- Так давайте его подождем... - предложил Перетрусов.
- Нет у нас времени ждать. Сейчас каждая мразь в Питере передает, что Скальберга убили. Если быстро не ответить, в следующий раз Белка штурмовать нас придет! У него сейчас пятьдесят жиганов с пиками да волынами! Нагрянут утром, и бери нас здесь тепленькими, легко и можно! Мы должны сейчас силу показать. И не только уркаганам. Я хочу, чтобы все в городе знали - если в уголовке положили одного, мы за это десятерых к стенке поставим. Слава богу, смертную казнь опять разрешили. Но до трибунала я дело доводить не имею желания. Найдем малину - и всех до одного, прямо на месте, без суда и следствия! Согласен?
Богдан не был не согласен. Еще год назад он бы... Год назад он находился по другую сторону закона и знал, что сила многое значит. Но сила, которой он обладал и применял направо и налево, ломала в первую очередь его самого. С тех самых пор он не мог заснуть, не напившись вдрызг.
- Владимир Александрович, не снимайте меня с дела. Найду я тех, кто это сделал, а дальше пытайте их, как хотите, но не надо меня раскрывать.
Кошкин сжал губы. Верный признак того, что думает. Конечно, ему тоже времени жалко, но он ведь в розыске лицо больше политическое, хоть и ходит вместе со всеми под пули. Ему важен результат, а не методы, какими они будут достигнуты.
- Даю тебе времени до конца недели. Справишься?
- Преподнесу на блюдечке с голубой каемочкой.
- Добро. Теперь садись и пиши ходатайство.
- Чего?! - опешил Богдан. - Какое ходатайство?
- Ходатайство на возвращение "моссберга".
- А так нельзя вернуть?
- Мы здесь пять минут лясы точим. Вполне хватает, чтобы бумажку написать. Сам же просил тебя не засвечивать, будь любезен страдать, как все гражданские.
- Ох, и хитрые же вы, менты, - покачал головой Богдан и сел за стол.
Скоро он спустился вниз, к дежурному.
- Этот, ваш, как его... начальник по борьбе... велел вам бумагу отдать, чтобы вы зарегистрировали и в канцелярию передали.
Дежурный в буденовке, сдвинутой на затылок, быстро записал номер ходатайства в журнал, убрал бумажку в стол, дал Богдану расписаться в журнале.
- Долго ждать-то? - спросил Богдан, оставив неразборчивую закорючку.
- Не знаю, - пожал плечами дежурный. - Может, месяц, может, два. А ты, значит, не бандит?
- Нет, - широко улыбнулся Перетрусов, вновь ставший Сергеевым. - Я таким не занимаюсь.
То, чем Перетрусов сейчас занимался, действительно лежало немного в стороне от интересов отдела по борьбе с бандитизмом. Богдан не водился с гопниками или домушниками, интересовала его рыба иного сорта - барыги, спекулянты и контрабандисты. По сути, налетчики и шнифера, гопники и карманники, с которыми боролась уголовка, были мелкой шушерой в смысле наносимого республике вреда. Все главные преступления, как учил наставник Кремнев, совершаются в сфере экономики. Богдан диву давался, сколько неучтенного продовольствия, одежды, галантереи, алкоголя и табака имеется в тени истощенного Питера. Если все это вытащить наверх, это какое же облегчение можно народу сделать...
Кремнев этого мнения не разделял.
- Ничего не получится. Ты думаешь, откуда это все берется, с неба? Это все с фронта, с военных складов, с узловых станций. Ну, ликвидируем мы эту шайку, перекроем все каналы. И что получится? Вообще ничего не будет: ни продуктов, ни мыла. Эти барыги сейчас заменяют нормальную мирную экономику, нельзя их ловить.
- Зачем же мы их выслеживаем?
- Затем, что война когда-нибудь закончится. И тогда эти барыги переключатся на торговлю. Начнут создавать дефицит там, где его нет. Придерживать товар, вздувать цены до небес, менять товар на услуги. И тогда нам очень будет важно знать, кто там на кого завязан.
- И тогда мы их всех повяжем?
