Сбросив халат, я бухнулась под одеяло и тут же провалилась в сон, не успев насладиться Сашкиными объятиями. Уже засыпая, я почувствовала, как он поцеловал меня в затылок и прошептал: "Спокойной ночи". Сам он, наверное, тоже быстро заснул. Но я, утолив усталость первой призрачной дремой, к раннему утру проснулась, как будто кто толкнул меня в бок, и ворочалась с открытыми глазами.
Почему-то меня грызла тревога, и связана она была с Буровым.
Утро субботы я встретила в отвратительном расположении духа. Голова так и продолжала болеть, глаза просто не открывались, но и спать не спалось. Нудность во всем теле не давала удобно устроиться в постели и поваляться в законный выходной. Кряхтя и охая, я поднялась и потащилась на кухню. Там сидел Сашка, за накрытым к завтраку столом, перед включенным, без звука, телевизором. Увидев меня, он встрепенулся и потянулся ко мне с утренним поцелуем. Никакого удовольствия я от этого не испытала. Усевшись за стол, я стала лениво припоминать, насколько давно мы спали в одной постели не как усталые коллеги, вернувшиеся с поля боя, а как любовники. Получался какой-то не правдоподобно большой срок.
Причем я не понимала, хочет Сашка этого или не хочет. С одной стороны, если он не проявляет своего желания и спокойно устраивается на соседней подушке безо всяких грязных домогательств… А с другой стороны, уж если он меня не хочет, - ехал бы к себе домой, или спал бы в постели другой женщины. Глядя на его чертовски обаятельную физиономию, я не могу поверить в то, что ко мне он приходит ночевать только из-за того, что больше никому не нужен.
- Между прочим, - сказала я мерзким голосом, - я читала в газете, что после двух лет воздержания потенция уже не восстанавливается.
Сашка недоверчиво хихикнул.
- Смейся, смейся, - продолжила я, - скоро будет не до смеха.
Стеценко хихикнул громче, подошел ко мне сзади и недвусмысленно собрался продемонстрировать, что двух лет еще не прошло. Я его грубо отпихнула, но не тут-то было. После демонстрации возможностей выяснилось, что чай совсем остыл, а хлеб обветрился. Я не преминула высказать по этому поводу претензии в таком тоне, как будто несвежий хлеб вынули не из моей же собственной хлебницы на моей родной кухне, а подали в пятизвездочном отеле, да еще и таракан обнаружился в этом хлебе. Стеценко выдержал претензии, а главное, их тон, со стоическим спокойствием, и, более того, с неизменной улыбкой, что, на мой взгляд, является бесспорным свидетельством глубины его нежных чувств ко мне. Другой бы без особых угрызений запустил в меня чайником.
Без аппетита позавтракав и отметив, что Стеценко уходить не торопится, я не утерпела, схватила телефон и набрала номер кабинета оперуполномоченного Бурова. Кабинет не отвечал. Я перезвонила в дежурную часть и спросила, где Буров, прикинувшись, что он мне страшно нужен. Дежурный лениво ответил, что Буров с утра пораньше усвистал по делам. Интересно, куда, подумала я, положив трубку. И по каким делам, какие у новенького опера здесь нетложные дела, позвольте узнать? И без того пакостное настроение усугубилось еще больше.
Сашка тем временем убрал со стола и помыл посуду. И предложил сопровождать меня по магазинам, поискать вместе подарок Гошке. Идти никуда не хотелось, но сидеть в четырех стенах было невыносимо, и я согласилась.
На улице мне полегчало. Я даже стала улыбаться. Обойдя несколько магазинов, мы купили ребенку плейер, зашли в бистро и выпили по бокалу белого вина, так что жизнь постепенно налаживалась.
На обратном пути, раз уж он по чистой случайности пролегал мимо РУВД, я заскочила в дежурную часть и поинтересовалась, не прорезался ли Буров. Дежурка заверила, что как ушел утром, так они его и не видели. Да мало ли, дело молодое. А и правда, подумала я, мало ли где Буров гуляет в выходной. Поэтому, перестав интересоваться местонахождением Бурова, я попросила оперативного дежурного связаться с главком - а вдруг они что-то установили по поводу вчерашнего звонка в квартиру Климановой.
