Купцов не прозевать!
"Заключение судебно-технологической экспертизы
Я, эксперт-технолог часовой промышленности Соболева А. Д., образование высшее, специальность - технолог по пластмассам, стаж работы - 19 лет, об уголовной ответственности за дачу ложного заключения предупреждена, - произвела исследование представленных на экспертизу образцов пластмассы.
…В результате применения методики, изложенной в исследовательской части настоящего заключения, экспертиза приходит к выводу о том, что образцы представляют собой прямоугольные куски листового органического стекла с парными отверстиями в форме правильных кругов, образовавшихся в результате выдавливания с использованием разогретой металлической формы (пуансона). Толщина органического стекла в сочетании с диаметром и своеобразной формой высечки свидетельствуют о том, что исследуемые предметы являются отходами после изготовления кустарным способом стекол - к мужским наручным часам модели "Столица"…"
- Вот это молодец, Валюша! - сказал Приходько.
- Торопись, старик, а то все лавры расхватают, - толкнул его в бок Тихонов.
Шадрин постучал карандашом о пепельницу.
- Что же мы теперь знаем? Давайте-ка рассмотрим факты. Во-первых, коржаевские аксы, - Шадрин двинул на середину стола пепельницу. - Во-вторых, кража корпусов на заводе, - он пододвинул к пепельнице карандаш. - Дальше - недостача разных деталей у Балашова. Наконец, изготовление часовых стекол Джагой. - Рядом с карандашом на стол легли авторучка и зажигалка Шадрина. - На первый взгляд это разрозненные факты, - продолжал Шадрин. - Ничего общего между ними не видно. И все же вы разглядели, что и аксы, обнаруженные у Коржаева, и корпуса, похищенные на заводе, и запчасти, недостающие в мастерской Балашова, - все это детали часов "Столица". Как вы только что слышали, часовые стекла, которые делает Джага на даче Балашова, - тоже к "Столице".
- Короче, полный набор для детского конструктора "Сделай сам", - вставил Тихонов.
- Вот именно, - кивнул Шадрин. - Выходит, что первоначальное предположение Стаса о том, что наши подопечные готовятся собирать часы определенной марки, полностью оправдалось. И марка эта "Столица".
- Между прочим, - сказал Тихонов, - стеклышки-то по-кустарному штампуют. А почему? Очень просто - с корпусами получилось неаккуратно, там сейчас народ взбудоражен, иголки стащить не дадут, не то что стекла. Вот им, беднягам, и приходится руками поработать…
- Видимо, операция эта для них очень важна, - сказал Приходько. - И в каком масштабе она проводится! Ведь, обратите внимание, не на десятки штук, не на сотни, - на тысячи счет идет! И не только в Москве - вон к нам, до Черного моря добрались! Я думаю, Костюк у нас не зря там наследил. Очень может быть, что старый дружок Джаги искал у Коржаева аксы, да опоздал немного.
- Значит, ясно, - сказал Шадрин. - Преступная шайка любой ценой, всеми доступными им средствами комплектует большую, судя по всему, партию товара. В то же время сбыт этого товара не производится ни с рук, ни через комиссионки. Это Тихонов установил точно. Значит, жулики намерены продать детали оптом. А поскольку ни дома, ни на даче Балашов товар долго держать не может, значит, развязка их операции не заставит себя ждать. Мы должны быть к этому готовы.
- Чтоб купцов не прозевать, - засмеялся Приходько.
Вот в этот-то момент и позвонила Радина, сообщив о неожиданном и, видимо, очень спешном визите вечерней гостьи Балашову.
Оперативники притихли, прислушиваясь к разговору.
- А события-то назревают! - глядя на напряженное лицо Шадрина, шепнул Приходько Тихонову.
- Борис Иваныч, не забудь от нас Валюше привет передать, - подсказал Тихонов.
Шадрин подмигнул - показал, что помнит. Когда положил трубку, в комнате еще мгновение висела тишина.
- Полчаса назад к Балашову приехала женщина, поговорила с ним десять минут и уехала. Прибыла она, несомненно, с каким-то поручением, потому что, провожая ее, Балашов обещал завтра где-то обязательно быть. Очень возможно, что это гонец от того самого оптового купца. По всей обстановке, это весьма похоже на истину. Ну что ж! Посмотрим, с кем завтра встретится Балашов.
