- Ну да! Я по себе знаю эту паскудную погоду. Весь мокрый - как подует, так насморк готов. Как в аптеке.
- Ничего, дядя Коля. Я здоров как бык.
Сзади зашевелился тщедушный Быков:
- Вот уж мне-то не повезло с фамилией. Прямо насмешка какая-то! При моей фамилии такую сложению щуплую иметь?
- Сложение, Быков, пустяки, - сказал Шарапов. - Ты духом силен, наверное.
- "Отличника милиции" имею, - гордо отозвался Быков.
- А ты еще про сложение толкуешь, - засмеялся Тихонов.
Машины выехали на площадь. В прожекторах холодно сияла кривая титановая игла - обелиск космонавтов.
- Из титана весь. Самый прочный и тугоплавкий металл в мире, - показал на него Быков.
Шарапов чиркнул спичкой, задымил папиросой.
- На, Стас, закури.
- Спасибо. Еще не научился.
Шарапов затянулся, помолчал, потом сказал:
- Я бы с ней поменялся на сегодня этими достоинствами…
- С кем? - не понял Быков.
- С иглой, - ответил Стас за Шарапова.
Звонили в дверь долго. Ни звука.
- Что же, нет его дома? - удивился Быков. - Он сменился с дежурства только, сказал, что спать идет. Может, спит так крепко?
Позвонили еще раз. Открылась дверь соседней квартиры, вышла толстая немолодая женщина с дюжиной бигуди под капроновой косынкой.
- Чего трезвоните? Нет их никого дома.
- А Саша не заходил сегодня? - шагнул вперед Шарапов.
- Заходил. Взял из холодильника продукты и поехал к теще. Ко мне заглядывал перед уходом, деньги оставил - за квартиру уплатить.
- А вы не знаете случайно, где теща живет?
- А кто вы такие будете? - В этот момент она увидела Быкова в форме, незаметного за широкими плечами Шарапова. - С работы, наверное?
- Да. Он очень срочно нужен, - сказал с нажимом Тихонов.
- Срочно! А у вас "несрочно" бывает? - сварливо сказала соседка. - Какая-то бесова работа - ни днем ни ночью покоя нет. Все добрые люди спят, а Сашке чуть не через день: "Вставай, срочно!"
- Его для того и поднимают среди ночи, чтобы все добрые люди спать могли, - улыбнулся Тихонов.
- Да куда вы на ночь глядя тещу его поедете искать?
- Некогда нам утра ждать. Вы же сами говорите, что у нас в милиции всегда срочно, - подлизнулся Шарапов.
- Не знаю я, где его теща живет. Точно не знаю. Только помню, что Сашка как-то говорил, будто его теща в одном доме с моей дочерью живет.
- А как зовут его тещу?
- Не знаю. Жену Галей зовут.
- А вашу дочку?
- Ксения Романовна. В Марьиной роще они живут, в Шестом проезде, дом восемь, квартира пятнадцать.
- Спасибо большое…
Садясь в машину, Тихонов задумчиво пробормотал:
- Идет время, идет. Как бы Крот не надумал двинуться куда-нибудь…
- Вокзалы, аэропорты и автостанции заблокированы.
- Так. Ты, Быков, поедешь с нами. Ты у нас, - кивнул на его форму, - самый представительный сейчас…
Оперативные "Волги" неслись в Марьину рощу.
Нажимая кнопку звонка, Шарапов молча показал Тихонову на часы - без десяти одиннадцать.
- Кто?
- Откройте, пожалуйста. Из милиции.
В освещенном дверном проеме стоял молодой человек в пижаме, с рейсшиной в руке. Другой рукой он поправил очки.
- Проходите. Чем, простите, обязан?
- Прежде всего просим прощения за беспокойство. Мы нуждаемся в помощи вашей супруги.
В прихожую вышла женщина в коротком красивом халате.
- Ксения Романовна?
- Да. В чем дело?
- Здравствуйте. Нас адресовала сюда ваша мама. Она живет рядом с нашим сотрудником, который находится сейчас в этом доме у своей тещи. Не знаете ли вы ее - дочку зовут Галя? - спросил Тихонов.
- Мне кажется, что это Галя Степанова. Она в третьем подъезде живет, на четвертом или на пятом этаже.