Сегодня, видимо, день с утра не задался, и настроение у всех было не ахти.
Во всяком случае, наш районный оперативный дежурный битый час потратил на объяснения, чего же нам, собственно, надо. Вчерашняя смена отдежурила и ушла домой, как водится, не передав ничего следующей смене. Ну ладно, в понедельник я из вас душу вытрясу, мстительно подумала я, и, подхватив Сашку, гордо вышла из РУВД.
А на улице я опустила плечи и понуро побрела, волоча ноги по сухому асфальту. Настроение опять испортилось. Некстати я подумала о том, что Сашка провел со мной целую ночь и целый день, что в последнее время бывает совсем не часто, но при этом ни словом не обмолвился, желает ли он восстановления со мной прежних отношений, ведения совместного хозяйства и т. п. Ведь знает, что я ненавижу неопределенность, мне нужно обязательно поставить все точки над "и"; однако ведет себя так, как будто все само собой разумеется. А на самом деле ничего не разумеется.
Я брела и думала о том, что сейчас дойду до дома и лягу спать. А если Сашка, проводив меня до квартиры, как бы автоматически попытается остаться у меня, со всей решимостью пресеку эту попытку, вежливо, но твердо объясню, что у него есть своя квартира, а мы с ним не находимся ни в каких отношениях, дающих основания спать в одной постели.
- Зайдем? - Сашка показывал мне на витрину маленького симпатичного кафе, мимо которого я сто раз проходила, возвращаясь из РУВД в прокуратуру, но в котором ни разу не была. И я снова поддалась на провокацию, хотя ни пить, ни есть не хотела.
Мы зашли и сели за столик в углу. Здесь было миленько, свечки на столах, и живые цветы. И цены не шокировали.
Заказав по какому-то проходному салатику и по свежевыжатому морковному соку, который, к моему восторгу, обнаружился в меню - я его с детства обожаю, раньше мама мне каждое утро выжимала по стакану, еще на ручной терке, потому что электрическая соковыжималка тогда была экзотикой, - мы посмотрели друг другу в глаза, и Сашка спросил:
- Зачем тебе Буров?
Я удивилась.
- Это ревность?
- Ну что ты. Просто ты целый день его домогаешься. С утра звонила, сейчас аж на работу к нему притащилась… Он тебе так понравился?
Я недоверчиво посмотрела на Сашку - уж больно нехарактерно для него было такое мелкособственничество; но увидела, что он, как всегда, ерничает.
- А что уж, мне понравиться никто не может? Ты думаешь, что на тебе свет клином сошелся?
- Упаси Господь. Просто хотелось бы отдать тебя в хорошие руки. А не невесть кому.
- Почему же невесть кому? Оперативник, не бандит, хорош собой, неглуп, возраста не пенсионного.. Чего тебе еще?
- Хотелось бы знать семейное положение.
- А какая разница? Как говорит Регина, жена не стена, можно и отодвинуть.
- А ты не задумывалась, зачем это он во цвете лет вдруг так кардинально сменил место жительства и место работы?
- А что тут такого? Повысили.
- Какое ж "повысили"? Пришел на ту же должность - старшего оперуполномоченного.
- Мало ли…
- Значит, были причины валить из сельской местности. А вдруг он страшный коррупционер или, того хуже, маньяк несексуальный? Там накрошил людей и решил отсидеться в Питере. А?
- Какой ты, Саша, остроумный. А еще есть к Бурову претензии?
- У него жилплощади нет.
- У меня есть.
- Злоупотребляет.
- Вот уж нет. Главное - не сколько мужчина пьет, а как себя после этого чувствует. А ты же видел - он был вполне адекватен.
- А как насчет характера? Вдруг неуживчивый?
Я вымученно улыбнулась, а сама подумала: "Более уживчивого, чем ты, я в жизни не видела, а вот поди ж ты - не ужились мы с тобой".
