– По моим подсчётам, кажется, пятого числа этого месяца. День был… – четверг, точно, четверг! Да, четверг. У зерноуборочного комбайна лопнул основной ремень. Запасного ремня у комбайнёра не было. Комбайнёр, оставив на комбайне своего помощника, на попутной автомашине приехал в хутор за ремнём. Возвращаться обратно к комбайну не было транспорта. Время было обеденное. Обычно я в обеденный перерыв приезжаю домой на обед. Но это не всегда бывает.
Вот сегодня приехал, и тогда я был дома. Так вот, комбайнёр Трофим Сидушкин знал, что я иногда в обеденный перерыв бываю дома, и прибежал ко мне. Трофим попросил меня отвезти его на мотоцикле к комбайну. Как я мог отказать? Это же моя бригада. Комбайн стоит. Нельзя, чтобы он простаивал в такое напряжённое время. Конечно, я повёз его на мотоцикле к комбайну.
– Иван Потапович, скажите, где это поле находится, куда вы поехали с комбайнёром?
– Это поле находится в пяти километрах от хутора.
– Уточните, пожалуйста, в районе этого поля есть речка Кундрючья?
– Да. Река протекает параллельно с нашим полем.
– Как далеко она находится от вашего поля?
– Я бы ответил так. Не совсем далеко. Вдоль поля тянется лесополоса, можно сказать, лесной массив. За лесным массивом река.
– Хорошо. Скажите, как вы ехали к комбайну, то есть вдоль этого лесного массива или как?
– Как? От хутора до поля есть обыкновенная просёлочная дорога. Обычно накатывают машины. Доехали до поля, а после – прямо по полю к комбайну.
– Долго вы пробыли возле комбайна?
– В пределах тридцати-сорока минут.
– Кто был возле комбайна, когда вы приехали к комбайну?
– Был помощник комбайнёра Алексей. Больше никого.
– Сколько ему лет?
– Ему ещё нет восемнадцати.
– Скажите, вы на поле заехали со стороны лесополосы или с другой стороны поля?
– Мы по дороге, которая тянется вдоль лесополосы, вообще не ехали. Мы далековато от лесополосы заехали на поле.
– Вы после замены ремня не ездили на мотоцикле купаться в реке?
– Рудольф Васильевич, о чём речь, какое там купание? Тут каждая минута дороже золота. Нет. Никто не ездил и не ходил купаться. И так комбайн простоял больше часа. Как только закончили ремонт, тут же завели его и начали работать.
– После, как заработал комбайн, вы остались на поле или уехали куда?
– Я тут же уехал в хутор.
– На этом поле один комбайн работал или несколько?
– На этом поле работал один комбайн Сидушкина. Поле не очень большое, и поэтому послали туда один комбайн.
– За время ремонта, как вы сказали, минут тридцать-сорок, не появлялся ли в этом районе другой мотоцикл с коляской? Иван Потапович, вы не торопитесь с ответом. Подумайте, прежде чем ответить.
– Я прекрасно помню, кроме моего мотоцикла, никакого другого мотоцикла с коляской не было.
– Давайте представим. Вы заняты ремонтом. Оглядываться по сторонам некогда. Тем более вы спешите быстрее закончить ремонт. Могли не заметить? Ведь такое не исключено?
– Нет. Ещё раз нет. Почему? Объясню. Погода была тихая, безветренная. Только жаркая была. У нас-то поле не очень широкое и не очень длинное. Из любого края поля звук работающего двигателя мотоцикла было бы слышно. Его бы мы обязательно слышали. Не было никакого другого мотоцикла. Если вы сомневаетесь в моих словах, то спросите у Сидушкина и Алексея. Я уверен, они скажут то же, что и я.
– Мы не сомневаемся, Иван Потапович. Мы верим. Вам придётся ответить ещё на несколько вопросов. Давайте представим вот такой вариант. Вы заняты ремонтом. В это время со стороны реки раздаётся выстрел из охотничьего ружья. Вопрос: вы бы услышали выстрел?
– Абсолютно да. Я за других не отвечаю, пусть они сами скажут. Но лично я услышал бы.
