И они пошли: Бенуа твердым шагом обманутого мужчины, который решил все для себя прояснить, Богдан - семенящим, чинопочитающим.
Вскоре они попали в зал, полностью заставленный шкафами с ящиками, и стали пробираться меж ними. На какое-то мгновение Перетрусову показалось, что Бенуа заманивает его в центр лабиринта, чтобы оставить здесь навсегда. Интересно, так поступают соперники?
- Ева Станиславовна! - громогласно объявил Бенуа. - К вам жених!
- Какой жених? Что вы такое говори... - пропела Ева нежным голосом, но, когда обернулась, голос ей изменил. Лицо ее исказилось от ужаса. - А... Александр Николаевич, вы все не так...
- Нет, Ева Станиславовна, молодой человек ясно выразился: жених, живете вместе, ключ от квартиры забыл.
- Папаша, вы меня простите, пожалуйста, но я вашего тона не понимаю, - вмешался Богдан. - Что же, у простой пролетарской девушки не может быть жениха? Или вы этот... как его... хан... ханжа, правильно? - уточнил он у Евы и уверенно повторил Александру Николаевичу: - Или вы ханжа и считаете зазорным сожительство до бракосочетания?
- Что ты мелешь?! - закричала Ева.
- Спокойно, Евушка, я разберусь. - Богдан успокаивающе поднял руку. - Товарищ начальник, могу я с невестой объясниться в интимной, так сказать, обстановке? Вы нас, простите, пожалуйста, смущаете.
Ева со слезами в глазах смотрела на начальника, и сердце художника, только что ожесточившееся от предательства, смягчилось.
- Я вас покину на минуту, - сказал он и удалился.
Ева и Богдан остались стоять друг против друга.
- Ничего не хочешь мне сказать, красавица?
- Я все верну. Извини, я не могла удержаться. Я ничего не потратила, клянусь.
"Не понимает, - подумал Перетрусов. - Ну что ж, придется объяснить грубо". Он подошел к Еве.
- Я буду кричать, - сказала она.
- Возможно, - согласился Богдан и несильно ткнул обманщицу коленом в пах.
Результат превзошел все ожидания. Ева ойкнула, съежилась и упала на пол.
- Зачем по яйцам-то, - сдавленным голосом просипел тот, кто выдавал себя за девушку Еву.
- Я вчера как увидел, что ты лиф снимаешь, сам едва с дивана не рухнул. И руку, которой тебя за талию держал, долго потом отмывал. И мне все-все сразу стало ясно. Клиент твой в доме Петросовета недозрел, ага? Стал тебя хватать за всякое, а у тебя там неожиданное содержание.
- Как ты меня нашел? Это все твой талисман? - просипел молодой человек, постепенно принимая вертикальное положение.
- Я рад, что ты такая умная... прости, такой умный. Или осведомленный? Откуда знаешь о талисманах?
- Не твоего ума дело.
- Смешно, - согласился Богдан. - И даже дерзко. Вот только не в твоих интересах мне так дерзить. Встань и оправься, не дай бог, начальство твое ревнивое ворвется, что оно о тебе подумает. Он ведь еще не знает, да?
Лицо "Евы" выражало ненависть и страх. Страха было больше, но Богдану нисколько не было ее-его жалко.
- В общем, я предлагаю тебе два варианта. Первый - я сообщаю твоему начальнику о твоей сучьей сущности, тебя с треском вышибают с хлебного места, и ты едешь сначала в предвариловку на Лассаля, где сидишь в обществе весьма обходительных кавалеров до тех пор, пока во всем не признаешься, либо... - Богдан перевел дух и продолжил: - Либо ты во всем признаешься сейчас, потом сама... или сам, как будет угодно... увольняешься и начисто забываешь о мошенничестве.
- Я не...
- И о похождениях своих тоже забываешь! Ты нашла... нашел себе очень плохое занятие, и оно отвратительно закончится, в первую очередь - для тебя. Думаешь, я не понимаю, чем ты занимаешься? Вчера еще понял, но это все ерунда, там мелкое мошенничество и проституция, а вот как с этим заведением быть? Подложная личность, фальшивые или чужие документы. Тебе в чека дорога, девочка моя... то есть мальчик. Ты ведь не зря здесь работаешь?
