Сантовито еще раз попросил Лопеса целиком объяснить ему весь сценарий. Лопесу не удавалось развить сюжет. Он продолжал свое повествование, излагая случайные озарения, внезапные догадки. Это было скорее ощущение - сложное, компактное, весьма близкое к рациональному объяснению. Что-то, казалось, все время ускользало. Здесь прослеживалась проблема перевода. Лопес затруднялся с переводом. Как он мог перевести инстинкт, собственный опыт в сюжетные рамки понятных фактов? Он начал снова: Клемансо, которого мучили, у которого синяки и пулевые ранения, идентификационная карточка Терцани в "Сайнс Релижн", садомазохистские ритуалы в Париже и Детройте, Боб и люди из Гамбурга… А Сантовито качал головой. Был момент, когда Лопесу показалось, что он говорит автоматически, он слышал, как слова возникают где-то далеко и материализуются где-то далеко, выходя на поверхность всего лишь случайно, а Сантовито тем временем замечал, что околдован, что слушает это далекое бормотание, и нездоровая усталость держала его в неком бодрствовании, похожем на транс, но непонятном, - и так они продолжали - не говорить и не слушать - долго-долго…
- Что ты намерен делать? - спросил Сантовито, прервав этот автоматический цикл.
- Ты должен предоставить мне карт-бланш.
- Я разве тебе его еще не предоставил, этот карт-бланш?
- Именно. Мне только нужно пару раз услышать "о'кей".
Сантовито пытался избежать только своей опасности.
- Отсюда полетим мы все…
Отсюда полетишь ты. Только ты.
- Мне нужен наш человек в Гамбурге, Джакомо. Я начну с этой Ребекки. Устрою так, чтоб власти в Гамбурге организовали встречи…
- Какие встречи?
- Встречи с теми, кто ушел из "Сайнс Релижн". Если они найдут эту Ребекку, мы на коне. Она виделась либо с Клемансо, либо с Терцани. Оба ездили в Гамбург. По указанию Боба - типа, о котором ты читал в рапорте американцев. Я полагаю, что в Гамбурге они назначили время операции. Как и когда нанести удар: в Париже - по Киссинджеру, а здесь, в Черноббио, - кто знает, по кому.
- Да, однако Терцани мы нашли мертвым, прежде чем было совершено какое-либо покушение в Черноббио.
- Ты прав. Я знаю, Джакомо, он уже не вернется. Но это все, что у нас есть. И хорошо бы, чтоб мы над этим поработали, разве нет?
- А потом? Тебе нужен только человек в Гамбурге?
- Нет. У меня в планах есть еще одна зацепка.
- А именно?
- Ритуалы. Садомазохистские ритуалы.
Сантовито подавленно улыбнулся, покачивая, безнадежно встряхивая головой, снова попадая под очарование.
- Теперь ты слушай. У нас нет столько времени. Бери информаторов, каких хочешь. Мы все отсюда полетим…
Лопес встал. Еще раз услышал, выходя, это нытье:
- Все полетим…
Это неправда. Полетит только он.
Он позвонил непосредственно коллегам из отдела расследований в Гамбурге, аналогичного миланскому. Говорил на ломаном английском. Минут десять потратил на то, чтоб его соединили с чиновником, заинтересованным в контакте с итальянцами. Ему никак не удавалось понять фамилию того: не то Вурц, не то Вунц, не то Вунцам. Долго рассказывал. Сообщил ему о деле, над которым они работают. Раскрыл место, где было совершено покушение, постаравшись не называть имя "Киссинджер". Долго говорил об Ишмаэле. Спросил, знают ли о нем что-нибудь в Гамбурге. Немецкий инспектор говорил на жестком, шершавом английском. Сказал, что ему кажется, дескать, это дело скорее спецслужб, чем местных властей. Он никогда не слышал об Ишмаэле. Лопес вернулся к собранию, которое адепты Ишмаэля организовали в Гамбурге. Подтверждение тому содержалось в письменном докладе американского АНБ. Были билеты, найденные в квартире человека, совершившего покушение в Париже, и в квартире человека с улицы Падуи. Он в подробностях расписал все, что знал о ритуалах Ишмаэля. Заговорил о выходцах из "Сайнс Релижн", объединившихся в секту Ишмаэля. Упирал на центральную роль, которую играли в церемониях Ишмаэля дети. Немец, казалось, всерьез заинтересовался. Гамбург был порт с криминальным душком, как все порты. Да, существовала торговля детьми, которых провозили через Гамбург. Лопес пошел дальше в своих расспросах. Шведка, по имени Ребекка, бывший член "Сайнс Релижн" - она одна из надежных зацепок, она входит в группу Ишмаэля в Гамбурге, - женщина, которая встречалась с Клемансо и Терцани перед их смертью. Лопес спросил у немца, может ли тот проверить людей, связанных с "Сайнс Релижн". Немец ответил, что это будет непросто: между немецкими властями и "Сайнс Релижн" были натянутые отношения и открытые тяжбы. Лопес улыбнулся, вспомнив о клочке волос чиновника из "Сайнс Релижн", что остался приклеенным к его ладони. Он начал задавать своему гамбургскому коллеге новые вопросы. Дети. Торговля детьми. Все: педофилия, исчезновения - в общем, материал, которым они располагают в Гамбурге. Немец всерьез заинтересовался. Он лично займется проверкой. Они договорились созвониться ближе к вечеру. В Милане время поджимало. Черноббио на носу. И, возможно, смерти.
