- И откуда ты все знаешь! Почти так. Смерть от утопления. Спермы нет. Другие повреждения в акте не описаны, сильные гнилостные изменения. Наш добросовестный Виталик из ОРО постановление об отказе в возбуждении вынес, розыскное дело списал и битых два месяца вызывал мамашу, чтобы она вещи дочери забрала. Наконец вызвал. А она пришла и давай скандалить, что вещи не ее ненаглядной девочки.
- Все не ее?
- Нет, не все. Платьишко ее, а колготки чужие. Из чего мамаша сделала вывод, что ей хотят подсунуть чужую девочку. Что характерно, все эти два месяца труп лежит в холодильнике морга, не захороненный, поскольку морг, при наличии родителей, за госсчет хоронить отказывается. Поэтому мамочка за вещами и не шла. А тут, видать, приперло - деньжата кончились, может, рассчитывала дочкино платье толкнуть…
- Про мамашу я уже все поняла. Ты про колготки поподробнее, - попросила я Коленьку, и он кивнул.
- Значит, так: девочка ушла из дому в светлых колготках. Так, по крайней мере, мамаша утверждает. А Виталик из морга забрал черные. И пытался впарить маме, а та ни в какую - подайте ей телесные, ну, бежевые.
- Ты материал захватил? - меня затрясло от нетерпения.
- Как же я захвачу без запроса? Наш Виталик - педант, я прочитать и то с трудом выцыганил. Пиши запрос, я заберу.
" - Отлично, - я быстро настрочила запрос и отдала его Коленьке. - Мне одно только непонятно: зачем он колготки жертвам переодевает? Я сначала думала, что он зациклен на черных колготках - такое бывает. С Кати он черные снял. Но тут все наоборот - он телесные снял и черные надел на девочку.
- Слушай, может, это два разных маньяка? - Коленька разглядывал запрос перед тем, как сложить его и спрятать. - Один зациклен на черных колготках, другой - на телесных.
- Двух разных маньяков придется искать в два раза дольше.
- Ну и что? Меня, например, устраивает. Я к тебе сюда откомандирован, мне тут нравится, и я хочу, чтобы это продолжалось как можно дольше.
- Смею тебе напомнить, что ты откомандирован для работы по убийству Вараксина.
- Какая разница?! - Коленька перегнулся через стол и смотрел на меня в упор смеющимися глазами.
- Ладно. Ты понял, что надо делать?
- Понял. Сам напросился.
- Вот-вот. Ищи все случаи смерти девочек четырнадцати-шестнадцати лет.
- Что, по городу? Может, нашим районом ограничимся?
- Не выйдет. Напоминаю, что Катя Кулиш жила совсем в другом районе.
Коленька обреченно посмотрел на меня.
- Ты вообще-то понимаешь, что мало будет собрать материалы по фактам смерти? Если это действительно маньяк, наверняка в городе - россыпь розыскных дел по пропавшим без вести. Надо уж тогда и их поднимать, искать девочек пропавших.
- Коленька, только на нас с тобой еще и убийство Вараксина. Кстати о птичках, я пока с шефом не говорила про Шиманчика. Надо ведь и убийство Шиманчика сюда подтягивать.
- Аты уверена, что убийство Шиманчика - того же разлива? - по глазам Василькова я видела, что он только что сам собирался убеждать меня в этом.
- По крайней мере, это можно проверить, - сказала я и посвятила Василькова в свою идею насчет кроссовок, и разговор естественным образом перекинулся на его агентессу.
- Ну, как она тебе? - самодовольно спросил Васильков, и я не обманула его ожиданий.
- Нет слов! Признаю, с такой действительно стоит возиться.
Васильков торжествующе улыбнулся, и мне стало понятно, что возился он с Людой Хануриной не только как нарколог. Спал с ней, небось, но, в конце концов, это не мое дело.
- Знаешь, как я с ней познакомился? Мне ее передал "дед" из нашего отдела. Он увольнялся на пенсию, передавал агентуру.
- А она что, и по бумагам агентесса?
