- Уступи хоть раз. Позвони сегодня. Чем скорее, тем лучше. И не бойся, что все сорвется. Этот кадровик из областного управления - его друг детства. Они чуть ли не каждый день перезваниваются. Неужели ему трудно перевести тебя в областной центр. Там хоть большой город, Пашенька. Не могу я больше здесь. Я музыкант, профессионал, а превратилась в обыкновенную учительницу пения… И работа там интересней, и оклад выше. Неловко уже, пойми, все время от дядя Лени подарки принимать. Мы и сами заработать можем. А то гарнитур он нам купил, дубленку и сапожки мне купил. И к тому же, - Лена осторожно, ласкающе положила ладонь на свой живот, замерла на мгновение, будто прислушивалась к чему-то, потом, прищурившись, посмотрела на мужа и хвастливо, как пятилетний малыш, который гордится игрушкой и хочет о ней всем рассказать, произнесла: - Через семь, нет, шесть с половиной месяцев нас будет уже трое. Ты что, забыл?
Нет, конечно же, он не забыл, как можно такое забыть, он так хотел этого, так нетерпеливо ждал. Мохов взял двумя руками ладошку жены, приложил ее к своей щеке, потерся легонько. Лена с покровительственной материнской улыбкой смотрела на него сверху вниз.
- И родиться он должен там, - добавила она, - а не в этой… а не в этой большой деревне. Не откладывай, Паша, звони. Пожалуйста.
- Поздно уже, неудобно, - цеплялся Мохов за последнюю возможность.
- Удобно, - сказала Лена. - Он поздно ложится спать. И вообще мы можем звонить ему хоть ночью, хоть утром, когда угодно. Между мной и им, - она поправилась, - между нами и им нет понятий удобно - неудобно.
Родители у Лены умерли почти в один год, когда ей было пятнадцать. Осталась она сиротой и попала бы в детский дом, если бы не брат отца Леонид Владимирович. К тому времени он был разведен, жил один. Детей не имел - из-за этого, собственно, и развелся с женой - и взял Лену к себе. Вырастил ее, нежно, бережно, и отца ей заменил и мать. По его совету она в музыкальное училище пошла, очень он хотел, мечтал просто, чтобы Лена музыкантом стала, с его благословения за Мохова замуж вышла.
Мохов потянулся за сигаретами, поковырялся в пачке, сунул сигарету в рот. Лена поднесла ему зажженную спичку, потом поднялась, принесла из кухни телефон, поставила его на стол перед мужем, опять улыбнулась, чуть склонив голову набок. Она поняла, что добилась своего.
Он поднял трубку, хотел перехватить поудобней, но она выскользнула, как живая, брякнулась на стол, скатилась, повисла на пружинистом проводе, покачиваясь. Мохов скривил губы, усмехнулся, дернув подбородком.
- Медведь, - проворчала Лена, отставив телефон подальше от края стола. - Я сама наберу.
Услышав гудок, она быстро сунула трубку Мохову.
- Слушаю вас, - медленно, тягуче пророкотала трубка бархатным вкрадчивым баритоном.
Мохов поздоровался, справился о здоровье, отметил машинально, что говорит сейчас иначе, чем обычно, - не скоро и отрывисто, как привык, а подбирая слова, настороженно.
Полный, даже чересчур полный широколицый дядя Леня сидит сейчас, наверно, в своем любимом, обитом красным финским бархатом кресле и мелкими обжигающими глотками попивает крепкий, почти черный чай с двумя непременными кусочками лимона, и мясистое, всегда чуть ироничное, а изредка простецкое - когда терял вдруг контроль над собой на секунду - лицо его выражает беспечное удовольствие. Глаза полуприкрыты. Негромко мурлычет в углу телевизор… А может быть, он не один и рядом на просторном роскошном диване, по-девчоночьи поджав под себя ноги, уютно устроилась с вязаньем его подруга, невеста, как он называет ее, Светлана Григорьевна, не то чтобы красивая и примечательная, но очень милая, жизнерадостная.