- Ладно, - Сашка вдруг съехал с темы, - Что это мы все о нем?
Мое сердце замерло, потом стукнуло не в ритм. Логично было бы услышать после этого "давай поговорим о нас"… Но если бы с Сашкой было так просто…
Так что я услышала совсем другое продолжение.
- Давай лучше о вчерашнем трупе.
- Давай, - согласилась я, про себя скрипнув зубами.
- Как ты думаешь, зачем она так накрасилась перед тем, как слопать полкило димедрола?
Я задумалась; саму-то меня это не удивило, просто я подбирала слова, чтобы объяснить это Сашке.
- Дело в том, что она - актриса. У нее профессия такая - не быть, а казаться.
- Не все ли равно? В морге ее вымоют.
- Сашка, она-то этого не знает. Это ты работник морга.
- Не морга, а танатологического отделения, - машинально поправил Александр.
- Конечно, конечно. Наверное, она и к своему самоубийству относилась, как к роли. Считала, что должна хорошо выглядеть. На ней практически театральный грим, не просто макияж.
- Ага, ты все-таки считаешь, что это суицид?
Я пожала плечами.
- Не знаю. Похоже. Как можно женщину убить таким способом? И чтобы ни синячка не осталось?
- Как? - переспросил Стеценко. - Существует масса способов.
- Например?
- Например, заставить ее принять таблетки.
- Интересно, как ты заставишь женщину принять таблетки?
- Угрожая ей.
- Саша, ну что ты говоришь? Чем можно угрожать женщине, заставляя ее покончить с собой? Что может быть страшнее, чем потеря жизни? Детей, да и вообще близких, которыми ее можно шантажировать, у нее не было.
- Ну, ты же сама сказала, что она актриса. Можно угрожать ей потерей внешности.
- И ты хочешь сказать, что она решила сохранить внешность путем потери жизни?
- Почему бы нет? Представь, что некто предлагает ей выбор: или она сама совершает суицид, или он ее обезобразит. Раз уж, как ты говоришь, ей небезразлично, как она будет выглядеть после смерти…
- Ага, и она понимает, что смерть неизбежна, поэтому предпочитает избежать мучений, - я стала обдумывать то, что сказал Сашка. - Возможно, конечно. Только мы этого никогда не докажем.
- Прибедняешься, - Сашка чокнулся со мной морковным соком.
- Да нет, просто реально оцениваю свои возможности. А потом, где мотив?
- Маш, ну ты же знаешь, мотив может появиться только после задержания преступника.
- Нет, ты сам подумай: приличная женщина, ведет скромный образ жизни, даже в гости не ходит, в театр - домой - в театр. После "Сердца в кулаке" в кино она не снималась. В театре играла роли классического репертуара, ничего экстремального. Любовников, насколько я знаю, не было, только по бывшему мужу страдала. Слушай, а можно при вскрытии установить, что человек умер от тоски?
- Нет, это можно установить только по предсмертной записке.
- Ха-ха. Саша, я одного не понимаю: даже если кто-то так изощряется, что заставляет ее принять таблетки… Зачем? А потом, раз этот некто такой хитромудрый, что ж он стаканчик с водичкой рядом не поставил?
Сашка помолчал.
- Может, его спугнул кто?
- Во-первых, кто? Пока что никто не признался. А во-вторых, уйти из квартиры, тщательно заперев двери, некто успел, а стаканчик поставить не успел?
- Постой, Маша. "Не успел" - это не правильная постановка вопроса. Она должна была чем-то запить таблетки. Она их запила, иначе ее бы стошнило.
Значит, некто убрал стаканчик. Понимаешь?
Я кивнула. Получается, что так.
- Но я смотрела и на кухне, и в ванной, и вообще везде. Значит, он его помыл и убрал туда, где хранится посуда.
- Но это при условии, что некто был, - Сашка усмехнулся. - А если таблеточки она приняла в пустой квартире? Помыла стаканчик, поставила его в мойку, собрала упаковочки от димедрола, пошла прилечь в постельку, но упала по дороге? Могло так быть?