- Большое спасибо. И еще раз извините.
- Ничего, ничего… Да, квартира их на площадке слева…
Когда шли вдоль длинного, как пассажирский пароход, дома, Шарапов сказал:
- Чувствуешь, ветерок подул?
- Ветерок! Ты посмотри на небо лучше, какие тучи идут. Гроза будет. Самое время для Крота сейчас рвануть отсюда…
Вошли в подъезд. Тихонов подергал замок на лифте.
- Вот скажи мне, какой это идиот придумал лифты на ночь запирать?
- Позвони в гортехнадзор. Наверное, надо так.
- Кому надо?
- Откуда я знаю? Наверное, чтоб детишки одни не катались.
- Какие детишки? Ночью?
- Слушай, придумай мне вопросы полегче. Я и так от этой духоты погибаю. Рубаху хоть выкручивай.
На четвертом этаже позвонили.
- Сашу Савельева можно видеть?
- Здесь нет никакого Саши, - сердито ответили через дверь.
Позвонили на пятом. Кто-то прошлепал по полу босиком, щелкнул замок. Перед нами стоял заспанный рыжий парень в трусах.
- Вот он! - облегченно выдохнул Быков.
- Здравствуй, Савельев. Ну и зарылся ты, я тебе скажу, - протянул руку Шарапов.
- Здравствуйте, товарищ майор. Раньше морячки говорили: "Если хочешь спать в уюте, спи всегда в чужой каюте". Заходите пока на кухню, а то мои нестроевые улеглись уже…
Тихонов пустил из крана воду, долго ждал, пока сольется. Поискал глазами стакан, но на столике было так же чисто и пусто, как во всей кухне. Нагнулся и долго пил прямо из крана тепловатую воду, а жажда все равно не проходила. В груди притаилась боль, и Тихонов подумал: "Ладно, пустяки. Завтра отосплюсь, и все пройдет. Устал здорово".
Савельев вошел в кухню, светя красными кудрями, как нимбом. Он был уже в брюках и рубашке.
- Что, сам сообразил? - усмехнулся Шарапов.
- Не в гости же вы пришли, - хмуро ответил Савельев.
- Понятно, не в гости. В гости мы бы к тебе пораньше заглянули, - и без всякого перехода спросил: - Ты Крота помнишь, по сводке? Костюка Геннадия?
- Да-а. Припоминаю… А что?
- А то, что он на твоей территории окопался.
Бледное лицо Савельева скривилось:
- Вот чума!
- Эмоции придержи. Давай подумаем, где он может жить на Мавринской улице. Дом старый, без ванны.
- Сейчас, - Савельев вышел из кухни и вернулся минуту спустя с двумя стульями. - Садитесь, товарищ, - сказал он Тихонову, жадно вдыхавшему воздух из окна.
- Это Тихонов, из управления БХСС. Они, собственно, на Крота и вышли, - представил Шарапов. Сели к столу.
- Мавринская улица - пограничная полоса массовой застройки, - сказал Савельев. - Вся левая сторона - новые дома. Старые дома - только справа. Есть на правой стороне и новые. Старых домов у меня там… подождите, подождите… семь. Номера четвертый, шестой, десятый, четырнадцатый, шестнадцатый, двадцатый и двадцать восьмой. Так. Все они относятся к ЖЭКу номер восемь. Если хотите, давайте поедем сейчас к Берковской, она нам здорово может помочь.
- Кто это?
- Берковская? Ну, эта дама - целая эпоха Останкина-Владыкина. Она здесь всю жизнь прожила и лет двадцать работает в ЖЭКе. В новые дома много народу сейчас вселилось, за эти я вам не ручаюсь, а в старых домах она всех людей до единого знает.
- Давай собирайся, поедем.
- Голому собираться - только подпоясаться. Пошли. Подождите только - своим скажу.
Оперативники вышли, дробно забарабанили каблуками по лестнице. Внизу их догнал расстроенный Савельев:
- Жена к черту послала. "Житья, - говорит, - нет с тобой никакого".
- Это она зря. Можно сказать, и без ее пожеланий туда направляемся, - бросил Тихонов.
Шарапов захлопнул дверцу "Волги", весело сказал Савельеву:
- Это, милый, пустяки. У тебя стажа еще маловато. От меня жена два раза уходила. Ничего! Возвращаются. Поехали!..
