Кое-как приведя себя в порядок, я растолкала Гошку, сообщила, что в школу он поедет на милицейской машине, а домой пусть один не возвращается ни в коем случае, я приеду за ним в школу. Сонный ребенок ничему не удивился и покорно согласился на все.
На милицейском "козлике" мы с помпой подъехали к школе, я проследила, чтобы ребенок вошел в школьные двери, и меня повезли в прокуратуру.
В кабинете у шефа выдержка снова мне изменила. Не успев вымолвить ни слова, я стала плакать. Но у шефа был наготове полный арсенал, специально припасенный для таких случаев. Для начала он достал огромный квадратный носовой платок, потом накапал мне двадцать капель валерьяночки, потом сунул в зубы конфету и придвинул чашку чаю с мятой.
После этих реанимационных мероприятий я с грехом пополам изложила шефу события прошедшего уик-энда и спросила совета. Шеф помолчал и пожевал губами.
Потом отобрал у меня недоеденную конфету и запил ее чаем.
- Для начала, - сказал он мне, - вам нужно переехать. Есть куда?
У меня затряслись поджилки.
- Владимир Иванович, вы считаете, что так опасно?
- Нет, я считаю, что в таком состоянии вы работать не сможете, - невозмутимо пояснил прокурор. - Если некуда переехать, хотя бы на время, то поселим вас в гостиницу.
- В гостиницу? А деньги?
- Да, это накладно будет. Тогда ищите другие варианты. К доктору своему переезжайте.
- К Стеценко? - я задумалась. Конечно, я могу переехать к маме вместе с Хрюндиком. Но маме придется объяснять причины перемены места жительства, а это означает, что истерика начнется у нее. А придумывать что-то правдоподобное, и чтобы она ничего не заподозрила, да еще поддерживать легенду, у меня сейчас сил не хватит.
- Хотите, я с ним поговорю? - тем временем предложил шеф, имея в виду Сашку. - Пусть вас охраняет в порядке служебного задания, позвоним заведующему моргом…
- Кстати, о морге, Владимир Иванович. Я хотела поехать на вскрытие Климановой, - вспомнила я.
- Давайте вместе съездим, - шеф против обыкновения легко поднялся из-за стола. - Заодно я со Стеценко поговорю.
- Владимир Иванович, а дело возбуждать будем по факту смерти Климановой? - поинтересовалась я, пока шеф доставал из шкафа китель и облачался в него для поездки.
- А вот сейчас узнаем результаты вскрытия, и определимся.
Выйдя из кабинета шефа в приемную, я прямо в дверях столкнулась с юным оперуполномоченным Козловым, пришедшим отчитаться за поквартирный обход в доме Климановой, и рвавшимся доложить мне результаты своей работы прямо в кабинете у прокурора района.
- Петр Валентинович, вы уже знаете?.. - спросила я, подразумевая смерть Бурова. Он кивнул головой.
- Мария Сергеевна, это наверняка связано с убийством актрисы, - жарко проговорил он. - Я бы хотел работать и по убийству Бурова; это возможно?
Я объяснила Петру Валентиновичу, что нам еще не передали дело. Конечно, хотелось бы получить его в свой район, но это как городская решит.
Петр Валентинович аж приплясывал, так ему хотелось принять участие в раскрытии.
- Я имею на это право, - убеждал он меня, - мы ведь были практически последними, с кем он общался…
- Последними были убийцы, - мрачно уточнила я.
Петр сдал мне на руки увесистую пачку объяснений жильцов климановского дома.
- Ну что? - спросила я, взмахнув пачкой. - Жемчужные зерна есть?
Козлов погрустнел.
- Никаких посторонних не выявлено, - признался он. - Я всех очень тщательно опросил, но никто ничего не вспомнил.
- Понятно, - сказала я. - А вы знаете, Петр Валентинович, что теперь маньяк мне звонит?
Петр Валентинович изменился в лице.
- Мария Сергеевна, - произнес он проникновенно, - надо же обеспечить вашу безопасность! Вы уже приняли меры?
