- Сережа, давай попробуем открыть комнату Скачкова. Может, он уже проспался?
- Нас в суд не потащат за нарушение неприкосновенности жилища?
- Рискнем?
- Уговорила. Только давай ради приличия кофейку выпьем, чтобы не сразу возвращаться. Тут за углом есть одна кофейня.
- А ты откуда знаешь? Ты тут уже бывал?
- Ox, Маша, где я только не бывал…
Кофейня оказалась на удивление приличной, особенно для такого Богом забытого района, да еще бармен явно обрадовался появлению Крушенкова и обслужил нас по высшему разряду.
- А в кофейни вокруг Литейного вы, наверное, не ходите? - спросила я, допивая свою чашку. - Вас там всех знают как облупленных. Раньше, пока главк не переехал, зайти нельзя было ни в одно злачное место в окрестности - обязательно наткнешься на опера, беседующего с агентом.
- Да, около "Чернышевской" еще повесили рекламу мобильной связи:
"Позвони своему агенту". Выходишь из метро и думаешь - правильно, нужно срочно позвонить агенту…
- Уголовный розыск все в "Колобок" ходил, а вы куда?
Крушенков усмехнулся.
- А есть одна забегаловка напротив, называется "Элефант"…
- Да, в чувстве юмора хозяевам не откажешь. Но вы там, наверное, с женами встречаетесь?
Минут через сорок мы снова звонили в квартиру Скачкова.
- Не проснулся? - спросили мы старушку, которая была все так же доброжелательна. Она сокрушенно покачала головой.
- Как ваше имя-отчество? - поинтересовался Крушенков.
- Вера Гавриловна, - ответила старушка, и пока мы соображали, как бы обставить поделикатнее планируемый взлом двери свидетеля, Вера Гавриловна оказала неоценимую помощь следствию. Она умоляюще сложила руки и проговорила:
- Ребятки, что-то я волнуюсь. Никогда он так долго не спал. А ну как ему с сердцем плохо, а? Давайте дверь сломаем.
- Говорите, ему может с сердцем плохо стать? - тут же закрепил успех Крушенков.
Старушка энергично закивала головой и буквально заставила Сергея ломать дверь, снабдив всеми необходимыми инструментами. Но еще до того, как замок, крякнув, поддался умелым рукам Крушенкова, я вдруг поняла, что нас ждет там, в комнате журналиста Скачкова. Надо звать понятых и осматривать комнату, потому что Скачков мертв.
Глава 12
Конечно, мы с Сергеем не стали сами осматривать труп. Вызвали местную милицию, убойщики окинули взглядом аскетическую обстановку, скудную закуску на столе и всего одну рюмку рядом с тремя бутылками из-под водки и намекнули, что здесь работа в лучшем случае для участкового. Я Христом-Богом попросила вызвать следователя прокуратуры, судебного медика, криминалиста и составить нормальный протокол осмотра.
- С какой это стати? - хмуро спросил сотрудник убойного отдела.
- Понимаете, он у нас важный свидетель. Мало ли что…
- Давайте так, - убойщик решил не лезть в бутылку, а хотя бы для вида поискать разумный компромисс, - вызовем доктора; если доктор скажет, что тут что-то не так - оформляем, а если скажет, что клиент просто перепил - тогда не обессудьте.
Я с надеждой стала ждать прибытия дежурного медика, моля Бога, чтобы приехал кто-нибудь из хороших знакомых, а пока попыталась объяснить местному оперу серьезность ситуации.
- А вы вообще кто? - поинтересовался опер, мечтая пресечь мою активность.
- Я следователь. Мы приехали его допрашивать…
- Вы из другого района. И вообще свидетель - труп нашли. Вот и сидите тихо.
Даже крушенковское удостоверение на него впечатления не произвело. Он был непреклонен. При этом он и участковый не прекращали шляться по комнате и лапать все, что попадалось под руку. Я с трудом сдерживалась, представляя возможную реакцию на мои замечания. Так я хоть могу наблюдать за обстановкой, а если меня попросят отсюда под предлогом того, что я из другого района, здесь - никто и вообще свидетель, а на самом деле, чтобы пасть не раскрывала, - процесс станет неуправляемым.
