* * *
Утро нового рабочего дня ознаменовалось визитом однокурсника Паши Гришковца, вместе с уголовным делом по факту убийства гражданина Шиманчика, и с коробкой вещественных доказательств в придачу. Я подивилась расторопности Гришковца, и на секунду зажмурилась, представляя выражение лица родного прокурора.
Пашка с интересом оглядел мой кабинет, не отказался от чаю с печеньем и в ходе чаепития задал пару дежурных вопросов про личную жизнь. Отвечая на его вопросы, я пригорюнилась. Конечно, я не собиралась вот так сразу выкладывать ему все свои проблемы, но, по большому счету, хвастаться было нечем. Однако Пашка злорадствовать не стал, а сочувственно покивал мне и заявил, что такой женщине, как я, тяжело рассчитывать на счастье в личной жизни.
- Это еще почему? - подозрительно осведомилась я, на всякий случай поджав губы и ожидая подвоха.
Но Пашка простодушно сказал:
- Ну, к тебе так просто не подойдешь.
- Почему это? - стала допытываться я, заволновавшись еще больше.
- Ну-у… Ты такая…
- Какая? - вцепилась я, как клещ, в Пашку.
- Ну-у… Такая. Деловая… Самостоятельная, - наконец сформулировал Гришковец, чем несказанно удивил меня.
- А что, если я деловая и самостоятельная, ко мне и подойти нельзя?
- Ну да. У тебя на лице написано, что ты спокойно проживешь без мужика, - порадовал меня Гришковец тонким психологическим наблюдением.
Я задумалась. И даже встала и подошла к зеркалу, чтобы проверить, действительно ли на моем лице написано такое. Но увидев свое отражение, забыла про цель проверки. При безжалостном дневном свете синие круги у меня под глазами выглядели просто неприлично. Вот они, поздние бдения над корытом, распитие "Шабли" после полуночи и визажистские экзерсисы. Я обернулась к Пашке:
- Послушай, Паша, а такие синячищи на морде мужиков не отпугивают?
- Чего на морде? - удивился он, пристально вглядываясь в меня.
- Ты что, не видишь? - я даже обиделась и, подойдя к Пашке, наклонилась прямо к его лицу, чтобы он как следует рассмотрел мой физический изъян. Именно в этот момент в кабинет влетел Горчаков и, видимо, решил, что я заболела нимфоманией. Но, между прочим, извиниться за бестактное вторжение и не подумал. Гришковца он, естественно, знал, поэтому морду ему бить не стал, но живо включился в обсуждение моих шансов на устройство личной жизни. Оба они сошлись на том, что никаких синяков у меня под глазами нет (все-таки у мужиков что-то не в порядке - то ли со зрением, то ли с мозгами), зато выражение лица оскорбительно для противоположного пола.
Я поклялась им страшной клятвой, что и в мыслях не держала никаких оскорблений, хотя про себя признала, что это явно вылезает подсознательное - не пренебрежение даже к мужикам, а инстинктивное недоверие. Или нет, не недоверие, а… Я снова задумалась над определением, а Горчаков с Павлом сказали, что оскорбительное выражение моего лица усугубилось.
Пока я искала нужное слово, Горчаков без отрыва от общения пожрал недельный запас печенья, с утра закупленный мной в булочной, выхлебал две бадьи крепкого чаю и стал активно интересоваться ходом расследования по делу Кати Кулиш. Видимо, Алиса произвела на него нешуточное впечатление.
Пашка тоже стал интересоваться ходом расследования по делу Кати Кулиш, несмотря на то что до приезда к нам в прокуратуру слыхом про Катю не слыхивал. После того как я отчиталась, разговор сам собой перекинулся на сексуальных маньяков, и Пашка рассказал, что у них летом какой-то недоносок приставал к барышням, загорающим "топлесс", но ничего такого не делал, просто набивался с разговорами. Горчаков высказался в том смысле, что человек, специально выбирающий красоток ню, чтобы поговорить, болен уже по определению. Гришковец горячо с ним согласился. И уточнил, что недоноска так и не поймали, хотя заявлений было штук шесть или семь.