- А РУВД наше считает, что ничего страшного не происходит, - наябедничала я. - Мол, пока в мой адрес угроз не высказывают, бояться нечего. Знаете, как в старом анекдоте - "вот когда убьют, тогда и приходите".
Петр Валентинович стиснул зубы.
Пообещав ему рассказать о результатах вскрытия, я забежала к себе в кабинет собраться, и вычеркнула из своего плана поездку в тюрьму. Завтра, сегодня надо решать вопросы собственной безопасности. В конце концов, спасение утопающих - дело рук утопающих, и пример Климановой мне это наглядно доказал.
Но уехать сегодня в морг мне оказалось не так просто. Когда я торопилась за шефом на выход, в конце коридора замаячила фигура писателя Латковского.
Блин, я вспомнила, что должна оформить ему разрешение на захоронение его бывшей жены. Объяснив ситуацию шефу, я вернулась в канцелярию, быстро настрочила ему разрешение и рассказала, куда ему следует обращаться для организации похорон.
- Андрон Николаевич, - сказала я ему на прощание, уже на бегу, - после похорон зайдите в прокуратуру, я хотела бы с вами поговорить.
- Хорошо, - кивнул он мне вслед. - А у вас что-то случилось?
Я не ответила.
Всю дорогу в морг шеф молчал. И я тоже молчала, пытаясь собрать воедино все факты, которые мне были известны по поводу последних происшествий. И к концу дороги пришла к выводу, что нужно ехать в Коробицин. Там какой-то узел, ниточки из которого завязаны со смертью Климановой, и Бурова, и к его погибшей жене тянутся. А еще я пришла к выводу, что к Стеценко переезжать не буду.
Только куда же мне тогда деться? Ну, положим, я уеду в командировку в Коробицин. А Хрюндик? А Хрюндик поживет у бабушки. Только надо договориться, чтобы его кто-то поохранял. Мало ли что на уме у этого маньяка.
В морге мы рассредоточились. Шеф пошел к заведующему, а я, узнав в канцелярии, кто вскрывает труп Климановой, стала искать нужную мне секционную.
Заглянув в одно из помещений, я увидела эксперта Маренич, которая как раз трупом Климановой и занималась. Она помахала мне рукой и приветливо спросила:
- Ты к нам? Заходи.
Я вошла в секционную и приблизилась к столу. До сих пор не понимаю, какими душевными качествами надо обладать, чтобы хладнокровно копаться в человеческих внутренностях, и при этом оставаться интеллигентным человеком.
- Ты немножко опоздала, - посетовала Марина Маренич, продолжая манипулировать над секционным столом, - я уже разрез сделала.
Я испытала некоторое облегчение от того, что опоздала к этому торжественному моменту. Но хорошо, хоть самое существенное я не пропустила.
Марина сочла своим долгом подробно комментировать, специально для меня, процесс вскрытия.
- Вот смотри, - продолжила она, - разделили грудинно-ключичное сочленение, дальше по хрящам отделяем грудину, подрезаем язык… так, тут плевра… прямая кишка… и - единым органокомплексом извлекаем, отсепаровываем мягкие ткани…
Да ты не отворачивайся.
В секционную заглянула девочка из канцелярии в белом халате.
- Марина, - крикнула она, - ты свитер берешь? А то его унесут.
Марина рукой в окровавленной перчатке махнула девочке, при этом брызги крови с секционного ножа веером разлетелись по кафельному полу.
- Киска, неси сюда свитер, я со следователем посоветуюсь, а то меня цвет смущает.
Киска исчезла на пару секунд, и тут же появилась с ярко-фиолетовым свитером в руках.
- Иди сюда, - ласково сказала ей Марина. - Приложи его ко мне, видишь, у меня руки заняты. Работница канцелярии послушно приложила к Марининой груди джемпер, и я не могла не признать, что это Маринин цвет.
- Классно, - от души сказала я.
