Он, словно в рапиде, видел, как рвется всем телом в вниз, силясь выскользнуть из под захлестнувшего шею шнура, Андреевич. Как медленно встает на ноги Алекс, с разинутым в крике ртом, и, покосившись на правый бок, словно яхта от сильного бокового ветра, двигается в его сторону. И понял, что если Алекс добежит и приложится ногой к его виску, хотя бы с той же силой, с какой Андреевич ударил рукой, то свет обязательно погаснет. И, скорее всего, навсегда.
Практически не целясь, Савенко повел стволом, и выстрелил. Пуля попала Алексу в бедро, с внутренней стороны, пропахала борозду снизу вверх, ушла в плоть и вылетела, проделав отверстие в нижней части ягодицы. Попадание было так себе, но расстояние и мощь патрона сыграли свою роль - Алекс засучил в воздухе ногами и рухнул на спину, больно ударив и раненую филейную часть, и стянутые сзади руки.
Со щелчком включился звук, потом появилась резкость и сразу за ней пришла боль. Болели бровь и глаз, болела спина, ушибленная о полки, болел забитый при падении локоть, но все это было ерундой - Савенко был жив, и Алекс с напарником оставались под его контролем.
Обладатель артистического подбородка скулил, перевернувшись на бок, и пачкал кровью пол. Андреевич же, сообразив, что вырубить Савенко не удалось, притих и лежал, как лежал, сжигая Сергея тяжелым и обжигающим, как расплавленный свинец, взглядом.
Савенко с трудом поднялся, покряхтывая и шипя от боли, и снова сел на стул. Бумажник лже-сантехника, выпавший при падении, лежал рядом с ним. Осталось только нагнуться, но это потребовало волевых усилий - встреча поясницы с одной из полок даром не прошла.
Удостоверение, лежавшее за пластиковой перегородкой, было выдано Мартыненко Василию Андреевичу, полковнику СБУ, управление государственной охраны. А вот должность, указанная в коленкоровой книжечке, лежащей в другом отделении бумажника, была, как минимум, генеральской.
- Так вот, кто у нас шеф, - сказал Савенко и сам удивился, как болезненно и хрипло звучит его голос. - Как же это так, Василий Андреевич, вы же охранять их всех должны, а вы и есть - самый первый убивец!?
- Не добил я тебя, - сказал Мартыненко с сожалением в голосе, - повезло тебе, парень. Ежели б не раненая рука - сдох бы ты сейчас. Мазанул я. А этот пентюх - не успел.
- Ну, вы не убивайтесь, - Савенко аккуратно сложил документы в бумажник, и спрятал его в карман, - это у меня привычка такая, вредная, выживать, когда должен тихо помереть. От Бога привычка. Хитры вы, Василий Андреевич, очень хитры, но, кажется, в этот раз перехитрили сами себя. Как я понимаю, вначале вы выполняли прямое поручение Регины Николаевны?
Мартыненко ничего не ответил, но сморгнул, и по этому движению век Савенко определил, что Андреевич слушает его внимательно и, скорее всего, он попал в точку со своими предположениями.
- Я думаю, что вначале вот этот засранец, - продолжил Сергей, кивнув в сторону Алекса, - или кто-то из его социологической конторы придумал трюк с покушением. Вернее, и придумывать ничего не надо было - за последний год СБУ раз пять рассказывало во всех изданиях, что какие-то темные силы готовят убийство Регины Сергиенко. И каждый раз народ ей сочувствовал, а рейтинг рос, как на дрожжах. Но сколько раз надо крикнуть "Волки!", чтобы тебе перестали верить? Пять? Десять? В конце концов, не пора ли показать волка или, хотя бы, его свежую шкуру? И Алекс начинает искать снайпера, который сделает хороший выстрел. Этот выстрел и станет доказательством серьезности всех предыдущих угроз и сделает из популярного Премьера народную героиню. А, что получится из народной героини с полномочиями Премьера, можно только гадать - но если напрячь воображение, то ничего выше, чем Президентская должность в этой стране уже не осталось. И вы, разыскивая стрелка, попадаете на меня - такое уж у меня еврейское счастье. Алекс, перестань выть и вытирать кровь с зада о грязный пол, следующая часть спектакля касается непосредственно тебя. Хочешь послушать, как разводят лохов?
- Ну, ну, - мрачно сказал Мартыненко. - Давай, расскажи-ка…
- Легко! Я все не мог понять - почему из всех вариантов вы выбрали самый ненадежный? Брать в исполнители человека, который только и мечтает, чтобы соскочить с темы, человека 25 лет не стрелявшего по мишени, не то, что по живому существу? И этому стрелку, с позволения сказать, поручают сделать выстрел, которым не надо убить - надо ранить.