Отчетливо, как наяву, видел Мохов сейчас эту картину. Вот дядя Леня сделал очередной глоток, продолжал после паузы:
- Молодец, что позвонил, будто почуял, что сейчас именно звонить надо, чтобы спать спокойно, без тревог и забот. Потому что тогда человек полно и крепко спит, когда на душе у него запевно. Верно, дружок? Ну радуйся, радуйся. Беседовал я тут сегодня с одним товарищем из областного управления, как ты и просил. Очень я хочу, чтобы у Леночки все хорошо было, чтобы жила как полагается, как у людей, чтоб все у нее было. Одна она у меня, я уже говорил тебе, что нет у меня на свете людей более близких, перед кем исповедаться можно, голову на колени положить, поплакаться, на судьбу-изменницу пожаловаться. Понимаешь, к чему клоню? Нет? А к тому, что любит она тебя. А раз так, значит, хорошо ей станет, когда у тебя все будет путем. Вот потому-то и унижаюсь я, прошу, телефоны обрываю. Ты парень-то неплохой, неглупый, я это вижу, знаю, одним словом, нравишься ты мне, иначе бы запретил Леночке за тебя замуж выходить… Так что, думаю, через недельку на переговоры в любимый свой город поедешь.
- Спасибо, - суховато поблагодарил Мохов и, увидев, как Лена стучит себя кулачком по лбу, мол, вежливей благодари, повторил мягче: - Большое спасибо.
Повесив трубку, Мохов отругал себя за столь сдержанное "спасибо", хотя чувствовал, что в нынешнем состоянии трудно ему было иначе. Но все же полюбезней мог, повеселей. Человек ведь искренне ему добра желает, не просто желает, действием свои слова подтверждает. Хотел бы Мохов, конечно, работать в области, там и размах и работа поинтересней. Оттуда можно и в академию поступить, а то засиделся он, конечно, здесь, и в городке этом засиделся, и на должности своей. Многие его однокурсники по Высшей омской школе милиции уже в областных и краевых аппаратах работают, в начальниках ходят.
Повесив трубку, некоторое время молча смотрел на улыбающуюся, довольную Лену, потом попросил чаю и, когда жена вышла, открыл стол, вытащил фотокопию, прочел ее в который раз и, болезненно дернув щекой, разорвал в клочья.
Нет, не будет он о своих догадках руководству докладывать. Не имеет дядя Леня к этому делу никакого отношения. Не может иметь. Он уверен в этом. А то, что записка и поздравительная открытка на одной и той же машинке отпечатаны, так совпадение это, самое обычное совпадение. А обидеть человека незаслуженными подозрениями не так уж сложно, только как Мохов потом, когда все прояснится, ему, человеку этому, да и Лене в глаза смотреть сможет?
Лето в этом году выдалось неожиданно жарким и сухим, и даже частые, короткие ливни, такие, как вчерашний, например, облегчения не приносили. В мгновение ока неутомимое солнце яростно истребляло влагу. Люди с непривычки изнывали от духоты, днем на улицу старались не выходить, спасаясь от обжигающего воздуха в продуваемых вентиляторами помещениях.
Мохов купил в киоске газеты. Киоскер - одноногий инвалид, с подвижным, красноватым лицом, похожим на скоморошьего носатого и ротастого Петрушку, приподнял мятую, мокрую от пота панаму, приветствуя Мохова.
- Сегодня к вечеру, пишут, похолодает. И дождь пойдет, - полушепотом, будто сообщая великую тайну, заметил он. - Молю бога, чтобы наши уважаемые синоптики не ошиблись. У моей сестры вчера был гипертонический криз. Вы представляете?
Мохов сочувственно кивнул, со звоном бросил медяшки на щербатую тарелочку и двинулся дальше.
Райотдел внутренних дел занимал современное типовое трехэтажное здание вблизи застроенного низкими деревянными домами центра. Еще два года назад сотрудники уголовного розыска, ОБХСС и следствия очень обрадовались этому просторному строению. Почти у каждого из них был отдельный кабинет. Но потом в райотдел поселили патрульно-постовую службу и ГАИ; трухлявый двухэтажный особнячок, который они занимали раньше, снесли. И инспектора теперь сидели по двое, а то и по трое в одном кабинете.