– Почему вы так уверены, Иван Потапович?
– Знаете, когда сезон охоты на дичь, выстрелы слышны за километры, не то что метров пятьдесят-шестьдесят. Это я говорю о расстоянии от нашего комбайна до реки. Может, при работающем комбайне не слышно, но когда тихо – очень даже слышно. Можете проверить.
"Значит, выстрел был позже, – подумал я мысленно. – Но почему тогда Лисов настаивает, что стреляли в него с появлением мотоцикла? Другого мотоцикла в то время не было, кроме мотоцикла Шершнева. А эти трое купаться не ходили. Откуда же взялись тогда мужики? Были ли они в действительности? Одни вопросы…"
– Вы, Иван Потапович, простите уж нас. Мы и так задержали вас и отняли время. Но напоследок у меня есть ещё один нерешённый вопрос. Скажите, в котором часу вы были возле комбайна?
– Сейчас! – Шершнев посмотрел на свои часы. – Сейчас час времени. Вот примерно в это время мы были возле комбайна.
– Огромное спасибо вам, Иван Потапович, за откровенный, чистосердечный разговор. Ещё раз простите, что потревожили вас. Работа у нас такая. Расспрашивать, уточнять, что, где, как, почему… Напоследок – где мы можем увидеть Сидушкина и его помощника Алексея?
– В данный момент обеденный перерыв, значит, они на обеде. Обедают механизаторы на стане. Вы знаете, где наш стан?
Я отрицательно покачал головой.
– Я знаю, – вместо меня ответил участковый.
– Тогда поехали, – сказал я, и мы покинули гараж.
– Рудольф Васильевич, – обратился ко мне Шершнев, когда мы оказались на улице, – я могу вам задать вопрос?
– Отчего же, можете, Иван Потапович. Задавайте.
– Объясните, пожалуйста, почему вы осматривали мой мотоцикл и снимали отпечатки протекторов колёс? Вы меня в чём-то подозреваете? Простите, я никаких противозаконных действий не совершал. Я от чистого сердца, честно вам всё рассказал. Ничего не утаил. Видит бог, я чист перед законом…
– Иван Потапович, – перебил я его, – успокойтесь. Не казните себя. Не наговаривайте на себя. Никто ни в чём вас не подозревает. Совершено преступление, и совершено оно в районе того поля, где вы ремонтировали комбайн, и в тот день, когда вы повезли на своём мотоцикле Сидушкина к комбайну. Только преступление совершено не на поле, а за лесополосой, на поляне, рядом с рекой Кундрючьей. Есть там небольшая поляночка.
– Я знаю эту поляну, – сказал Иван Потапович.
– Так вот, на этой поляне пятого числа, в четверг, было совершено тяжкое преступление. В данном преступлении фигурирует мотоцикл с коляской. На том мотоцикле приехали трое мужчин и совершили преступление.
– Вы это, Рудольф Васильевич, серьёзно говорите?
– Серьёзно, Иван Потапович, серьёзно. Всё то, что я рассказал, правда.
– Вы сказали, что преступление совершено на поляне за лесополосой, рядом с нашим полем и в тот день, когда мы ремонтировали комбайн, так?
– Да. Именно так. Иван Потапович, почему вас так заинтересовало это место? Вы что, знаете эту поляну?
– Ничего такого. Просто я хотел уточнить место. Много у нас мест и полянок вдоль реки Кундрючьей, и потому спросил. Если та поляна рядом с нашим полем, о которой вы говорили, то я хорошо знаю эту поляну. Место замечательное и красивое. Для купания берег отличный. Дно каменистое, да и глубина реки подходящая. Мы иногда, когда есть возможность, отдыхаем семейно. Бывает, отмечаем праздники. Если не секрет, что же произошло на этой поляне?
Я вкратце обрисовал картину происшествия. Иван Потапович внимательно выслушал мой рассказ и, когда я закончил, тут же отозвался:
– И вы, Рудольф Васильевич, подумали, может, предполагали, что так могли поступать мы: я, комбайнёр Сидушкин и наш молодой парень Алексей? По этой причине вы приехали ко мне? Обследовали мой мотоцикл и расспрашивали меня?