- Тьфу на тебя, Стеценко! - Я махнула на Сашку соломинкой, через которую пила морковный сок. - Только я поверила в то, что некто был, и на тебе! Теперь ты мне доказываешь, что его не было.
- Диалектика. Ну что, пошли?
Он подозвал официантку и рассчитался.
- Конечно, - язвительно сказала я. - Производственное совещание провели. А больше нам поговорить не о чем…
- Почему? - растерянно спросил Сашка. - Мы еще поговорим про кино…
Несмотря на злость, я невольно улыбнулась.
Просто нет слов…
По дороге домой мы действительно говорили про кино: про "Сердце в кулаке", с Климановой в главной роли. Я уже с трудом сдерживала раздражение. Конечно, дорогая подруга Регина мне все время внушает, чтобы я не гневила Бога: мужик в моей жизни есть, вон, гулять со мной ходит, спать со мной готов, и при этом не претендует на то, чтобы проживать со мной в одной квартире, что само по себе уже счастье. Впрочем, у Регины семь пятниц на неделе, и счастьем она каждый раз считает разное - например, иметь интимные отношения и не вести совместное хозяйство, а через неделю для нее счастье - это как раз наоборот, общий банковский счет и никакого секса.
Но я-то не такая. Я же следователь с большим стажем; привыкла к четким ответам и недвусмысленным формулировкам. Вину признаете? Да. Любите? Люблю.
Хотите с ней жить вместе? Хочу. Тогда почему бы не сказать об этом той, кого любите? В общем, ничего не понимаю.
С другой стороны, факт может доказываться конклюдентно. Это если, например, двое совершают преступление в группе, действуют согласованно, но вслух распределение ролей не обсуждают, и так ясно, что один стоит на стреме, а второй тащит мешок с награбленным. Может, и Сашка считает, что все и так ясно, чего воздух сотрясать?
Я запуталась окончательно. Как в собственных отношениях с мужчиной, так и в происшествии с актрисой. Что же мне сказать шефу в понедельник?
Решая про себя сложные вопросы бытия, я и не заметила, как мы подошли к моему дому. Свет в моих окнах горел, - значит, Хрюндик уже вернулся от папы.
Возле парадной Сашка нерешительно посмотрел на меня, видимо, ожидая приглашения, но я мстительно промолчала. Тогда он довел меня до квартиры, дождался, пока я выну ключи, но я молчала, как партизан. Сашка вздохнул и сказал:
- Ну что, пока?
- Пока, - я смотрела в сторону. Он поцеловал меня в щеку и стал медленно спускаться по лестнице. Медленно-медленно, так, чтобы я имела возможность окликнуть его, если захочу… Не захочу, злорадно подумала я, и тут же захотела с такой силой, что срочно открыла дверь и проскользнула внутрь, дабы не поддаться искушению. Теперь надо тихо засунуть куда-то подарок, чтобы Хрюндик не заметил раньше времени.
Хрюндика я застала за уборкой помещения. Он, как белка орешки, распихивал по разным щелочкам своей мебели тетрадки, учебники, огрызки ручек, и всякий мелкий мусор, создавая видимость идеального порядка. И дораспихивался до того, что нечаянно открыв дверцу верхнего шкафчика, был стукнут по темечку вывалившейся оттуда деревянной колобахой непонятного назначения.
- А, мам! Привет. Нагулялась?
- Нагулялась, - ответила я, подумав, что на самом-то деле не нагулялась, но не будем о грустном.
- А ты завтра когда уйдешь?
- А когда надо? Надеюсь, не в восемь утра?
- Ну-у… не в восемь, конечно… В десять.
- Послушай, - возмутилась я, - как тебе не стыдно! Я выспаться хочу! А потом, к тебе гости, что, в десять утра придут?
Ребенок промолчал, а я вдруг сообразила, что с утра он собирается прихорашиваться: укладывать челку специальной пенкой, может, даже, ради праздника примет душ…
- Мое последнее слово - пол-одиннадцатого. А кто тебе бутерброды делать будет?