- Правда? - обрадовалась Марина. - Тогда я его беру. Ты понимаешь, я чего-то засомневалась, все-таки цвет обязывающий. Говорят, что много фиолетового может привести к депрессии…
Я про себя порадовалась за Марину, которая каждый Божий день вскрывает трупы, причем не всегда такие красивые, как сегодня; бывают и зеленые совсем, и вонючие, и опарышами набитые, - но которая искренне считает, что депрессия ей может угрожать только в связи с обилием фиолетового цвета в одежде.
Девочка в белом халате унесла джемпер, а Марина продолжила.
- Ты мне скажи, возбуждать будешь что-нибудь?
- Все от тебя зависит, - сказала я. - Что ты там навскрываешь.
- Там же вроде записка предсмертная?
- Есть записка, - подтвердила я.
- Чем травилась барышня? - Марина вскрыла желудок и собрала из содержимого остатки таблеток.
- Судя по упаковкам - димедрол.
- Похоже. Отправлю химикам. Ну что, патоморфологическая картина неспецифичная. Беру кровь, мочу, стенку и содержимое желудка, кишечника, почку, печень, желчь. Головной мозг еще возьму. Через недельку позвони, будем знать про нее все.
Марина углубилась в разверстое перед ней тело.
- Скажи, а правда она - известная актриса?
- Да. Ты "Сердце в кулаке" смотрела?
- Конечно. Так это она там играла? Надо же! А так и не скажешь! - Марина отвлеклась от вскрытия и, откинувшись назад, придирчиво осмотрела то, что лежало перед ней. - Как все-таки грим меняет. Слушай, а писатель этот, по которому кино поставлено, он муж ее, что ли?
- Муж, - кивнула я. - Сегодня придет свидетельство о смерти оформлять, можешь посмотреть на него. Только он бывший муж.
- Вот посмотри, - Марина снова откинулась и любовно оглядела труп. - Вот что им надо? Актриса, талантливая, молодая, красивая.. Чего ему не хватало?
- Эх, Марина… Мы с тобой на этот вопрос не ответим.
- Да уж, - согласилась Маренич. - Ты на себя посмотри. Сашка Стеценко извелся весь. Чего ты мужика мучаешь? Все капризы; а ты плюнь на свои капризы.
Стукни кулаком по столу и скажи: пошли в ЗАГС, етит твою…
- Что-то я не заметила, что он извелся.
- Извелся, извелся, - пробормотала Марина, погружаясь в процесс исследования трупа и потихоньку абстрагируясь от окружающей обстановки. - Скажи-ка, - внезапно спросила она, - твоя девушка горнолыжницей не была?
- Не-ет, - протянула я, - таких данных у меня нет.
- А что, со стропил она не падала? - продолжала допытываться Маренич.
- Да нет же, она вообще вела очень размеренный и спокойный образ жизни.
Кроме как в театре, нигде не бывала.
- Может, она играла в чем-нибудь таком авангардистском? Я вот смотрела один оперный спектакль, там прима пела на кровати, а кровать висела метрах в трех над сценой. И я ее почти не слушала, а все думала - а ну как она оттуда навернется…
- Ты знаешь, насколько мне известно, она только в пьесах Островского играла. А в кино последний раз снималась как раз в "Сердце…", два года назад.
Но там вроде тоже никаких трюков от нее не требовалось.
- Тогда я ничего не понимаю. - Марина положила секционный нож на край стола и тыльной стороной руки в резиновой перчатке отерла лоб.
- А что такое?
- Подойди сюда, Маша. Подойди, подойди, не бойся. Я мягкие ткани уже с костей сняла, оголила надкостницу, и что я вижу?
- Что? - переспросила я, наклонясь над трупом.
- Смотри, что на ребрах, - Марина провела пальцем по оголенным ребрам, неприятно напомнившим мне мясную лавку. - Вот тут утолщения. У нее костные мозоли. Ребра были сломаны.
- Ну и что? - я поспешила отойти на безопасное расстояние. - Мало ли…
- Мало ли? Человек травится, а до этого ломает ребра? И тебя не интересует, при каких обстоятельствах это произошло?
- Да может, это произошло сто лет назад.
- Вот уж нет. У нее мозольки-то еще не сформировавшиеся. На, потрогай. Им две-три недели. Конечно, рентгенологи тебе точнее скажут, но поверь мне, это свежие следы переломов ребер. Через месяц-полтора мозоль уже не такая.