ЧАСТЬ III
Самый длинный день в году
Восемь часов утра
Изуродованная нога заболела остро, невыносимо, и это было последнее тяжкое ощущение в сумбурном путаном сне. Балашов мучительно сморщился, застонал спросонья и окончательно проснулся. В темных шторах затерялась маленькая дырочка, и сейчас ее отыскал тонкий луч солнца, повисший поперек спальни. Луч дымился крошечными пылинками, и от этого казался горячим. "Сегодня будет, наверное, жарко, - подумал Балашов и рассмеялся. - Ничего себе, каламбурчики я с утра придумываю", но от этого настроение сразу улучшилось. Он повернулся на другой бок, осторожно перекладывая руками больную ногу. Алла лежала к нему спиной, прикрыв рукой голову. Балашов легонечко провел рукой по ее спутанным черным кудрям, но Алла, не просыпаясь, оттолкнула руку, сердито пробормотала что-то со сна.
- Беда-а, - ухмыльнулся Балашов. - Мир требует свободы. Народы Африки требуют, жены требуют. А зачем она им, эта свобода? Смешно…
Он сел на постели, осторожно спустил ногу, потом оперся на здоровую, резко встал. Эх, некстати будет, если нога разболится сегодня. Сегодня ничего не должно мешать, потому что такой день бывает раз в много лет. Как великое противостояние. А может быть, и раз в жизни.
Балашов, стараясь ступать неслышно, вышел на веранду и прикрыл глаза от яркого света солнца. "Очень жарко будет сегодня", - подумал он вновь и пошел в душ. Завязывая перед зеркалом галстук, взглянул на часы - времени оставалось в обрез. "Ладно, позавтракаю в городе", - сказал он себе, и ему ужасно захотелось пойти в спальню, обнять Аллу, сказать ей, что он, может быть, не прав и не стоит ссориться: она же единственный близкий ему человек во всем мире. Потом раздумал. Пускай перебесится, нечего баловать.
Пока прогревался мотор, Балашов, прищурясь, смотрел на небо, быстро выцветавшее от зноя, неопределенно хмыкал. Затем включил первую скорость. Машина выехала из ворот, моргнув красным глазом мигалки, повернула налево и умчалась.
На работе он пробыл ровно пять минут. Заперев двери кабинета, выдвинул ящик письменного стола и на задней стенке нашел небольшое углубление, заклеенное изоляционной лентой. Сорвал ленту и вынул десяток маленьких записочек, исписанных затейливым, витиеватым почерком Коржаева. Отдельно лежала записка Крота: "Порфирий Викентьевич Коржаев, русский, 1898 года рождения, проживает…" Балашов вновь все их внимательно перечитал, сколол скрепкой и положил в бумажник. Усмехнулся: "Вот и все, что осталось от человека. Знал бы он, что я сейчас встречусь с его купцом! Эх, жизнь наша куриная…"
Отворил дверь и заглянул к заместителю:
- Федор Игнатьевич, я тут по делам отъеду часика на два, если кто будет спрашивать, скажите - в Моссовете!..
Заместитель понимающе улыбнулся:
- Поезжайте, Виктор Михалыч! Все будет в порядочке!
Влившись в плотный поток автомобилей, черная "Волга" помчалась в сторону Преображенской площади.
Балашов был сосредоточен и не обратил внимания на то, что серое такси, остановившееся рядом с ним у светофора на Кировской, и такси, тащившееся где-то далеко позади на Комсомольской площади, и ехавшее впереди него на Красносельской улице - одно и то же…
Верный своей привычке, Балашов не стал подъезжать к самому дому. Он оставил машину за углом и отправился пешком, опираясь на трость. Подходя к парадному, остановился; чуть отвернувшись от легкого жаркого ветерка, прикурил сигарету, оглядел переулок. Позади - пусто. Навстречу торопливо шагал какой-то парень в железнодорожной фуражке. Балашов вошел в подъезд.
Девять часов тридцать минут
Когда Балашов открывал дверь лифта, его окликнули сзади:
- Не закрывайте!