Сергей Николаевич скорчил кислую мину.
- Если щука всю рыбу в озере съест, что будет?
Богдану это сравнение не понравилось.
- Что, не повяжем?
- Повяжем, Богдан, но не всех. Если подчистую всех выгребать, твоей работе конец придет. Не в том смысле, что ловить некого будет - всегда найдется тот, кто работать не хочет, или талант у него криминальный, или нравится ему людей убивать... что смотришь как на врага? Такие тоже бывают. И ты все это обязан знать и держать под контролем. Поэтому и нельзя всю рыбу вылавливать в одном месте, иначе знать не будешь, куда она уйдет, и на поиски много сил и времени потратишь. Понял?
Как не понять - все было логично и доходчиво объяснено. Но Богдан, умом соглашаясь, что прав наставник, все равно не мог согласиться. Получалось, что для того, чтобы контролировать преступность, ее нужно организовать. И в зависимости от обстоятельств кого-то вязать, а кого-то отпускать. И зачем тогда закон?
Впрочем, думать об этом Богдан старался поменьше. Не приносили такие мысли ничего, кроме головной боли, душевного неуюта и желания напиться. А надлежало быть веселым, хитрым и своим в доску.
Чтобы влиться в общество барыг, Перетрусов активно нарушал уголовное право Р. С. Ф. С. Р. Толкал небольшие партии питательной муки "Нестле", золотишко, камушки, картины, покупал марафет и консервы - ровно столько, чтобы не вызывать подозрения в криминальной среде и не даваться ментам в руки. Кремнев предупредил с самого начала: не попадаться, отмазывать никто не будет. Нечего палево наводить - Богдан ничем не должен выделяться.
Богдан и не выделялся. Пил и кутил, как все, занимался скупкой и сбытом, обзавелся постоянной клиентурой. Правда, кое-чем он все же отличался от прочих. Среди прочих барыг прозвали его Ванька Слепой. Потому что в любой день, при любой погоде носил он пенсне с синими стеклами, объясняя это тем, что глаза у него от света устают. На самом же деле причина была куда более экзотическая, чем болезнь.
Пенсне Богдан придумал как отвлекающий от труднообъяснимого явления природы маневр. Глаза Богдана имели от рождения карий цвет, но стоило повесить на грудь талисман - металлический амулет в виде петуха, - как левый глаз становился голубым, а правый - зеленым. Польза от талисмана, конечно, была великая, чуйка на любое изменение в окружающей обстановке возрастала многократно. С помощью петуха Богдан легко выигрывал в карты или в любую другую игру. Сделки заключал выгодные и загодя чувствовал, когда на шалман должны нагрянуть легавые, чем вызывал неподдельное восхищение публики.
Вот только, возвращаясь домой и снимая постылую железяку, чувствовал Богдан, что тупеет без талисмана. Долго стоит посреди комнаты, пытаясь вспомнить, чего хотел. Прикоснется к петуху - в мозгах прояснение, уберет руку - опять полуобморочное состояние. Это была цена за озарения. Потому и носил Богдан пенсне, чтобы не всегда пользоваться петухом и не потерять остатки разума. Перекочевал талисман с груди на часовую цепочку, и вытаскивал Богдан его только по крайней надобности. А под синими стеклами и не видно было, как меняют цвет глаза.
Вернувшись на квартиру, Богдан первым делом напал на ни в чем не повинного Фогеля:
- Ты настучал, пердун старый?
- Что? Я? Нет-нет, товарищ Сергеев, я же все понимаю, я им сразу сказал, что документы в порядке! - закудахтал Фогель.
- А почему меня одного проверяли?! Каца с его марухой не проверили, Нинку-лярву не проверили, Ксаверия Никодимовича - и того не проверили. И все без паспортов. А меня взяли, как будто я какой-то Бородин. Ты посмотри - я похож на Бородина?
Фогель замотал головой, подтверждая, что на Бородина товарищ Сергеев точно не похож.
- Я, между прочим, убытки из-за тебя терплю! Зажилят теперь мой "моссберг", как пить дать. А это, между прочим, память папашина. Или я плачу тебе мало?!