- Ты хочешь сказать.
- Не желаешь потрогать? Вот здесь, где пристеночная плевра покрывает ребра, проведи рукой, и почувствуешь их.
Я вежливо отказалась, заверив Марину, что я ей полностью доверяю. Не прекращая водить рукой по ребрам, она объяснила мне, что через две-три недели после перелома на кости начинает образовываться утолщение, которое выбухает вперед в виде бугра, - это костная мозоль, которая так и остается навсегда.
- Матушки! - воскликнула Марина, продолжая исследование трупа; про свитер и прочие бытовые мелочи она явно забыла. - Да у нее и старые переломчики имелись. Бурная жизнь была у девушки. Говоришь, бывший муж - писатель?
- Марина, она у меня была в прокуратуре незадолго до смерти. И сказала, что хоть и развелась с Латковским, но продолжает его любить. И они после развода остались в хороших отношениях. Если бы он ей регулярно ребра ломал, ты думаешь, она бы так переживала развод, что аж в клинике неврозов полечилась?
- Не знаю, не знаю, - пробормотала Марина. - Тогда ищи того, кто ей кулаки под ребра совал. Это последствия ударов тупым твердым предметом с ограниченной ударяющей поверхностью. Кулак или обутая нога. Басни про падения с высоты собственного роста я даже слушать не буду.
- Я поняла. А ты сможешь мне определить сроки переломов?
- То есть когда ребра были сломаны? Ну, не с точностью до дня, но я из рентгенологов выжму все, что возможно. Но одно скажу тебе сразу: у нее как минимум три перелома разной давности.
Зайдя в кабинет к заведующему моргом, который вел задушевную беседу с нашим прокурором, я с места в карьер сообщила шефу, что дело по факту смерти актрисы надо возбуждать. Шеф ответил мне слово в слово то, что я сама придумала, ища доводы против возбуждения: во-первых, есть записка; во-вторых, нет данных о том, что ее кормили димедролом насильно - ни синяков на теле, ни повреждений слизистой оболочки рта. В-третьих, девушка лечилась от нервов, и наконец, самый мощный довод - у нее был мотив к самоубийству. Несложившаяся личная жизнь и страхи, вызванные непонятными звонками.
- Вот именно, - сказала я. - Давайте возбудим хотя бы доведение до самоубийства.
- Давайте пока подождем, - возразил шеф.
- Владимир Иванович, есть основания считать, что Бурова убили из-за того, что он что-то знал о смерти актрисы.
- Вот и хорошо, - кивнул прокурор. - Разбирайтесь с актрисой в рамках дела Бурова. Найдете связь - никто вам не помешает привлечь виновных. А пока помните про посмертную психологическую экспертизу. Понятно?
Мне было понятно. Посмертная экспертиза ответит, что психологическое состояние Климановой перед смертью вполне отвечало намерению покончить с собой.
И потом, кто виноват в доведении до самоубийства? Кого привлекать? Того, кто звонил ей по ночам? А кто это, интересно? И почему никак не получается установить, откуда идут звонки? С того света он звонит, что ли?
Заведующий моргом выглядел озабоченным, и я не сразу поняла, что озабочен он не своими, а моими проблемами.
- Маша, - серьезно начал он, - надо подумать о твоей безопасности.
Я вздохнула. Круглосуточно меня охранять никто не будет, у нашей милиции нет таких возможностей. Управление по борьбе с организованной преступностью вообще ни при чем, поскольку угрожает мне не представитель преступного сообщества, а какой-то призрачный маньяк. И даже не угрожает, а так - я думаю, что угрожает. От чего меня охранять? От звонков из ниоткуда?
- Мы тут посовещались с Владимиром Ивановичем, - продолжил завморгом, - я сейчас поговорю со Стеценко, и тебе сегодня же надо к нему переехать.
Мне стало смешно. Если мне звонит представитель потусторонних сил, то он меня найдет и у Стеценко.