Наконец-то возвестили о прибытии дежурного медика. Когда в дверях возникла пухлая фигура Бори Панова, я не смогла удержаться от ликования. Отведя Борю в сторону, я вкратце обрисовала ему ситуацию.
- И чего ты от меня хочешь? - скептически вопросил дежурный медик. - Чтобы я заявил, что твой жмурик прошит автоматной очередью?
- Боря, заяви, что хочешь; мне нужно, чтобы составили нормальный протокол. А если ты скажешь, что здесь алкогольная интоксикация, и убудешь, то на этот труп все плюнут, оставят участкового писать в меру его разумения, и привет.
- А ты что, думаешь, что здесь не все чисто? Что здесь не алкогольная интоксикация?
- Боренька, может, и алкогольная. Меня интересует, с кем он пил и что.
Надо, чтобы пальцы тут взяли и бутылочки упаковали, как следует…
- А ты, конечно, считаешь, что ты одна во всем городе способна работать?
- Ну, местные-то по данному трупу работать не жаждут.
- Ладно, пойдем глянем, а то на нас уже косятся. - Панов повлек меня к трупу.
Надо отдать Панову должное, над трупом он повозился по полной программе. Пока он производил свои малоприятные манипуляции, я отошла к окну, стараясь не смотреть в его сторону. Одно дело выезжать на трупы незнакомых тебе людей, которые действительно можно воспринимать как материал. А вот труп человека, с которым ты не так давно разговаривал, - дело совсем другое. Ты помнишь, как он улыбался, как дергал головой, - а за твоей спиной судебный медик колет ему в глаза пилокарпин и выясняет степень выраженности трупного окоченения, уж не говорю про измерение ректальной температуры…
Закончив возиться, Панов перевернул тело-я услышала, как оно перевалилось на спину, - и подошел ко мне.
- Хоть на куски меня режь, Марья, - пропыхтел он, снимая резиновые перчатки, - пережрал он водки. Ни одного синячка на нем, никаких повреждений на слизистой рта - это уж я, из уважения к тебе, посмотрел, не вливали ли ему насильно. Забудь.
- И правда, Маша, что ты на нем зациклилась, - подхватил неслышно подошедший Крушенков. - Ты же слышала, он был запойный, соседка шума никакого не слышала. Да и мотива, извини, не вижу.
- Ну как же? Он же должен был мне сказать, что Трубецкой слил ему информацию про похищение жены Масловского…
Крушенков подался вперед и издевательски приложил мне ко лбу ладонь.
- Дорогая, ты перегрелась; про то, что он должен был тебе сказать, никто, кроме тебя, не знает. Какие у тебя планы на вечер? Ты, кажется, в театр собиралась? Вот и сходи, развейся, я тебя с удовольствием подвезу.
- Ну что ты, правда, Машка, - подхватил Панов, которому вовсе не улыбалось торчать тут до прибытия дежурного следователя, а потом еще заново описывать трупные явления, - в Джеймса Бонда заигралась? Кому он нужен, этот алкаш?
Они так на меня насели, что я устыдилась своей шпиономании.
Действительно, что это я зациклилась на этом Скачкове. Зато есть повод позвонить Энгардт. Набрав номер ее телефона, я сказала про смерть ее коллеги.
Конечно, Елизавета расстроилась, как любой нормальный человек, несмотря на то что пьяницу Скачкова она явно недолюбливала. Я не стала по телефону спрашивать у нее адрес оператора Васечкина, не желая смерти и ему, хотя сама над собой в душе посмеивалась. Мы с Энгардт договорились встретиться без десяти семь у входа в театр. Я с грустью подумала, что заехать домой переодеться я не успеваю, и Крушенков повез меня на Театральную площадь. По дороге он позвонил Царицыну и порадовал его новостью о гибели потенциального свидетеля. Царицын посочувствовал нам, но тут же похвастался, что на завтра вызвал мне Трубецкого в прокуратуру.