- Ты что, мент?
- Начинаешь соображать. Так что, будем разговаривать? И учти, врать бесполезно, я все равно пойму.
- Ладно, будем.
- Хорошо. Вопрос первый - как зовут?
- Эвальд Эберман.
- Еврей?
- Швед.
- Допустим. Откуда знаешь Скальберга?
- А про него...
- Ева... или как там тебя на самом деле... - вспылил и сразу взял себя в руки Богдан. - Я прекрасно знаю, что живешь ты окно в окно с Шуркой Скальбергом, которого недавно совсем убили твои дружки-бандиты.
- Нет у меня дружков-бандитов! Это Шурка был моим другом.
- Другом? Он не знал про твое...
- Все он знал. Мы друзья по училищу еще.
- Ты что, тоже был там?
- Ты хотел сказать - здесь?
- Куликов, Сеничев, Скальберг, ты...
- Сашка и Кирюха Прянишниковы. И еще три десятка.
- Прянишниковы?
- Знаешь их?
- Слышал. Тоже с вами, значит?
- У нас компания подобралась. Я с Сашкой Прянишниковым на одном курсе учился, а Сашкин брат - с Сеничевым, Куликовым и Скальбергом.
- И что, вы вот такие прям были смелые, что приказа ослушались? - спросил Перетрусов.
- Нет, конечно, боялись мы все. Но мы же не ради Временного правительства оставались, у нас совсем другая имелась причина.
- Ну, рассказывай уже.
- Да у Прянишниковых мамаша была ушлая. У нее, видите ли, талант от природы - всякие хитроумные комбинации выдумывать. Она на этом деле погорела, слегла, а умище-то ей свой девать было некуда. И вот бог знает каким макаром, но узнала она, что в Эрмитаже хранится коллекция Булатовича. Мы и слыхом про такую не слыхали, но Кирюха рассказал, что был-де такой гусар-схимник, служил в Эфиопии и от тамошнего царя привез всякую магическую требуху... Вот она и придумала, как эти сувениры умыкнуть прямо из Зимнего. Там комнатка одна потайная была, мы в ней схоронились до поры до времени...
Эвальд перевёл дух и продолжил рассказ.
- И откуда ваша маменька все это знает? - спросил Куликов у Кирилла.
- Наша маменька участвует в общем событии, - не без иронии ответил Кирилл, поставив ударение на последний слог. - Я, признаться, потому и домой в увольнительную хожу редко: у мамы от болезни какое-то необычное расстройство психики началось. Нехорошо так о родителях говорить, но маменька стала того-с, - и он покрутил пальцем у виска. - Даже глаза цвет поменяли, один стал голубым, а другой - зеленым. Вон как у Лешки. Он заразился, поди...
- Не городи чушь! - огрызнулся Лешка, у которого глаза и впрямь стали разноцветными. - Это явление называется гетерохромией и зависит от содержания меланина в глазах. А на содержание меланина влияет вот эта штука, - и он вытащил из-за пазухи амулет - не то таракан, не то муравей. - Мне мама дала, сказала, он удачу приносит.
- Вот, я же говорил, что он бредит, - как бы извиняясь за недостойное поведение брата, вздохнул Кирилл.
Леша обиделся. Эвальд ткнул друга кулаком в плечо и подбодрил:
- Да ладно тебе, Лешка, он же просто дразнится.
- Маме хуже становится, а он...
- Хуже не хуже, а план она придумала что надо, - заметил Скальберг. - Откуда у нее этот план?
- Я предпочитаю таких вопросов ей не задавать, - ответил Кирилл уже серьезно. - После того случая с отцом она сильно изменилась. Но ко всяким планам и схемам у нее давняя любовь, так что можете быть спокойны: будем соблюдать инструкции - и сможем до конца жизни жить припеваючи.
- Если нас паралич не разобьет... - сказал Сеничев.
Лешка Прянишников хотел было оскорбиться, но Скальберг прижал палец к губам:
- Тихо, идет кто-то.
