегой из регионального издания, с дурацким названием, и сказал, что они хотят перепечатать мой материал про Удалецкую. Бред какой-то.
- Почему бред? - с трудом отвлекся Лешка.
- Потому что. Это совершенно проходной материал, ничего в нем особенного нет. И для регионального издания никакого интереса не представляет. Магазин находился в городе, а не в области. И еще - статья откровенно рекламная. Зачем ее перепечатывать, да еще и за деньги? Чушь.
- И что? - тут уже Старосельцев заинтересовался историей.
- И ничего. Я его отправила к главному редактору, но судя по тому, что главред наш молчал, тот так и не позвонил.
- А что за газета? Как называется?
- Я же сказала, название дурацкое. Издевательское прямо. "Раздвоенное копыто".
13
Вернувшись в прокуратуру, я позвонила в область главному инженеру комбината и спросила его, как выглядел Илья Адольфович Эринберг. Собственно, мне давно надо было об этом спросить, но сбивало с толку то, что известно его имя. Зачем интересоваться внешностью человека, которого мы знаем по имени?
- А внешность - обычная, - растерянно сказал главный инженер. - Ну, я не знаю, как вам сказать… Вы меня озадачили.
- Вы не помните? - удивилась я.
- Я просто видел его мельком, и даже не уверен, что это был Эринберг. Я ведь договор этот чертов не подписывал, может, вам лучше у директора спросить? Он недели через две вернется из Москвы.
Интересно, что он делает в Москве, если комбинат не работает, а сам он себя уже обеспечил до десятого колена, подумала я. Неужели командировка?
- Он оформил командировку за счет завода, -поябедничал главный инженер, - а на самом деле поехал на свадьбу племянницы. Та в Москве живет, замуж выходит за чиновника какого-то.
- То есть искать его сейчас в Москве бесполезно? - нервно уточнила я.
- В общем, да.
Попрощавшись с ним, я позвонила в ЦАБ .
- Эринберг, пожалуйста.
- В Санкт-Петербурге и Ленинградской области не зарегистрирован.
- Но ведь был?
- Не был.
Ладно; в договоре займа указан номер паспорта Эринберга и место регистрации. В районе, где паспорт выдавался, работал мой однокурсник. Порывшись в прокурорском справочнике, я набрала его номер.
- Читал, кстати, интервью с тобой, в какой-то криминальной газетенке, - поделился он со мной сразу после приветствий. - Фотография там, правда, дурацкая, или ты так постарела?
Ну даже если это и так, раздраженно подумала я, неужели нельзя держать язык за зубами? Я же при встречах никогда не предлагала ему срочно бежать к стоматологу, потому что у него зубы в елочку! Но поскольку он должен был представить меня паспортной службе, я не стала употреблять резких выражений, даже нашла в себе силы пошутить.
- Я сейчас туда звякну, предупрежу, а ты через пять минут их набери, - сказал мой невоспитанный однокурсник.
Позвонив туда, я узнала, что паспорт с таким номером, старого образца, выдавайся, только не господину Эринбергу, а юной девушке, впервые получавшей этот документ. Причем выдавался уже после подписания исторического договора займа, разорившего комбинат.
Это было, конечно, плохо, но с другой стороны, окончательно укрепило меня во мнении об умышленных действиях директора комбината. Если бы он не состоял в сговоре с Эринбергом, уж наверняка проверил бы досконально человека, в руках которого была судьба огромного предприятия.
Тупик, подумала я, повесив трубку. И пошла к Горчакову.
- Леша, где взять газету "Раздвоенное копыто"?
- А ты думаешь, что она существует? Это не дурацкая шутка? Может, так с Аленой познакомиться хотели?
- Я понимаю, что кроме как о Алене, ты ни о чем думать не можешь. Но ради старой дружбы напрягись, а?
- Маш, ну откуда я знаю? Я вообще впервые услышал про такую газету. Наверное, надо найти убежденного сатаниста и взять у него подшивку.
- Как остроумно! Пока единственный известный нам сатанист - это Паша Иванов. Но у него никакой подшивки не нашли.
- А этот, твой? Злой гений Эринберг?
- А где ж его взять, - уныло сказала я. - Это фантом. Все о нем говорят, но никто его не видел. Или видели, но мельком. Так, что даже внешности не запомнили.
- Видали мы и не такое, - утешил меня Горчаков. - Сколько ты фантомов за свою следственную жизнь обналичила и упрятала в кутузку?
- В каком смысле?
- В таком. Ты приезжаешь на место происшествия, и у тебя - только фантом, больше ничего нет. Некто, совершивший преступление. Полгода расследования, и - хлоп! Обвинительное заключение.
- Да, Леша, но с сатаной я еще дела не имела. Извини, что отвлекаю.
Лешка сочувственно на меня посмотрел, но ничего не сказал.
Я пошла к себе, бездумно посидела некоторое время за столом, тупо глядя на обложку Уголовно-процессуального кодекса, и решила пойти домой.
Заглянув к Зое, я ей так и сказала. Она, прямо совсем как Горчаков, посмотрела на меня с сочувствием, но не промолвила ни слова, только кивнула.
Только выйдя на улицу, я обнаружила, что уже без двадцати шесть. То есть практически вовремя ушла.
Не успела я завернуть за угол, как меня догнал запыхавшийся Горчаков. В целях обеспечения моей безопасности он собрался доставить меня домой на машине.
- Спохватился, - усмехнулась я. - А если бы я уже уехала?
Горчаков выразил раскаяние.
- Ну дурак, дурак я! Садись в машину, я тебя быстро отвезу и вернусь.
- Не надо.
- Машка, не дуйся! Я же человек, и ничто человеческое… Мог я забыть?
