Правда, нужно допустить, что Шорохов мог так здраво не рассуждать. Он вполне мог рассчитывать на то, что припертый к стене Коростелев достанет деньги, где угодно, лишь бы отвязаться от него. Неужели он недооценивал опасности Коростелева? Неужели не понимал, что Коростелеву проще убить его, чем заплатить? А может, Шорохов был самонадеянным, как все шантажисты, и не допускал такой мысли?.. Все может быть.
А может, дело вовсе не в шантаже? С учетом темы, связанной с изготовлением оружия, к которой имели причастность и Шорохов, и Коростелев (исходя опять же из показаний мастера), можно допустить, что они замышляли какое-то серьезное преступление, а потом один соучастник убрал другого. Интересно тогда, что за преступление? Ограбление банка? Если оно уже было совершено, а нам о нем неизвестно, значит, не такое уж оно было серьезное. А если еще только должно было совершиться?
Хорошо, но куда в этой конструкции приткнуть четверых мужиков, ударенных по голове, и особенно последнего, выдаваемого за Коростелева? Не это ли преступление готовилось? Но в чем тогда суть, смысл этого преступления?..
- Михаил Николаевич, - позвала я начальника оперчасти, который за своим столом тихо перебирал бумажки, стараясь не мешать мне. - Михаил Николаевич, вы понимаете, что нужно будет возбуждать уголовное дело по факту побега Коростелева?
Михаил Николаевич кивнул, не отрывая взгляда от бумажек. С одной стороны, мне было его жалко, теперь он до пенсии вряд ли доработает. А с другой стороны, прояви он тогда принципиальность, и пятеро человек были бы живы и здоровы. Ладно, один из них преступник и гнида по жизни, но остальные-то в чем виноваты? Да и у меня не было бы шишки на лбу.
- Позвонить от вас можно по межгороду? - спросила я, не касаясь больше возбуждения дела.
- Ради Бога. - Он встал со своего места и пропустил меня к огромному допотопному аппарату, являвшему собой и телефон, и селектор.
Я набрала код Петербурга, номер телефона своего прокурора и, когда тот ответил, закричала в трубку:
- Владимир Иванович, это Швецова. Я немножко задержусь в командировке, мы с Кужеровым поедем в Ивановскую область…
* * *
К поезду нас отвезли на машине начальника колонии, а дальше начался долгий и утомительный путь в маленький городок Ивановской области. Поезд, автобус, электричка, снова автобус, а между ними томительное стояние в очередях на железно-Дорожных и автовокзалах и не менее томительное ожидание транспортных средств, как будто нарочно никогда не приходящих по расписанию. И вот мы у цели.
Постовой милиционер на вокзале объяснил нам, как добраться до городской милиции. Еще один тряский автобус, который подвез нас прямиком к нужному зданию…
Городская милиция выглядела прилично: чистенькое, хоть и не новое здание, изнутри обшитое деревом. На стенах - какие-то совершенно застойные плакаты с улыбающимися стражами порядка в новехонькой форме, милиционером и милиционершей. Из личного состава на месте находилась только секретарша начальника горотдела. Улыбаясь, прямо как сотрудница милиции с плаката, она объяснила, что весь отдел копает картошку, и что начальник обещал заехать на работу, но не раньше пяти вечера.
Вздохнув, мы пошли устраиваться в гостиницу. Секретарша, взглянув на наши удостоверения, любезно назвала нам адрес самой лучшей гостиницы, впоследствии оказавшейся вообще единственной в городе.
Лучшая гостиница производила довольно мрачное впечатление. Если бы не Кужеров, я бы предпочла ночевать на вокзале. Судя по угрюмым рожам, озирающим нас исподлобья, это был типичный бандитский притон, и я не удивилась бы, узнав, что номера этой гостиницы набиты мешками с героином и расчлененными трупами. Впрочем, мест там все равно не было, о чем нам с абсолютно советским злорадством поведали у стойки портье.
Мы, тем не менее, героически зашли в ресторан лучшей гостиницы и даже обозрели ассортимент.
Единственное, что не вызывало содрогания, - это цены. Цены были какие-то смешные, но даже по таким ценам есть предложенное можно было только по приговору суда. А может, это во мне говорили столичные амбиции, поскольку те же бандитские рожи, сидя за пластиковыми столиками, спокойно уплетали местные деликатесы.