На пятиминутке начальник уголовного розыска попросил Мохова договориться с сотрудниками ОБХСС о проверке меховых складов. Надо было исключить наличие непроштампованных шкурок, и хищения, потому что начальник склонялся к версии браконьерства. То есть кто-то в тайге, - а она вот, совсем рядом, подпирает город со всех сторон, - может, тот же Куксов или его дружки били зверя, выделывали шкурки и сбывали их через Росницкую. Она, по имеющимся оперативным данным, не первый год занималась скупкой краденого. Несколько раз ее задерживали сотрудники розыска, но доказать скупку заведомо краденых вещей не смогли.
Раскрасневшийся, пышущий жаром, как после обильного чаепития, Пикалов явился минут через двадцать после окончания пятиминутки. Он долго обтирал рукавами белой рубашки потное лоснящееся лицо и, словно оправдываясь перед Моховым за свое бескультурье, пробормотал отдуваясь:
- Ей-богу, Паша, три платка с собой взял, а теперь их хоть выжимай.
Мохов посочувствовал:
- К вечеру, говорят, дождь будет.
Пикалов театрально воздел руки к небу и протянул:
- Дай силы дожить.
Потом пощупал пальцами лоб, щеки - они были сухими; сел за стол, стоявший впритык к моховскому, подставил лицо под вентилятор и, блаженно щурясь, проговорил:
- Я нашел Бордачева.
Мохов встрепенулся. Грабителя Бордачева они искали уже пятый месяц.
- Послезавтра буду знать адрес, где он ночует, - добавил Пикалов.
- Потянуло все же в родные места, - усмехнулся Мохов. Его сухощавое лицо приняло недоброе выражение.
В дверь тихо постучали. Мохов не успел ответить, как дверь уже открылась и на пороге появился слесарь, которого Мохов называл Сивый. Был он в драном тертом пиджаке, из отвислого кармана которого торчала скомканная кепка, на бедрах его обвисали непомерно длинные и широкие, мятые, заляпанные жирными пятнами брюки. Так и не вымытые со вчерашнего дня волосы торчали в разные стороны.
- Оставь нас, - попросил Мохов.
- Понял, - ответил Пикалов и поспешно вышел.
Мохов показал Сивому на стул. Тот скромно сел на самый край и застенчиво потупил обведенные темными кругами глаза - последствия выпивок или бессонных ночей?
- Не юродствуй, - поморщился Мохов. - Мы не первый год друг друга знаем, Юрков.
Юрков усмехнулся, глубже сел на стул, закинул ногу на ногу.
- Да это я так, по привычке, - усмешка опять тронула его губы.
- Послушай, Си… Юрков, скажи откровенно, - спросил Мохов, с интересом разглядывая этого смешного худосочного мужичонку. - Ты сейчас хорошо живешь?
- Разговор по душам, начальник? - осклабился Юрков.
- Я же сказал, не юродствуй, - повторил Мохов устало.
Ухмылка исчезла с лица Юркова, он пригладил волосы.
- Если честно, - сказал он после некоторой паузы, - никто не бывает доволен своей жизнью. Каждому побольше кусок хапнуть хочется. Разве не так?
Мохов промолчал. В пальцах его, едва слышно похрустывая сухим табаком, кувыркалась сигарета.
- Ну, что я, - Юрков изящно откинул тонкую крепкую ладонь с длинными худыми пальцами. Несмотря на дурацкий внешний вид, среди дружков он, наверное, слыл аристократом. - Конечно, сейчас мне, несомненно, лучше, чем было тогда, - он небрежно махнул куда-то за спину. - Несомненно. Я живу открыто, людей не сторонюсь. Риску, правда, маловато, пресно живу, не то что раньше бывало. Но зато в завтрашнем куске хлеба уверен, а это важнее всего, верно?
Мохов удивленно мотнул головой - как грамотно излагает.
- Ты у Росницкой часто бывал? - спросил он.
- Раз или два, когда она слесаря вызывала, она же на моем участке живет.
- К ней ходил кто-нибудь?
- Из хахалей, что ли? - уточнил Юрков.
Мохов кивнул поморщившись.
- Ходил, ходил, а как же, она девка знатная, - Юрков расслабился. Он был рад, что может ответить Мохову. - Водила один у нее был. Красивый малый. Еще один старый хрен за ней увивался, не так чтобы старый, лицо я его не видел, а по походке судя, по движениям, лет пятьдесят, толстый такой. В дом я его, правда, ни разу входящим не заприметил. А вот как он записочки в почтовый ящик бросал, это я углядел.