- Верил я в твой талант, - сказал Мартыненко спокойно, и Савенко не мог не восхититься хладнокровием этого человека. Профессионал оставался профессионалом даже раненый и загнанный в угол. - Тем более, отстрелялся ты неплохо. Особенно после такого перерыва.
- Да ладно вам, Василий Андреевич, чего уж там. Игра закончилась, вам не повезло, зачем вы карты прячете? Я с самого начала не мог понять - на кой черт я вам нужен. Вам нужен хирург, способный с 325 метров сделать дырку в мягких тканях, а вы пригласили коновала с топором. Ружьецо, которое вы мне дали - не для этой работы. Им так сработать нельзя, невозможно физически. 400 метров для "винтореза" предел, пуля у него большая и тяжелая, скорость у нее намеренно маленькая, чтобы не создавать шума при стрельбе. Я очень удивился, когда мне вручили эту пушку. А когда увидел "гнездо" удивился еще больше.
- "Гнездо"-то тебе чем не понравилось, голубь? - спросил Мартыненко.
- Как раз очень понравилось, лучше не придумаешь, но на кой черт "бесшумка" в такой точке? Оттуда можно из гаубицы лупить - никто не засечет. Из мелкокалиберного длинноствольного карабина - в самый раз, а вы мне - девятимиллиметровое устройство для автоматической стрельбы всучили. Вы ведь спец по контрснайперским мероприятиям, да, Василий Андреевич? Только спец мог так рассчитать. Ты Алекс, внимательно слушай, у тебя уши не на жопе, я их не отстрелил. Ты думал, что Василий Андреевич выполняет распоряжение твоей социологической лавки? Играет в ваши политехнологии? А он играл тебя в темную, исполняя другой заказ. В том, втором сценарии, отношения к которому ты не имел, выстрел должен был быть смертельным.
- Чушь, - пискнул Алекс, сдавленно. - Полная чушь!
Мартыненко молчал. Он смотрел перед собой и Савенко мог поклясться, что на его губах играет улыбка.
- Плохой снайпер, не то оружие, пусть самое современное, но не то, что нужно для выполнения задачи. И это все делается твоими руками, Алекс. Кто у нас руководитель операции? Правильно, ты! А Василий Андреевич, как персонал вспомогательный, только подбирает место для "гнезда", за пределами красной зоны, да так, чтобы не обыскивали с собаками и не сажали снайперов группы прикрытия. И делает это очень качественно. А вот с патронами для акции - грубо перестраховались, очень грубо, Василий Андреевич. Я как обойму в руки взял - так и похолодел. Зачем надпилы делать? Примитивно это.
- Зато надежно, - буркнул Мартыненко. - Жаль, не получилось. Ну, это не беда.
- Естественно, - согласился Савенко, поглядывая на часы. - Есть ведь еще стрелки? Это же азы, еще со времен Кеннеди. Так? С вашим-то опытом и ждать, что вы пустите дело на самотек? Никогда! Кстати… А какова была моя судьба по вашему плану? Вы лично должны были меня ликвидировать?
- С превеликим удовольствием, - ответил Мартыненко и застонал. Он держался в сознании на одной силе воли. - Ох, с каким бы удовольствием я это сделал бы!
- Увы. Сожалею, что разочаровал!
Савенко набрал номер телефона. Послушал далекий голос в трубке и сказал:
- Хорошо.
Потом посмотрел на пленников, особенно пристально вглядываясь в лицо Мартыненко, напоминающее бледностью гипсовый посмертный слепок.
- Есть еще немного времени на беседу, - продолжил он, неторопливо и опять спрятал трубку в карман. - Немного, но есть. У этой истории есть два исхода. Первый - я поднимаю шум, такой, что становится тошно чертям. Вызываю сюда всех, кроме военно-морского флота и дальней авиации. Например, открываю огонь по колонкам на сцене. Представляете, что будет? Другие "гнезда" или обнаружат или нет - разница несущественная. Регина под выстрел не попадет, при всем желании. Она, конечно, будет недовольна, но жива, и эта история ей, в общем-то, не повредит, если кто-то вроде меня не расскажет журналюгам, в чем, собственно, суть дела. Второй исход наступит в том случае, если с моими детьми или женой что-то случится…
Он почувствовал, как от этих слов сжалось сердце и стало трудно дышать. Савенко перевел дыхание и выпустил воздух через ноздри ровной, горячей струей.
- В этом случае я не стану поднимать шум. Более того, я сам с удовольствием приму участие в стрельбе. Поднимусь вверх, устроюсь поудобнее, и отработаю замысел Василия Андреевича в полном объеме. Могу даже с перевыполнением, там народа хватит. У меня в обойме еще 18 патронов, аккуратно вами, Василий Андреевич, надпиленных.