Но есть хотелось. Кужеров взял себе бутылку пива, которым запил остатки былой роскоши - своих путевых запасов, из которых и мне перепал бутерброд с копченой колбасой и маринованным огурцом. Повару из колонии наверняка громко икалось, в хорошем смысле.
К четырем часам, с робкой надеждой на встречу с начальником ГОВД, мы вернулись в горотдел милиции. Секретарша, улыбаясь так же приторно, попросила подождать. Мы с Кужеровым присели в коридоре на лавочку.
Скрючившись на деревянной скамейке, я положила голову на плечо Кужерову и задремала, но тут Кужеров резко дернул плечом, и сон слетел с меня. Я открыла глаза и увидела чернущего негра двухметрового роста. Не мулата цвета шоколада "Виспа", которых достаточно на просторах нашей любвеобильной родины и у которых в паспорте написано "украинец" или "русский", а настоящего эфиопа. На голове эфиопа была надета милицейская фуражка, Длинные худые руки торчали из рукавов капитанского кителя. Он деловито шел по отделению, но, видимо, споткнулся о наши обалделые взгляды и замедлил шаг. Поскольку мы невежливо продолжали пялиться на чернокожего капитана милиции, он ухмыльнулся, показав нам белоснежные зубы и розовые десны, и устало спросил:
- Что смотрите, негра никогда не видели?
И, не дожидаясь нашей реакции, пошел дальше.
- А правда, Машка, чего ты на него уставилась? - спросил Кужеров, со стуком захлопнув рот и переведя дыхание.
- Вот бы нам его одолжить, - пробормотала я, - а то нашу прокуратуру замучили жалобами на отдел милиции за углом. Стоит мимо чернокожему пройти - они его затаскивают в дежурку, шмонают, вытряхивают все из карманов, еще плюх навешают и наркотики в ботинок засунут, чтобы оправдать задержание.
- Ну и почему бы не взять должностных преступников с поличным? Подставить им негритоса и зафиксировать, как они произвол чинят.
- Наш прокурор, что ли, в кустах заляжет с микрофоном?
- А куда смотрит Управление собственной безопасности?
- А они как раз оправдываются тем, что у них негра в штате нету, поэтому нет возможности изобличить негодяев.
- Правильно, без негра никого нельзя не изобличить, - проворчал Кужеров, укладывая мою голову в прежнее положение, к себе на плечо.
Я успела выспаться, ожидая прибытия местного начальства, и наконец начальник ГОВД появился в коридоре - невысокий франтоватый дядечка с ослепительной улыбкой. На нем была подполковничья форма с иголочки; с лихо заломленной набок фуражкой он, видимо, уже предупрежденный секретаршей по телефону, широким жестом пригласил нас в кабинет.
Кабинет начальника горотдела выглядел на уровне столичных стандартов. И даже комнатка отдыха на задворках наличествовала, с холодильником, мягкой мебелью и с хорошим коньяком в баре. Там нас, собственно, и принимали.
Первым делом, еще до выяснения цели нашего приезда, начальник поинтересовался, устроились ли мы в гостиницу. В ответ на наши жалобы, что мест в гостинице нет, он только махнул рукой:
- Устроим! Для нас места всегда найдутся. К сожалению, у нас ведомственной гостиницы нет, но городская вполне приличная. Правда, с удобствами не очень, удобства в коридоре, но раньше были вообще на улице.
Он снял телефонную трубку, попросил секретаршу соединить его с директором гостиницы, очень коротко переговорил и сообщил нам, что вопрос решен.
- Ну а теперь говорите, что от нас нужно?
- Нам нужно быстро получить сведения из вашего адресного бюро на определенного человека, посмотреть ваше кладбище, по возможности поискать на нем определенное захоронение и, если найдем, - эксгумировать тело, провести судебно-медицинское исследование с целью идентификации личности, - перечислила я, но начальник не испугался.
Он нажал на клавишу селектора и сказал секретарше:
- Ксюшу позови.
- Дам вам человека, - пояснил он, - он все вам сделает. Будете довольны.
Открылась дверь и вошел давешний эфиоп в капитанской форме.
- Присаживайся, Ксюша. Знакомьтесь, господа, это наш старший участковый, Франсуа Ксавье. Фамилию не говорю, вы все равно не запомните.