Он обернулся и увидел, что сзади идет тот парень в фуражке. Зажав чемоданчик под мышкой, он на ходу рассматривал какую-то разлинованную тетрадь. Балашов посторонился, пропустил его в кабину.
- Вам на какой?
Парень сдвинул на лоб фуражку, почесал в затылке.
- А черт его знает! Это у меня новый участок…
Тихонов судорожно отсчитывал: "В доме шесть этажей. На втором лифт обычно не останавливается. Значит, остается четыре этажа. Лучше всего выбрать пятый. Скорее всего он должен сойти или на четвертом, или на пятом. Он, конечно, может сойти и на третьем. Тогда с пятого этажа я не разгляжу квартиры, в которую он войдет. Но на три верхних этажа шансов приходится больше. Рискну. Так, на первом этаже квартира слева - под номером шестнадцать. Три квартиры на каждой площадке. Значит, на пятом должна быть…"
Тихонов заглянул в свою тетрадь:
- В тридцатую квартиру мне надо. Наверное, пятый этаж… - внутренне замер: "А вдруг ему туда же?" Балашов разглядел, что на парне не железнодорожная, а связистская фуражка. "Большой человек, строитель коммунизма. За свои девяносто рублей, как бобик, бегает целый день по этажам. Наверное, соображает сейчас, у кого бы сшибить на бутылку…" Он отвернулся и нажал кнопку "4 эт.". Когда он вышел, парень несколько раз нажал кнопку, но лифт не трогался. Связист отворил дверь шахты и с грохотом захлопнул ее. Кабина медленно поползла вверх, и Балашов, уже нажимая на пуговицу звонка, услышал, как монтер заорал ему:
- Дверь за собой закрывать надо!..
Балашов даже удивился: "Вот щенок наглый!" И повторил, как было условлено, звонок: три коротких, один длинный.
Дверь отворил Крот, бледный, неряшливо одетый, заросший рыжеватой щетиной. В квартире было накурено, душно.
- Здравствуй, Геночка! Что-то ты сегодня не блещешь импозантностью…
- Здрасьте. А с чего же это мне блистать? Я ведь не в Сочах на пляже. Вы ж мне еще путевку в санаторий металлургов не достали.
- Зачем же это буду делать я? Вот получишь свою долю и достанешь сам. Только мне кажется, что тебе сейчас светиться на золотых пляжах противопоказано. Ты в нынешнем году уже в одном курортном городе побывал.
- Это вы мне как врач говорите?
- Как врач. Социальный. Лечащий язвы общества. По характеру заболевания тебе надо лечиться где-нибудь в средней полосе или за Уралом, в Сибири. Это я тебе по-дружески, ей-богу. Ну, давай…
- Что это вы такую заботу обо мне проявляете? Боюсь, как бы вы мне туда бесплатную путевку не организовали. С казенным проездом в спальном вагоне с решеточками.
- Ну, это у тебя от лукавого…
- Прямо уж от лукавого! Вы человек сильный, умный. Вам может показаться, что мне там будет лучше. Только я ведь тоже не вчера родился. Я так думаю: вы никому заботу о моем здоровье не передоверяйте. Берегите меня пуще глаза. А то, если меня начнет лечить уголовка, придется и вам встать на учет в этот диспансер.
- А ты меня не пугай. Я же ведь не нервный. Ты лучше подумай о спасении души, - криво улыбнулся Балашов.
- Мне о душе думать поздно. Ее теперь не спасешь. Я все больше о своем теле сейчас подумываю. Вот так!
- Ну ладно, хватит языком трясти. Давай открытку.
Крот, не сводя с Балашова глаз, залез во внутренний карман, достал обычную почтовую открытку. Взглянул на нее и с видимым сожалением протянул Хромому. Балашов, не торопясь, стал читать вслух:
- "Здравствуйте. Я снова в Москве. Может быть, заходить к вам". - Засмеялся, взглянул на обратный адрес: "Ул. Козлова, д. 31, кв. 10".
- Вот чук! Улица Козлова! Слушай, Крот, по-моему, в Москве такой улицы нет даже?
- Черт ее знает! Что я вам, избач - все знать?