- А мне, Сергей, особой разницы уже нет, - сказал Мартыненко. Дыхание его начало учащаться, стало рваным. - Что ты сделаешь, то и будет. Твое везение сегодня, а я отыграл своё. Такое случается. И, запомни, на всякий случай, не мои люди твою семью "зачищать" собирались - его.
Он кивнул в сторону Алекса с нескрываемым презрением.
- Ты все почти правильно понял. Кроме одного - никто мне ничего не заказывал. Я сам этих оранжевых гондонов не люблю до смерти. За вранье, за то, что никак власть не поделят. За то, что в моей службе профессионалов разогнали на хер и теперь всей госохраной руководят прапора и выскочки, которых выбирали по цвету, а не по опыту. И так по всей стране, во всех местах. А больше всего, за то, что я сам тогда в эту х..ню о новом времени и новых принципах поверил, как пацан. А меня в очередной раз - нае…ли. Так что - это моя операция, Савенко.
- Так и меня обманули, Андреевич. И я другого ждал. Мне и старую власть любить было не за что, и новую тоже. Но я же тебя убивать не пошел, а ты со своим дружком - пошел, и жизнь человеческую ты ни во что не ставишь! Что при красных не ставил ни во что, что при сине-белых, что сейчас, при оранжевых. Мне они тоже не нравятся, но мне и в голову не придет браться за винтовку, чтобы все изменить. Они же не стреляли. И даже "голубые" не стреляли. А вот голосовать за них я больше не буду. И на площадь не пойду. Все - отходил. И еще одно… Не верю я, Василий Андреевич, что только твоя это задумка. Просто, не тот ты человек, чтобы имя назвать. Что бы с тобой не делали - ты его не скажешь. Это в тебя вдолбили намертво - предавать - смертный грех. А вот объяснить, что человека просто так убить - смертный грех, наверное, забыли.
- И как ты снайпером служил с таким мусором в голове? - спросил Мартыненко. - Ума не приложу.
- Так была война, - пояснил Савенко.
- Ага, война все спишет! Где-то я это уже слышал… Чудик ты, Савенко! Чтобы хуже не сказать… Бело-голубые, оранжевые, красные - какая разница? Власть - это всегда власть! Убийство, Савенко, всегда - убийство, даже если называется выполнением боевой задачи. И если ты думаешь, что власть хоть где-нибудь бывает нравственной, то ты законченный идиот! Ах, да, забыл! Ты у нас не просто идеалист-снайпер, а еще и гуманист! Верится, правда, с трудом. То-то ты нас сегодня на части рвать начал. От большой гуманности.
- Так я еще и не начинал вас рвать. Когда начну - ты почувствуешь. Не я пришел к тебе в дом. Не я поднял руку на твою семью. Опыт у меня есть, ты прав. Тогда, в мои восемнадцать, меня научили - если враг не сдается… А дальше ты сам знаешь, Василий Андреевич. Но не сдаешься… Ну, что ж… Вы же никого щадить не собирались, так? Так что - учтите, если, не дай Бог, с моими близкими что-нибудь случится, вы оба умрете очень плохо. Медленно и плохо. И ты, и этот засранец.
При слове "засранец", находившийся в прострации Алекс встрепенулся:
- Ты позвони! - голос Алекса дрожал. - Ты подними тревогу! Ты что… Савенко! Звони, давай! Звони! Я же ответственный за операцию! Развяжи меня немедленно! Давай, я Генчику позвоню, чтобы твоих не трогали! Это же не я! Не я все придумал! Про тебя и твою семью! Это этот вурдалак!
- Врет, гнида! - спокойно сказал Мартыненко, и прикрыл глаза.
- Я знаю, - откликнулся Савенко и посмотрел на часы.
До начала митинга оставалось двадцать девять минут.
- Диктуй номер своего Генчика, социолог!
- 555-13-98! - прокричал Алекс фальцетом. - Звони быстрее!
В телефоне звучали длинные гудки. Савенко нажал на кнопку громкой связи, и гудки зазвучали громко, на всю комнату.
- Не берет! - Алекс чуть не плакал от злости. - Не берет!
Сергей оставался внешне невозмутимым - это была защитная реакция. Допустить, чтобы Мартыненко и Алекс увидели, что он медленно сползает в истерику, он не мог. Но сердце….
Сердце колотилось в горле горячим, дрожащим комком, и сумасшедший ток крови заставлял вибрировать каждую мышцу.
Он повторил набор. Абонент не отзывался.
Тогда Савенко набрал номер жены. Оксана подняла трубку сразу. Она плакала.
- Дорогу перекрыли…
Голос ее прерывался всхлипываниями.
- ГАИ и оцепление. Ждут проезда кортежа кого-то из правительства - нам не прорваться. Там Петрович пытается договориться, но они даже денег не берут. Бояться.