– Иван Потапович, вы должны понимать, что совершено преступление. В данном деянии фигурирует мотоцикл. Не только обыкновенный мотоцикл без коляски, а – с коляской. Трое мужчин. Вас тоже было трое. Как бы мы ни думали, предполагали, а выход был у нас один – проверять всех, у кого есть мотоцикл с коляской. Вы хотели, чтобы мы поступали иначе?
– Должны поступать справедливо, честно и по совести.
– То, что мы проверяем всех, кто хоть как-то, косвенно или прямо, имеет отношение к совершённому преступлению. Это не значит, что мы всех их подозреваем в совершении преступления. После проверки кто-то отсеется, а виновные будут привлечены к ответственности.
– Нет, нет! Рудольф Васильевич, вы в данном случае в отношении нас допускаете непростительную, явно несправедливую ошибку! – в сердцах произнёс Шершнев. От первоначальной растерянности и скромности у него не осталось и следа. – Мы к этому преступлению не имеем никакого отношения. Ни я, ни Сидушкин, ни несовершеннолетний Алексей, не способны на подобные действия. Вы сами подумайте, зачем оно нам. У нас сейчас совсем другие заботы и проблемы.
Комбайнёры у нас добросовестные, опытные, проверенные, добропорядочные. Я за каждого из них могу поручиться. У всех нормальные семьи. Все они добросовестно, со старанием проводят уборочную. Дорожат каждой минутой, каждым часом. Я не один сезон занимаюсь уборкой. Я не помню за свою многолетнюю уборочную страду, чтобы кто-то из комбайнёров во время работы допускал пьянку или прогул. А Алексей – он вообще не употребляет пока спиртное.
Рудольф Васильевич, я, конечно, не следователь и не оперативный работник, но как человек, проживший больше половины срока своей положенной жизни и повидавший много чего в жизни, определённо, конкретно могу сказать, что в данном преступлении, как мне видится, много непонятного. Извините!
– Хорошо, Иван Потапович, разберёмся. А теперь, ребята, в путь! На стан! Ух, уж эти полевые дороги!
Пыль столбом. В кабине полумрак от пыли. Духота невыносимая. Пока доехали до стана, пыль проникла во все щели наших тел. От духоты и жары моя рубашка прилипла к влажному телу. Бодрое настроение куда-то улетело. Дорога тянулась так долго, казалось, не будет конца. Наконец-то мы на стане. Мы в спешном порядке покинули душную, пыльную кабину машины и нырнули под сени раскидистых акаций, которые тут образовали небольшую рощицу. В тени акаций чувствовалась прохлада и свежесть. Дул лёгкий ветерок.
На специально оборудованной площадке под тенью акаций, за длинным столом обедали механизаторы. В рощинном воздухе витал запах вкусной кухни. Не знаю, как у других моих спутников, но у меня заныл желудок, требуя пищи. Чтобы отвлечь желудок, я стал изучать людей, сидящих за столом, надеясь угадать, кто из них Сидушкин. Я изучил человек пять, но вдруг вмешался участковый Есауленко.
Он подошёл к шестому, до которого не дошла моя очередь, что-то шепнул на ухо. Мужчина, примерно возраста лет сорок, средней полноты, с приятным добродушным лицом, с узенькими усиками под носом, бросил молниеносный взгляд в нашу сторону. Тут же бросил кушать и поднялся, чтобы идти к нам. Я резким движением руки дал понять, чтобы он продолжил кушать. Зачем человеку прерывать обед. Пусть покушает. Минут через десять обед закончился, и многие механизаторы стали покидать стан. Подошёл к нам Сидушкин, и я приступил к допросу.
Показания Сидушкина полностью подтвердили показания Шершнева. Только появились некоторые уточнения. Так, например, Сидушкин заметил легковую машину, заехавшую на поляну. Он только не мог уточнить, сколько человек было в легковой автомашине. Он полностью также подтвердил, что никакого мотоцикла с коляской в тот день возле их поля, кроме мотоцикла Шершнева, не было. На мой вопрос, слышал ли он звук выстрела из охотничьего ружья, когда ремонтировали комбайн, Сидушкин ответил отрицательно.
– Ну, что скажете, товарищи? – обратился я к Макарову, Глуховой и Есауленко. Вы присутствовали, всё слышали. Время на раздумья есть. Я вас не тороплю. Пока вы размышляйте, а за это время наш водитель Батиев доставит нас на поле, где находятся следы мотоцикла. Товарищ Батиев, заводи свой мотор и направляй его на то самое поле, где красуются следы мотоцикла.
Пока я допрашивал Сидушкина, участковый Есауленко по моей просьбе покормил Батиева обедом. Сытный обед явно подействовал на водителя. Услышав моё указание, Батиев с неохотой, с ленью поднялся из-за стола и не спеша направился к машине.
– Зачем на поле, Рудольф Васильевич? – с нотками недовольства в голосе взмолился он.
– Как зачем? Будем работать! Нашу работу никто не отменял и за нас никто её делать не будет.
– А что на том поле делать будем? – запуская двигатель, пробурчал Батиев.
– Сказал же: работать будем. Будем исследовать следы мотоцикла. Если говорить языком криминалиста, значит, идентифицировать следы. Понятно объясняю?
– Это я понял. После этого поля куда?
– Раков драть. Куда же ещё. Устраивает?
– Вы серьёзно, Рудольф Васильевич?
– Я похож на обманщика?
– Я – за! – и направил машину по указанному маршруту.
Снова дорожная пыль. Снова духота. Благо, что наши мучения быстро кончились. Дорога была короткая, всего два километра.
Определение схожести протекторов заняло не очень много времени, не более десяти минут. Следы явно были с мотоцикла Шершнева. Заполнив процессуальные действия на бумагу, мы направились на поляну.
– Вот это та самая поляна! – сказал я, когда вступили на поляну. – Валентина Петровна, нужно сначала сфотографировать всю поляну, после сфотографируешь акацию и место стоянки автомашины Лисова. – Я показал место, где стояла автомашина Лисова. – Обследуй, пожалуйста, ствол самой акации. Хорошо? Мы за это время полезем в воду, освежимся и смоем дорожную пыль. После, как закончишь работу, освежись и смой тоже свою дорожную пыль.
* * *
На следующее утро по приходе на работу первое, что я сделал, – зашёл в дежурную часть узнать новости из больницы.
– Иван Михайлович, доброе утро!
– Чего и тебе желаю! – откликнулся дежурный по отделу.
– Чем порадуешь меня, есть новости из больницы?
– Утро как будто доброе, но вот новостей добрых нет. Обрадовать не могу. Молчат.
– Знаешь, Михайлович, один мой хороший знакомый товарищ, у которого сын воевал в Афгане, долго, в порядке двух лет, от него не было ни одной весточки, мне говорил: "Нет – это тоже новость"!
– Что-то я не понимаю тебя, Рудольф Васильевич. Ты хочешь мне мозги законопатить? Ты что, рад, что нет новостей?
– Представь себе. Рад!
– Совсем у человека голова съехала. Ты, вероятно, плохо спал и не выспался сегодня. Отпросись у начальства и хорошенько выспись. Я тебе дельный совет предлагаю, Рудольф Васильевич. Прими его.
– Иван Михайлович, вижу, стареешь, друг ты мой, стареешь. Отстаёшь от жизни. Ты сейчас меняешься?
– Да.
– Вот и видно, кто выспался, а кто нет. Ну да ладно! Сменяйся и сразу же в постель. Мой дельный совет тебе. Добрых, прекрасных снов тебе!
Под удивлёнными глазами Ивана Михайловича я оставил дежурную часть. "Раз новостей нет, значит, всё идёт нормально, – подумал сам мысленно, шагая в сторону своего кабинета. – Не будем торопить время". С этими мыслями я зашёл в кабинет. "Совсем забросил свои функциональные обязанности, – сказал себе мысленно, увидев на столе кучу нерассмотренных материалов. – Сегодня брошу всё остальное, займусь материалами. А то, неровен час, мои ребята забудут, что у них есть начальник".