Сравнение внешнего вида Елизаветы Энгардт с моим, хоть она тоже объявила, что не успела переодеться, усугубило мой комплекс неполноценности.
Тем более что все, кто нас встречал на служебном входе и провожал по театру, Елизавету узнавали и бурно выражали по этому поводу восторг, а на меня смотрели как на горничную. Но поскольку у меня был богатый опыт общения с шикарной женщиной Региной, я привычно плелась в тени рыжеволосой Энгардт, уговаривая себя, что я пришла сюда спектакль посмотреть, а не себя показать.
Но Елизавета вела себя как настоящий интеллигентный человек. Когда мы уселись на отведенные для нас места, кстати, неплохие, и стали болтать, я отдала должное ее человеческому и женскому очарованию. Для начала мы перешли на "ты", по ее, кстати, инициативе. Разговаривать с ней было удивительно легко, мы сразу нашли взаимопонимание по совершенно разным вопросам.
Когда началась опера, я со злостью, обращенной к самой себе, отметила, что даже великолепная музыка и непередаваемые голоса исполнителей на фоне прекрасных декораций, не могут отвлечь меня от дурацких мыслей о работе. Я все время виртуально возвращалась в комнату Скачкова и на улицу перед ювелирным магазином, где он сообщил мне такую важную информацию. Елизавета один раз даже пихнула меня в бок, заметив, что я где-то витаю. А в антракте предложила прогуляться до буфета. Я согласилась, думая, что бокал шампанского поможет мне расслабиться. Но дойдя до буфета, мы приуныли:, было похоже, что вся эта толпа заняла очередь к прилавку еще до начала спектакля. Однако переживали мы недолго. Кто-то тронул Елизавету за плечо. Мы обернулись обе; сзади стоял уже знакомый мне Трубецкой. Одет он был опять в какие-то богемные балахоны и стал чем-то меня раздражать в ту же самую секунду, как на него упал мой взгляд.
- Лизонька, голубушка, как я рад тебя видеть! - Он, так же, как и в коридоре телецентра, припал к ее рукам. Но через некоторое время соизволил отвлечься на меня. - Познакомь меня с твоей очаровательной подругой…
- Мария, - представила меня Энгардт, правда, без особого удовольствия.
- Герман. - Он посмотрел на меня обволакивающим взглядом и припал теперь уже к моей руке. - Чудесно; девушки, а не выпить ли нам за встречу по бокальчику хорошего шампанского? - И он повлек нас мимо очереди за шампанским в какие-то кулуары.
- А ты здесь один? - успела спросить Елизавета, и Трубецкой небрежно кивнул куда-то себе за спину. Мы обе, как по команде, проследили за направлением его кивка и увидели грустно стоявшую у окна молоденькую девушку.
Она выглядела очень красивой, одета была в необычное длинное платье и потрясающе причесана.
- А-а… - заикнулись было мы с Энгардт хором, но Трубецкой не дал нам продолжить:
- Подождет.
- Какая красивая у вас спутница, - не удержалась я, - и прическа у нее, пожалуй, даже лучше наряда.
- А! - махнул он рукой. - Она модель, сегодня - прямо с парикмахерского конкурса. Сто пятьдесят шпилек в голове.
- Бедненький, - непередаваемым тоном отозвалась Елизавета, - ты до утра будешь эти шпильки из нее выковыривать…
- А ей завтра опять на конкурс, - точно таким же тоном отозвался Трубецкой, - поэтому я буду иметь ее стоя.
Между ними проскочила такая искра, что я с трудом удержалась от вопроса, не мешаю ли я им. Мы оказались в администраторской, где не заставили себя ждать шампанское и бутерброды с икрой. Когда я допивала второй бокал, отмечая, что шампанское действительно превосходное, у меня мелькнула мысль допросить Трубецкого прямо здесь, но я эту мысль отогнала, поскольку его завтрашний шок по прибытии ко мне в кабинет может дать мне хоть какое-то преимущество.
После третьего звонка мы отставили бокалы и двинулись в зал. Девушка, покорно ожидавшая своего рыцаря, вместо того, чтобы врезать ему по морде, вся прямо засветилась при виде Трубецкого. Он приобнял ее за талию и повел, нашептывая что-то на ушко, - может, извиняясь, а может, говоря гадости.