- Не паникуй. У меня появился шанс. Я перезвоню.
Она всхлипнула, да так горько, что Сергей едва не застонал.
- Все будет в порядке. Не плачь, я очень вас всех люблю.
- За что? - выдохнула она в микрофон. - За что нас, Сережа? Мы же никому ничего плохого не делали… Это же несправедливо!
- Я прошу тебя, не плачь. У нас еще есть время. Верь мне - все будет в порядке!
Оставалось самое малое - самому поверить в то, что было сказано.
Он посмотрел на Алекса, замершего, как охотничья собака в стойке. Глаза у него тоже были собачьи: жалобные и слезящиеся.
- На твоем месте - я бы помолился! - сказал Савенко.
Он снова набрал номер таинственного Гены, послушал длинные гудки и поставил трубку на автодозвон.
Телевизор продолжал работать. На экране колыхалась оранжевая толпа, из динамиков лилась музыка, что-то говорил комментатор, но из-за глухого рокота, издаваемого людским морем, его почти не было слышно.
Сергей перешел в угол и сел у стены, вытянув ноги и взяв на руки винтовку.
Магазин был полон. Патроны поблескивали медными боками. Он защелкнул обойму на место.
Мартыненко то ли умер, то ли потерял сознание. Сквозь неплотно прикрытые веки просвечивали бельма закатившихся глаз. На мертвенно бледном лице краснушной сыпью лежали подсохшие кровяные брызги.
Трубка сработала еще раз. Алекс вытянул шею, словно силился рассмотреть что-то далеко от него лежащее, но с каждым безответным гудком все больше и больше втягивал голову в плечи.
Потом он тихонько заплакал, жалобно, совершенно не по-мужски, косясь на Савенко из-под прилипшей к взмокшему лбу челки. Нижняя губа его дрожала, и подбородок перестал выглядеть, как выточенный из цельного куска мрамора. Обычный такой подбородок. Слезы скатывались по его грязным щекам, и на кончике носа повисла большая, блестящая капля.
Савенко кинул взгляд на циферблат и поднялся, опираясь на винтовку, как на палку. Алекс завыл на одной ноте и закатил глаза.
Сергей подошел к нему и посмотрел сверху вниз, на склоненную, словно под топор палача, голову. На макушке была видна перхоть и проглядывала через рыжевато-серые волосы будущая лысина, покрытая веснушками.
Савенко посмотрел на пистолет, потом на сгорбленные плечи, на которых морщился пиджак непонятно какого цвета, покрытый пылью и кровью и сказал:
- Вставай, супермен! Пора на позицию.
Алекс не ответил. Он ждал выстрела.
Савенко спрятал "глок" в карман на бедре, ухватил Алекса за воротник и рывком поднял на ноги.
Алекс воротил лицо в сторону и ронял на пол тягучие нити слюны, но ноги передвигал, припадая на раненую ногу, как охромевший мерин.
Затхлый воздух пустой квартиры показался Савенко свежим, как вечерний ветерок в горах. В подъезде тоже было пусто. От ног Алекса на ступеньках из прессованной мраморной крошки, истертой за три четверти века сотнями тысяч подошв, оставались кровавые следы. Но это уже не имело никакого значения.
Дверь, ведущую на чердак, Савенко замкнул огрызком водопроводной трубы. Ерунда, конечно, но ничего лучшего не было. Алекс свернулся калачиком у одной из подпорных балок. Телефон Сергей положил рядом с ним и гудки звучали в пыльной и вязкой тишине чердака, как звуки трубы - печально, чтобы не сказать похоронно.
Савенко собрал "насест" и закрепил его в расчетном месте. Покойный Андреевич был, все-таки, спец - хоть куда! Майдан открылся перед Савенко, как на ладони. Он осмотрел сцену через прицел - только суетящиеся телевизионщики и обслуга. Несколько человек охраны, с витыми проводками за ушами. Молодой человек со значимым лицом, скорее всего чей-то референт.
До начала митинга оставалось пятнадцать минут, но Плющенко никогда и никуда не приходил вовремя. Сегодня Савенко считал это самой лучшей его привычкой. Каждая лишняя минута была лишней минутой надежды.
Он спустился с платформы, и сел рядом с Алексом, не обращая внимания на запах.
Трубка в очередной раз включила автоматический набор. В полутьме желто-оранжевый экран "Сименса" засветился, как путеводный огонек.
Савенко потер ладонью ноющую грудь над сердцем и облокотился на балку, темно-коричневую от старости и креозота.
- Жаль, что ты не куришь, - сказал он, не рассчитывая на ответ.
Потом он прикрыл глаза воспаленными от усталости веками, и все слушал и слушал длинные гудки, ожидая пока на той стороне поднимут трубку.
Август 2005 г.