За дверью и впрямь кто-то громко протопал. Потом еще кто-то. Потом пробежала целая толпа, и слышны были крики:
- Вот они! Держи! Степа, стреляй!
Грохнул выстрел, толпа радостно взвыла.
Мальчишки сидели и боялись дышать. Они уже несколько часов томились в потайной комнате за одним из гобеленов в бесконечных аркадах Зимнего, хотелось есть, пить, в туалет, но возможности выскользнуть не представлялось никакой. Да и инструкции были совершенно конкретные - не выходить до четырех утра.
Они спрятались здесь во время первой атаки на дворец, в десять вечера. Тихо улизнули с оборонительного рубежа, никто и не заметил. По дворцу в это время уже шатался разный сброд, проникший, видимо, со стороны Невы, там, где защитники не догадались даже двери закрыть. Вел всех Лешка, который лучше всего разбирался в схемах и в материнском почерке.
То, что Зимний не выдержит натиска, понимали даже они, не говоря уже о начальнике училища. Если бы не план мадам Прянишниковой, юнкера и не подумали бы ослушаться командира. Но и мадам, и большинство офицеров в училище полагали, что большевики возьмут власть со дня на день и все закончится очень плохо. Начальник вообще думал над тем, чтобы распустить учащихся по домам, но не успел претворить эту мысль в жизнь.
План Прянишниковой был прост - остаться в Эрмитаже, забрать крайне ценные вещи и исчезнуть. Оставаться в России смысла не было - после революции все равно начнутся грабежи, поэтому следовало урвать свой кусок пирога и срочно отбывать за границу.
Но исключительно за сокровищами отправились только Куликов и Сеничев. Они вышли из бедных, даже нищих семей, и для них это был шанс начать жизнь сначала. Остальные рисковали кто ради чего.
Лешка - ради матери, ведь она говорила, что в сокровищнице есть коллекция магических артефактов, которые ей помогут. Кирюха - ради Лешки, потому что драться с ним устал. Кирюха очень не хотел, чтобы Лешка шел в Зимний. Он и с матерью ругался, и обещал нажаловаться начальнику, но той хоть кол на голове теши - Леша справится! Самое странное, что мать ничего не знала про то, что юнкеров Михайловского училища отправят защищать Зимний. Она просто сказала дату, когда можно проникнуть во дворец, и дала инструкции, что делать дальше. Кирюха думал, что сумеет удержать брата и не пустить в самоволку, а их всех построили, выдали винтовки и отправили на защиту Временного правительства. И уже когда объявили приказ возвращаться в казармы, Лешка взял и перешел на сторону неподчинившихся. Выбора у Кирилла не оставалось.
Скальберг составил компанию из-за Кирилла, с которым дружил, а Эвальд - из любопытства.
Все восстание они просидели в комнате и вышли, только когда часы в фойе пробили четыре. Электричество горело всюду, где не разбились лампочки, и мальчишки... хотя какие мальчишки?.. четверым было по двадцать лет уже, - шли строго по плану. Благодаря Лешке они пробрались от большевистских постов едва ли не в двух шагах, и никто их не заметил. И в конце концов попали в запасник Эрмитажа.
Здесь пока было пусто - охрана разбежалась, мародеры еще не нашли сюда дорогу. Особого порядка, в котором располагались бы вещи, молодые люди не заметили. Драгоценности лежали рядом с черепками, оружие рядом с картинами, скульптуры рядом с подсвечниками, мебель рядом с коврами. К каждой вещи была прикреплена картонная бирка с номером.
- Ох, царица мать небесная. - Сеничев растерянно вертел головой и не мог ни на чем сосредоточиться. - И как из этого всего выбирать?
- Что в карман влезет, то и бери, - ответил Куликов и засунул руку в ларец, доверху заполненный жемчугом. Всю эту горсть он попытался засунуть в карман шинели, но сделал это как-то неаккуратно, и по полу рассыпались и заскакали тысячи разнокалиберных перламутровых шариков.