Дверь открыла девочка с длинненьким тонким носиком, с грустными черными глазами:
- А мамы нет дома…
- Где же Анна Марковна, Женечка? - спросил Савельев.
- Она с тетей Зиной в кино пошла.
- Тьфу, напасть какая, - разозлился Тихонов.
Савельев только вступил в игру, у него сил было больше.
- А в какое кино?
- В парк Дзержинского.
- Женечка, не знаешь, на какой сеанс?
- На девять часов.
- Странно, - взглянул на часы Шарапов, - если на девять, то она уже должна быть дома.
- Не знаю, - пожала девочка худенькими плечиками.
- А может быть, там две серии? Ты не заметил, когда проезжали, что идет? - спросил Тихонов у Шарапова.
- Нет.
- Давайте так: оставим здесь Быкова. Как придет Анна Марковна, пусть они вместе идут в отделение. А мы поедем к кинотеатру, может быть, картина действительно в две серии, - тогда сразу ее перехватим, - предложил Савельев.
- Дело, - одобрил Шарапов.
- Сколько же мне сидеть здесь? - взмолился Быков.
- Часок посиди. Пока, - махнул рукой Савельев.
Машины, шипя, рванулись к Останкинскому валу.
- Ну и вечерок, накатаемся досыта, - хмыкнул Тихонов.
- За это имеешь тридцать суток отпуска, - подмигнул Шарапов.
- Боюсь, что он мне понадобится прямо завтра.
- То-то, будешь знать нашу МУРовскую работу, - съехидничал Шарапов.
- Конечно, работа, мол, только у вас. У нас - курорт… Паланга…
Машины развернулись и встали около входа в парк. Савельев уверенно шел по сумрачным аллеям к кинотеатру. Когда перед ними вырос огромный плакат "Безумный, безумный, безумный мир", Тихонов облегченно вздохнул. Сквозь тонкие дощатые стены летнего кинотеатра доносились выстрелы, грохот, вопли, хохот зрителей.
- Объявляется перекур. А ты, Савельев, пойди разведай, как там и что.
Уселись на скамейку. Шарапов глубоко, со вкусом затягивался папиросой. Внезапно сильной тяжелой волной подул ветер. Дружно зашелестели листья над головой. Тихонов поглядел вверх: в небе вспыхивали и быстро гасли отсветы молний. Он вытер платком пот со щек, шеи, лба и подумал: "Как было бы хорошо, если б стреляли только в кино!"
Спросил:
- Как ты думаешь, Владимир Иваныч, мир действительно безумный?
- Не-а, мир разумен. И добр. Нужно только уничтожить все, что плодит зло.
- Ничего себе, простенькая работенка!
- Была бы простенькая, не держали бы таких орлов, как мы с тобой, - засмеялся Шарапов.
Вынырнул из темноты Савельев. Рядом с ним шла женщина.
- Ты посмотри! - ахнул Тихонов. - Он вроде ее из кино выудил!
- Здравствуйте, ребята, - просто, как со старыми знакомыми, поздоровалась женщина. В руках у нее была пачка вафель. - Сейчас мы с Савельевым подумаем, в каком доме это может быть, а вы пока погрызите, - протянула она оперативникам вафли.
- Спасибо, - растерялся Шарапов.
Анна Марковна о чем-то спорила с Савельевым, тот не соглашался, она напористо предлагала какие-то варианты. Потом Савельев сказал:
- Анна Марковна уверена, что снимать комнату он может только у старухи Ларионихи. В других местах везде отпадает: или жить негде, или просто не сдают…
Вновь ударил сильный порыв ветра. Он сорвал с какого-то динамика мелодичный звон, принес его сюда, напомнил: бьют куранты. Полночь. Начинается новый день. А Крот в это время…
Полночь
Шадрин, стоя у открытого окна, прислушивался.
- Слышишь? - повернулся он к своему заместителю Кольцову.
Кольцов подошел к окну. Бам-м… - разносилось в теплой тишине летней ночи.
- Куранты бьют, - задумчиво сказал Кольцов. - Полночь. Давай еще раз посмотрим план…
Затихла музыка в "Эрмитаже", разошлись, поглядывая на грозовые тучи, последние посетители кинотеатра, шум откатился куда-то в глубь домов и переулков. Тихо. Изредка лишь на своей "Волге" прошелестит по улице бодрствующий таксист.