Из комнат повысовывались те соседи, которые с утра не ушли на работу. Те самые немолодые хипешники Кацы, которые приехали гастролировать в Питер, Нинка-лярва, красивая молодая баба, занимавшаяся проституцией прямо здесь, на квартире, и старик Ксаверий Никодимович, сумасшедший профессор. Он был действительно сбрендивший - говорил на жуткой смеси из пяти европейских языков, и никто его не понимал.
- Что уставились? - вызверился на них Богдан. - Или кто-то из вас ментам накапал?
Соседи тотчас спрятались в норки. Один только Фогель беспомощно трепыхался под рукой рассвирепевшего квартиранта.
- Смотри у меня! - пригрозил Перетрусов старику и ушел к себе.
Его дама все еще дрыхла. Богдан бесцеремонно растолкал ее, бросил шмотки в лицо и велел убираться.
- Чего так рано? - недовольно пробухтела дама, но одеваться все же начала.
- Дела у меня, - процедил Богдан.
1917 год. Общее событие
Великое искусство - есть помои. И не просто объедки с хозяйского стола, а именно грязное вонючее пойло, в котором не только объедки, но и все обрезки, очистки и ошметки с кухни, мусор со стола (а иногда - и с пола), шерсть, перья, рыбья чешуя... И ничего, кроме этого, не дадут. Разве что сердобольная служанка или любопытный отпрыск хозяина сбросят в яму кусок лепешки или надкушенное яблоко. Но тем тяжелее после этой небесной манны вновь возвращаться к помоям.
В невольничью яму Адолата-ака Гурбангулы попал, уже в совершенстве овладев этим искусством. Он не брал в рот отдельных продуктов, припасая их, чтобы смешать с отвратным пойлом, которое подавали два раза в сутки - на рассвете и перед закатом. Он научился отключать во время еды все свои чувства и сначала вычерпывал рукой гущу, а потом запивал оставшейся жижей. Все остальное время он либо спал, либо работал. Работа была жизнью, шансом на спасение. Раз в год поручик, собрав в кулак все силы, пытался убежать. Пять попыток. Все безуспешные.
От гиен его отбили караванщики. В благодарность за это Гурбангулы отдал им все золото, на котором лежал, и попросил доставить его в Аддис-Абебу, где обещал заплатить еще столько же. Поначалу караванщики так и хотели поступить, но в Назрете один из спасителей вспомнил, что у него остался давнишний долг перед здешним землевладельцем, и он рассчитался с кредитором, продав ему в рабство спасённого незнакомца.
Поручик бежал от хозяина тем же вечером, раздробив мотыгой голову невинному, в общем, парню, слуге, который должен был запереть Курбанхаджимамедова в яме. К утру строптивого раба изловили, избили до полусмерти, выходили, снова избили, снова выходили, после чего продали в Египет, господину Ньясе Ньясе.
Из всех прочих хозяев господин Ньяса Ньяса был самым добрым и щедрым. Он кормил рабов кашей и лепешками, в жаркий день поил простоквашей и работать заставлял не слишком много - всего-то полный световой день, пока глаза видят. У него поручик прожил три года и в декабре 1913-го, оглушив охранника, угнал лошадь и скакал строго на север, в Каир. На третий день его задержала полиция. Узнав, откуда сбежал русский офицер, полицейские покачали сочувственно головами, потом избили и вернули господину Ньясе Ньясе вместе с загнанной лошадью. Лошадь Ньяса Ньяса подарил полицейским, а Курбанхаджимамедова проиграл в кости Халиду аль Фахду ибн Абдалле, главе бедуинской хамуллы, такой бедной и безродной, что она не входила ни в одно бедуинское племя. С целым караваном невольников поручик оказался в Аравии.
