- Неправда, - сказал он, не вполне понимая, зачем ввязывается в спор. Они говорили на разных языках. Вдобавок бессонница последних месяцев скверно сказалась на самочувствии. Снотворное, прописанное врачом, не помогало: ночью Пфефферкорн балансировал на грани сна, а днем плавал в дурмане. Он понимал, что в глазах студентов выглядит тюфяком. - Я не робот, - твердо повторил Пфефферкорн.
- Откуда вы знаете? - спросила Гретхен.
- Просто знаю.
- И все же откуда?
- Я живой. Если меня ранить, польется кровь.
- А из меня - машинное масло.
Часть класса сочла реплику весьма остроумной. Чувствуя приближение мигрени, Пфефферкорн обрадовался звонку с занятий.
Вечером он сидел за письменным столом. Перед ним высились две бумажные кипы: давнишняя не разобранная почта и студенческие работы, накопившиеся за долгие годы. Пфефферкорн сохранял творения своих подопечных на случай, если кто-то прославится и сочинение приобретет ценность. Однако сейчас перед ним стояла иная цель. Он искал что-нибудь пригодное для себя. Геркулесов труд последних дней увеличил количество слов до ста девяноста восьми, но все они уместились на двух страницах. Может быть, в недрах пожелтевшего столпа заурядности отыщется ключ творческого зажигания? Дословное воровство излишне, говорил себе Пфефферкорн. Это мне чуждо. Всего-то нужен творческий стартер.
Через четыре часа и две сотни страниц он уронил голову на руки. Его несло на рифы.
Потом он занялся почтой. Большей частью - хлам. Еще просроченные счета. Агент переслал квитанции по авторским отчислениям и кое-какие чеки - не гроши, но загородный дом не купишь. Бандероль с дешевым изданием "Кровавых глаз" на злабском. Одну книжку оставить, остальные выкинуть. И так уж весь кабинет забит авторскими экземплярами. Поворошив груду корреспонденции, Пфефферкорн углядел письмо, на котором адрес был написан крупными шаткими буквами. Судя по штемпелю, давнее. Обратный адрес без имени. Пфефферкорн вскрыл конверт, откуда выпали сложенные листки и плотная карточка с надписью:
Пфефферкорн поежился, вспомнив агента Билла - старика с огромной головой в голубоватых прожилках. Телефонного номера не значилось. Как и даты встречи. По обратному адресу приходи в любое время, что ли? А как уведомить о визите? Странное, панибратское приглашение. Вот же козел. Пфефферкорн не думал откликаться на зов, пока не развернул прилагаемые листки. Он тотчас все понял.
41
На другой день Пфефферкорн автобусом добрался в деловую часть города, где неподалеку от конторы его литагента обитал Люсьен Сейвори. В расщелине меж высотками шнырял ветер. Пфефферкорн заскочил в вестибюль, ознакомился со списком жильцов и лифтом поднялся в пентхаус.
Других обитателей тут не значилось. Пфефферкорн предполагал увидеть анфиладу кабинетов и охрану в виде двух-трех секретарей, но, к его удивлению, дверь открыл Сейвори.
- Припозднились, ети вашу мать, - сказал он. - Входите.
В огромной и почти пустой комнате главенствовал бежевый цвет: два кресла возле стола, ряд шкафов и сами стены создавали единую светло-коричневую гамму. Впечатление, будто окунулся в шпаклевку.
- Я бы предварительно позвонил, - сказал Пфефферкорн, - но вы не сообщили свой номер.
- У меня нет телефона, - ответил Сейвори.
С похорон он ничуть не изменился. Обычно в столь преклонном возрасте дряхлость прибывает с каждым днем. Но Сейвори выглядел как живое ископаемое. Прошаркав к столу, он опустился в кресло.
- Похоже, наконец-то решили поумнеть?
- Вы не оставили выбора.
Сейвори усмехнулся.
Сев в кресло, Пфефферкорн достал из кармана и положил на стол листки, первый из которых нес заголовок
ТЕНЕВАЯ ИГРА
детективный роман
Уильяма де Валле
- Надо признать, местами ваша правка весьма дельна, - сказал Сейвори.