- Юра, - сказала я без улыбки заведующему моргом, - хорошо бы еще нам со Стеценко срочно зарегистрировать брак, и мне сменить фамилию. В целях безопасности.
- Сделаем, - кивнул Юра.
- Ты как, приказом по моргу проведешь? Или будет совместный приказ? - я повернулась к шефу. Он улыбался, в отличие от Юры поняв, что я прикалываюсь.
- Не надо ничего, - сказала я им обоим. - Ребенка я сдаю бабушке. А сама поеду в Коробицин. Там меня никто не достанет.
- Ох, Мария Сергеевна, - покачал головой шеф, - вот там-то страшнее всего..
- Если надо, пошлем Стеценко в Коробицин вместе с Машей, - тут же отреагировал завморгом.
Я отмахнулась. Вошел Стеценко, и все мое внимание переключилось на него.
Мы еще некоторое время поболтали, посмеялись над тем, как его начальство чуть не женило его в принудительном порядке, и мы с шефом собрались уезжать. Шеф хотел заехать в городскую прокуратуру и договориться о передаче дела об убийстве Бурова для расследования в наш район, а меня ждала тюрьма. Кровь для биологической экспертизы у своего подследственного забрать я уже не успевала, а вот с Барракудой поговорить нужно до моего отъезда в командировку.
Мы уже выходили, когда нас окликнул высунувшийся из своего кабинета Юра.
- Маша, подойди к моему телефону, там тебе из уголовного розыска звонят.
Это был Костя Мигулько, который успел оперативно проверить сведения, зафиксированные в памяти таксофонной карты Бурова и решил сразу сообщить мне о результатах.
- Он действительно звонил тебе домой в шесть вечера в воскресенье.
- А откуда он узнал мой телефон? - удивилась я.
- Да ты что, Маша? Телефоны следователей прокуратуры, в том числе и домашние, есть у каждого опера моего отдела, ты забыла?
- Так. А других интересных звонков нету?
- Нет, за выходные это единственный звонок. Последний раз он пользовался картой днем в пятницу.
- Понятно. Значит, в шесть вечера в воскресенье он еще был жив и имел возможность воспользоваться своей картой? Мог позвонить из автомата?..
Тут я замолчала. А с чего мы, собственно, решили, что с помощью этой карты мне домой звонил именно Буров? Ведь трубку снимал ребенок, который голоса Бурова не знал. Более того, Гошка ему сказал, что я на работе. Почему тогда не перезвонили в прокуратуру?
Юра, завморгом, тревожно смотрел на меня, пока я говорила по телефону.
- Что-то плохое? - поинтересовался он, когда я положила трубку.
- Да нет, - успокоила я его. - Текущая работа.
- Ага, текущая работа, - проворчал он. - Вон один уже доработался, вашего опера к нам привезли, сейчас вскрывать будем. Ты, Маша, правда, не шути. Если что, мы всегда поможем.
- Вскроете без очереди?
- Тьфу на тебя! Дурацкая шутка. Ты ведь знаешь, что мысль материальна, а слово - тем более.
Я притормозила уже в дверях.
- Конечно, слово материально. Особенно если повторять его психически неуравновешенному человеку.
- Ты о чем? - Юрка насупился.
- Если тебе будут повторять, что тебя никто не любит, и ты должен умереть, что ты сделаешь?
- Морду набью, - ответил Юра.
- А если некому набить морду. Если ты слышишь только голос?
- Если мне голоса начнут слышаться, встану на учет в ПНД. Ты куда сейчас?
- Собиралась в тюрьму, но поеду в театр.
Я крутанулась на каблуках, и выскочила. Поеду-ка я, правда, в театр. Мы не раскроем убийства Бурова, пока не ответим кое на какие вопросы, касающиеся Климановой.
Шеф на прокуратурской машине забросил меня в театр драмы и комедии, благо это было по дороге в городскую прокуратуру. Пока не решен вопрос о передаче дела в наш район, командировку мне не оформить. Хоть это и область, куда доехать можно часов за пять-шесть, и не надо брать билеты на самолет, но лучше все-таки сделать все, как положено.