Он спустился в полицию нравов. Там у него была пара друзей. С одним он часто вместе работал, когда в ходе расследований всплывали имена проституток или упоминание о гомосексуалистских кругах. Парень был в своем кабинете. Лопес спросил, есть у них какая-нибудь подсадная утка среди садомазохистов - если предположить, что в Милане существует сообщество садомазохистов. Было и то, и другое: и сообщество, и подсадной человек. Парень настаивал, что связи с Сан-Франциско тут нет, но что в Милане они на правильном пути. Существует издательство, выпускающее специальную литературу. Журналы, в которых публиковались объявления, приглашения встретиться. Полиция нравов регистрировала все адреса до востребования, данные в этих объявлениях. По документам устанавливали личность тех, кто их помещал. И вели картотеку. Довольно простая работа. В Милане существовали различные группы садомазохистов: одна почти целиком вертелась вокруг этих объявлений. Были также и другие группы - обычно они общались по Сети. Под контролем, по-видимому, были почти все. У них был информатор, сообщавший о встречах и свиданиях. Итак, они встречались между собой. Все это функционировало как спонтанные собрания. До последнего момента участники не знали ни места, ни времени встречи. Следовал ряд звонков на мобильные телефоны. Почти регулярно они встречались возле ресторанчика в районе Фамагоста, но там не происходило ничего особенно значительного. Садомазохистские празднества на шифрованном языке назывались PAV - англосаксонский термин, который миланцы стали трактовать как акростих: "Pronti, Attenti, Via". У них были оргии. Они никогда не оставляли следов. Подсадной человек наблюдал и сообщал полиции. Никогда никто не попадал в больницу. Никогда ничего серьезного. По этой причине полиция нравов никогда не испытывала необходимости в том, чтоб вмешаться. Лопес спросил, где проходили эти PAV. И застыл, открыв рот, когда человек из полиции нравов ответил, что их организовывали в индустриальных помещениях или складах в пригородах Милана.
Как в Детройте. Как в Париже. Значит, это Ишмаэль. Ишмаэль уже долгое время работает в Милане. Тип из полиции нравов глядел на него вопросительно. Он не понимал. Лопес спросил о "подсадной утке": можно его увидеть? Это срочно. Это необходимо. Времени больше нет.
"Подсадная утка" был человеком лет тридцати, бывший карамба. Безработный, выкручивался, работая на полицию и, возможно, на спецслужбы. Жил на юге Милана, в Сан-Донато. Лопес позвонил ему, тот сразу же все понял. Они договорились встретиться в два часа в Сан-Донато на Центральной площади. Они были кратки, решительны, молчаливы. Лопесу нужно было пошевеливаться.
В неровном, темном пространстве старого склада, среди вечерних огней миланской окраины, ему виделось сияющее лицо Ишмаэля, неприкасаемого.
Инспектор Давид Монторси
БАСКАПЕ (ПАВИЯ)
27 ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА
22:25
Все эти люди будут смеяться, хлопать в ладоши, аплодировать. И среди этих людей, свободных, ничего не знающих о тюремщиках, которые в эйфории бегут на спектакль публичной казни, среди этой толпы голов, которая покроет собой всю площадь, не одной голове суждено последовать за моею, рано или поздно, - в кроваво-красную корзину. Еще не один из тех, кто пришел сюда ради меня, придет сюда и ради самого себя. В определенном месте Гревской площади есть для этих роковых существ одно роковое место, ловушка. Они вертятся вокруг нее, пока не попадают внутрь.
Виктор Гюго.
"Последний день приговоренного к смерти"
Он широко шагал среди высокой травы, в грязи, а снизу поднимался дым от остатков бензина. Давид Монторси приближался к куполу света возле обломков упавшего самолета Энрико Маттеи.
Это был не несчастный случай. Это было покушение.