Негр, уже присевший в мягкое кресло, привстал и поклонился.
- Это наши гости из Питера, - продолжал начальник, - надо помочь. Проводи их в гостиницу, устрой, и приступайте. Или вы сегодня хотите отдохнуть? Тогда Ксюша вас в ресторан сводит.
У Кужерова заблестели глаза, но я решительно постановила, что работать начинаем прямо сегодня.
- Мы и так задержались в командировке, а работы здесь много, так что придется начать сегодня.
- Ксюша, иди, заводи машину, по дороге все обсудите, - ласково сказал начальник негру.
Тот улыбнулся показав ослепительные зубы, и вышел.
- Алжирец, чистокровный, - объяснил начальник, проводив его взглядом. - Пятнадцать лет здесь живет, женился, натурализовался, пятерых детишек наплодил.
- А как по-русски хорошо болтает, - удивился Кужеров, - я подумал, что он тут родился.
- Нет, приехал учиться и остался.
- А почему в милиции работает? - не отставал Кужеров. - Так ему нравится? На милицейскую зарплату пятерых детишек кормит?
- Да он у нас старейший сотрудник, всех знает. Работает за интерес. А кормит всех его жена. И весь наш горотдел она, кстати, кормит тоже, вон, ремонт нам сделала, машину для розыска купила. У нее казино, так что вечером от ресторана не отказывайтесь. В гостинице не ешьте, вы люди непривычные, можете заболеть. А при казино хороший ресторан. Днем там для работников милиции комплексные обеды. Значит, я немного ошиблась - он не эфиоп, а алжирец. Но по-русски он говорил замечательно.
Когда мы вышли на улицу, Франсуа Ксавье сидел за рулем ярко-красного кабриолета. Зрелище это так и просилось на экран - чернущий негр в милицейской форме в алой блестящей машине. Он любезно открыл нам дверцы, и мы помчались с ветерком в гостиницу.
Осмотрев отведенный мне номер, я смогла констатировать лишь одно: видала я в своей жизни номера и похуже.
Проводить тут время совершенно не хотелось, поэтому мы с Кужеровым отправились работать. Франсуа Ксавье подвез нас к кладбищу, а сам отправился в ЦАБ собирать интересующие нас сведения.
На кладбище, прямо скажем, было неуютно. Находилось оно на окраине города, освещалось плохо, над ним в темном небе летали вороны и злорадно каркали.
Пока мы с Кужеровым пробирались к кладбищенской конторе по толстому слою палой листвы, мы Успели обсудить, как получилось, что сведения о смерти Коростелева в колонии не попали в данные информационного центра.
- Раньше паспорта осужденных уничтожали, - вспоминала я, - а после освобождения выдавали им новые, а теперь из суда их направляют на хранение в паспортные столы и после освобождения выдают человеку тот же паспорт.
- Маша, не ломай себе голову, - отозвался Кужеров, подкидывая ногой желтые кленовые листья. - Откуда в ИЦ поступают сведения о смерти? Их туда передают люди. Если в колонии кто-то деньги хапнул за то, что глаза закрыл на побег, то этот же "кто-то" и в ИЦ сведения не передал. Вот и вся недолга.
- Ну да, похоже. А если Коростелев паспорт заныкал еще до посадки, то потом просто достал его из укромного места и пользовался. Вот же и на работу устроился, и прописался в Питере…
- Ну да, розыска-то на него не было. Он же умер, ха-ха.
- Ты, кстати, чудовище, в Питере в загс сходил, выяснил, какие документы Коростелева были сданы для получения свидетельства о смерти?
- Вот сразу и чудовище, - проворчал Кужеров. - Сходил и узнал. Жена сдала военный билет без фотографии. Легче тебе стало?
- Понятно. Паспорт без фотографии не сдашь, придерутся, а с фотографией нельзя, вдруг кто-то обратит внимание, что покойник непохож. А с военного билета фотка отлетела, и все.
В конторке сидел старенький дедушка, очень нам обрадовавшийся: ему явно не хватало развлечений.
- Здравствуйте, - вежливо сказала я. - Мы из Петербурга, следователи.