- Советский человек должен знать и любить родной край.
- Мой родной край Арзамас.
- Ну-у! Земляк Аркадия Гайдара?
- Вы Гайдара не трожьте.
- Это почему еще?
- Потому что, если есть на свете человек, которого я уважаю, то это Аркадий Гайдар.
- Ай да Крот! Вот это номер! Сколько времени тебя знаю, а ты каждый раз открываешься мне новой стороной своего дарования. Я ведь и не предполагал, что ты ценитель героической романтики в литературе… Да и вообще, что ты книги читаешь.
- Вам этого не понять.
- Где уж мне! Я ж ведь лаптем свою сборную соляночку хлебаю. Ты мне объясни только, почему заурядные уголовники всегда сентиментальны?
- Чего мне вам объяснять? Вы и так всех умнее. Давайте лучше о деле поговорим.
- Давай, не возражаю. Побеседуем.
- Вы с ним один будете говорить?
- А ты полагаешь, что без тебя эта экономическая конференция состояться не может?
- Я этого не знаю. Только я бы хотел быть в курсе дела.
- В дипломатических и торговых отношениях есть такое понятие - уровень встречи.
- А вам мой уровень не подходит?
- Мне вполне. Ему вряд ли. Поэтому представителем нашего концерна буду выступать я. А ты сыграешь роль закулисного советника, эксперта, секретаря и даже личной охраны твоего торгпреда.
- Это как?
- А вот как: ты займешь первоначальную свою позицию в этом благословенном шкафу. Пушка при тебе?
- Всегда.
- Очень хорошо. Я посажу его спиной к тебе, чтобы ты его все время видел сквозь щелку. Это такой гусь, что с него всего станется. Возражений нет?
- Хорошо.
- Ну, спасибо за доверие.
- Если он клюнет, вы договоритесь здесь товар передавать?
- И ты еще претендуешь на участие в секретных экономических переговорах! Горе моей седой голове, боль моим старым костям!..
- Да бросьте, Виктор Михалыч. Мне ведь плохо очень, честно-то говоря…
- Ты, Крот, дурачок! Как это ты себе представляешь: он понесет отсюда чемоданы с деталями в руках? А если его участковый у подъезда остановит? Или прикажешь ему их доставить через Мострансагентство?
- Но я хочу быть при передаче…
- Чего? Товара?
- Товара. И денег.
- Ах, тебя волнуют деньги! Такова се ля ви! Судьба товара его не интересует. Его интересуют деньги. До чего же четко у нас разделены функции! Я, как мул, горблю, чтобы этот товар достать, купить, украсть, наконец, сделать, черт побери, а потом его спихнуть Гастролеру. А ты, естественно, озабочен одним - как с меня сорвать деньги!
- Если бы не я, фиг знали бы вы про Гастролера. И старичок бы сейчас в этом кресле сидел вместо вас, если бы не я.
- Вот я и оценил твой труд в третью долю. Поэтому уж не мешай мне довести дело до конца. А насчет денег - придется тебе положиться на мою порядочность.
- Придется…
- Да не трясись ты. Пойми: раз я оставляю тебя здесь, значит, я играю на равных. Так будет и дальше. Встряхнись. И верь - я тебе друг. Только я умнее тебя и старше. Ну, хватит! Время - без пяти. Он обещал быть в десять, а люди они точные. Давай полезай в шкаф…
Десять часов
Балашов положил перед собой часы. Его охватила какая-то внутренняя дрожь, и ему казалось порой, что все внутри звенит от напряжения. Он жадно затянулся табачным дымом - это здорово помогает в ожидании. Ох, какая духота нестерпимая! И нервы, нервы. Сдают? Если бы их можно было подстраивать колками, как струны на скрипке! Чтобы можно было взять их в одном ключе на любую нужную ноту… А-аа, все это колеса…
Крот сидел в шкафу совершенно неслышно. "Вот зверь, - подумал Балашов, - я себе представляю, как он там задыхается. Ничего, ничего, пусть попарится".