Но это было еще не все. Поскольку начался спектакль, обсудить Трубецкого мы с Елизаветой не успели. А после спектакля Герман ждал нас на улице. Он махнул рукой в сторону черного джипа и любезно предложил нас подвезти, куда мы пожелаем. Я было обрадовалась, но тут вдруг взбрыкнула Елизавета. Она в довольно резкой форме посоветовала ему не перегружать свой транспорт дамами и, дернув меня за руку, потащила на проезжую часть, где в мгновение ока остановила проезжавшую автомашину, запихнула меня туда, и мы так резко рванули с места, что я даже не успела увидеть разочарованного Трубецкого.
Буквально через пять минут мы остановились на углу Измайловского и Москвиной, и Елизавета вытащила меня из машины.
- Маша, зайдем ко мне? Мне надо успокоиться, а одна я буду на стены бросаться…
Разве могла я оставить Елизавету в такую трудную минуту? Конечно, я согласилась, и вскоре мы уже пили мартини на ее кухне.
- Нет, Маша, ты не представляешь, сколько крови он у меня выпил, - жаловалась Елизавета.
- По-моему, он до сих пор к тебе неравнодушен.
- Да-а, неравнодушен! Это он мягко стелет, а сам только и смотрит, как бы побольнее укусить, куда бы вцепиться! Ты не представляешь, что это за змей!
- Лиза, а ты? Почему ты не можешь спокойно к нему относиться?
- Я?! Я не могу ему простить!.. Если бы ты знала, как он об меня ноги вытирал!..
- Лиза, я не могу себе представить, чтобы кто-то вытирал об тебя ноги!
Вот я - это другое дело…
- Ха! Да об меня вообще всю жизнь мужики ноги вытирают, как о половую тряпку, - пьяным голосом пожаловалась великолепная телезвезда.
- По-моему, ты говоришь ерунду, - не менее пьяным голосом отвечала я, - вот об меня ноги вытирали, это да!
Хорошо помню, что после этого состоялась длительная и ожесточенная дискуссия, кто из нас больше подвергался унижениям со стороны мужчин, с душераздирающими примерами. Я лично с большим удовольствием вспомнила обиды, причиненные мне всеми моими мужиками, причем особенно досталось Сашке. Зато, как я добралась до дому и легла спать, я помню плохо.
Утром я еле продрала глаза и спохватилась, что сегодня мне нельзя опаздывать, ввиду явления важного свидетеля.
К приходу Трубецкого я даже навела суперпорядок у себя в кабинете.
После долгих размышлений я решила его допрашивать в форме. Что поделаешь, не воспринимают мужчины женщин на таких должностях. Им наверняка кажется, что женщина не может мыслить здраво и объективно, и в голове у нее одни побрякушки.
Хотя, может, и правильно. Я со смехом вспомнила случай, который имел место много лет назад и научил меня не заниматься своей внешностью на работе при открытых дверях.
Я была молодым следователем и в тот день дежурила по району. Утром мне позвонили из территориального отдела милиции и порадовали тем, что мне есть работа - дело по сопротивлению работнику милиции. Злодея вместе с потерпевшим милиционером обещали привезти ко мне в прокуратуру, что было весьма удобно, но извинялись и просили подождать до обеда, так как машина в разгоне.
А поскольку на день дежурства я, уже наученная горьким опытом, никаких дел не назначала и свидетелей не вызывала (по закону подлости можно все свое дежурство просидеть в прокуратуре, изнывая от отсутствия происшествий; но если уж ты решил кого-то вызвать и допросить, уж будь уверен, что происшествия посыплются, как из рога изобилия, еще до того, как ты утром переступил порог прокуратуры), до обеда мне предстояло промаяться от безделья. И я решила заняться тем, на что мне дома времени не хватало: накрасить ногти. Сняв заранее припасенным ацетоном облупившийся лак, я аккуратно покрасила ногти свежим, для сушки лака растопырила пальцы над девственно чистым столом, подготовленным к работе по дежурному материалу, и как раз в этот момент распахнулась дверь, и два милиционера ввели сопротивленца - машина нашлась гораздо раньше обеда. Я извинилась и, размазывая непросохший лак, приступила к выполнению следственных действий.