Потратив целых два часа на текущие дела и ещё два часа на изучение поступивших материалов, я остаток времени до обеда решил потратить для доклада начальнику отдела по делу Лисова. Попросив разрешения по телефону, я взял материал по Лисову и направился в кабинет начальника отдела. После коротких взаимных приветствий полковник тут же спросил:
– Чем порадуешь, удалось прояснить обстановку?
– Товарищ полковник, если честно, прямо, без всяких там "если", то получается какая-то ерунда, если точнее выразиться – полный ералаш! Полный сумбур!
– Давай-ка объясни толком.
– Хорошо. Постараюсь рассказать то, что на данный момент нам удалось установить. Утверждение Лисова о том, что к поляне на мотоцикле с коляской приехали трое мужчин и, оставив мотоцикл возле лесополосы, рядом с поляной, направились якобы к Лисову. Этот эпизод в ходе проверки не нашел своего подтверждения. Сколько мы ни пытались обнаружить следы мотоцикла, так и не обнаружили. Никаких признаков присутствия мотоцикла на том месте.
Следы мотоцикла мы обнаружили далеко от лесополосы, в шестидесяти метрах, на колхозном поле. На этом поле в тот момент шла уборочная. Убирали пшеницу.
– Мотоцикл, который оставил следы на поле, удалось установить?
– Да. Мотоцикл мы установили. Он принадлежит жителю хутора Малый, бригадиру колхоза Шершневу Ивану Потаповичу.
– Иван Потапович? Так я хорошо знаю его, – сказал полковник. – Знаменитый бригадир. Орденоносец. Нет. Это не он. Я могу ручаться за него. Чего это он вдруг занялся бы преступлением. Это чушь! Он отпадает. Ты с ним разговаривал, и что он поясняет? Признался?
– Разговаривал. Нет, товарищ полковник, это не он и не они. Он был в тот день в том районе на мотоцикле. Возил комбайнёра Сидушкина. У Сидушкина поломался комбайн, и они ремонтировали его. Я тоже, товарищ полковник, думаю, что Лисов говорит неправду. Он нагло врёт.
– Ну, хорошо. Тогда объясни конкретнее, как следы мотоцикла Шершнева оказались на поле? Ты выяснял?
– Ответ простой. Поломался комбайн. Комбайнёр Сидушкин на попутной машине поехал в хутор за ремнём для комбайна. Вернуться назад не было транспорта.
Сидушкин попросил Шершнева отвезти его на мотоцикле. Вот и всё.
– Теперь понятно. Со следами мотоцикла и самим мотоциклом разобрались. В результате, что мы имеем… – задумчиво проговорил полковник. – Выходит, что Лисов врёт.
– Я не исключаю такого варианта, – откликнулся я на размышления полковника.
– А смысл? Смысла его вранья не понимаю. Зачем ему всё это? Какую цель он преследует? – задавал себе вопросы полковник, устремив свой взгляд на улицу через окно. Какие ответы возникали в голове полковника, для меня осталось тайной. – У тебя есть предложения? – вдруг прозвучал голос полковника.
– Я сам ломаю голову над этими вопросами. Не могу понять, зачем ему вся эта канитель. Пока мотива не могу найти. Очень много противоречий в этом деле.
– Например?
– Например, Лисов утверждает, что в него стрелял мужчина выше среднего роста, стоя и с близкого расстояния. Исследовав данное обстоятельство, я, опер Макаров, эксперт-криминалист Глухова пришли к выводу: если кто и стрелял в Лисова, то стрелявший находился в положении "с колена". Ствол ружья находился горизонтально по отношению к поверхности земли и на высоте пятьдесят-шестьдесят сантиметров.
– А что мешало стрелять в полный рост?
– Стрелять стоя мешали густые ветки акации.
– Что, из-за этих веток нельзя было произвести выстрел?
– Произвести выстрел, в сути, можно было.
– Если можно было произвести выстрел, значит, стрелял же в него. Вы почему тогда сомневаетесь?