- Конечно! Если бы твоя Аленушка была в такой опасности, уж ты бы точно не забыл! .
- Как она тебе? - самодовольно спросил Горчаков, приосанившись.
- Слишком хороша для тебя.
- Я тоже так думаю, - согласился Горчаков.
- Леша, я не шучу. Ты же знаешь, я в свое время и ключи от своей квартиры тебе давала, чтобы тебе было где с дамами сердца встречаться, и прикрывала тебя всячески, поскольку считаю, что хранить верность жене или мужу - это личное дело каждого, а я все-таки - твоя боевая подружка. Но по-дружески предупреждаю: просто имей в виду, что процесс может выйти из-под контроля.
- На что ты намекаешь?
- На то, что ты у нас парень влюбчивый. Увлечёшься, тебе покажется, что без Алены ты жить не можешь, и что?
- И что?
- Начнешь рваться на части. Это тебе не Зоя, которая твою благосклонность считала подарком судьбы и ни на что не претендовала. А Алена тебя ни за что благодарить не будет, поскольку молода и хороша собой, в отличие от тебя, старого охальника. Это ты будешь считать себя обязанным.
- Ну и что?
- А если она поставит условие, чтобы ты на ней женился?
- Господи, Машка, что у тебя в голове?! Я только сегодня с ней познакомился. Я еще даже не уверен, нравится она мне или нет.
- Нравится. Я же вижу. И ты ей нравишься, иначе она не подхватилась бы так стремительно, по первому свистку, и не потащилась бы к черту на рога слушать твои плоские шутки.
- Да? - он надулся от гордости. Вот и все, что этот болван услышал в моем проникновенном монологе, подумала я с досадой. Все-таки мужики - неисправимые павлины.
- Да. Поэтому учти, что Алена - не Зоя…
- Да что ты заладила, Зоя - не Зоя… Сам знаю.
- Нет, ты не знаешь. Когда у тебя были амуры с нашей секретаршей, это было очень удобно с точки зрения распределения рабочего времени и с точки зрения конспирации. Пришел на работу - сразу как бы и на свидание. Зойка тебе дела подшивала, описи делала, отчеты составляла; и жена не придерется: не можешь же ты, в конце концов, на работу не ходить? Алена тебе дела подшивать не будет, учти.
Горчаков расстроился.
- Вечно ты, Машка, все опошлишь.
- И еще учти: сейчас тебе с работы уйти в неурочное время гораздо проблематичнее, чем раньше. Вечерами ты встречаться не можешь, как-никак человек семейный. Ночевать тоже дома привык. Ну, и как ты будешь свидания устраивать?
- Ну вот, испортила мне настроение!
- И это вместо "спасибо"…
- Ладно, поехали уже, только молча.
Я покорно села в машину и за всю дорогу не проронила ни слова, хотя ему явно очень хотелось еще потрепаться на тему своей новой неземной любви.
Во дворе Горчаков не позволил мне выйти из машины, пока сам не обследовал парадное. Очень кстати во двор зарулили Хрюндик с довольной рожей и сопровождающий его Стеценко.
Поскольку переехать в безопасное место нам вчера не удалось, с утра я убедила их обоих, что Сашка должен встретить моего сыночка из школы и отконвоировать домой. Хрюндик бесновался, выкидывая из-под короткого банного халата худые волосатые ноги, и басом доказывал, что он уже взрослый человек, что не позволит дискредитировать себя в глазах школьной общественности, что ничего с ним не случится, если он придет домой один, без конвоя, что плевать он хотел на всяких маньяков, в которых он, кстати, с детства не верил…
Мы с Сашкой терпеливо ждали, пока он устанет, и в паузе начинали объяснять, что все это, безусловно, правильно, но встретить его из школы необходимо для моего душевного спокойствия.
Хрюндик, в условиях утреннего дефицита времени, успел высказать нам, по-моему, все претензии, накопившиеся за последние пять лет. Помянул и гиперопеку, из-за которой, как он читал в одном журнале, дети утрачивают способность принимать самостоятельные решения, что впоследствии ломает им жизнь; и то, что я насилую его личность требованиями убраться в комнате, хотя обстановка и микроклимат комнаты отражают внутренний мир человека, там обитающего, и вмешательство и принудительное изменение этого микроклимата влекут нежелательные изменения личности…
Я слушала и диву давалась, как подкован этот балбес в педагогике и психоанализе. Гораздо сильнее, чем в математике и физике. Поначалу эти глубокомысленные пассажи выбили меня из колеи, но поминание ребенком гиперопеки меня неожиданно успокоило. Я-то переживала из-за того, что мало времени уделяю ребенку, а он, оказывается, считает, что я его гиперопекаю…
В общем, распотрошив мне нервную систему до основания, мужики неожиданно вполне мирно договорились, что Сашка встретит Хрюндика у метро и доставит до дому, не подвергая ущемлению его репутацию.
И вот они явились, оба довольные, от обоих пахло блинами из уличного киоска. Я с трудом удержалась от сентенции о вреде уличной еды, вовремя вспомнив, что когда я, девочка из хорошей семьи, - училась в младших классах школы, для меня не было лакомей деликатеса, чем продававшиеся на близлежащем вокзале жареные пирожки с мясом. Я старательно копила мелкие денежки, и когда набиралась вожделенная сумма - одиннадцать копеек, я, как крыса из Гаммельна, шла на запах несвежего мяса в резиновом на вкус кукише из пресного теста, поджаренного на машинном масле, покупала это райское наслаждение и смаковала, смаковала. А потом дома нехотя жевала какие-нибудь кнели из индейки и давилась осетровой ухой. И тут же начинала копить на новый пирожок…