- Да, все на нее оформлено, честь по чести. Он ее завербовал, когда она работала секретаршей в одной строительной конторе. Тогда она получше выглядела, это сейчас от нее кожа да кости остались. Наркотики не красят человека, а тем более женщину.
- Да, я бы не сказала, что ей двадцать три года, - я удивилась этому, еще когда заполняла в протоколе ее допроса графы данных о личности.
- Да, представь, двадцать три. Так вот, тогда, пару лет назад, это была красотка. И директор этой вшивой конторы мало того, что сам ею пользовался, так еще и разным там подкладывал. А ей это нравилось.
- Нравилось?
- Не то, что он ее подкладывал кому ни попадя. Он ее подкладывал не просто так, а с определенной целью. Налоговым полицейским, местным обэповцам, братве крышующей. По части постели она большая мастерица, говорю тебе авторитетно.
- А зачем ее подкладывали?
- Вопросы решать. Информацию получать. Вот это ей и нравилось безумно. У нее от рождения феноменальная память, в том числе и зрительная, и наблюдательная она чертовски. Вот и почувствовала себя Матой Хари. Разные там комбинации складывала, директор только пенки снимал.
- И что?
- Да ничего. Потом директора хлопнули, и девушка сильно переживала. Подсела с горя на наркоту, да так и не смогла с нее сползти. Пока она еще была в соку, ее подобрал Вараксин.
- А ты ее подобрал до того или после?
- Я ее не подобрал, а принял. Причем девушка настолько строго свое дело знала, что даже не спрашивала, хочу я или не хочу. Дед мне ее передавал на конспиративной квартирке, познакомил и ушел. Смотрю - за ним двери закрылись, девушка сразу в душ.
Я хмыкнула.
- А чего ты? - обиделся Васильков. - Ты бы на нее тогда посмотрела: "Плейбой" отдыхает. Персик, а не девушка.
Я с трудом себе представляла, у какого распоследнего бомжа Люда Ханурина может вызвать сексуальное желание, и спросила недоверчиво:
- Неужели она так изменилась?
- Сейчас она просто живой труп. Как будто из земли выкопали и даже не помыли. А тогда… На нее западали все, кто видел, равнодушных не было. А Вараксин запал так, что не бросил ее даже, когда она опустилась ниже уровня городской канализации. Возился с ней, надеялся, что она станет прежней…
- А она не станет?
- Я тебе как нарколог скажу - Люда уже безнадежный случай. Так, чуть-чуть встряхнуть ее можно, но не более.
- То есть как агент она уже ценности не представляет?
- Ты знаешь, - задумчиво ответил Васильков, - я к ней уже так привязался, что чисто по-человечески мне не важно, какой она агент. Жалко бабу…
- Коля… А ты можешь мне сказать, как ты ее использовал в качестве агента? Ну, помимо того, в чем она такая мастерица.
- Ну зачем ты так, - беззлобно сказал Васильков. - Одно другому не мешает. Ей тоже нравилось.
- Так как? - напомнила я о существе вопроса.
- Как? Ее можно было внедрить куда угодно. На нее клевали все, нужно было только запустить ее в нужное место, и дело сделано. А уж выудить информацию для нее было раз плюнуть. При этом она взглянет на человека, и как сфотографирует. Все тебе потом расскажет - рост, вес, форма носа, количество зубов. Как он говорит, как носом шмыгает…
- А ты не боялся… Ну… Ее подсовывать кому-то? Ты не боялся, что она когда-нибудь тебя обманет? Все-таки она наркоманка…
Коля ответил так уверенно, что я сразу поверила ему.
- Не боялся. Конечно, она любого могла вокруг пальца обвести, врала, если надо, вдохновенно, артистически. Но только не мне и не Вараксину.
Мы помолчали.
- Ну, что скажешь? - спросил наконец Коленька.
Я пожала плечами.
- Впечатляет. Если только все это правда.
- Маша! - Васильков оскорбился. Или сделал вид, что оскорбился. - Зачем мне нужно тебя вводить в заблуждение?