Тихо и в большом здании на Петровке. Погасли бесчисленные окна на фасаде. На стене матово поблескивает белая табличка с цифрами "38". По тротуару, вдоль узорной решетчатой ограды прохаживается постовой милиционер.
А со стороны переулка ярко светятся большие зеркальные окна помещения дежурного по городу. Здесь не спят. Виден свет и в двух окнах углового кабинета на пятом этаже. Здесь ждут важных новостей.
Над шахматной доской склонился Приходько. Он играет с молодым инспектором УБХСС Толмачевым. Болельщики - сотрудники МУРа Ульянов и Воронович - внимательно следят за игрой и наперебой дают советы Приходько. Его шахматные порядки изрядно потрепаны. Впрочем, он не слишком этим огорчается, благосклонно выслушивает противоречивые советы болельщиков и охотно следует им в порядке поступления. К добру это не приводит: Толмачев собирает своих коней вблизи вражеского короля, плотно запертого собственными пешками. Он делает еще один ход, флегматично произносит:
- Предлагаю сдаться.
- Обойдешься. Это с твоей стороны некорректно. Мы еще повозимся, - собирается сражаться до последнего Приходько.
- Ну-ну…
Сергей, наморщив лоб, напряженно всматривается в позицию.
Неожиданно Ульянов говорит:
- Недолго мучилась старушка в злодея опытных руках…
- "Матильдой" звали, - довольно ухмыляется Толмачев.
Приходько, наконец, обнаруживает, что последним ходом коня Толмачев поставил ему "матильду".
- Конечно, - оправдывается Сергей, - когда все тут бормочут в уши всякое разнообразное… Давай следующую!
- А уговор?
Приходько кряхтит, морщится, закуривает. Остальные молча, с интересом смотрят на него. Понимая, что здесь уж не отвертишься - уговор дороже денег! - Сергей выходит на середину кабинета, становится в позу оратора и лихо декламирует:
- Я жалкое шахматное ничтожество! Мне бы в бабки играть да с мальчишками по улицам гонять собак, а не садиться с мастерами за шахматы!
Громкий хохот покрывает последние слова неудачливого гроссмейстера. Оторвавшись от коричневой папки уголовного дела, Шадрин и Кольцов завистливо смотрят на ребят.
- Оружие, технику проверили, орлы? - спрашивает, улыбаясь, Кольцов. - Курево, бутерброды запасли?
- Не извольте беспокоиться, товарищ майор, - отвечает за всех удобно устроившийся Толмачев. - Укомплектованы, как маршевая рота. Лично проверял.
Партнеры начинают расставлять шахматы снова. Однако эту партию Приходько не суждено проиграть…
Зазвонил телефон, Шадрин поднял руку, и все разом смолкли.
- Шадрин. Да-да, слушаю, Стас. Нашли? Ты думаешь, он там? А кто эта Берковская? Понятно. Шарапов согласен? Так. Хорошо, хорошо, сделаю. Проводника с собакой вышлю. Ладно, ладно, у нас все нормально, Связь имеем. Ну давай, Стасик, желаю удачи. Слушай… Ты ведь у нас большой гусар, смотри, Стас, не лезь напролом. Ну ладно, не буду… Давай, Стасик, счастливо… Ждем тебя!..
Брякнула трубка на рычаге.
- Стас с Шараповым пошли брать Крота. У этого негодяя есть "вальтер", и неизвестно, сколько у него патронов.
Приходько сдвинул доску в сторону. На пол упала пешка. Сергей сухо хрустнул пальцами…
Час ночи
В наступившей тишине ветер хлестнул с неожиданной силой. Стукнула рама.
- Прикрой, - сказал Балашов.
Джага встал, кряхтя и тяжело посапывая, подошел к окну.
- Гроза будет, Виктор Михалыч…
- Это хорошо. А еще лучше, если бы она утром зарядила, да надолго.
- Уж чего хорошего, - вздохнул Джага.
- Ты что, грозы боишься?
- Да не боюсь, а как-то не по себе: дьявольская это сила.
- Ты, может быть, в бога веришь?