- Спасибо, - ответил Пфефферкорн.
- Хорошее заглавие.
- Ваша подсказка.
- Однако ж вам хватило ума ею воспользоваться.
Пфефферкорн промолчал.
- Думали, я не узнаю? - спросил Сейвори.
- Я полагал, что владею единственным экземпляром.
- С чего вдруг так решили?
- Карлотта сказала, он никому не показывал незаконченную работу.
- Скажем так: ей не показывал.
Пфефферкорн промолчал.
- А вы, значит, пошли дальше и сперли мой заголовок? Будто нарочно хотели привлечь мое внимание.
Пфефферкорн пожал плечами:
- Может быть.
- Да чего уж там, просто крик о помощи. Жажда разоблачения.
- Конечно, - сказал Пфефферкорн.
- Этакая подсознательная мольба: накажите меня.
- Не исключено.
- Это по Фрейду. Но у меня своя теория. Желаете узнать? Извольте. Вам на все плевать, потому что вы ленивый, жадный и неумелый сукин сын.
Повисла тишина.
- Возможно, - сказал Пфефферкорн.
Сейвори хлопнул по столу:
- Однако правды мы не узнаем.
Пфефферкорн взглянул в упор:
- Чего вы хотите?
Сейвори хохотнул:
- Превосходно.
- Что?
- Я заключил с собой пари: вы зададите этот вопрос либо "За что вы так со мной?".
- Не понимаю, чего волынить? Назовите сумму, и я скажу, смогу ли ее осилить. Больше говорить не о чем.
- Au contraire, - сказал Сейвори.
42
- Шпион?
- Не вполне, но так проще именовать, - ответил Сейвори.
- Бред какой-то, - сказал Пфефферкорн.
- По-вашему.
- Я знал Билла с одиннадцати лет.
- И?
- Да никакой он не шпион!
- Раз уж вы такой привереда, ладно: не шпион. Тайный агент.
- Он был писатель, - сказал Пфефферкорн. - Автор триллеров.
- Он не сочинил ни строчки, но все получил от нас. Уильям де Валле - идеальное прикрытие, над которым мы все хорошо потрудились, включая Билла. Он - главное достояние, в которое вложены тысячи человеко-часов и миллионы долларов. Вообразите наше огорчение, когда мы его лишились.
- Не понимаю, о чем вы, - сказал Пфефферкорн.
- Каждый роман о Дике Стэппе содержал зашифрованные указания агентам, внедренным на вражеские территории, где трудно использовать обычные средства связи.
- Яснее не стало.
- Код, - сказал Сейвори.
- Что?
- Шифр.
- Билл писал шифровки?
- Уже сказано, сам он ничего не писал. Писали Парни.
- Что за парни?
- С заглавной "П".
- Кто такие?
- Неважно.
- Не важные парни с заглавной буквы?
- Информацию получите по мере необходимости.
- А сейчас ее нет.
- В точку.
Наступило молчание. Пфефферкорн уставился на потолок.
- В чем дело? - спросил Сейвори.
- Ищу камеры.
- Нет никаких камер.
Пфефферкорн встал:
- Где прячутся телевизионщики?
- Сядьте.
Пфефферкорн обошел комнату.
- Ха-ха, - сказал он стенам. - Очень смешно.
- Нужно многое обсудить, Арти. Сядьте. Впрочем, как хотите. Теряем время.
- Я вам не верю.
Сейвори пожал плечами.
- Полная чушь, - сказал Пфефферкорн. - Какой в этом смысл? Секретные сообщения открытым текстом. Нелепость.
- Тем труднее их обнаружить. Ну-ка, отправьте и-мейл в Северную Корею - увидите, что получится. А первоклассный триллер проникнет куда угодно. Знайте, Билл не единственный. В нашей платежной ведомости самые популярные американские романисты. Всякое имя, оттиснутое фольгой, связано с нами.
- Но тогда… не проще ли использовать кино? - парировал обескураженный Пфефферкорн.
Вздохом Сейвори дал понять, что собеседник тугодум.
- Господи, неужели и там? - спросил Пфефферкорн.
- Вообразите, чем бы оно все обернулось, если б вы подписали контракт с киностудией. Мы сработали наперехват.
- Теперь я совсем ничего не понимаю.
- Что вам известно о Злабии? - спросил Сейвори.
43
Пфефферкорн рассказал.
- Не много, - сказал Сейвори.
- Что ж, казните.
- Припомните, когда вышел ваш первый роман?
- В восемьдесят третьем.
- Не тот. Другой первый.
- Около года назад.
- А не припомните ли каких-нибудь недавних событий в Злабии?
Пфефферкорн задумался.
- Покушение на этого… как его…
Сейвори усмехнулся:
- Первый приз. Для справки: "этот как его" - Верховный Президент Восточной Злабии Климент Титыч, жутко богатый и злобный психопат, который очень не любит, чтобы ему дырявили задницу.
- При чем тут моя книга?
- Давайте вспомним ключевое обстоятельство: книга не ваша. Верно?
Пфефферкорн промолчал.
- "Одним плавным движением", - сказал Сейвори.
- Что?
- "Одним плавным движением". Фраза-метка. Украденная рукопись была не закончена, и вы с ней не церемонились.
- Требовалась доводка.
- Не такая. Сколько "одних плавных движений" вы удалили?
- Клише, - сказал Пфефферкорн. - Бессмысленное.
- Нет, вы прикиньте. Сколько?
Пфефферкорн не ответил.
- Двадцать одно, - сказал Сейвори. - Три оставили. То есть уничтожили семь восьмых кода. Превратили его в шифровальный швейцарский сыр. Одному богу известно, как агенты сумели что-то прочесть. Однако сумели. Бац! - и президент Восточной Злабии в реанимации. Поначалу мы решили, что отметились западные злабы. Все так думали. Уже четыреста лет те и другие держат друг друга за глотку. Но потом один наш "крот" прислал шифровку о провале операции. Мы всполошились. Какая операция? Мы ничего не планировали. Вскоре выяснилось, о чем речь. Но мы не могли понять, как был отдан приказ. До вашего вмешательства в украденной рукописи не было ни слова о ликвидации Титыча. Всего лишь обычные указания по сбору разведданных. Причем в Западной Злабии. Больше того, книга не могла увидеть свет, ибо после смерти Билла мы приказали уничтожить все его файлы. - Сейвори задумчиво потеребил губу. - Хотя можно сказать, что ваша правка уничтожила текст. Ни то ни се. Рукопись избежала резака, но попала к вам, и мы получили орду взбешенных засранцев, то бишь восточных злабов. Дело в том, что Титыч, хоть безжалостный тиран, тот еще популист. Рожден в нищете, "свой в доску" и прочая мура. Для нас он заурядный постсоветский диктатор. Но для крестьянина, в крытой соломой хибаре обитающего вместе с выводком из шести-восьми дистрофичных недоумков, у которых на всех десять, хорошо двенадцать, зубов, он Джек, мать его, Кеннеди. Постарайтесь понять злабов. Им обидно.
- Я подстрелил президента Восточной Злабии, - сказал Пфефферкорн.
- Сила печатного слова и все такое. Сейчас главное - остановить кровопролитие. - Сейвори встал. - Вот тут ваш выход.
- Как это? - насторожился Пфефферкорн.
Волоча ноги, старик подошел к шкафу и стал выдвигать ящики:
- Нужно кем-то заполнить вакансию, открывшуюся после Билла. Учитывая вашу расторопность… куда ж я ее, зараза… в создании превосходного бренда… ага, вот она!
Он достал толстую рукопись, перехваченную резинками, и бросил ее на стол.
- Осалил! - сказал Сейвори. - Вам водить.
44
Титул гласил: "Кровавая ночь".
- Дальнейшее развитие темы, начатой в "Кровавых глазах", - сказал Сейвори. - Кроме того, весьма интересная эволюция героя, воистину поэтические описания природы. Убойные постельные сцены. Парни по праву гордятся своей работой.
- Это гнусно, - сказал Пфефферкорн.
- Будет вам корчить цацу.
- Это шантаж.
- Есть такое слово, "сотрудничество".
- Какое сотрудничество, если нет выбора.
- Выбор всегда есть, - сказал Сейвори. - Однако за каким чертом отказываться? Нет, можете, конечно, но тогда кранты вашим публикациям. Открою маленький секрет, Арти: вы бездарь. Я прочел вашу первую книгу. Шлак. А вот еще секрет: я читал ваши интервью. Наведался в ваше новое жилище. Увидел достаточно, чтобы понять: вам нравится положение известного автора. Само собой. Ваша новая жизнь гораздо приятнее старой. Нужно быть дураком, чтобы от нее отказаться. И ради чего? Вам предлагают сделать то, что вы уже делали. Я даю вам шанс спасти репутацию, послужить стране и поднакопить на безбедную старость. Невообразимо выгодная сделка. Другой бы вылизал мне задницу.
Пфефферкорн молчал.
- Можете отказаться. Встать и уйти. Но тогда не обессудьте. Бог с ним, что добавите мне мороки. Дело не в том. Вас жалко. Вы меня понимаете, правда? Я вас разоблачу. Придется. По справедливости. Вот уж будет пиршество для прессы, а? Только представьте: смешают с грязью вас, вашего агента, издателя и ваших близких. Провоняет всякий в радиусе пятидесяти миль от вас.
- Тогда и я вас разоблачу.
Сейвори ухмыльнулся:
- Валяйте. Так вам и поверят.
Наступило долгое молчание.
- Карлотта знает? - спросил Пфефферкорн.
- В полном неведении.
- Пусть и не знает.
- Конечно, если сами не расскажете.
Вновь повисла тишина.
- Что произошло с Биллом?
- Богом клянусь, несчастный случай на воде, - сказал Сейвори.
Молчание.
- Фраза-метка - "Поспеши, у нас мало времени". Усвоили? Окажите любезность, не трогайте ее. А лучше не лезьте в текст вообще. И так хорошо. Уймите желание метить свою территорию, и все будет чудесно. - Сейвори встал и протянул ладонь: - По рукам?
45
- Я в восторге, - сказал литагент.
- Спасибо.
- Если честно, меня аж в пот бросило от той муры насчет… Но сейчас главное осознать, что мы заполучили самородок. Чистейший. Высшей пробы самородок.
- Спасибо.
- Эволюция героя - ваш конек. А дочь… простите, у меня скверная память на имена…
- Франческа.
- Да, Франческа. Потрясающий персонаж. Сцена, где она крадет рубин из бабушкиного ожерелья и подменяет его стекляшкой из сломанного медальона, который покойной матушке подарил ее любовник, предшественник Шагрина, - это что-то! До чего же ловко: упомянули прежнего любовника и тотчас бросили намек, что Шагрин причастен к его смерти… Ей-богу, нет слов.
- Благодарю.
- Так исподволь, слой за слоем… И заголовок отменный.
- Признателен.
- Лады. Если вы готовы, нынче же вышлю текст издателю и запускаю круговерть.
- Я готов.
- Великолепно. Как говорят на чертовом колесе: ну вот и поехали!
46
"Кровавая ночь" получила безоговорочное одобрение издателя, решившего поспеть с ней к сезону пляжного чтива. Ускоренному выпуску способствовало то обстоятельство, что рукопись почти не требовала правки. За исключением горстки опечаток, выловленных корректором, текст, по словам редактора, был "на редкость идеальный". Сейвори заранее уведомил об опечатках. "Будет подозрительно, если окажется, что нечего исправлять", - сказал он. По мнению Пфефферкорна, вся ситуация, независимо от опечаток, выглядела чрезвычайно подозрительной, однако сложная издательская машина уже набрала полный ход, и никто бы не осмелился вставлять ей палки в колеса, интересуясь, почему вдруг книга оказалась так хороша.
Ожидая ее выхода, Пфефферкорн чувствовал странное удовлетворение. Конечно, не о таком романе он мечтал, но все же книга не полное фуфло, и в ее основе, на которой "Парни Сейвори" выстроили жизнь Гарри Шагрина, была его скромная лепта. Шагрину придумали хобби - "полноконтактный скрэббл". Значительно разрослась роль дочери героя, в первом романе лишь упомянутой. (Стэппа-младшего Пфефферкорн превратил в дочь Шагрина.) Образ Франчески, некогда математического вундеркинда, ныне наркоманки-домушницы с золотым сердцем, в котором нехватка отцовской любви пробила зияющую брешь, взывал к состраданию, а финальная сцена (Шагрин тащит дочь в приемный покой скорой помощи) прямо-таки вышибала слезу. На этих страницах у самого Пфефферкорна першило в горле. Понятное дело, автор всегда сопереживает своим героям. Но здесь ключевое слово "своим". Эти персонажи принадлежали Пфефферкорну не больше, чем Биллу его герои. Подобно Дику Стэппу и Гарри Шагрину, он не мог позволить чувствам возобладать над разумом. Он выполнял задание. Следовал долгу.
47
Правда, он не ведал, в чем состоит его задание, а исполнение долга - отправить рукопись и почивать, не вмешиваясь в ход событий, - неожиданно оказалось весьма тяжким делом. Вопреки всему, вот-вот произойдет нечто, что уже давно он считал невозможным: выйдет в свет его книга, которая изменит мир. Значительно. Или чуть-чуть. Может статься, эти перемены будут к лучшему, в смысле политики или морали. Или нет. Мука неведения усугублялась сознанием, что он продал душу. Подобные терзания удивляли его самого. Пфефферкорн никогда не увлекался общественной деятельностью. Даже его студенческое бунтарство было жестом скорее художественным, нежели политическим. Кроме того, он полагал - видимо, ошибочно, - что задешево продал душу еще вместе с украденной рукописью. Дабы унять беспокойство, Пфефферкорн мысленно перечислял блага, полученные от сделки с Сейвори. Агент, редактор и издатель больше не дышат в затылок. Появилась возможность купить дочери желанный дом. Уже немало, правда? И потом, цели его миссии не обязательно зловредны. Он же их не знает. Но совесть не умолкала. Неумолимо приближался день выхода книги, и Пфефферкорн уже задыхался от собственного бессилия.
Он отправился к Сейвори.
- Я хочу знать суть шифровки.
- Это неважно.
- Для меня важно.
- Привыкайте жить в неопределенности, - сказал Сейвори.
- Речь о злабах? Хоть это скажите.
- Билл не задавал вопросов. Будет лучше, если последуете его примеру.
- Я не Билл.
- Вас мучают сомнения, - сказал Сейвори. - Это нормально. Просто напоминайте себе, что власти всегда на страже ваших интересов.
- Не верю.
- Ох уж эти сраные баламуты с их этической призмой. Думаете, мы бы одолели фашизм, если б боялись ранить чьи-нибудь чувства? Ступайте домой, Арти. Купите себе часы.
Пфефферкорн не купил часы. Вместо этого он засел в университетской библиотеке, где с помощью услужливого студента (от сотенной купюры ставшего еще дружелюбнее) сделал ксерокопии первых страниц всех центральных газет - номеров, которые выходили в ближайшие две недели после публикации романов о Дике Стэппе. Набралось больше тысячи страниц, и всю ночь он выписывал заголовки в таблицу, разграфленную по темам. Опасения подтвердились: с конца семидесятых годов романы Уильяма де Валле предвосхищали всякий вираж в политической жизни Злабии. В отдельных случаях временная связь между публикацией и переворотом или бунтом не прослеживалась, из чего напрашивался вывод о шпионских играх, известных лишь узкому кругу посвященных. Пфефферкорн закрыл блокнот. Сердце его колотилось: выходит, он беспечно играет судьбами людей, чью страну даже не отыщет на карте.