- Откуда я знаю? Вы ж хитрые, менты, с подходцами вашими. Играете в игры, следователями манипулируете…
- У-у! Похоже, что ты от нашего брата натерпелась! - Васильков встал, обошел стол и наклонился ко мне сзади. Подув мне на затылок, он шепнул мне в ухо:
- Ты еще не передумала?
- Не дождешься, - ответила я, не двигаясь. Васильков не торопился занять свое место, он интимно шевелил мне волосы на затылке, меня разбирал смех, я терпеливо ожидала, когда он отойдет - ну не драться же мне с ним было! Именно в этот момент открылась дверь, и в кабинет засунул свою лохматую башку Горчаков. А за его спиной стоял не кто иной, как мой бывший любовник и друг Александр Стеценко и поверх лохматой башки Горчакова смотрел на меня и на Коленьку.
Увидев склонившегося надо мной в недвусмысленной позе незнакомого мужика, Горчаков крякнул и захлопнул дверь. Я не выдержала и засмеялась в голос, хотя на самом деле на душе кошки скребли. Васильков же и не подумал смущаться. Я ждала, что он отскочит от меня, как ошпаренный, но он даже не шелохнулся. Видимо, имел большой опыт.
- Васильков, ты меня скомпрометировал, - сказала я ему, - и теперь, как честный человек, обязан…
Тут в голос засмеялся Васильков.
За стеной что-то стукнуло и стихло. Видимо, Лешка услышал смех и вообще перестал что-то понимать. Я поднялась и пошла к нему в кабинет, чтобы познакомить их с Васильковым. И вообще как-то прояснить ситуацию. Горчаков и Стеценко молча сидели друг напротив друга и напряженно прислушивались. Между ними на столе лежал огромный букет цветов. Заметив, что я смотрю на букет, Горчаков мстительно улыбнулся, потом вскочил и за руку вытащил меня в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.
- Я не понял, ты чего, Стеценко насовсем бросила, что ли?
- Леша, мы со Стеценко давно разошлись. Я что, обязана хранить ему верность до гроба?
- Да, - твердо заявил Горчаков. - Не ты ли мне говорила, что вернулась бы к нему, если бы он у тебя в ногах валялся с букетом?
- Ну так он еще не валялся, - раздраженно ответила я.
Некоторое время мы с Горчаковым злобно смотрели друг на друга. Потом я вздохнула и спросила:
- Чей букетик-то?
Ответить Горчаков не успел. Дверь его кабинета хлопнула, с независимым видом оттуда вышел Стеценко и, холодно кивнув мне, пошел по коридору.
Мы с Лешкой обалдело смотрели ему вслед, потом Лешка опомнился и прошипел:
- Ну что, доигралась?
Догонять Стеценко было уже поздно. Мы с Горчаковым постояли еще немного и вернулись к нему в кабинет. Букет сиротливо лежал на столе, распространяя вокруг неестественный аромат.
Лешка подошел и потрогал синюю гофрированную бумагу, художественно оформлявшую цветочки, а потом украдкой глянул на меня. Я поморщилась:
:
- Можешь ничего не говорить.
- А что за чувак у тебя там? Опер какой-нибудь? - строго спросил Горчаков после паузы. - Голову ему кружишь? Приключений захотелось?
- Леш, ты дуэнью-то из себя не строй, - сказала я с досадой, в основном для порядка. Ну кто же знал, что Лешка всерьез воспримет наш ночной телефонный разговор и притащит сюда Стеценко с цветами.
Горчаков вздохнул. Сейчас я, наверное, представлялась ему непутевой девчонкой, а он, забыв о собственных сексуальных заблуждениях, себе мнился праведным папашей.
- Ну что, пойдем, посмотрю, на кого ты Стеценко променяла, - говоря, как солидный папаша, Лешка сгреб со стола цветочки и стал совать их мне в руки. Я его отпихивала.
- Ну ты чего? - недоуменно спросил друг и коллега. - Бери, тебе же принесли.
- Но не ты же принес, - возразила я. - Или ты будешь вместо Стеценко на коленях стоять?
- Нет, я не буду, - подумав, ответил он. - Так не возьмешь?
Я покачала головой.
- Не возьму.
- А мне куда его девать?
- Куда хочешь. Подари Зое, - предложила я.