Я отметила про себя, что надо бы поинтересоваться этими заявлениями, но тут же про них забыла, поскольку в кабинет заглянул родной прокурор Владимир Иванович. Я обмерла и затаилась, предоставив Пашке Гришковцу самому объясняться по поводу нового дела. Но шеф ругаться не стал, присел к столу, заглянул в пустую горчаковскую кружку и со вздохом ее отставил.
- Ну что там у вас? - спросил он, глядя попеременно то на меня, то на Лешку, то на Гришковца.
Мы с Гришковцом в два голоса стали рассказывать Владимиру Ивановичу про убийство Шиманчика, шеф, как всегда, слушал с рассеянным видом, а потом вдруг спросил:
- Кровь из машины на экспертизу направили?
Гришковец закивал:
- А как же! Я сразу эксперту отдал смывы, еще при осмотре машины…
- Смывы? - нахмурился шеф: он-то нас всегда учил, что смывы и соскобы берем только в самых крайних случаях, если нет возможности взять следоноситель-фрагмент ткани с пятном или кусок пола, или вылом стены и тому подобное.
- С "торпеды" и с руля, - отчитался Гришковец голосом отличника. -А с сидений и с коврика, с пола вырезал объекты со следами крови.
- Со всех пятен взяли образцы? - допытывался шеф.
Гришковец на секунду задумался, потом тряхнул своей буйной шевелюрой.
- Со всех. - И тут же задал вопрос, как бы в пространство: - А зачем со всех-то? Ясно же, что там кровь Щиманчика…
Шеф посмотрел на него долгим взглядом, снова вздохнул и двинул по столу Лешкину кружку.
- Вот так, с вашим упрощенчеством, вы когда-нибудь развалите следствие, - еле слышно пробормотал он, адресуясь также к пространству, которого в моем кабинетике было не так уж много. Пожевав губами, он поднялся и направился к двери. Уже у самого выхода шеф обернулся и, посмотрев на меня сочувственным взглядом, тихо сказал:
- Мария Сергеевна, плохо выглядите. Синяки у вас под глазами, вы в зеркало-то хоть смотритесь?
- Владимир Иванович, у меня голова болит с утра, - стала лепетать я, - три таблетки выпила, и никакого эффекта…
Шеф с серьезным видом кивнул.
- Таблетки - это хорошо. А вы спать больше не пробовали? Говорят, помогает.
С этими словами он вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Но мне слова родного прокурора запали в душу. Как только в коридоре смолкли его гулкие шаги, я как банный лист пристала к Гришковцу, чтобы он позвонил на экспертизу и спросил, чья кровь в пятнах.
Гришковец вяло отбивался, доказывая, что так быстро эксперты не успели даже распаковать вещдоки, не то что их исследовать, но потом понял, что меня можно только задушить, иначе избежать выполнения моих просьб невозможно, и сдался.
К тому же он чувствовал себя виноватым за то, что скидывает мне дело, так что не прошло и пятнадцати минут, как он набирал номер экспертов-биологов.
Поговорив немного, он с озадаченным видом положил трубку.
- Ну что? - спросила я, но ответа сразу не получила, поскольку тугодум Гришковец собирался с мыслями. Наконец он оборотился ко мне. Озадаченное выражение не покидало его лица.
- Ну, говори уже, не томи! - потребовала я, и Гришковец сказал. После этого озадаченное выражение плавно перетекло на наши с Лешкой физиономии.
- Там в одном пятне кровь мужская, по группе совпадает с Шиманчиком, - нараспев сообщил Гришковец, - а в остальных пятнах кровь женская, трех разных групп.
Мы с Горчаковым переглянулись. Тьфу, подумала я, не хватало мне еще, чтобы Шиманчик оказался кровавым маньяком, поедавшим в своей машине девственниц в свободное от торговли секонд-хендом время.
- Хо-хо, - сказал Лешка, - то ли ты еще найдешь в машине Вараксина…
Я хотела его треснуть, но раздумала. Машину Вараксина действительно надо осматривать. И офис торговли секонд-хендом тоже надо осматривать, и жилища их обоих - Вараксина и Шиманчика - тоже бы неплохо осмотреть. Пойти с Людой Хануриной на рынок, где продаются кроссовки, такие, какие она видела на предполагаемом преступнике. И по Кате Кулиш срочно надо работать, допрашивать всех ее подружек, Александра Петрова этого пресловутого устанавливать… Господи, как разорваться, чтобы успеть все? При этом я даже побоялась взглянуть в сторону сейфа, где покоились еще тринадцать дел, ожидающих расследования; а ведь по трем из них сроки были уже наносу.
По коридору кто-то пронесся, в направлении моего кабинета, и я даже вздрогнула, этот топот показался мне прямо-таки шагами судьбы. И точно, дверь распахнулась и на пороге показалось довольное лицо Коленьки Василькова. Он вошел, размахивая сколотыми листами бумаги - материалом по факту обнаружения трупа девочки Зины Коровиной. Вот и еще работенка…
Васильков плавно влился в нашу теплую компанию, оперативно обсудил с Гришковцом и Лешкой убийство Шиманчика и ввел их в курс дела по трупу Зины Коровиной.
- Коленька, а кто вообще такие эти торговцы секонд-хендом? - спросила я, не давая разговору уйти в сторону. - Как они нашли друг друга? Где познакомились?
- А… - Коленька махнул рукой. - Я забыл тебе сказать, они же все одноклассники. Дружили и после школы, армию отслужили и начали вместе заниматься бизнесом.
- А больше они ни с кем в школе не дружили? - невзначай поинтересовался Горчаков.
Я им восхитилась: правильно, если все они добровольно садятся в машину вместе с убийцей, значит, знают его давно и хорошо. Играли в одной песочнице, учились в одной школе, служили в одном полку. Нет, пока информации мало для версий, мысли разбредаются, как овцы на лужайке. Кстати, у Василькова был готов ответ и на этот вопрос:
- Я весь их класс нашел. Кого лично, кого по фотографиям - показал Людмиле, она же видела того, кто уводил ее Вараксина. Никого не опознала.
- Ну, это еще ни о чем не говорит, - начал было Паша Гришковец, но мы все дружно его оборвали. Горчаков и Васильков разъяснили ему, что если Люда Ханурина никого не опознала, значит, там этого человека нет. Уверенность - сто двадцать один процент.
Наконец Гришковец вспомнил, что неплохо бы и ему поработать, выпил еще чашку чаю и откланялся, пообещав предоставить мне исчерпывающие сведения по заявлениям оскорбленных девушек, к которым приставал любитель поговорить. Стараясь не думать о том, что мы можем найти в машине Вараксина, я попыталась распланировать ближайшие дни, безнадежно забитые самой срочной работой.
На сегодня - осмотр офиса торговцев секонд-хендом и машины Вараксина.
- Слушай, она хоть в наличии? Никто ее не угнал, не взломал? - осведомилась я у Василькова.
- Не волнуйся, она стоит возле дома, где Люда живет. Люда за ней присматривает, машина на сигнализации.
- Так, одну минуточку, - вмешался Горчаков. - Вы хотите сказать, что убивец грохнул Вараксина, отвез его труп куда подальше, после чего не только вернул машину, откуда брал, но и аккуратно поставил ее на сигнализацию? А ключики от машины случайно в почтовый ящик не кинул?
- А это мысль, - задумчиво сказал Коленька. - Надо посмотреть в почтовом ящике. Дай-ка, я Людмиле позвоню, пусть проверит.