Если только верхняя сторона листьев, та, что была обращена к небу, залита кровью и если деревья остались невредимыми - это значит, что кровь падала сверху, еще до взрыва на земле, и самолет упал вниз уже в виде кусков. Монторси шел под дождем, грязь мешала ему, он был весь мокрый, его лихорадило, - он искал людей из отдела расследований. Толпа стала более плотной, свет фар - более ярким. На место происшествия прибывали новые машины; крестьянин и старуха - свидетели - пропали из поля зрения. Шеф рассматривал землю, кивая головой какому-то типу, стоящему перед ним, - Монторси никогда его не видел, возможно, это была большая птица, поскольку шеф кивал, склонив голову, и губы его были сомкнуты с каким-то туманным выражением. Ни Омбони, ни других коллег не было видно. Монторси хотел отвести их на то место, где на земле остались пятна сгоревшей крови, прежде чем пойдет дождь.
Потом его ослепили две нацеленные на него очень яркие фары, двигавшиеся из низины, на подъем. Он отодвинулся, пропустил длинную темную машину, прикрыв глаза рукой. Автомобиль остановился метрах в десяти впереди. Из нее вышли трое мужчин. Он знал их. Двое были сотрудниками отдела судебной медицины, которых он видел утром на Джуриати, а потом на Фатебенефрателли. Третий был доктор Арле.
Он не мог найти своих коллег. Шеф вырвался из-под гнета неизвестного высокопоставленного лица. Монторси подошел к нему. Тот был худой, вымотанный, глаза запали и покраснели.
- Шеф…
- Монторси, в чем, черт возьми, дело? Сейчас неподходящий момент…
- Шеф, это важно.
- Иди в машину. Остальные ждут тебя.
- Как это в машину?
- В машину, Монторси.
- Но… А расследование?
- Какое расследование? Больше никакого расследования, Монторси… - Он уже уходил прочь. - Его берет на себя непосредственно прокуратура, опираясь на спецслужбы. Это больше не наше дело. - Он рычал сквозь дождь.
- Шеф, это важно…
Шеф обернулся. Посмотрел сквозь него, сквозь крупные капли. Шум вокруг усилился на порядок. Теперь слышны были прорезающие воздух звуки сирен. Шеф пошел ему навстречу.
- Ты не понял? Это больше не наше дело.
- Шеф, есть следы. Это… Здесь не может быть ошибки…
- Ну что? Что, Монторси?
- Это убийство. Самолет… Он взорвался в воздухе.
Тот взял его под руку, удерживая.
- Это несчастный случай, Монторси. Это несчастный случай. Ты понял?
- Нет, шеф. Там есть следы… Это не несчастный случай.
Тот отпустил его руку. Монторси почувствовал, как его бросило в жар от притока крови.
- Это несчастный случай. Все равно это несчастный случай.
Он стал возвращаться к машине. Отдел расследований уезжает. Распоряжение сверху. Возможно, их используют в качестве помощников на боковых направлениях расследования. Возможно, какие-нибудь проверки в ЭНИ. Чернорабочие. Все в этом. Они были не у дел. Вонь стала моральной. Светящийся воздух горел над истощенными полями, он сделался белым, меловым - словно соляной столб посреди ночи.
Он шел к машине, все время оборачиваясь. Увидел доктора Арле. Тот стоял возле сгоревших обломков: казалось, у них та же плотность, что и у тела самого Арле, который высился, худой и прямой, посреди этого потопа. Жженое мясо. Сгоревший пластик. Вокруг Арле суетились люди с носилками. И двое помощников. И полицейские, которые допрашивали крестьянина и старуху. Коллеги в машине сигналили Монторси фарами. Он поднял руку, охваченный потоком внутреннего света. Еще мгновение. Он пытался выиграть еще одно мгновение.
Арле стоял прямой, сухой, уставший больше от возраста, чем от окружавшего его хаоса. Он даже не заметил Монторси. А вот один из двух помощников увидел его - наблюдал за ним - и не поздоровался. Арле разговаривал с чиновниками - жалкие останки половины туловища ходячего трупа.
- Он погиб от того, что самолет врезался в землю, - говорил он.
- Взрыв исключается? Взрыв в воздухе? - спросил его один из чиновников.
- Я должен посмотреть в лаборатории. Держу пари, что мы не найдем ни единого следа взрывчатых веществ. Царапины и переломы - от ровного взрыва. Кости расплющены. Должно быть, самолет подскочил. Метров на двадцать. А потом снова упал. Но я должен все проверить в лаборатории.
Чиновники переглянулись между собой. Снова вопросительно посмотрели на Арле. Арле кивнул. Отдавал распоряжения своим, требовал герметичные мешки, посылал их во все стороны, чтобы собрать органические останки.
Пока Монторси шел к машине и коллеги распахивали перед ним дверцу, он тяжело вздыхал - молчаливое бешенство, как тело в теле, второе, внутреннее, пыталось выйти через поры, с силой, с болью. Как если бы ярость была рождением, новым, долгим. Он схватился за холодную ручку "альфы", сел в машину. Тронулись. Светящийся купол пропал за холмом - фосфоресцирующая, воздушная сажа, - в том месте, где погиб Энрико Маттеи.
В Милан они ехали в молчании. Дождь не замедлял своей атаки на черный город в эту ледяную ночь. Никому не хотелось говорить. Монторси чувствовал, что его лихорадит. Запах крови и бензина остался внутри его ноздрей. Казалось, он поселился внутри черепа, в костях. Он ощущал, как этот запах просачивается сквозь кожу.
Заговорил Омбони. Трещина прорезала тишину. Снаружи шумела холодная вода. На улице было грязно. Все они окоченели.
- Вы что об этом думаете?
Все думали об одном и том же. И эта мысль била в тишине как молот.
Монтанари:
- Они хотят замять это дело.
Монторси:
- Они хотят выдать это за несчастный случай. Но это не несчастный случай.
Омбони:
- Я видел останки. По-моему, это был взрыв. В воздухе.
- Арле сказал обратное.
- Арле говорит то, что ему велят говорить. И, может быть, немного больше.
- Отдел судебной медицины не с нами. Они всегда были против нас.
- Отныне это американская территория. Это ясно. А мы выполняем распоряжения и молчим.
- А куртка? Вы видели куртку?
- Ту, на дереве?
- Кто знает, как она туда попала.
- С неба.
- Именно.
- Арле говорит, что их подбросило в воздух. Метров на двадцать.
- И они сняли там с себя куртку, сняли… Пока их подбрасывало.
- Я видел кровь.
- На земле. Она была похожа на кровяную колбасу.
- Нет, на листьях.
- Где на листьях?
- На листьях деревьев. На стороне, обращенной к небу.
- А на нижней?
- Ничего.
- Никаких брызг, которые были бы, если б их подбросило.
- А деревья, вы их видели?
- Никаких повреждений. Ни одного сломанного дерева.
- Только в том месте, куда попало крыло.
- Он разлетелся в воздухе.
- Самолет взорвался. Его испортили.
- Это покушение. Его выдадут за несчастный случай. Я хочу видеть заключение прокуратуры.
- Да, прокуратура… Когда прокуратура начинает шевелиться, можно быть уверенным, что за этим стоит Америка.
- Или Маттеи.
- Именно. Теперь, когда Маттеи больше нет, - значит только Америка.
Они ехали в молчании до самого Милана. Монторси высадили на пресечении с бульваром Чирене. Почти в полночь. Он чувствовал жар, неестественный, непонятный, который не мешал ясности мысли. Он открыл дверь квартиры и ввалился туда, как труп, добрался до постели, даже не сняв пальто, пропитанное холодной водой.
Маура была в ванной, горел свет.
Инспектор Гвидо Лопес
МИЛАН
24 МАРТА 2001
12:35
Кроули советовал выбрать партнера женского пола. Маг и его компания "постоянно совокуплялись", чтобы в результате этого оплодотворения появился гомункул. Для святой мессы Кроули дал рецепт на основе крови и спермы. Чтобы избежать СПИДа, теперешние американские Ordo Templi Orientis советуют приготовить смесь в духовке, при температуре 70 градусов Цельсия. Кровь привлекает демонических духов, в то время как сперма поддерживает их живыми.
Петер Р. Кениг.
"Происхождение групп ОТО и сексуальная магия"
Садомазохистское сборище, сегодня же вечером. Лопес размышлял. Что делать? Вмешаться или проследить?
Стало быть, искать Ишмаэля.
Своего человека в садомазохистской группе звали Марко Калопрести. Он говорил, и говорил, и говорил, а Лопес не понимал, до какой степени он - подсадной из полиции в садомазохистской среде, а до какой - подсадной из садомазохистской среды в полиции. Глаза у того горели, и он постоянно, почти автоматически, уклонялся от вопросов Лопеса, переходя к собственным рассуждениям о группах, которые организовывали садомазохистские спонтанные собрания и празднества. Лопеса эти сообщества не интересовали. В мыслях у него был Ишмаэль, он думал об Ишмаэле. Ему нужна была четкая, сжатая, сухая информация, а Калопрести тараторил, много курил, далеко отбрасывая окурки щелчком пальца - они не гасли и продолжали дымиться тонким жидким дымом на корке льда, покрывавшей пространство перед современной церковью Сан-Донато. Пусть говорит. Он всегда так делал: если они говорят, они сбрасывают с себя груз, ослабляют оборону и готовы сказать тебе все, что ты хочешь знать. Он там, чтобы слушать.