- А зачем? - искренне удивился Лешка. - Я же с ней уже помирился.
В конце концов они с Васильковым перестали коситься друг на друга, а поначалу ведь дело дошло до взаимных оскорблений. Горчаков сразу полез в бутылку, как будто незнакомый ему опер прямо у него на глазах вероломно отбил любимую женщину у его, Горчакова, лучшего друга.
Я, конечно, не ожидала, что они подерутся в моем кабинете, поэтому достаточно спокойно слушала Лешкины гневные выкрики и язвительные ответы Василькова. И посмеивалась, вспоминая, как Горчаков, этот борец за воссоединение Швецовой со Стеценко, сводил меня поочередно со всеми мужиками, которые ему были симпатичны, надеясь таким образом устроить мою несчастную женскую судьбу. Забыл, небось. А может, он разоряется потому, что не он мне Василькова предложил? Процесс вышел из-под его контроля?
Погруженная в воспоминания, я не успела оглянуться, как эти два гамадрила уже попивали чай за одним столом (причем за моим) и оживленно беседовали на темы, далекие от женской верности и мужской солидарности.
Когда речь промеж них ни с того ни с сего зашла об убийстве Вараксина, я взревновала. И вмешалась в их воркование. Не в силах удержаться, я стала рассказывать Лешке про феноменальные способности нашей сегодняшней свидетельницы. Потом разговор сам собой перекинулся на всякие отклонения от нормы.
- А помнишь, - обратился ко мне Лешка, - у нас в одном районе следовательница была, Лукашенко? Ничего из себя не представляла, за исключением одного. Каким-то образом она видела, где у человека что болит.
- Как это? - заинтересовался Васильков. - Экстрасенс, что ли?
- Ну, типа того. Она сама говорила, что не понимает, как это у нее выходит, но она видит, где "горячие точки" в человеческом организме.
- Могла бы обогатиться, - заметил Коленька.
- Во-во. А вместо этого сидела в прокуратуре и свидетелей пугала. Придет к ней чувак какой-нибудь и готовится лепить горбатого, с мыслями собирается. А она ему вдруг: что ж вы к зубному не идете, у вас ведь зуб болит под пломбой, крайний справа на нижней челюсти. У свидетеля эта самая челюсть и отпадает. Ну его, думает. Раз она видит, что у меня под пломбой болит, значит, вся моя душонка до печенок у нее как на ладони. И начинает говорить правду.
- Эх, Леша, все это ерунда, - вздохнула я, вспоминая сегодняшний допрос. Пока я рассказывала ему про необычную свидетельницу, Васильков только кивал головой и изредка вставлял пояснения.
Лешка, вообще-то, не особо и удивился феноменальным способностям свидетельницы.
- Я ж говорю, бывает. А вы, кстати, машину этого Вараксина осмотрели? - вдруг спросил он, и мы с Васильковым переглянулись.
- Нет, - ответила я. - Интересно, когда мы это могли сделать?
- Да что ты сразу в бутылку лезешь? Я ж просто спросил.
- Да нет, Леша, ты прав. Машину нужно осматривать. Я вообще не понимаю, ребята, что за киллер такой педантичный: труп вывозит, а машину аккуратно ставит на место?
- Колян, а тебя твоя свидетельница не грузит? - Лешка обернулся к Василькову. - Действительно, странно. Если Вараксина увозят из дома, и труп выбрасывают в лесопарке, зачем машину назад пригонять? Не она ли сама его грохнула?
- Нет.
Это мы с Васильковым сказали одновременно. Надо было видеть Люду, чтобы понять, что она не только не могла грохнуть своего сожителя, но и что она готова сама умереть, чтобы отомстить за Вараксина.
Но возвращенная машина путала все карты, и у меня даже мелькнула совершенно безумная мысль, что Вараксин так виртуозно покончил с собой в рощице лесопарка, а его знакомый, забиравший его из дома, - всего лишь помог ему в этом, потому и машину пригнал на место.