Он присел к телефону, набрал номер, причем, как я заметила, с прозвоном, - выждал три гудка и положил трубку, а потом набрал еще раз и поставил перед Людой задачу. Мы честно выждали, пока Люда сходит на лестницу и проверит почтовый ящик, и наше ожидание было вознаграждено: позвонив, она отчиталась, что в почтовом ящике действительно лежат ключи от машины.
- Ну и как это понимать? - задала я риторический вопрос.
Коленька пожал плечами, а Горчаков пробормотал:
- Наука здесь бессильна. Если только ваша Люда вас не дурит.
Честно говоря, и у меня такая мысль промелькнула, буквально на долю секунды. Но Васильков даже не стал утруждать себя возражениями. Для него ситуация с Людой представлялась очевидной.
- Васильков, а ты колготки пресловутые привез по Коровиной? - спохватилась я. Надо бы сравнить колготочки, надетые преступником на Катю Кулиш и на Зину Коровину. Ведь откуда-то он их берет? В магазине покупает? У жены просит?
Коленька кивнул и вытащил из-за пазухи толстый запечатанный конверт.
- А кто их опечатал? - подозрительно спросила я. - Ты же говорил, что ваш розыскник их выдавал матери Коровиной, только она не взяла.
- Я тебе еще говорил, что наш розыскник - парень очень правильный. Он материал подготовил по всем правилам, вот смотри.
И Васильков продемонстрировал мне бумажки, прошитые в левом верхнем углу квадратом из суровой нитки, хвостики которой сзади были заклеены папиросной бумагой с печатью районного Управления внутренних дел. Так сшивали документы в судах, но чтобы этим баловался оперативник - такое я видела впервые.
- Слушай, мне нравится ваш розыскник. Конкретный парень.
- Ага, только душный очень, - нехотя согласился Васильков.
Мы с ним договорились, что съездим в морг за колготками Кати Кулиш: Алиса нам сказала, что родители отказались забирать из морга Катину одежду, на похороны привезли другие вещи. Оставалась надежда, что в морге эти вещи еще не успели уничтожить. До судебно-следственной канцелярии морга, как обычно, было не дозвониться; беспокоить всуе доктора Стеценко не хотелось, хотя Горчаков настойчиво советовал обратиться к нему и даже предлагал свои услуги по набору телефонного номера.
Так мы и поехали в морг, не дозвонившись, но я уехала с тайной надеждой, что повидаюсь с доктором Стеценко лично - мало ли, мы можем столкнуться в коридоре, или я случайно загляну в секционную, где доктор препарирует… Все-таки ведь он пришел с цветочками; хоть мне и не удалось насладиться видом Стеценко, стоящего передо мной на коленях и присягающего, что он идиот, - лишилась я этого зрелища в силу форс-мажорных обстоятельств, а не по вине Стеценко.
По дороге Васильков старательно развлекал меня разговорами, но я отмалчивалась, осознавая горькую истину о значении в моей жизни Стеценко. Никуда мне от него не деться, как бы я ни пыжилась. Все мои мечты о демонстративном выходе замуж были на уровне детсадовского - "вот умру, вы еще прощения попросите, а я посмеюсь", и мне остается только смириться с тем, что оба мы, каждый со своими бзиками, созданы друг для друга. Да, иногда он выводит меня из себя, у меня есть к нему претензии, но в целом - о чем говорить, мне нужен только он. В общем-то, не такая уж горькая истина. Раз уж не можем друг друга переделать, нечего выпендриваться. Единственное мое условие - чтобы первым выпендриваться прекратил он…
В морге выяснилось, что у экспертов какая-то конференция, поэтому случайная встреча с доктором Стеценко исключена. Дежурный санитар обрадовал нас тем, что вещи Кулиш в полной сохранности, и выдал нам тряпичный узелок, отдающий затхлостью (конечно, одежда была влажной - труп Кати извлекли из воды, и высушить ее никто специально не озаботился). Коленька, не обнаруживая никакой брезгливости, покорно утащил узелок в машину и положил, что характерно, не в багажник, а в салон. Профессиональная деформация уже наступила, машинально отметила я.