Возбудив дело, я взяла со злодея подписку о невыезде, выдала ему запрос на работу и велела через неделю принести характеристику.
А на следующий день я разбирала вешдоки и сковырнула лак с ногтя. Благо флакончик с лаком был под рукой и я никого из посетителей не ждала, я уселась за стол, подкрасила дефектный ноготь и стала ждать, когда лак высохнет.
И надо же было такому случиться, что сопротивленец прибежал в прокуратуру с характеристикой не через неделю, как договаривались, а именно в тот день. Он, нежданный, распахнул дверь моего кабинета и увидел следователя, сидящего все в той же позе, с растопыренными пальцами, с высыхающим лаком на ногтях. Что он должен был подумать про такого следователя? Разумеется, только одно: что я целыми днями крашу ногти вместо того, чтобы расследовать дела.
Конечно, после этого красить ногти на работе я не перестала, но приучилась для маникюра запираться в кабинете.
Зная со слов Антона Старосельцева, как Трубецкой относится к женской карьере, и особенно наслушавшись Елизаветиных страшилок, я заранее приготовилась к его колкостям и представила, как он будет пытаться меня унизить. Но не могла отказать себе в удовольствии похихикать над тем, в какой шок он впадет, обнаружив, что обгаженная им в прессе следователь Швецова - та самая Машенька, с которой он был столь галантен в опере.
И вот в дверь постучали, и, дождавшись моего разрешения, в кабинет вошел Герман Трубецкой собственной персоной. И я поразилась, насколько одежда меняет человека. На нем был прекрасно сшитый строгий костюм, белая рубашка, галстук с каким-то изысканным рисунком, и по тому, как он прошел от двери до стола, протянул мне свой паспорт и присел напротив, я увидела, что он умеет носить такие костюмы и носит их с удовольствием.
При этом Трубецкой выиграл не только первый, но и второй раунд, ни жестом, ни взглядом не показав, что мы с ним где-то встречались. Ну что ж, я тоже решила не признаваться в нашем знакомстве и надеялась, что хотя бы этим, в свою очередь, его разочаровала.
Открыв его паспорт, я для начала отметила, что там указана фамилия - Трусов, а потом внимательно просмотрела все до единой страницы, проверив наличие фотографий, штампа о регистрации, и не смогла отказать себе в удовольствии рассмотреть печати загсов - о браке и разводе. Нового штампа о браке, после развода с Энгардт, не было.
Трубецкой терпеливо ждал, пока я изучу его документ. Я достала протокол допроса и, глядя в паспорт, заполнила графы с данными о личности. Потом огласила текст предупреждения об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний и содержание статьи пятьдесят первой Конституции, о том, что он вправе не свидетельствовать против себя и своих близких. Трубецкой послушно расписался в указанных мной местах по-прежнему не говоря ни слова, отложил ручку и стал смотреть мне в глаза с выражением пай-мальчика.
- Вам рассказали, зачем я вас вызвала? - спросила я Трубецкого, придвигая к себе протокол.
- Рассказали, - кивнул он, - и если честно, я удивлен, что вы не отменили вызов.
- Интересно, почему я должна была отменить вызов? - поддалась я на провокацию. А надо было приступать к допросу, без всяких лирических отступлений.
- Вы же юрист, Мария Сергеевна. Вы должны были предвидеть, что я заявлю вам отвод. Ведь между нами неприязненные отношения из-за моей публикации о вас.
- Герман Витальевич, - покачала я головой, - вы ведь тоже юрист. Разве вы не знаете, что свидетели у нас не обладают правом отвода следователя?
- Хорошо, я давно уже не занимался юридической практикой и неверно сформулировал. Вы сами должны заявить о невозможности допрашивать меня в связи с тем, что между нами неприязненные отношения.
- То есть вы хотите сказать, что испытываете ко мне неприязнь?