Халид аль Фахд ибн Абдалла старался держаться ото всех подальше, ибо был бандит - клейма негде ставить, только тем его клан и жил - грабежом да похищениями. Как ни странно, будучи изгоями, постоянно кочующая хамулла регулярно получала вести о готовности родственников выкупить того или иного пленника. В течение всего года почти всех товарищей Курбанхаджимамедова по несчастью выкупили (если, конечно, раньше они не умирали от голода или жажды). В конце концов Гурбангулы остался один. Халид аль Фахд ибн Абдалла был не особенно грамотен и потому целый год ожидал ответа на письмо русскому царю с требованием выкупа за его брата. На исходе 1914 года поручик совершил свой третий побег, но был пойман и под пытками сознался, что не является братом русского царя, и родственники у него - кыргызы, древний, но обедневший род, и заплатить выкуп они не смогут. Сначала Халид аль Фахд ибн Абдалла хотел бросить невольника в пустыне, но потом решил, что можно его продать, чтобы хоть как-то покрыть расходы на кормежку (коих, в общем-то, и не было). И продал строптивого поручика в Персию, где вот уже несколько лет левая рука не знала, что делает правая, и потому беззаконие царило повсюду.
Нетрудно понять, что судьба неминуемо влекла поручика обратно в Россию, но делала она это столь жестоко и изощренно, что сам Курбанхаджимамедов этого даже не понимал. Он прошел через двух персидских хозяев, один хуже другого, от обоих бежал, и оба раза его ловили, и в конце концов после пятого побега его продали в Западный Туркестан, в Семиречье. И вот здесь в конце 1916 года поручик угодил в самый отвратительный переплет в своей жизни.
К этому времени восстание казахов и кыргызов уже было жестоко подавлено, русских боялись и ненавидели все местные жители. Адолат-ака потерял во время восстания всех своих сыновей и потому купил невольника.
- Ты по-русски разумеешь? - спросил у нового хозяина поручик. - Доложи обо мне в гарнизон или околоточному. Озолочу.
Адолат-ака, услышав эти слова, сначала закаменел. Всякий, кто говорил на русском, был врагом, пришедшим на их землю. Заклятый враг, несмотря на восточную внешность, говорил на языке злого русского царя, и старик имеет над ним полную власть.
Или выдать его русским, может, и вправду отблагодарят? Эту мысль он отбросил - нет более злого и неблагодарного народа, чем русские. И он сполна отплатит им за свое горе.
Старик не стал снимать с невольника колодки. У него вообще отпала надобность в какой бы то ни было помощи. Он решил посвятить остаток своей жизни мести. Чтобы никто не увидел и не смог донести властям, в одну из ночей Адолат-ака перевез поручика в горы, в аул, который во время восстания полностью вырезали русские. Здесь Гурбангулы должен был закончить свои дни. Каждое утро привозил Адолат-ака во двор несколько больших камней, вытаскивал невольника наружу и заставлял разбивать валуны, до мелких камушков. И поручик разбивал, потому что иначе хозяин оставлял его без еды.
Хозяин, между тем, наблюдая за мучениями пленника, начал терять рассудок. Ему стало не хватать мучений только одного русского. Он спустился в долину и выкрал какого-то пьяницу. Пьяница очнулся утром в вонючей грязной яме, кишащей пауками, в колодках, и начал выть, чем разбудил поручика.
- Заткнись, дай поспать, - сказал Курбанхаджимамедов новому соседу.
- А? Кто здесь? Где я?
- В яме, где еще. Заткнись и дай поспать.
- Как я здесь?.. Господи, за что?
Истерика соседа начала действовать поручику на нервы. Он встал, кое-как доковылял до первого за эти годы человека, от которого слышал русскую речь, и точным ударом колодок в висок убил. Чем наверняка совершил акт милосердия и по отношению к себе, и по отношению к соседу.
Смерть второго пленника утром привела хозяина в ярость, и этой же ночью он спустился в долину за еще одним. Этого поручику тоже пришлось прикончить - выносить чужую истерику было выше сил Курбанхаджимамедова. И только третья жертва Адолата-ака оказалась куда как непростой. Оказавшись в яме, новенький не стал голосить и метаться. Он отодвинул трупы к дальней стенке, отведенной под туалет, а сам уселся на освободившееся место.