- Ну что, в контору "Олимпии"? - спросила я, усаживаясь в машину и принюхиваясь: нет, атмосфера была терпимой.
- Поехали, - согласился Коленька, и мы двинулись в путь.
Офис фирмы "Олимпия" располагался на окраине города, в промышленном районе; для меня было непостижимым, как Коленька ориентируется в этих совершенно одинаковых проездах и подворотнях. Въехав в типичную арку, мы изрядно покружили по мрачным проходным дворам и наконец, притормозили перед полуподвальной дверью, неровно обитой жестью. К двери вниз вело несколько разбитых ступенек, заваленных опавшей листвой, на двери болтался амбарный замок. Было ясно, что сюда никто не приходил как минимум неделю.
- Ну что, Коленька? За участковым? Замок снимаем?
Участковый нашелся довольно быстро, пришел с двумя пожилыми тетушками - понятыми, ловко сбил замок и со скрежетом распахнул кривую дверь. В "офисе" было темно, оттуда веяло сыростью и специфическим духом лежалых тряпок. Мне даже стало не по себе, когда я протиснулась в дверной проем и огляделась, насколько темнота позволяла глазу: это был закуток, куда больше не придут хозяева. Почему-то мне в тот момент показалось, что и неведомого нам пока Красноперова уже тоже нет в живых.
Но за мной в это тесное пространство уже просочились и опер Васильков, и участковый с понятыми, участковый где-то нашел выключатель и зажег тусклую лампочку без абажура. Убожество помещения стало еще очевиднее, одна из понятых чихнула, что было неудивительно, поскольку с ящиков и коробок, битком набитых подержанным шмотьем, тихо поднималась пыль. Ясно было, что это помещение использовалось и под контору, и под склад; на шатком помойном столике стоял телефонный аппарат, лежали две амбарные книги, стопка каких-то квитанций, а вокруг все свободное пространство было завалено секонд-хендом.
Оглядевшись как следует, я поняла, что если я начну писать протокол осмотра по всем правилам криминалистики, и вносить в него все, что вижу здесь, то те два месяца, что отпущены мне законом на предварительное расследование, я проведу в этой каморке.
Пока не ясно, что из имеющегося тут может пригодиться следствию, а что не имеет для расследования никакого значения. Поэтому, может быть, целесообразно составить общее представление, закрыть и опечатать каморку, а потом приехать сюда уже с криминалистом, еще какими-нибудь специалистами и произвести тотальный осмотр, зная, что искать. Я поделилась своими соображениями с Васильковым, встретила горячее одобрение и предложила сворачиваться. Мы немножко посудачили с участковым, как запереть помещение - замок-то поврежден им при проникновении необратимо, - но тут одна из понятых, проживающая в этом же доме, предложила предоставить на нужды следствия свой замок, и убежала за ним.
Пока мы ждали замок, я перебирала бумажки на столе в центре всего этого хлама, и перелистывала одну из амбарных книг, в которую, судя по всему, коммерсанты записывали данные о поступлении и количестве товара. Книга была дописана до конца, обрывалась на дате, относящейся к августу прошлого года. Графы книги пестрели понятными, полупонятными и совсем непонятными обозначениями из области логистики, я машинально пробегала их глазами и переворачивала страницы, укрепляясь во мнении, что все эти инвойсы и платежки не приблизят нас ни на шаг к раскрытию убийств Вараксина и Шиманчика. Как вдруг… Я сначала даже не осознала, что именно спровоцировало мощный выброс адреналина в мою кровь, почему вдруг так стукнуло сердце и задрожали руки. Но Васильков, заметив мое волнение, через мое плечо заглянул в амбарную книгу и тихо крякнул.
- Придется писать протокол, - сказала я ему, и он кивнул. Мы оба не отрывали глаз от края страницы, которую пересекала запись, сделанная уверенной рукой: "Александр Петров.". И номер телефона, судя по первым трем цифрам, - мобильного.