Мохов провел по щекам. Они горели. "Это от жары", - автоматически подумал он и тут же понял, что обманывает себя, старательно правду утаивает. И не от жары вовсе его лицо вспыхнуло… Только зачем правду-то утаивать? Не такая она уж и страшная. Допустим, это он записки бросал. И что? Ни о чем этот факт не говорит. Другое дело, что знать о нем никому не надо, раззвонят.
- Опиши его, - попросил он.
Юрков нарисовал в воздухе руками шар, затем еще один пониже.
- Толстый такой. Лица, как я говорил, не видел. - Юрков задумался. - Весной это было. В пальто он был и в кепке черной, если не ошибаюсь, да, в черной. Я помню, что где-то уже видел этого типа…
- Спасибо, - поблагодарил Мохов, не дослушав Юркова до конца. - Сам понимаешь, что разговор этот между нами.
Юрков пожал плечами. Это, вероятно, был его любимый жест. "Болтун он, - подумал Мохов, - не удержится ведь".
- А почему, начальник, протокол не пишете? - неожиданно осведомился Сивый.
У Мохова дрогнули брови - ну вот, начинается.
- Раньше, помню, все какие-то бумажки мне подписывать давали, а теперь так, вроде как дружки-приятели побеседовали.
Мохову даже показалось, что хитрый Юрков обо всем догадался. Но тут же отбросил эту мысль. Слишком нелепо. Так можно и свихнуться.
- Понадобится бумажки подписывать, вызову, - холодно ответил Павел. - Иди.
Неопределенно фыркнув, мол, дело ваше, мы люди маленькие, Юрков, покряхтывая, неспешно поднялся, аккуратно придвинул стул, на котором сидел, к моховскому столу и засеменил к двери, на ходу вынимая мятую кепку из кармана. У порога остановился. Помешкав немного, обернулся, левой рукой вновь запихал кепку в карман и только тогда поднял глаза.
- Что еще? - недовольно спросил Мохов и опять почувствовал, ему стало не по себе, неудобство почувствовал, даже едва заметно заерзал на стуле - слишком изучающим, слишком пристальным был взгляд у Юркова. На Мохова смотрели умные, внимательные, совсем не его, не Юркова, глаза.
- Непонятно, - пробормотал слесарь, - непонятно…
Потом вздохнул он, вяло махнул рукой и взялся за ручку двери.
- Погоди, - остановил его Мохов и, подобравшись весь, спросил быстро: - Что непонятно?
- Да это я так, - нехотя отозвался слесарь, - думаю вслух.
- Разговор тебе наш непонятен? - осторожно подсказал Мохов. - Да?
Юрков коротко усмехнулся.
- Жизнь мне моя непонятна, разговор непонятен, все непонятно, - торопливо проговорил слесарь и, решительно толкнув дверь, вышел.
После ухода Юркова Павел встал, несколько раз прошелся по кабинету, включил трансляцию - передавали симфоническую музыку, - выключил приемник, приоткрыл дверь, выглянул в коридор - он был пуст, - закрыл дверь на ключ, снял телефонную трубку, набрал номер.
- Аркадий Вениаминович, - вполголоса проговорил он. - Это Мохов, добрый день. Все движете вперед коммунальное хозяйство? Рад за вас, вы, как всегда, настроены оптимистично. Как там у вас Юрков? Нормально? И жалоб нет? Что? Два раза на вызовы не явился? Плохо. Плохо воспитываете, говорю. Почему спрашиваю? Да так, интересуюсь просто. Надо бы его работой загрузить. Работа для таких, как он, лучший доктор. Пусть вкалывает до седьмого пота. Не останется времени на другие дела. В командировку послать можно или еще чего там придумать. Поборами с жильцов не занимается? Трояки не сшибает? Нет сигналов? И то хорошо. Так что загрузите его, загрузите.