- Ух ты, про них я забыл, - с досадой признался ребенок. - Ладно, можешь уйти в двенадцать.
- Ваша добрость не знает границ, - проворчала я.
Наконец мое дитя победоносно оглядело свои владения, приобретшие после уборки сносный вид. А ведь сколько я ему талдычила: приберись в комнате, приберись в комнате… Никаких эмоций, ответ один - мне нормально. Неужели тебе не противно, - взывала я к эстетическим струнам души, - ведь у тебя не комната, а дно помойного ведра, опилки какие-то валяются, чипсы недоеденные, треснутые коробки от компакт-дисков, штаны и носки раскиданы…
- А я не замечаю, - стоически отвечал ребенок, забравшись с ногами на диван и уставившись в какой-нибудь юниорский журнал. А отвечал, между прочим, уже басом.
Сама я принципиально не убиралась у него, ожидая, когда уровень грязи поднимется выше ординара. Но эксперимент был сорван, и слава Богу.
Нет, с мужиками надо иметь стальные нервы. Моя созидательная женская натура не в состоянии, как предписывают модные психоаналитики, принимать этих человекообразных, как они есть. Подождав, пока утомленный уборкой новорожденный свалится в кровать, я пристроила возле его подушки завернутый в блестящую бумагу подарок и пошла в свою одинокую постельку. Где же все-таки Буров, подумала я, уже засыпая.
Утром я поздравила своего пусика, накрыла ему праздничный завтрак.
Завтракал он уже в плейере, в связи с чем был недоступен для общения. Потому что еще и глаза закрывал от удовольствия.
Перекусив, пусик отправился в ванную шарить в моих средствах для укладки.
Выбрав пенку сверхсильной фиксации, он долго и старательно ставил челку перпендикулярно черепу, а после еще и поливал ее лаком, чем свел все свои труды на нет. Я одновременно посмеивалась и умилялась, уповая на то, что это повышенное внимание к своей внешности - симптом переходного возраста, а потом пройдет. Потому что мужчина, постоянно глядящийся в зеркало и поправляющий идеальную прическу (видела я таких) у меня вызывает странные чувства, далекие от симпатии. Слава Богу, пока ребенок не заикается про пирсинг.
Выполнив обязанности прислуги за все, наведя на жилище окончательный марафет, развесив вдоль комнаты фонарики и флажки с надписью "Happy birthday!", приготовив и разложив на три больших блюда сэндвичи и выставив на видное место стаканчики с соломинками для коктейлей, я отправилась на работу, втайне надеясь, что празднующие глотнут пепси-колы за мое здоровье.
Выходя из дома, я столкнулась с ватагой гостей, вооруженных смешными воздушными шариками и парадными пакетами. Мой зоркий следовательский взор отметил, что мальчиков и девочек в компании было поровну, причем все девчонки были ровно наполовину выше и крупнее мальчишек, как будто из другого измерения, и вся группа походила на мамаш с детьми школьного возраста.
В прокуратуре было тихо и спокойно, и я подумала, что выходные - идеальное время для работы, - никто не дергает, в кабинет не забредают заблудившиеся граждане, не звонит телефон, и только ветерочек тихо колышет занавеску… Но работать по выходным - это не дело, особенно если у тебя подрастает сын, и в ванной куча грязного белья. Я уж не говорю про то, что следователь должен быть гармоничным человеком и время от времени посещать учреждения культуры.
Вздохнув, я открыла сейф и оглядела кучу папок с мыслью о том, что в ближайшее время мне явно придется чем-то пожертвовать, стиркой или учреждениями культуры.
После недолгой внутренней борьбы вопрос был решен не в пользу культуры.
На самом верху пачки из Лешкиных дел лежал серый скоросшиватель с уголовным делом о похищении человека и убийстве. Я знала эту замечательную историю с самого начала, но не отказала себе в удовольствии достать дело и снова перечитать избранные места.