- Как вам сказать: верить не верю, а с почтением отношусь…
- Это почему?
- А вдруг он есть, бог? Или что-нибудь в этом роде? А потом спросится за все, а?
- Хм, коммерческий подходец у тебя ко всевышнему!
- А как же? Обратно ж, в нашем деле удача все решает…
- Тоже мне джентльмен удачи! - зло засмеялся Балашов.
- Не. Я не жентельмен. Я человек простой, но свое разумение имею.
- Какое же это у тебя разумение?
- Я так полагаю: когда господь бог, если он есть, делил человеческий фарт, то нарезал он его ломтями, как пирог. А народу много, и все свой кусок отхватить хотят. У кого, значит, голова вострее, а локти крепче, те первыми к пирогу и протолкались. Посочней ломти, с начинкой разобрали. А те, кто головой тупее да хребтом слабее, при корках и крошках остались.
- Ты эту библейскую политэкономию сам придумал?
- От батяни слышал.
- Твой батяня, видать, крупный мыслитель был. Кулак, наверное?
- Почему ж кулак? - обиделся Джага. - Не кулак. А хозяин справный был. Разорили. Дочиста разорили, босяки. Когда погнали лошадей на колхозный двор, думал, батяня кончится - почернел аж.
- А где ж была твоя вострая голова тогда да крепкие локти?
- Ну-у! Они ж миром всем грабили. Обчеством, погибели на них нет!
- Подался бы в банду…
- Не. Вот батяня подался тогда. Через месяц притащили, перед сельсоветом бросили - дырка от уха до уха.
- А ты?
- А чего я? Я жить хочу…
- Значит, созидаешь общество, против которого шел твой батяня?
- Я им насозидал, как же! Дня не работал на месте, где украсть нельзя…
- Так ты ж полжизни в тюрьмах провел!
- Это факт. Не любят, они, когда мы того… Да уж тут ничего не сделаешь. Сила солому ломит. Потому и вас нашел…
- А я тебе Христос Спаситель?
- Не. У вас голова острая, а у меня локти крепкие.
- А если на Петровке найдется голова повострее да локти покрепче?
- Риск - благородное дело. И опять же - кто смел, тот и съел.
- Ты у меня прямо сказитель народный… - сказал Балашов. Подумал: "Нет, не должно быть головы вострее. Все продумано до секунды, до детальки мельчайшей. Этот кретин по-своему прав: их сила в том, что все они - миром. Никогда бы им не сыграть со мной один на один. Но они все вместе. А я один. Совсем один. И некому даже рассказать, похвастаться, как один человек обыграл огромную машину. Интересно, Джага догадывается, что я замыслил? Вряд ли. Об этом знают еще два человека на свете - Макс и Крот. За Макса можно быть спокойным. А вот Крот? С Кротом надо как-то разобраться… Ах, если бы только завтра все удалось! Должно, должно, должно удаться! Крот свое дело сделал, и его необходимо убрать. Его не должно быть теперь. Опасен, знает очень много. И в милиции сильно засвечен. Даже если потом найдут его почтенный прах, вряд ли директор Новодевичьего кладбища станет искать ему участок. Беглый вор - решат, что с уголовниками-подельщиками не рассчитался… Кому он нужен - искать концы? Вычеркнут из розыска и спасибо скажут. Значит, решено.
Теперь с Джагой. Завтра, тьфу-тьфу, не сглазить, возвращаюсь с операции, даю куш в зубы - и пошел к чертовой матери! С семи часов тридцати минут он из фирмы уволен. Раз и навсегда. Он пьяница и рвань. Обязательно сгорит на каком-нибудь деле. Это он тут такой философ-молодец, а на Петровке ему язык живо развяжут. Поэтому больше с ним - ни-ни-ни. Если не будет Крота, Джага - единственный свидетель. Допустим, засыплется на чем-то и его зубры с Петровки "расколют". А дальше что? Доказательства? Никаких. И все тут. На одном показании дело в суд не пошлешь. Надо позаботиться, чтобы к завтрашнему вечеру в доме винтика, стрелочки не осталось. И вообще, пора кончать с часовой деятельностью. Время уже поработало на меня неплохо…"
Джага спал в кресле, свистя носом. Толстая нижняя губа отвисла, на подбородке показалась струйка слюны.