Мохов бросил трубку и долго неотрывно смотрел на нее. Засомневался вдруг, что опять не то что-то сделал. А впрочем, нет, все верно. Корить ему себя не за что. Поработать сверх меры никому не вредно. Подумал об этом и застыл вдруг недвижно, что-то опять беспокоило его. Но что, что? А не для того ли он начальника ЖЭКа просил Юркова загрузить, чтобы не осталось у слесаря времени для дум и воспоминаний? Он тяжело опустился на стул - с начальником конторы он разговаривал почему-то стоя. Некоторое время еще сидел без движений. Потом поднялся, отпер дверь. Пикалов явился минут через пять.
- Ну что, постращал своего херувимчика? - дурашливо спросил он с порога и очень похоже изобразил бездумный скорбный взгляд.
Веселиться Мохову не хотелось, но улыбку он все же старательно выдавил из себя.
Пикалов плюхнулся на стул, рукавом рубашки провел по лицу и снова виновато посмотрел на Мохова.
- Ко мне как-то корреспондент из районки приставал, - расслабленно откинувшись на спинку, сказал он. - Покажи да покажи такого, который после отсидки исправился, проще говоря, завязал намертво. Только чтоб рецидивист был. Рецидивистов я не нашел исправившихся, а вот с одной судимостью парня нашел. Инженером сейчас работает на деревообрабатывающем. Ты его знаешь. Так вот, забыл я о твоем херувимчике. А это как раз то, что нужно. Показательный тип. Три судимости, а гляди ты, честно работает, с дружками бывшими не знается и весьма неплохо себя чувствует, верно?
Мохов неопределенно покачал головой.
- Не все так просто, - начал он и запнулся на несколько мгновений. Слова дались ему с трудом. Чтобы не смотреть на Пикалова, он принялся суетливо рыться в столе. - Ты бы приглядел за ним.
- Жаль, - разочарованно протянул Пикалов. - А я уж хотел в районку звонить…
Местонахождение Бордачева Пикалов выяснил только на второй день. Мохов (нелепо, казалось бы) был рад предстоящему задержанию. Он чувствовал прилив злости, прилив сил. Ему хотелось, чтобы задержание было опасным, рискованным, чтобы Бордачев не просто поднял руки, увидев работников милиции, и с мольбой о пощаде повалился бы к ним в ноги, а сопротивлялся бы, изощренно и изобретательно, как он умел это делать, судя по рассказам старых работников. Нехорошие это были мысли, и желание драки было противоестественным и непрофессиональным. Понимал все это Мохов превосходно, но ничего с собой поделать не мог - все существо его просило действия, сильных эмоций, страха, в конце концов. Необходимо было заглушить, утихомирить, подавить то остро-тревожное, непривычное чувство неприязни к самому себе.
После того как Пикалов позвонил и сообщил, что он находится недалеко от дома, где скрывался Бордачев, Мохов собрал всех оперативников, которые находились в это время в отделе - набралось человек пять, - коротко проинструктировал их и вызвал из гаража две машины.
Как и предсказывали синоптики (Мохов отметил, что в это лето они почти не ошибались), последние два дня погода стояла пасмурная, изредка моросил тихий неназойливый дождь. Воздух был прозрачный, пронзительно пахло распаренной листвой. Зелени в городе было так много, что казалось, он вырос прямо посреди леса, будто невидимый великан набросал щедрой рукой среди деревьев современные пяти- и семиэтажные дома, а для разнообразия добавил к ним низенькие, на вид хрупкие, но на самом деле крепко сколоченные деревянные домишки.
Пикалов поджидал своих коллег на окраине города, возле будки одного из немногих здесь телефонов-автоматов.
- Машины лучше оставить тут, - посоветовал он. - Дом близко.
Оперативники прошли метров пятьдесят по просторной, светлой улице и свернули в едва заметный проулок. Дорога там была еще не мощенная асфальтом, но грунт настолько закаменел, что этого, пожалуй, и не требовалось. Дом, где скрывался Бордачев, оказался как раз из тех деревянных, низеньких.
"Хорошо, что место безлюдное", - машинально отметил Мохов. Он знал по опыту, что при задержании, особенно на улице или в таких вот небольших домах, всегда действуешь с оглядкой на прохожих. Совершенно случайно кто-то может вмешаться, преступник прикроется им как щитом или хуже того - ранит, убьет.