Утром в яму опустилась большая миска помоев. Не обращая внимания на соседа, поручик съел двойную порцию, справедливо рассудив, что новенький не будет. Потом решетка ямы отвалилась в сторону, и старик спустил лестницу. Гурбангулы выбрался во двор и направился к очередной порции валунов, не обращая внимания на полоумного своего тюремщика. Кирка в руки - и за дело...
Прошло, наверное, не менее часа, прежде чем он понял: старик проклинает того, второго, почем свет стоит, кое-как используя русские ругательства. А второй просто не вылезает из ямы. Будто заманивает тюремщика в тюрьму. Ох, непрост оказался второй. Курбанхаджимамедов, поудобнее перехватив кирку, стал тихо подбираться к старику со спины, пока тот увлеченно ругал второго. Увы, общее истощение и ограниченная подвижность не позволили Гурбангулы убить своего мучителя. Старик вовремя обернулся и увидел нерадивого раба. Камча, которой был вооружен Адолат-ака, сорвалась с пояса, запела, и в яму поручик упал, весь исполосованный.
- Не нужно торопить события, - сказал новенький. - В Эфиопии говорят - лучше быть голодным, чем уставшим.
Слова эти были как гром среди ясного неба. Поручик забился в свой угол и с ужасом смотрел на новенького. Тот выглядел как обычный русский солдат: невыразительное и даже туповатое лицо с выцветшими на солнце соломенными волосами и такими же бровями, загорелое, изъеденное оспой.
Вот только глаза - голубой и зеленый - делали нового соседа странным и опасным.
- Спокойно, поручик, ваши мучения уже позади.
- Кто вы?!
- Успокойтесь, чего вы так испугались? В течение шести лет вы показывали потрясающую выдержку, не нужно портить впечатление на финише. Вдохните глубже, как я...
Новенький втянул ноздрями воздух и закашлялся.
- Да, здесь дышать полной грудью затруднительно. Сейчас исправим.
И тут же весь смрад ямы исчез. Запахло морем, жасмином, свиной отбивной и хересом.
- Ну, вздохнули? - успокаивающим голосом спросил сосед. - Теперь о том, кто я. "Часть вечной силы, всегда желавшей зла, творившей лишь благое". Прошу прощения - это перевод господина Холодковского, но, полагаю, вы узнали источник.
- Я не верю в чертей.
- И не надо. Все равно нас не существует, - улыбнулся пленник.
- Зачем вы здесь? Откуда вы узнали, кто я и где нахожусь?
- Это называется участием в общем событии. Лучше не задумываться над этим, я и сам не понимаю, но стоит расслабиться и плыть по течению, как вы поймете, что на самом деле никакие вопросы не важны.
- А что важно?
- Общее событие.
В слове "событие" странный гость делал ударение на последний слог.
- Чего вы хотите?
- Вот. Первый грамотно поставленный вопрос. Я не хочу ничего. А вот определенные силы, которые, повторюсь, желают зла, но совершают благо, имеют на вас свои виды. Для начала, думаю, стоит вам объяснить, что это за странные артефакты, которые меняют цвет глаз...
Говорил гость вычурно, с иронией, будто не в невольничьей яме сидел, а в ресторане на Невском. Рассказал он обо всех громких событиях в мире, которые пропустил, находясь в рабстве, поручик. Рассказал о древних артефактах, их свойствах и знаменитых хозяевах. Рассказал, что надо делать и чего делать не надо, когда поручик окажется на свободе (а этот момент, подчеркивал гость, наступит очень скоро, буквально вот-вот).
- Звать вас, кстати, отныне не Гурбангулы Курбанхаджимамедов. Теперь вы Иванов. Просто Иванов, с любым именем. Если задуматься, то имя не имеет значения. Как я уже говорил, это не важно. И вот еще - никогда не ищите личной выгоды. От этого все беды и несчастья. Помните - ваш предмет приведет вас туда, куда нужно, не сопротивляйтесь его воле. Наша задача - а таких, как мы, много, - сделать общее событие гармоничным и своевременным.
- По-моему, вы бредите.
- Я тоже так думаю, - легко согласился гость. - Так, кажется, время выходит. Держите скунса. Как он работает - поймете сами.