В подробности вдаваться я не стала, и удостоверения показывать мы тоже сочли излишним, видно было, что дедушка и так нам все скажет. Он и вправду обрадовался еще больше и кинулся поить нас чаем, что, кстати, было нелишним, поскольку до ужина в казино было еще далеко, а про ресторан гостиницы вспоминать не хотелось, во избежание желудочного расстройства.
- А у вас рабочий день не заканчивается? - осторожно спросила я, посмотрев на часы.
- Да Господь с вами, - добродушно махнул рукой старичок. - Я ж тут прямо и живу, - он показал куда-то за спину. - У меня комнатка тут, все необходимое есть.
Я подивилась: сторожка была совсем крохотной, видимо, только комнатка и была к ней пристроена.
- Извините, а туалет где? - не удержалась я.
- А туалет во-он там, по второй аллее направо.
- А вам не страшно тут? - задала я совсем бестактный вопрос. Прислушавшись, я уловила скрип раскачивающегося от ветра фонаря, шорох падающей листвы, гортанные крики птиц. С ума тут сойти можно от этих зловещих звуков в сторожке посреди кладбища.
- Да я всю жизнь тут, чего ж тут страшного. А покойники - они не вредные. От них пока еще зла никому не было.
- Все равно, как-то тут… - Я поежилась.
- Ладно, давайте чаек пить, вскипел уже. Чем могу помочь?
Отхлебывая горячий чай, я согрелась, и кладбищенская сторожка уже не казалась мне таким уж зловещим местом. Наоборот, даже симпатично, тепло, уютно, снаружи листья падают с таким приятным шорохом…
- Нам нужно знать, кого тут хоронили за последнюю наделю, - наконец решилась я.
- Чего уж проще, - обрадовался старичок. Я подумала, что он полезет в какие-нибудь амбарные книги, но он тут же продолжил:
- Холясину Анну Ивановну, царство ей небесное, долго болела, отмучилась наконец. Кстати, знаете ли вы, молодые люди, что православные не говорят "пусть земля ей будет пухом"? Это языческое выражение, а правильно - желать царствия небесного.
- Только эту женщину? - переспросила я, грея руки о теплую кружку. - Больше никого не хоронили? Мужчин иногородних не привозили?
- Спаси Господь! - замахал старичок руками. - Последний раз мужчину иногороднего привозили года полтора назад, в тюрьме преставился. Вдова привезла, молоденькая такая, хорошенькая. Говорит, покойничек отсюда родом был, похоронить хотела на родине.
- Неужели вы так хорошо помните? - поразилась я.
- Ну а что ж мне еще делать? Днем за территорией ухаживаю, листья сгребаю, поправляю памятники, если за могилкой уже ухаживать некому, а вечером что мне делать? Телевизора у меня нет, вот сижу, в уме перебираю, кто когда тут обосновался, годовщины вспоминаю. Я ведь тут многих знаю. Родственники мои тут лежат…
- А вы только на память помните, или у вас есть какой-то учет? - поинтересовалась я.
- Вообще-то с меня никто не требует учета, а сам для себя в книжку записываю. Хотите посмотреть?
Я кивнула, дед скрылся за ситцевой занавеской, отделявшей "офис" от жилого помещения, и через минуту вытащил к нам пыльный талмуд. Открыв его, он предоставил нам возможность убедиться, что за последние две недели здесь похоронили только Холясину А. И. Порывшись в талмуде, старичок нашел и Коростелева, похороненного здесь в позапрошлом году.
- А могилу показать можете? - спросила я, и дедушка закивал.
- А как же! А для чего ж я тут. Прямо сейчас хотите?
Мы с Кужеровым переглянулись. Честно говоря, прогулка по неосвещенному кладбищу на ночь глядя в мои планы не входила.
- Мы завтра придем, хорошо?
Поблагодарив смотрителя за чай, мы откланялись. Я не стала говорить деду, что завтра мы придем с медиком выкапывать гроб. Если приметы трупа и группа его крови, а то и пальцы - конечно, если сохранилась возможность получить его отпечатки, - совпадут с данными поселенца, находящегося в розыске со времени смерти в колонии Коростелева, то можно будет считать, что одна часть головоломки нами собрана. А значит, можно будет возбуждать уголовное дело по факту убийства этого поселенца, организации побега и использованию подложных документов и объявлять нашу ушлую девушку, Ольгу Коростелеву-Кротову, в розыск. Уже пора посмотреть ей в глаза.