- Я согласен с Куликовым - нужно сосредоточиться на компактных и дорогих вещах - на драгоценностях и благородных металлах, - сказал Скальберг и раскрыл свой вещмешок. - Вы тоже подготовились?
Подготовился только Скальберг. Эвальд Эберман заворожено трогал вещи, не в силах выбрать, что бы такое взять, Сеничев с Куликовым рассовывали по карманам все, что попадется, а о братьях Прянишниковых все на какое-то время забыли.
А они шли, будто по стрелке компаса, куда-то мимо всевозможных сокровищ, даже не обращая на них внимания. Эвальд, забывший обо всем и наблюдавший игру света в гранях камней, усыпавших какую-то диадему, очнулся лишь в тот момент, когда Кирилл крикнул:
- Нашли, уходим.
- А? Что? Мы еще не закончили! - возмутился Куликов.
- Еще немного, ладно? - заныл Сеничев.
- Уносим ноги, - сказал Скальберг. - Кому мало - потом отсыплю, у меня полный мешок... елки, тяжелый получился. Погоди, ребята, я выгружу половину.
- Некогда, уматываем! - заорал Кирилл.
Куликов схватил одну лямку вещмешка, Скальберг другую, и припустили за братьями, которые уже бежали к выходу. Эвальд и Сеничев тоже бросились их догонять.
Лешка бежал пустым, за ним тащил какой-то кожаный портфель Кирюха. Они перескакивали через две ступеньки, никто навстречу не попадался, и Эвальд, едва они вырвались на первый этаж и помчались к выходу, начал уже думать, что Кирилл зря всех торопил, перестраховался. В этот миг грохнул первый выстрел.
- Стоять! Руки вверх! Стоять!
Мальчишки заметались. Оружия у них не было, ответить огнем они не могли, бежать по одной линии - стать отличной мишенью. Сложней всего приходилось Скальбергу и Куликову.
- Оська, бросаем! - орал Скальберг.
- Я... те... брошу... - задыхаясь, отвечал Куликов.
- Вправо! - крикнул Лешка Прянишников и вместе с братом исчез в боковом коридоре. Остальные за ними.
Впереди чернели окна - значит, выход был рядом. Мальчишки бежали в шахматном порядке: Прянишниковы ближе к левой стене, Эвальд с Сеничевым прижимались к правой, Скальберга и Куликова мотало от одной стены к другой.
- Поднажми, братцы! - крикнул Кирюха, и они поднажали, хотя в шинелях своих основательно взопрели и устали. И сзади слышался топот десятков ног и крики: "Уходят! Степа, стреляй!"
Грохнул выстрел, пуля свистнула и сбила фуражку с головы Эвальда. У него будто крылья выросли - задрав полы шинели, он многократно ускорился, перегнал Прянишниковых и выскочил в зал, из которого на улицу вели застекленные двери. Он распахнул их настежь, чтобы друзьям легче было в них попадать.
Первыми из коридора вырвались братья. Они сразу увидели Эвальда и промчались мимо. Следом вывалился, тараща от ужаса глаза, Сеничев. У самой двери он наступил на край шинели, споткнулся и выехал в проём на пузе, теряя пуговицы. Топоча, как першероны, последними выбежали взмыленные Куликов со Скальбергом. Последние пару метров они едва не проползли, настолько устали.
Эвальд вышел сразу вслед за ними и вставил в дверные ручки черенок от метлы, прислоненной к стене в тамбуре. Вторую пару дверей он забаррикадировал плевательницей, стоявшей на крыльце. Прозвучало несколько выстрелов, вылетели стекла из дверей и окон.
- Стоять, паскуды, все равно догоним! - орали преследователи, но друзья уже свернули с Дворцовой набережной на Зимнюю канавку и не слышали угроз.
На улице бежать было легче. До Первого Зимнего моста двигались без остановок, потом перешли на другой берег, снова галопом до Мойки, до Большого Конюшенного двигались короткими перебежками.
На Большом Конюшенном остановились отдышаться.
- Ну мы дали! - радостно выдохнул Лешка Прянишников. После этого его голубой и зеленый глаза закатились, из уголка рта вытекла багровая струйка, и он упал лицом вперед. Вся шинель на нем сзади была в крови, а на левой лопатке виднелась круглая дырка.
Видимо, Лешка так и бежал с пулей в спине все это время. Все только сейчас заметили, что за ними тянется длинный след из темных капель.
- Лешка! - позвал Кирилл. - Алешка, вставай! Мы же все...
Но Лешка лежал лицом вниз и не шевелился.
Так они стояли в полном молчании некоторое время. Пошел снег с дождем, где-то вдалеке слышны были выстрелы и крики.
- Кирюха, надо уходить, - сказал Скальберг.
- Уходите, - равнодушно ответил Кирилл.
- Нас могут всех накрыть!
- Уходите, - повторил Прянишников. - Нет, стойте. Матери передайте.
Он швырнул друзьям под ноги портфель, с которым бежал.
- Кирилл, так нельзя, - начал Эвальд.
- Передайте матери! - рявкнул Кирюха. - Передайте ей - пусть она провалится со всем своим общим событием! Слово в слово!
Выстрелы и крики приближались. Видимо, кто-то пытался уйти из Зимнего тем же путем, что и юнкера. Сеничев взял портфель и попятился. Следом потянулся Куликов, уводя за собой Скальберга.
- Эва, забери фуражку. - Кирилл снял с головы брата головной убор и бросил Эберману. - Беги уже, беги.
Эвальд бросился догонять остальных.
Добежав до ближайшего дома, в тени которого дожидались его друзья, Эберман обернулся на плеск позади себя. У перил стоял, глядя вниз, Кирюха Прянишников. Вода под мостом была черная. С того берега уже слышалось:
- Эй, ты! Стой, где стоишь, стрелять буду!
Кирюха, не обращая внимания на окрик, влез на перила.
- Эй, паря, не балуй! Слазивай обратно! Ну? Слазивай, говорю, чего удумал?! - испуганно кричал кто-то невидимый на той стороне канала.
Кирилл сделал шаг веред, и послышался новый всплеск.
- Твою мать-перемать! - заорал невидимка. - Братишки, вы видели, а? Вот шибздик-то, а?
Эвальда, застывшего от ужаса, друзья утащили за собой в тень дома.
- Быстро во дворы, иначе догонят, - приказал Скальберг, и они вошли в первый же подъезд.
- Складно рассказываешь, - похвалил Перетрусов "Еву". - Значит, ты весь такой мягкий и нежный, жертва обстоятельств?
- А чего ты хочешь? Чтобы я взял на себя убийство Шурки? Вот уж хрен тебе, не добьешься. Можешь арестовывать, но Шурку я не убивал.
- Кто его убивал, мы знаем.
- Знаете?
- А вот кто сдал убийцам - большой вопрос.
- А убийцы что - без языков?
- Хуже. Зажмурились все трое сегодня утром, - соврал Богдан.
Или Эвальд прекрасно собой владел, или не знал, что убийц было четверо. По крайней мере, на неправильно названное число он ответил:
- Всегда знал, что Шурку в одиночку хрен достанешь.
- Вы отдали Прянишниковой коллекцию?
- Нет, конечно. Мы вообще сначала весь хабар свалили у моего дяди, Леннарта Себастьяновича.
- У тебя и дядя есть?
- У меня и мама с папой есть, но далеко, вам точно не достать.
Перетрусов понял, что Ева, как загнанная в угол крыса, может решиться на отчаянный шаг, поэтому решил смягчиться.
- Никому не нужны твои мама и папа, а дядя - тем более. И что, так никто к Прянишниковой не ходил?
- Почему не ходил? Скальберг через неделю ее навестил, продуктов принес, лекарств и сказал, что Лешку с Кириллом пьяные матросы в Мойке утопили.
- А она?
- А ты как думаешь?! - вспылил Эвальд. - У нее оба сына погибли, как она может реагировать? Скальберг не рассказывал, но у него на физиономии было написано, кого мадам виноватым считает.
Богдан задумался. Чего-то в этом складном повествовании не хватало.
- А что потом было? Как вы сокровища делили-то?
- Ну, тогда-то все и перессорились.