А что, надоела Вараксину жизнь с наркоманкой, требующей не только дорогостоящего лечения, но и постоянного напряжения нервов. Думаю к тому же, что деньги шли не на одно лечение, но и на покупку наркотиков. А может, он удержаться не мог и ей составлял компанию, и медленно катился в пропасть, вот и оборвал это все одним махом.
(Между прочим, вопрос об ответственности за причинение смерти или вреда здоровью по желанию потерпевшего в теории уголовного права до сих пор является дискуссионным. То есть по нашему закону, конечно, накажут, если кто-нибудь по доброте душевной лишит жизни тяжело больную бабушку или близкого друга, чья любовная лодка разбилась о быт, а сами эти пострадавшие от жизни более жить не хотят, а покончить с собой или физически не в состоянии, или не решаются. Но теоретики спорят, правильно ли это.)
Но через минуту эта мысль меня оставила. Какими бы ни были жизненные трудности Вараксина, его гипотетическая суицидальность явно не была заразной. А ведь и Шиманчик тоже убит. Уж не говоря о том, что следы на местах обнаружения обоих трупов оч-чень похожи. Вряд ли руководителей "Олимпии" вдруг охватила эпидемия самоубийств, и они их дружно совершают чужими руками. Надо бы вообще-то наведаться в их контору.
- Коленька, - спросила я, - а офис какой-никакой у этих "олимпийцев" был?
- Был, - ответил Коленька. - Так, подвальчик со складскими помещениями. Я и сам думал, что надо туда нос сунуть.
- Надо. И Красноперова искать надо. Ты ищешь?
- Да ищу я, ищу, - с досадой отозвался Васильков. - Давай прямо сейчас и съездим. В контору "Олимпии".
- Давай, - сказала я, и полезла в ящик стола за бланками, но поехать нам куда-либо сегодня было не суждено. В дверь робко постучали, я пригласила заходить, и на пороге живым укором показалась младшая сестра Кати Кулиш - Алиса.
Она была одета и причесана немножко иначе, чем во время нашего первого знакомства, чуть более по-взрослому, коса была свернута в пучок, губы слегка подкрашены, и от этого Алиса смотрелась строго, как секретарша какого-нибудь большого начальника. Только испуганные глаза выдавали ее юный возраст. Но она без смущения прошла к столу, поискала свободный стул и присела на него, вытащив из сумки школьную тетрадку. Мужики затихли и вопросительно поглядывали на меня.
- Извините, что я без предупреждения, - церемонно начала Алиса, - я у дяди Никиты… Ну, у Никиты Владимировича, у Пилюгина, узнала ваш телефон, но не дозвонилась. Решила просто прийти, вдруг застану. Только я родителям не говорила, что к вам пошла. Они не верят, что можно что-то сделать…
Алиса сбилась с мысли и замолкла, переводя дыхание.
- В общем, мне не хочется их лишний раз расстраивать, - заговорила она снова. - Но я могу вам помочь.
- Алиса, тебе уже есть четырнадцать лет? - спросила я, и она кивнула. - Давай я тебя допрошу. В прошлый раз мы просто поговорили, а сейчас я все запишу в протокол. С четырнадцати лет можно без педагога.
Выгонять Горчакова с Коленькой на время допроса я не стала, хоть это и нарушение, но не такое уж страшное. К тому же Василькову полезно послушать. А может, и Лешка что-нибудь толковое потом посоветует.
Я записала в протокол все то, что Алиса рассказала мне при нашей первой встрече, и приготовилась слушать, чем она собралась нас удивить. Судя по тому, как она вцепилась в принесенную с собой тетрадку, там содержались какие-то важные сведения.
- Я вам записную книжку Кати отдала тогда, - сказала она, и мне на мгновение стало стыдно, я ведь еще так и не удосужилась эту книжку посмотреть, просто времени не хватило. - Но все, что там было написано, я к себе переписала. Там есть одна важная запись.
Алиса открыла тетрадку и показала мне выписанную старательным детским почерком строчку; "Александр Петров. 15-00".
- Я такого не знаю, - сказала она. - Я всех наших подруг спросила. Его никто не знает.
- Может быть, это кто-то из ваших учителей? - встрял Васильков. Алиса покачала головой: