– С вашего разрешения мы зададим вам несколько вопросов.
– А что случилось? Мы ничего такого не сделали.
– Вы были дома ночью в пятницу?
– Да – и я, и муж. Так что, если где-то что-то стряслось, мы к этому отношения не имеем.
– В половине третьего вы спали?
– Да.
– Вы не слышали, кто-нибудь проходил по лестничной площадке?
– Говорю вам, мы спали.
– И ничего не слышали?
– А вы слышите, что происходит вокруг, когда спите? – спросила женщина.
– Благодарю вас, – сказал Карелла, и женщина захлопнула дверь.
– Не могу взять в толк, зачем он покупал ружье, если у него в шкафу был револьвер, – задумчиво произнес Карелла.
– Я многого тут не могу взять в толк, – ответил Клинг. – Зайдем в тридцать вторую.
Женщина из этой квартиры сообщила им, что в пятницу вечером ходила на собрание "Американского легиона" и вернулась с мужем домой в половине четвертого. Ничего подозрительного она не заметила.
– Вы вообще ничего не слышали? – спросил Карелла.
– Ровным счетом ничего.
– А обычно вы слышите, что творится у соседей?
– Ну, стены-то довольно тонкие.
– Как, по-вашему, туда никто не входил?
– В каком смысле? Что, их ограбили? У нас в доме недавно обокрали несколько квартир.
– Нет, никого не ограбили, – сказал Карелла. – Просто мы пытаемся узнать, был ли в ночь на субботу Уолтер Дамаск у себя или нет.
– Не был, – ответила женщина.
– Откуда вы знаете?
– Я видела его внизу, возле дома.
– И что же он там делал?
– Садился в желтый автомобиль.
* * *
Они снова поехали в центр – такой уж сегодня выдался день – и установили, что добраться от Южной Второй до квартиры Лейденов на Саут-Энджелс-стрит можно минут за двадцать (опять-таки если сделать десятиминутную поправку на ночное движение). Это означало, что Дамаск мог выехать от своего дома примерно в половине четвертого (проведя час в обществе загадочной рыжеволосой девицы) и приехать к Лейденам без двадцати четыре. Если добавить пять минут на езду в лифте или подъем на третий этаж на своих двоих, можно считать, что убийство произошло в три сорок пять. Глубокой ночью кто-то четырежды выстрелил из ружья, и ни одному из жильцов не пришло в голову заявить об этом в полицию!
Тут было о чем подумать.
Было уже полвосьмого, и оба сыщика сильно устали.
Они решили, что раздумья можно отложить до утра. Карелла позвонил в следственный отдел и сообщил, что они заканчивают смену. Детектив Мейер Мейер, дежуривший у телефона, сказал на это: "Короткая сегодня смена". Впрочем, так он говорил всегда, независимо от того, кто во сколько звонил, чтобы сообщить, что заканчивает работу.
Его работа только начиналась.
* * *
Дело в том, что зарезали женщину.
Никакой пикантности, никакой эротики. Просто в грудь ей вонзили хлебный нож – самое заурядное убийство. Нападавший, судя по всему, нанес удар снизу вверх, а не сверху вниз, потому что нож был воткнут под левую грудь.
Пол кухни был в крови, женщина лежала у раковины в осколках битой посуды. Похоже, убийца напал на нее в тот момент, когда она мыла тарелки. В общем, заурядное убийство, из тех, что случаются вечером в понедельник. Просто женщина лежала на полу в луже собственной крови, а в груди у нее торчал хлебный нож.
Мейер Мейер прибыл на место преступления в три минуты первого ночи.
Патрульный Стюарт Коллистер позвонил в участок в 23.55, после того как на улице к нему подошел человек и сказал: "Извините за беспокойство, там наверху лежит мертвая птичка!" Этой птичкой и оказалась женщина лет пятидесяти с хлебным ножом в груди. Ее потускневшие карие глаза глядели в потолок, большой рот был искусно уменьшен помадой. На ней было черное платье, черные чулки, черные лакированные туфли и нитка жемчуга. От нее уже попахивало, так как лежала она давно. Цвет лица нельзя было назвать очень уж свежим, потому что радиаторы отопления работали вовсю и в такой жарище разложение шло полным ходом. В общем, самая обыкновенная смерть от удара ножом.
Мейер вышел поболтать с ребятами из отдела по расследованию убийств, затем пообщался с фотографом и только после этого отыскал патрульного Коллистера, который допрашивал человека на улице.
Тот выглядел слишком уж лихо для своих лет. Мейер решил, что ему шестьдесят с небольшим. На нем был синий блейзер с медными пуговицами, бежевые отутюженные брюки, голубой свитер-водолазка, а на ногах – коричневые замшевые сапоги. Седые волосы он причесывал так, как это, наверно, делал Юлий Цезарь до того, как начал лысеть и пристрастился к лавровым венкам.
Свидетеля звали Барнабас Коу, и он сгорал от нетерпения рассказать Мейеру, как обнаружил труп.
– Во-первых, как ее зовут? – спросил Мейер.
– Марджи Ридер. Маргарет.
– Возраст?
– Пятьдесят два года.
– Это ее квартира?
– Да.
– Итак, я вас слушаю.
Они стояли у входа в квартиру, а мимо них сновали криминалисты со своим оборудованием. Приехал судмедэксперт; из квартиры вышел фотограф, чтобы взять лампу-вспышку из кожаной сумки, которую оставил в коридоре. Появился сотрудник окружной прокуратуры, поздоровался с Мейером и направился к ребятам из отдела по расследованию убийств, чтобы вместе с ними предаться воспоминаниям о незабываемых убийствах, которые им довелось расследовать. Мейер был высоким голубоглазым человеком, и свою лысину он не пытался скрыть под шляпой. Императорская прическа Барнабаса Коу приходилась ему как раз по подбородок. Коу говорил, глядя в глаза Мейеру, голова его тряслась от возбуждения, голубые глаза сверкали.
– Мы с Марджи были друзьями. Жили на одной лестничной площадке. Когда, кстати, это было? В шестидесятом году, нет, в шестьдесят первом. Никаких амуров, но дружить дружили. Безумная женщина эта самая Марджи. Мне она нравилась. Потом ей пришлось уехать, потому как здесь жить гораздо дешевле, а денежный ручеек иссяк.
– То есть?
– Страховка за мужа. Он сыграл в ящик сразу после войны. Я имею в виду ту большую войну.
– Отчего он умер?
– Рак легких, – сказал Коу и, помолчав, добавил: – Хотя в жизни не выкурил ни одной сигареты.
Мейер кивнул. Он с восхищением рассматривал пеструю одежду Коу, слушал его бойкую речь и ждал, когда же тот стянет с себя резиновую маску шестидесятилетнего старца и покажет миру свое юношеское лицо.
– Так или иначе, – продолжал Коу, – мостов мы не сжигали, даже когда она перебралась сюда. Квартал, что и говорить, не рай, можно сказать, это просто выгребная яма. Верно я говорю? Дешевка – она всегда дешевка. Что за радость жить в свинюшнике? Не понимаю.
– Никакой радости, – согласился Мейер, глядя на морщинистое, усталое лицо своего собеседника. А тот, поблескивая глазами, продолжил рассказ:
– Марджи, конечно, не жила в свинарнике. У нее очень даже симпатичная квартирка. Для этих мест, – уточнил он.
– Само собой, – отозвался Мейер.
– Она время от времени заезжала ко мне, когда бывала в центре, ну и я иной раз заглядывал к ней. Она, после того как переехала, завела себе новое хобби – стала писать стихи. Представляете?
– Угу, – ответил Мейер.
– Когда я к ней приезжал, она всегда угощала меня своей писаниной. "О, город-великан, твои объятья душат, и терпкий запах твоих сточных канав – твой едкий пот – пьянит и вызывает отвращение..." Лихо?
– Еще как, – согласился Мейер. – А вы, собственно, что здесь...
– Сегодня у меня было свидание с маленькой пуэрториканской птичкой, у нее гнездышко на Эйнсли. Прелесть, просто прелесть! Огромные карие глаза, маленькое упругое тело. Конфетка!
Мейер промычал что-то неопределенное.
– Должен был доставить ее домой в целости и сохранности к половине двенадцатого. Родители строгие, как не знаю кто. Слава Богу, они не послали с ней дуэнью. Ей только девятнадцать, а когда имеешь дело с сеньоритами, всего можно ожидать.
Коу улыбнулся и подмигнул Мейеру. Тот чуть было не подмигнул ему в ответ, но вовремя взял себя в руки.
– Времени у меня оставалось – девать некуда, вот я и решил нагрянуть к Марджи. Узнать, как она поживает, послушать ее новые вирши. "Твой волосатый инкубус вселяет ужас" – это еще один ее перл. Жуть, да?
– Жуть. Что же вы увидели, когда пришли?
– Я постучал в дверь. Никто не ответил. Я снова постучал, опять молчание. Потом повернул ручку. Сам не знаю зачем. Обычно ведь как бывает: стучишь – не открывают. Значит, никого нет дома. Ты поворачиваешься и уходишь. Верно?
– Верно.
– Но я повернул ручку, и дверь открылась. Я окликнул ее: "Марджи!" Мне никто не ответил. Я заглянул в квартиру. Запашок – будь здоров! Это меня удивило. Марджи всегда была такой чистюлей, что просто кошмар. В общем, я взял и вошел. И увидел ее в кухне на полу с ножом в груди.
– И что вы сделали?
– Закричал.
– А потом?
– Побежал вниз.
– Потом?
– Нашел патрульного и сказал ему, что в квартире наверху – убитая. Я сказал, что Марджи убили. – Коу помолчал и спросил: – Вам нужно имя сеньориты?
– Зачем?
– Чтобы проверить мой рассказ. – Коу пожал плечами. – Чтобы удостовериться, что я провел с ней вечер, а не зарезал бедняжку Марджи.
– Судя по виду бедняжки Марджи, – сказал Мейер, – мне следовало бы поинтересоваться, что вы делали неделю назад.
Глава 5
Его прогноз не подтвердился.
Впрочем, он не был судмедэкспертом. Увидев лицо убитой, Мейер предположил, что она лежит здесь уже неделю.
Судмедэксперт придерживался другого мнения. В квартире вовсю работало отопление – большая редкость в октябре для таких трущоб. Владельцы домов в этих районах приберегают топливо на январские и февральские холода и до конца декабря стараются лишнего не тратить. Но окна квартиры были наглухо закрыты, в квартиру никто не входил, и никто из нее не выходил, а значит, она не проветривалась, и в тепле бедная Марджи Ридер плохо сохранилась.
По мнению судмедэксперта, это случилось в пятницу вечером.
Несчастную птичку отправили на тот свет именно тогда, а может, чуть раньше или чуть позже, если принять во внимание, что температура в квартире – величина переменная. Мейер не мог взять в толк, как городские власти надеются справиться с демографическим взрывом. Обитателям трущоб после одиннадцати вечера остается единственная радость – забраться под одеяло и попробовать согреться. Он спросил судмедэксперта, не пыталась ли Марджи Ридер в пятницу вечером согреться известным способом, на что тот ответил только, что следов спермы во влагалище покойной не обнаружено. Кроме того, бедняжка была полностью одета. Кто-то просто взял и всадил нож в несчастное создание – самое что ни на есть заурядное убийство.
Судмедэксперт, попрощавшись, отбыл. Мейер заступил на дежурство в 16.00, прошло уже полчаса, надо было раскалывать этот орешек. Он позвонил лейтенанту и спросил, кто будет работать с ним в паре. Бернс ответил, что Коттон Хейз. Они уже собирались ехать на квартиру убитой, как у низкой деревянной перегородки, отделявшей следственный отдел от коридора, появился человек.
– Кто тут у вас ведет дело об убийстве Марджи Ридер? – спросил он.
– Я, – отозвался Мейер.
– Можно войти?
– Конечно. – Мейер встал и открыл дверцу в перегородке.
Человек держал перекинутое через руку пальто, в другой руке у него была шляпа. Посетитель явно неуютно чувствовал себя в синем строгом костюме: казалось, что он надел его специально для визита в полицию, но с большим удовольствием оказался бы в спортивной куртке или свитере. Он сел на предложенный Мейером стул и уставился на Хейза, который подсел к столу.
– Я детектив Мейер, – сказал Мейер. – А это мой коллега, детектив Хейз. Мы вместе работаем над этим делом.
– А я Джим Мартин, – представился посетитель. Это был крупный человек с широкими плечами, большим бугристым лицом и тяжелыми сильными руками уличного забияки. Его каштановые волосы были подстрижены коротко, по-военному, а темные глаза казались почти черными. Он сидел рядом с Хейзом и подавлял его своими размерами, хотя тот весил под сто килограммов и ростом был почти метр девяносто. Возникало ощущение, будто Джим Мартин вот-вот выскочит из тесного костюма и заполнит своим телом следственный отдел, а может, и весь участок. По тому, как он сжимал и разжимал огромные кулаки, облизывал губы и поглядывал на Хейза и на Мейера, чувствовалось, что посетитель сильно нервничает. Детективы терпеливо ждали. Наконец Мейер прервал молчание:
– Мы вас слушаем, мистер Мартин.
– Я ее знал, – сказал тот.
– Вы знали миссис Ридер?
– Я не знал, что она была замужем, – ответил Мартин.
– Она вдова. Ее муж умер вскоре после войны.
– Я этого не знал.
Он снова замолчал, сжал в кулак правую руку, затем левую. Его шляпа упала на пол, он подобрал ее и виновато посмотрел на Хейза, который пристально наблюдал за странным посетителем.
– Итак, вы знали ее, – подсказал Мейер.
– Да.
– Откуда?
– Я бармен. Мейер кивнул.
– Где вы работаете, мистер Мартин?
– В "Перри". Знаете такой бар? Он на Дебек-авеню.
– Знакомы с этим заведением, – кивнул Хейз.
– Сегодня утром я прочитал в газете, что кто-то ее зарезал, – продолжил Мартин и прервался, потому что снова уронил шляпу. Хейз поднял и подал ее владельцу. Тот поблагодарил его, затем повернулся к Мейеру. – Я не хочу, чтобы у кого-то были неприятности, – сказал он.
Детективы терпеливо ждали.
– Она была славной женщиной. Не могу взять в толк, как мог это сделать тот, кто знал ее.
– Вы думаете, преступник знал ее? – спросил Мейер.
– Я понимаю, вы в этом разбираетесь лучше меня. Я просто бармен и за всю жизнь не прочитал ни одного детектива...
– Продолжайте, – сказал Мейер.
– Ну и... видите ли, в газете было сказано, что из квартиры ничего не пропало, значит, это не грабеж. И еще было сказано... в общем, что ничего сексуального там не было. Не помню, кто именно это сказал, вроде бы кто-то из окружной прокуратуры. Значит, если это не грабеж и не изнасилование, если никто к ней не вламывался силой...
– Мы вас слушаем, мистер Мартин.
– Значит, это был человек, которого она хорошо знала, верно?
– Продолжайте.
– Но тот, кто близко знал Марджи, никогда не поднял бы на нее руку. Она была хорошим человеком. Никто из знакомых ни за что не поднял бы на нее руку. Она была леди.
– Ваши предположения?
– Выходит, это был кто-то, кто ее не знал.
– Но вы же сами сказали...
– Я хотел сказать, не знал ее как следует. Посторонний человек.
– Понимаю.
– Посторонний человек, – повторил Мартин. – Господи, я не хочу никого впутывать в эту историю. При мысли об этом у меня все внутри переворачивается.
– И все-таки?
– Видите ли... В пятницу вечером к нам в бар зашел человек. Примерно в полночь. Может, чуть раньше или чуть позже.
– Так, так, продолжайте.
– Он был сильно взвинчен, руки дрожали... Выпил он две порции. А может, и больше, не помню. Он сидел у стойки, пил, и вид у него был такой, будто за ним кто-то гонится. Он смотрел то на часы, то на дверь. Нервничал. Сильно нервничал. – Мартин глубоко вздохнул. – Ну, а Марджи, женщина добросердечная и отзывчивая, стала с ним говорить о том о сем, и вскоре он немножко расслабился. Не то чтобы совсем успокоился, но расслабился. Они разговаривали довольно долго. Он ушел, когда мы уже закрывались.
– Сколько было времени?
– Два часа.
– Он ушел один?
– Да.
– А почему, мистер Мартин, вы решили...
– Он вернулся. Часа в четыре. Я убирал бар. После закрытия приходится еще поработать. В пятницу я обычно ухожу не раньше пяти, а то и в полшестого.
– Чего он хотел?
– Он хотел узнать фамилию Марджи.
– Вы ему сказали?
– Нет.
– Но тогда...
– Он умолял меня назвать ее фамилию. Сказал, что она представилась ему, когда они беседовали, только у него вдруг вылетело из головы. А теперь ему обязательно надо еще потолковать с ней. Говорил, что был бы мне очень признателен и так далее. Я сказал, что четыре утра – не время для разговоров. Посоветовал ему зайти завтра. Сказал, что она всегда бывает у нас после ужина. А он заладил, что должен поговорить сейчас. Тогда я велел ему проваливать и не злить меня. Я не люблю задираться. В последний раз я дрался лет в двенадцать, но парень начал действовать мне на нервы. Черт возьми, время четыре, а ему, видите ли, нужно поговорить с Марджи. Я сказал, что если ему позарез нужна женщина, то с Марджи этот номер у него не пройдет. Посоветовал дойти до Калвер-авеню – уж там-то девиц хватает. – Мартин опять сделал паузу. – Извините, ребята. Я понимаю, у вас работа. Но я хотел бы дорассказать, чем все это кончилось.
– Продолжайте, мистер Мартин.
– А потом он ушел.
– Когда?
– Примерно в полпятого.
– Но вы не сказали ему фамилию миссис Ридер?
– Нет.
– Адрес?
– Нет, конечно.
– А как его звали?
– Не знаю.
– Вы слышали, о чем они беседовали?
– В тот вечер у меня было много работы.
– Значит, вы не слышали его разговора с миссис Ридер?
– Нет.
– Думаете, она действительно назвала ему свою фамилию?
– Возможно. Когда люди знакомятся, такое бывает.
– Но он сказал, что забыл ее?
– Да.
– От волнения?
– Да.
– Как вы думаете, почему он волновался?
– Не знаю. Может, от того, что она с ним заговорила? Не знаю.
– Почему вы думаете, что он в конце концов нашел ее?
– Он мог вспомнить ее фамилию и отыскать адрес по телефонной книге. Она там значится. Прежде чем прийти к вам, я проверил...
– Думаете, он нашел ее адрес по книге и пошел к ней?
– Да.
– В половине пятого утра?
– Да.
– Поговорить?
– Заняться с ней любовью, – сказал Мартин и вдруг покраснел.