Звонок резанул, как теркой по коже. Все. Началось. Хромой встал, посмотрел на себя в зеркало. Волосы в порядке, узел галстука на месте, уголок платка торчит из кармана ровно на два сантиметра. Погасил в прихожей свет - пусть сначала, после улицы, ничего не будет видно. Интересно, как его фамилия? Щелкнул замком:
- Заходите, господин Макс…
На пороге стоял высокий худой человек в сером твидовом пиджаке. Жесткий воротничок полосатой сорочки резал жилы на красной морщинистой шее. Большой хрящеватый кадык прыгнул - вниз, вверх.
- Я хотел видеть Порфирий Коржаев.
- Я готов с вами беседовать от его имени.
- Но меня интересует он сам.
- Я думаю, что беседовать о наших делах, стоя в коридоре, не совсем удобно.
- С вами я не имею ни о чем беседовать.
- Как раз наоборот! Именно со мной вам предстоит впредь иметь все дела.
- Очень интересно. Пожалуйста, я буду заходить, - он вошел в квартиру, внимательно глядя на Балашова. Не вынимая руки из кармана, стараясь не поворачиваться к Балашову спиной, прошел в комнату. На его серой пергаментной коже от жары и напряжения выступили капельки пота. Элегантный пиджак на Гастролере сидел превосходно, и все-таки в его движениях была заметна какая-то механическая угловатость, которая остается у кадровых военных на всю жизнь.
"Прилично по-русски говорит, - подумал Балашов. - Наверное, змей, у нас во время войны научился". Он небрежно развалился на стуле, предложил гостю кресло напротив. Тот, оглядевшись, сел.
Балашов, не вставая с места, протянул руку и достал из серванта бутылку "Двина". Налил себе рюмку коньяку, подвинул бутылку иностранцу.
- Угощайтесь, господин Макс. Этот напиток не уступает "Мартелю".
Иностранец не шевельнулся, процедив:
- Спасибо. Я не желаю - на улице очень жарко.
Балашов пригубил, поставил рюмку на стол.
- Как угодно. Дело в том, что наш общий компаньон - Порфирий Викентьевич Коржаев - умер две недели назад от инфаркта.
Макс молча смотрел на него. Его круглые глаза без ресниц, не моргая, уперлись в лицо Балашова.
- Покойный Коржаев выполнял в нашем деле функции коммерческого директора. Поэтому мы с вами не были даже знакомы… по вполне понятным вам причинам.
Гость, не меняясь в лице, молчал.
- В связи с его неожиданной кончиной мне пришлось взять инициативу в свои руки, чтобы довести дело до конца. Именно поэтому я здесь, и думаю, что весьма печальный факт смерти Коржаева не помешает нам успешно завершить начатое.
Макс не проронил ни слова. Духота становилась невыносимой. Балашов чувствовал, как по шее текут капли пота. Горло пересохло.
- Итак, я к вашим услугам…
И вдруг Гастролер засмеялся. Тихо, спокойно, одними губами, обнажив два ряда фарфоровых вставных зубов. Его взгляд по-прежнему неотступно был привязан к какой-то точке на лбу Балашова, и от этого смеха Хромой вдруг почувствовал на влажной горячей спине холодок.
Макс наклонился к нему и спросил своим невыразительным, безразличным голосом:
- Вы должен быть близкий человек Коржаеву?
- Да, конечно. Мы же вместе вели дело, были лично дружны.
- Вы, наверно, располагаете муниципальный бланк-документ про смерть вашего друга?
Балашов на мгновение потерял голос, но быстро взял себя в руки:
- Нет, мне он был ни к чему. Но у меня есть более ценные свидетельства - его записки, по которым он брал у меня товар для вас, - Балашов достал из портмоне сколотые скрепкой бумажечки и протянул их Гастролеру. Не дотрагиваясь рукой, Макс кинул на них быстрый взгляд и встал:
- Я буду скорбеть о смерти такой хороший человек. Однако здесь есть ошибка. Я не тот, про который вы думаете. Это есть ошибка. Я должен покланяться, - и снова тихо засмеялся.
- Откланяться, - механически поправил его Балашов, почти в истерике думая: "Провал, провал! Не поверил, гад!"
- Прошу меня простить - откланяться, - повторил Макс и направился к дверям.
Нет, Балашов так легко не сдается!